Пульсация. Книга 1. Марк

11 часть

Девушка торопливо выскочила в маленький коридорчик, освещенный единственным источником света – размытыми лучами послеполуденного солнца, которым удалось добраться в этот мрачный тамбур через всё пространство смежного павильона и сквозь толстые стёкла окошек-иллюминаторов в дверях. Единственное, о чём сейчас могла думать Эльвира Бабич, так это о дичайшем желании убраться из этого жуткого места, как можно скорее, а в будущем обходить его десятой дорогой и очень дальней стороной.

Она потянулась всё ещё подрагивающей ладошкой к вертикальному поручню дверной ручки. Только, вместо того, чтобы толкнуть дверь внутрь самого яркого в этом склепе помещения и наконец-то туда выйти, она ещё крепче сжала пальцы на полой трубке, осторожно выглядывая в окошко. От недавней решительности не осталось и камня на камне. Пережитый в другом павильоне удушливый страх вспыхнул с прежней болезненной слабостью и нервным ознобом практически во всём теле, намереваясь довести начатое до желаемого результата. Как хорошо, что она держалась в этот момент хоть за что-то, вцепившись неосознанно второй рукой в лямку сумочки у плеча и таким образом балансируя между реальностью и новым приступом выбивающей паники.

И было от чего. Прямо напротив, у ближайшей к Элл витрины и всего в ярде от выхода из ателье стоял Марк Гордон. Правда спиной к подсматривающей за ним Эльвире, но всё же. Расставив ноги чуть шире плеч и сжимая ладони в кулаки в карманах стильных брюк тёмно-изумрудной расцветки с шотландской клеткой, мужчина застыл в неподвижной позе задумчивого созерцателя, будто и не пытался всего несколько минут назад изнасиловать абсолютно незнакомую ему девушку. Совершенный рельеф мускулистого в меру торса мужчины обтягивала шёлковая водолазка серо-оливкового цвета. Спутанные концы длинных волос скрывали крепкую округлую шею и часть трапеции, но, надо отметить, вид его спины производил не меньшее впечатление, чем лицевой «фасад».

По напряжённой позе Гордона и тем более любуясь лишь одним его затылком, едва ли было можно определить, в каком он настроении и что на самом деле в этот момент творилось в его стукнутой на все извилины голове. И почему Элл убедила себя, что он сбежал из ателье, как самый последний трус? Она ведь так надеялась, что уже больше никогда-никогда не увидит его в своей жизни.

А теперь ей обрезали самый главный путь к выходу. Ну не пойдёт же она мимо Гордона, окончательно растеряв остатки самосохранения (про гордость можно и не заикаться) и здравого разума.

Оглядевшись по сторонам, девушка увидела ещё одну дверь справа от себя, но, увы, она оказалась запертой (при чём намертво) и едва ли за ней находился запасной выход из здания. Скорей всего там либо очень старый чулан, в духе жутких комнат из фильмов ужасов, либо ещё один коридор, но в соседские владения. Да и мало ли что мог прятать Зак в своём убогом тайнике недоразвитого секс-маньяка.

Ступая по ненадёжным половицам буквально на цыпочках, Элли снова подкралась к дверям-выходу из тамбура и на этот раз более осторожней выглянула в окошко.

Почти в ту же секунду, Марк повернул голову, вначале оглянувшись через левое плечо, а потом уже и сам полностью разворачиваясь по направлению своего напряжённого взгляда. И, судя, по его презрительному взору, предназначенному вторгшемуся в его «укромный уголок» гостю, он явно был тому не рад, если не взбешён до белого каления.

Даже Эльвире стоило неимоверных усилий, чтобы удержаться на занятой позиции и не отшатнуться как можно дальше вглубь коридора в паническом испуге.

– Ты так и не сказала, какого хера тебя сюда принесло. Да и как ты вообще узнала, где я сейчас? – его осипший голос соответствовал его перекошенному от сдержанного бешенства лицу.

