Противоречия любви

ГЛАВА 5

Две недели для Германа пролетели незаметно. Он закрутился в череде событий. Как всегда его бизнес забирал время и силы. Но это была его жизнь, и она ему нравилась. Только вот в последние дни настроение сильно ухудшилось. На выкупленной под реконструкцию нефтеперерабатывающей базе, теперь уже принадлежащей ему, были обнаружены наркотики. Откуда ноги растут, Гер знал. Только это же не объяснишь правоохранительным органам, которые их там нашли по заявлению бдительных граждан. Зато Герман оценил месть цыганского борона за избитых людей и потерю вокзала, как точки сбыта наркотиков. Хоть Полонский и ждал ответного удара, но не думал, что он будет таким существенным. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы замять это дело. Естественно, пресса сразу подняла шум о проблеме распространения наркотиков в Подмосковье. База Полонского стала мелькать в строчках новостей, и Гер только и успевал отсчитывать купюры, затыкая рты журналистам и убирая из новостей репортажи о своем предприятии. Далее последовала его череда визитов к нужным людям с просьбами о том, чтобы это пришествие замяли. Естественно, таки вещи решались в обмен на услуги от него. И вот к концу недели, измотанный трудовыми буднями, Гер дал команду ехать в коттедж.

Ковало знал, зачем Гер едет туда.

— Гер, может, сегодня не стоит?

— Что не стоит? — раздраженно переспросил Герман, просматривая новости в телефоне.

— Срывать злость на девчонке.

— Будет хорошо себя вести — я тоже буду сама кротость, — ехидно бросил Гер.

— Она не виновата в том, что делает ее отец.

— Да что ты говоришь? Может, она и не виновата. А барон? Он что, даун? Его дочь у меня, а он мне такую свинью подложил. И на что он надеялся? Знаешь, если ему плевать на свою дочь, то мне и подавно.

Ковало понимал, что этот разговор бесполезен. Гер был заведен и в целом прав. Ковало и сам не ожидал, что барон решится на такое. Неужели ему не жалко дочки? Барон должен же понимать, что с ней будет после того, что он сделал.

Все это время Дара жила в ожидании Полонского. Хотя тяжело жить и ждать беды, и она старалась не давать себе думать о плохом. Дневные прогулки отвлекали, а потом можно было заполнить тишину комнаты звуками телевизора. Вечерами же, чтобы отвлечься, Дара продолжала мастерить фигурки из листков бумаги. Первые, сделанные ею, были безвозвратно испорчены и выкинуты в мусорное ведро, как, впрочем, и ее жизнь. Но она не стала унывать и, сидя на ковре, опять складывала из вырванных страниц журнала новые оригами. Когда-то давно, в детстве, ее этому научил старый цыган. Он давно уже умер, но она запомнила то, как ей нравилось мастерить из бумаги лягушат и аистов. Или сделать пароходик с трубами и пустить его в лужу. Теперь эти воспоминания счастливого детства давали ей возможность сохранять мир в душе. Постепенно ее коллекция поделок пополнилась и разнообразилась. Она вспоминала все, чему ее учил цыган, и даже пробовала придумать новых зверушек, складывая их из бумаги, И если ей это не удавалось, она не расстраивалась, а бралась заново, вырывая новый листок.

Когда дверь в комнату распахнулась, Дара вздрогнула и обернулась. Она даже не испугалась, увидев его, просто продолжала сидеть на ковре со смятым листком бумаги и смотреть на Гера.

— Что, детка, соскучилась по мне? — Гер прошел по комнате и остановился напротив нее, — Пойдем, займемся более интересным делом.

Он протянул ей руку. Дара отшатнулась и стала отползать от него.

— Давай в этот раз по-хорошему. Теперь тебе терять уже нечего, поэтому не вижу смысл ломаться. Пойдем.

Гер, подойдя к девушке, попытался поднять ее с ковра. Только вот слова о том, что теперь ей нечего терять, так больно резанули, что Дара, уже не сдерживая ненависть к этому человеку, стала яростно вырываться.

Гер пытался держать себя в руках. Он дал себе слово, что больше не будет так себя вести. Но девчонка не оставляла ему шансов. Когда ее ноготочки прошлись по его щеке, его сдержанность затрещала по швам. Звонкая пощечина окончательно смела в нем все грани разумного. Он никогда не позволял женщинам так с собой обращаться. Гер с размаху ударил девушку по лицу и, пока она приходила в себя, стал срывать с нее одежду. Видно, его удар был сильный. Только когда он ее полностью раздел, цыганка пришла в себя и опять стала яростно сопротивляться. Но сейчас Гера уже ничего не сдерживало. Он видел под собой ее тело, оно было красиво, и он чувствовал животный инстинкт обладания. Несколько ударов по лицу сломили ее сопротивление, и Гер, чувствуя, что она обмякла, развел ей ноги. Он брал ее жадно, грубо, с такой страстью, как, наверное, в древности победители брали своих пленниц, захваченных в битве. Она была его трофеем, его призом, его добычей. Такая гремучая смесь порождала в нем низменные инстинкты и затмевала разум. Он вообще не понимал, почему рядом с этой девчонкой с ним такое творилось. Он буквально превращался в монстра и уже не мог контролировать себя.

Дара, отвернув голову в сторону, ждала, когда все это кончится. Спина при каждом толчке терлась о ковер, и кожа от соприкосновения с ворсом уже горела. Но так было легче — отвлекаться на физическую боль, чем осознавать то, что сейчас происходит. Теперь его движения в ней уже не вызывали такой боли, как в первый раз, хотя все равно было больно там, между ног, от его проникновения. Но Дара кусала губы, чтобы не стонать и не плакать. Она просто ждала, когда все закончится.

Оргазм, накрывший Гера, был невероятным. Это уже второй раз, когда его так накрывало. К такому он не был готов и не мог понять, почему именно с ней он это испытывает. Ведь не мальчик уже, столько женщин побывало в его жизни, и вроде даже влюблялся во многих. Да только того же, что с этой цыганкой, он никогда не чувствовал. Возможно, ее сопротивление его так заводило, или она сама слишком нереальная, не такая, как у него были. Ведь и вправду — настоящая цыганка.

Встав и оправив одежду на себе, Гер краем глаза наблюдал, как девушка на ковре свернулась, как и в прошлый раз, в позу эмбриона и, стянув с кровати покрывало, закуталась в него.

Он сдержал в себе непонятный порыв и, придав голосу стандартные властные нотки, произнес:

— Доктор оставлял противозачаточные таблетки. Надеюсь, ты их начала принимать. Залетишь — он тебе все выскоблит. Мне от тебя детей не нужно. Ты меня слышишь?

— У цыганок только от любви дети рождаются, — тихо произнесла девушка, но Гер расслышал ее слова. Он помолчал, а затем вышел из ее комнаты.

Спустившись вниз и, не смотря на Ковало, он махнул рукой и пошел к выходу из дома. Ковало понял его жест и последовал за ним.

— Ей врач нужен? — спросил он.

— Да, пусть приедет, — сухо ответил Гер.

Ковало про себя чертыхнулся, но вслух промолчал, понимая, что говорить что-либо бесполезно.

Для Дары опять все повторилось. Хотя Гер был прав — что теперь-то переживать. Себя она не сберегла и уже неважно — один раз это будет или несколько. Ни на что это не влияет, наверное, только для нее самой все это важно. Не хотела она потерять себя, не сможет она жить, зная, что уступила без сопротивления, что сдалась. Нет, пусть лучше так — через побои, кровь и боль, так лучше. Так ей понятнее — она сделала все, что могла, она сопротивлялась. Дара прижимала пальчики к носу, из которого так и шла кровь.

Сколько она так лежала, Дара не знала, постепенно проваливаясь в сон, потом вздрагивая от шагов за дверью.

Дверь открылась — она сжалась в комочек и услышала голос доктора. Он выставил за дверь охрану и, подойдя к ней, перевернул ее, заглядывая в лицо. Дара была благодарна, что он ничего не стал говорить. Скорее всего, на его практике были случаи и похуже. Она не хотела ни слов жалости, ни слов успокоения.

— Давай я помогу дойти тебе до ванной.

Дара кивнула и почувствовала, как он помогает ей подняться. Опираясь на его руку, она дошла до ванной комнаты и, уже не стесняясь врача, скинула покрывало и зашла в душевую кабину.

Как же хорошо стоять под струями воды и смывать с себя всю эту грязь.

Доктор не отходил от нее, наверное, боясь, что она может упасть.

Когда она вышла из душа, врач подал ей полотенце и опять помог дойти до кровати, а дождавшись, когда она ляжет, стал обрабатывать следы побоев. Закончив с этим, он сделал ей укол, и Дара провалилась в сон.