Он снова говорил по-русски, и Элл поняла, что незнакомка-блондинка, как и все, кто сейчас находился внутри этих стен, принадлежали к русскоязычной диаспоре города. И данный факт имел самое банальнейшее объяснение, не говоря уже о самом районе, в котором располагался фотосалон Зака Фильцмана.

– И это всё, что ты можешь мне сказать спустя столько времени с нашей с тобой последней встречи?

– Я тебя умоляю, Лиз, не е*и мне мозги. Я не собираюсь стелиться тут перед тобой раболепной мартышкой, а подыгрывать всем твоим излюбленным приёмчикам, так и подавно. Ты сама позволила мне уйти, так что… повторяю свой вопрос в энный раз. Какого хера ты тут забыла?

Молча, не спеша, будто под музыкальный ритм, с изящной расстановкой в каждом проделанном шаге, блондинка сократила разделявшее её с молодым мужчиной расстояние. Она остановилась напротив Гордона всего в каких-то ничтожных дюймах от соприкосновения с его напряжённым телом и потемневшим от клокочущего бешенства лицом. При этом они почти сравнялись с друг другом ростом.

Какой же она выглядела со стороны невероятно женственной и в буквальном смысле роковой – высокая, стройная, с завораживающей пластикой в неторопливых движениях. Даже несмотря на то, что её идеально сложенное тело скрывали чёрные брюки строго кроя и длинный обтягивающий свитер с воротником-гольфом под самый подбородок, это ничуть не умаляло её совершенной красоты при общей визуализации созданного ею образа. Практически никакой косметики на чистом, свежем и безупречно гладком лице неопределённого возраста. Короткие в меру волосы уложены естественным «беспорядком», как и положено для причёски пикси, явно омолаживая свою владелицу почти подростковым стилем лет на десять. Сколько же ей было на самом деле? Под сорок? За сорок? Далеко за сорок? А может только тридцать?

Названное Марком имя «Лиз» вызвало у Элл очередную вспышку непонятного дежавю. Её опять потянуло при виде чеканного профиля этой женщины напрячь память и постараться вспомнить. Только вот что? Даже манера блондинки скрещивать на груди руки, как и её невозмутимая улыбка, от которой каждый раз захватывало дух, не говоря уже о прямолинейном и очень глубоком взгляде – все эти вроде как незначительные детали что-то напоминали, усиливая чувство уверенности, что Элли её откуда-то могла знать, сразу в несколько раз.

Гордон тоже смотрел в лицо блондинки не менее прямым (или, скорее, упрямым, въедливым, вызывающе презрительным) взглядом, больше напоминающим мёртвую хватку в старой, как мир, игре «гляделки». И, естественно, сдаваться в ней первым не собирался.

В этот момент Элл вдруг вспомнила, где впервые увидела Гордона с подобным выражением лица. В кабинете у Ковальски, когда раздраконенный в тот день сценарист вычитывал список своих личных пожеланий прямо в глаза перепуганного насмерть киноагента. У девушки тут же округлились и глаза, и рот от осенившей её воспалённый разум догадки, вспыхнувшей будто яркой молнией в этом дичайшем хаосе нескончаемого безумия и отрикошетив шоковым ударом под дых со всего размаху.

– Что ж, в этом нет никакой тайны заговора. Найти тебя было не так уж и сложно, даже не застав тебя в той дыре, которую у меня язык не поворачивается назвать домом. Твои соседи с превеликим удовольствием поделились не такой уж и ценной для них информацией, выложив, как на духу, довольно нехилый список мест, где ты обычно любишь ошиваться в то или иное время суток. А вот, что касается вопроса, ПОЧЕМУ я здесь… – Лиз намеренно затянула с ответом, изящно поведя плечом. – Тут ты прав, ответить с ходу будет сложно. А если учитывать, сколько для этого накопилось веских и крайне небезосновательных причин… Хотя, как мне кажется, последней каплей, подрезавшей моё безграничное терпение, были те фотки, которые ты выставил буквально на днях на своей странице в Фейсбуке.