Ковало сам перезвонил врачу и подробно расспросил его о состоянии цыганки. Врач говорил сухо, и по его тону Ковало чувствовал, что тот еле сдерживается, чтобы не нагрубить. Ковало понимал пожилого доктора, но только что он мог сделать? Его порадовало, что в этот раз все было не так серьезно. Хотя побои все равно были, и назвать это несерьезным тяжело. С утра он вместо офиса поехал в коттедж. Зайдя в комнату Дары, застал ее сидящей в кровати и кутающейся в одеяло.

Ковало подошел к ней и аккуратно приподнял ее лицо, которое она старалась скрыть от него, отворачиваясь и закрываясь кудрями.

По характеру побоев Ковало оценил слова доктора, что в этот раз все было не так страшно, как в первый. Действительно, всего лишь опухший нос и разбитая губа, да и небольшой синяк на щеке.

Девушка зло посмотрела на него, сверкнув темнотой глаз, и отшатнулась.

— Постарайся в следующий раз быть с ним чуть более уступчивой, — Ковало и сам не знал, зачем он завел эту беседу. — Гер не такой плохой. Просто тебе не нужно злить его.

Цыганка молчала, продолжая прятать лицо под кудрями волос. Ковало вздохнул, понимая, что из него плохой советчик. Тем более ничем особым успокоить ее он не может. Постояв, он пошел к двери.

— Можно я сегодня не пойду в сад?

Ковало обернулся на слова девушки.

— Конечно, я скажу охране. Если не хочешь — можешь и завтра не идти.

— Спасибо.

Видя, что девушка опустила голову, он вышел из комнаты. Ковало осознавал, что происходящее ему не нравится. Даже в его понимании это был перебор. Хотя как раз он отличался большей жестокостью по сравнению с Гером. Только вот сейчас то, что делал Гер, переходило все рамки разумного, и даже Ковало этого не понимал — зачем Гер так себя ведет с этой девчонкой?

В это день картина в офисе повторилась — Гер стоял и пил виски, хотя и был день. Ковало сам налил себе, не дожидаясь приглашения.

— Как она?

— Странно, что тебя это интересует, — Ковало плюхнулся на длинный кожаный диван и положил ноги на невысокий журнальный столик.

— Да, меня это интересует, — сухо произнес Гер.

— Док сказал, в этот раз лучше, чем в прошлый. А она просила пока не выводить ее в сад. Что тебе еще интересно?

Гер неопределенно пожал плечами.

Ковало, видя, что тот молчит, продолжил:

— Она всего лишь девчонка, на двадцать с лишним лет младше нас. Может, не стоит с ней так поступать?

— Я не понимаю ее сопротивления. Хорошо, в первый раз это понятно. Но сейчас? Можно быть посговорчивей. Я готов быть нежным с ней. Но она не оставляет шансов — ведет себя, как дикая кошка. Чуть глаза мне не выцарапала.

Гер, повертев пустой бока в руке, поставил его на стол.

— Я сам не понимаю, почему рядом с ней я теряю контроль. Хотя нет, понимаю. Никто и никогда так не сопротивлялся мне… Ладно, хватит о ней. Что по нашим делам? Кстати, нам дорого стало отбелить себя перед прессой после подставы с наркотиками на нефтебазе. И, думаю, еще придется денег нормально отвалить, чтобы до конца все замять.

— Это дела ее отца. Она здесь не при чем.

— Хватит уже о ней. Не старайся — моя совесть не проснется, меня уже не переделать. А она, если не хочет повторения, пусть научится себя вести.

Ковало понимал, что больше эту тему поднимать не стоит. Пока Гер к ней не поедет, так как лицо девчонки опять будет долго заживать, а значит, у всех есть время на передышку.

Поставив перед мужем тарелку с борщом, Роза заботливо поправила ломтики черного хлеба в плетеной корзиночке и специально чуть замешкалась, надеясь, что Мирчи наконец обратит на нее внимание. Но мужчина, взяв кусок хлеба, стал есть борщ, дуя на ложку, с которой вверх поднимался прозрачный дымок.

В дверь позвонили и Роза, поняв, что не успела ничего сказать, вздохнув, пошла открывать.

В дверях стояли Шандор и его друг Ромо, а во дворе толпились его люди, недобро бросая взгляд на людей Чечера.