Мужчина впервые позволил себе расслабиться, театрально закатывая глаза, насмешливо фыркая и «раздражённо» откидывая голову чуть назад и в сторону. Судя по его реакции, он и сам не ожидал, что всё это выльется в столь банальную чепуху.

– Если кто-то тратит свой последний уик-энд на поездку в национальный заповедник, чтобы устроить сэлфи на фоне сидящего за клеткой бабуина, думаю этот человек на уровне офигевшего подсознания явно пытается докричаться до тех, кто очень хорошо с ним знаком: «Люди! Умоляю! Спасите! Но, похоже, от беспросветной безнадёги в моей поскудной жизни, я уже начал окончательно деградировать до уровня этой обезьяны.» Марк, ты что, не видишь во что ты превратился за эти месяцы? Что с тобой случилось? И с каких это пор ты начал практиковать изнасилование несовершеннолетних девочек? Как ты вообще умудрился докатиться до такого?

– А тебе разве не по х*ю, что со мной случилось? Я уже полгода дрейфую в свободном плаванье и варюсь в собственном соку. С какой стати тебе вдруг приспичило подсуетиться именно сейчас? И только не надо мне тут втирать душещипательные версии о том, как на твою нежную психику подействовали мои фотки с бабуином. Фотки с бабуином – это наименьшее из всех моих прошлых заслуг, что действительно способно кого-то напугать.

С подчёркнутым неверием во взгляде в скорченной гримасе, Гордон упрямо покачал головой, отметая любые намёки на веру в непорочные мотивы его нежеланной гостьи. А то, с каким презрением он взирал на неё в эти секунды – это вообще отдельная тема для обсуждения. К тому же, он и не собирался ей уступать, ни в чём и ни при каких обстоятельствах.

– Если бы мне было всё равно, Марк, меня бы сейчас здесь не было. Хочешь верь, хочешь – нет, но я на самом деле весьма и весьма шокирована. Я ещё могу найти объяснение умственной деградации Зака и его ярко выраженному антисоциальному расстройству, но ты-то, Марк! С твоим-то неуёмным воображением безудержного искателя и страстного исследователя всего нового, скрытого, недоступного, день изо дня бросающего очередной вызов твоему пытливому уму. Ты же всегда был таким невероятно волевым и сильным, ни перед чем не пасующим и не в меру упрямым, а тут вдруг на тебе. Скатиться до состояния убого и жалкого насильника… Мне почему-то всегда казалось, что тебе и без наглядных примеров из уголовной психиатрии прекрасно известно, что за люди занимаются подобной мерзостью. Что это не только гарантированный путь к полной деградации, но и удел закомплексованных слабаков и безмозглых неудачников, способных ради мнимого чувства самоутверждения и небольшой порции острых ощущений совершить акт физического насилия над более слабым и беспомощным. Ты же не такой, Марк. Совершенно не такой! И никогда таким не был…

– Да откуда тебе вообще знать, каким я был до этого и кто есть сейчас в действительности? – мужчина вытаращил глаза, едва не срываясь в крик и кое-как удерживаясь от бесконтрольного желания совершить какой-нибудь непредвиденный акт насилия над взбесившей его гостьей. – И что ты тут ожидаешь услышать от меня после своей проникновенной лекции? Что я расплачусь и буду в слезах-соплях вымаливать у своей любимой мамочки прощения за все свои проступки? Да бога ради! Прости меня окаянного за то, что ТАК тебя разочаровал! За то, что не вышел рожей и не пошёл по стопам величайшего в мировой истории гуру. Да, ты права, как всегда. Куда мне до такого недосягаемого совершенства и непревзойдённого мастера Дзен всех времён и народов? Удел сильных мира сего – насиловать не тело, а душу? Ты признаёшь только такие акты насилия по ломке человеческой психики? Это твой пожизненный девиз на твоём фамильном гербе? И с чего ты вдруг взяла, что я скатился до уровня закомплексованного психопата, мучавшего в детстве уличных котят и щенков за стенкой отцовского сарая? Может я просто практикуюсь перед началом великого жизненного пути, который обязательно приведёт меня к вратам Нирваны? С чего-то надо начинать. Так почему бы не потренироваться сперва на девочках, а дальше… Дальше будет видно. Моя фантазия в подобных вопросах безгранична.