— Барон дома? Разговор к нему есть. Поди, скажи ему, — Шандор смотрел поверх головы Розы, и так зная, что барон дома.

Роза захлопнула перед носом Шандора дверь и вернулась на кухню, где ее муж продолжал невозмутимо есть горячий борщ.

— Шандор приехал со своими…

— Зови, — перебил ее барон.

Когда в просторную кухню, расположенную на первом этаже коттеджа, вошли Шандор и Рому, барон поднял на них недобрый взгляд.

— Здравствуй, барон. Звал? — Шандор отодвинул стул от стола и сел.

— Я не приглашал тебя за стол, — Мирчи отодвинул от себя пустую тарелку.

— А я думал — к обеду пригласил. Напоишь, накормишь…

— Встань из-за стола.

То, каким тоном это произнес барон, не оставило у Шандора желания сидеть на стуле. Он нехотя встал. А Рому, все это время стоявший в проеме двери, даже попятился назад.

— Хорошо, я и стоя тебя выслушаю, — Шандор не хотел обострения и так непростых отношений с бароном, поэтому, хоть и нехотя, подчинился его приказу.

— Зачем Полонскому наркотики подкинул?

— Ах, вот для чего ты меня позвал, — Шандор знал, что курить в доме барона нельзя, но, демонстративно достав сигареты, закурил. — Знаешь, я все-таки цыган и за своих привык вступаться. Полонский твоих людей избил, дочку забрал… и что, я должен был спокойно сидеть и на все это смотреть?

— Ты не цыган… ты не чтишь традиции и не уважаешь старших, как и твои люди. Все, что касается Полонского, — мои дела. Не лезь туда. Иначе…

— Иначе что? — Шандор выпустил струйку дым, на его губах играла улыбка.

— Я тебя предупредил. А сейчас уходи, — Мирчи не хотел сейчас, когда и так все шатко, обострять отношения еще и с Шандором.

— Ухожу, хотя ты мог бы и обедом угостит, — Шандор двинулся к двери, затем обернулся. — Когда Полонский выкинет твою дочку, наигравшись с ней, отдай мне ее. Замуж не возьму, но заботиться буду.

— Я более не намерен с тобой что-либо обсуждать. А насчет Дары я своего решения не отменю — ты ее не получишь.

— Это мы еще посмотрим.

Больше ничего не говоря, Шандор вышел из кухни барона, за ним следом шел Рому. Во дворе Шандор и Рому сели на заднее сидение Мерседеса, и эскорт из нескольких машин выехал за ворота коттеджа.

— Это мы еще посмотрим, — повторил негромко Шандор, затем повернулся к Рому. — Еще раз на базу Полонского наркоту подбрось.

Рому довольно улыбнулся и кивнул. Ему нравились такие дела. Ему вообще нравилось быть с Шандором — с таким безбашенным никогда не соскучишься.

Подслушав весь разговор за дверью, Роза зашла в кухню с лицом невинного агнца и убрала грязную тарелку со стола. Накладывая второе, она, не оборачиваясь, заговорила:

— Странный ты, Мирчи. Шандор тебе помогает, Полонскому вредит, а ты на него еще и злишься.

Мирчи даже и не удивило то, что Роза в курсе их разговора. Он достаточно хорошо знал свою жену.

— От его действий Даре будет только хуже.

— Я думала, ты за табор переживаешь. Люди Полонского сильно тогда цыган побили, двое еще в больнице лежат. А ты за эту переживаешь…

— Она и твоя дочь… хоть и не родная. Тоже могла бы хоть сочувствие изобразить.

— Сочувствие? Она всех нас опозорила. Или ты забыл — у тебя еще три дочери на выданье и сын маленький? Каково им теперь будет, когда все знают, что старшая дочь честь потеряла? Это пятно на всех нас.

— Еще ничего неизвестно… — хотя барон знал, что Роза права, но как же больно это осознавать.

— Отдай ее Шандору. В нашем доме ей не место.

— Это только мне решать. И хватит об этом.

Роза замолчала, зная, что с мужем лучше не перегибать палку. Пусть понемножку. Как говорят, вода камень точит. А уж она знает, как сделать так, чтобы выжить из их дома эту ненавистную Дару. Хотя ее дочки тоже были красавицами, да только барон любил Дару, она ведь от Лили Серебряной. Той, которую Мирчи в душе будет любить всегда.