– А если говорить начистоту, Марк, без твоего излюбленного пафоса? Ты же никогда и ничего не делаешь просто так. Решил открыть частную Практику по стимуляции Стокгольмского Синдрома у своих жертв? – надо отдать должное, Лиз не только никак не отреагировала на издевательский монолог Гордона, но и умудрилась поддеть в ответ ироничной усмешкой спокойного, как слон, оппонента. – Ставишь рекордные сроки по ломке психики через ужас, боль и физические страдания, в попытке вызвать у них извращённое желание захотеть тебя ещё больше? Перейти на твою сторону, чтобы слиться в одной больной идеей-фикс обоюдного насилия?

Женщина прищурила глаза, не спуская пристального взгляда с лица и глаз мужчины, чтобы, не дай бог, не пропустить ни одного даже самого незначительного в них изменения.

Марк плотно сомкнул губы и с подчёркнутым презрением скорчил очередную мину праведного гнева, будто его только что со всей силы ударили по ничем неприкрытому уязвимому месту.

– Ну иии… как успехи в столь нелёгком деле?

– FUCK YOU! – он ещё ближе нагнулся к её лицу, жёстко послав глаза в глаза. Причём со стороны это выглядело и пугающим, и одновременно завораживающим своей обособленной интимностью, которая так и трещала между этой парочкой смертельными разрядами высоковольтного тока.

Красивые губы незнакомки растянулись ещё шире в самодовольной усмешке безумного экстремала, держащего под контролем сверхопаснейшую ситуацию или целого, доведённого до остервеневшего бешенства хищника, готового перегрызть ей глотку в любой подходящий для него момент. При чём последний не находился ни на цепи, ни за прутьями клетки. И, похоже, Лиз знала Марка куда лучше, чем ему самому этого хотелось бы.

– Ты же знаешь, я люблю, когда ты материшься по-русски, особенно, когда трахаешься.

Он сократил последние между ними дюймы угрожающим шагом, их стопы практически соприкоснулись. Теперь его лицо настолько было близко к её лицу, что хватило бы лишь одного неуловимого движения для того, чтобы они наконец-то соприкоснулись друг с другом. Да и кто знает. При таком расстоянии почувствовать один другого – всё равно что уже дотрагиваться, причём физически, на грани порхающих мотыльков.

Да и блондинка определённо не намеревалась ни отступать, ни сдавать всех своих лидирующих позиций, даже под пугающим напором столь открытой физической угрозы. Можно подумать, она сама получала от всего этого безумия некое садистское удовольствие, причём явно нездоровое, подначивая и стимулируя этого красавчика известными лишь ей способами насильственного воздействия над его не такой уж и неуязвимой психикой.

Эльвира ещё крепче вцепилась в дверной поручень вспотевшей ладошкой, не в состоянии отвести шокированного взгляда от этой дичайшей и практически сводящей с ума картинки. Ещё совсем недавно, она и думать ни о чём не могла под выкручивающие все нервы и эмоции убийственные воспоминания о пережитой попытки изнасилования, а теперь… Теперь она смотрела во все выпученные глазёнки на одного их своих насильников, задыхаясь от лёгкой асфиксии, будто… будто в предвкушении нового акта физического нападения мужчины на стоявшую перед ним женщину.

– Fuck off! – прохрипел он прямо в глаза блондинки.

Элл не смогла не заметить даже со своего места, как его всего затрясло мелкой дрожью от физического и эмоционального перенапряжения. Так что нет, он боролся вовсе не с той, кому выговаривал в лицо свои чистосердечные пожелания, он изо всех имеющихся на тот момент сил душил внутри себя того, кто пытался вырваться из него на волю.

– И как это будет звучать по-русски?

– Ой, только не надо тут передо мной выёживаться, ты прекрасно знаешь и сама. Так что, будь добра, просто объе*ись и катись уже в свою грёбаную башню из слоновой кости на Дрейк-Сквер. Срать я хотел на все твои показательные переживания, прочую х*йню и тебя со всем этим вместе.

– Да неужели? Тогда зачем ты передавал мне то странное и чересчур интимное послание?

Лицо Марка резко разгладилось и даже слегка побледнело. Правда ненадолго. Уже через пару секунд он отрывисто хмыкнул, будто выплюнул из себя презрительную издёвку и передёрнул плечом с показательным безразличием.

– Ну надо же! Не думал, что он тут же кинется жаловаться своей любимой хозяйке на плохого мальчика Гордона. И что же этот поц тебе поведал? – если Марку и было всё равно, то он как-то странно это показывал.

– Не мне тебе рассказывать, кто такой Адам, и до каких крайностей он готов опуститься в достижении поставленных целей. Недоговаривать и смягчать углы, он точно никогда не будет, а вот немножко приукрасить, усилив экспрессию сказанного дотошными подробностями случившегося, это да, в этом ему нет равных. Видимо, считает, что сумеет кого-то этим сильно задеть. Единственное, о чём я действительно жалею, так это о том, что мне приходилось выслушивать твои слова из его лягушачьего рта. А данное зрелище, скажу я тебе, не для слабонервных. Приходилось включать на полную воображение и кое-как представлять на его месте тебя.

Но, судя по тону Лиз и той улыбке, с которыми она всё это произносила, по большему счёту ей было на всё это начхать, в том числе и на того, кто и каким образом передал ей послание от Гордона.

Марк же, не удержавшись перед столь ничем не прикрытым соблазном, окинул точёную фигурку всё ещё желанной (пусть и дико им ненавистной) женщины от макушки до пят поедающим взглядом изголодавшегося, но абсолютно сейчас беспомощного мученика. Стоять так близко, буквально подыхая от выедающей изнутри слабости с не менее убийственным желанием сделать хоть что-нибудь, хотя бы одно ничтожнейшее прикосновение и... понимать, что не можешь...

Его пальцы то и дело сжимались и разжимались, при чём с таким сильным напряжением, от чего даже руки начинали визуально дрожать. Что он при этом испытывал и о чём мечтал в эти самые мгновения, оставалось только догадываться. Элл казалось, что он просто сдерживался, душил своего внутреннего зверя или же просчитывал в уме, как и когда лучше схватить стоявшую перед ним искусительницу, скрутить её и наконец-то сделать с ней хоть что-то.

Но мужчина продолжал взирать на Лиз, как тот голодный кот на огромный кусок сыра за толстым стеклом витрины, так и не сумев заставить себя хотя бы пошевелиться.

Тогда-то Элли и поняла, почему он ничего не делает. Потому что банально не может, сопротивляясь изо всех возможных сил и таким образом наказывая себя (а может и не только себя). Истязая свою жалкую сущность (и тело, само собой) буквально до основания полным набором неистовых эмоций и страстей, одержимых желаний и всесжирающей боли, которые превращали его на глазах этой женщины в глупейшего страдальца. Он продолжал втягивать в свои лёгкие запах запретного искушения, способного свести с ума даже такого прожжённого циника, как он, и всё равно ничего не делать. Просто стоял и просто смотрел на НЕЁ! Хотя, нет, совсем не просто...

– И что? Хочешь сказать, что ты сразу же сюда примчалась, чтобы мне отсосать? – вряд ли он верил тому, что говорил, но в его насмешливом голосе хочешь не хочешь, но лёгкие нотки надежды всё-таки прослеживались.

А когда Лиз в ответ заулыбалась откровенным вызовом чистейшего соблазна, у Марка окончательно затуманился взгляд и ударило кровью в лицо.

– Я с большим удовольствием не только тебе отсосу, но и вылижу со всей истосковавшейся страстью всю твою мошонку и даже засуну язык тебе в анус. НО! Только в своей спальне.

Губы мужчины приоткрылись от участившегося дыхания и порывистого вдоха на слова блондинки. Казалось, он только что кое-как сдержал себя от непроизвольного стона.

– В моём пентхаусе, на Дрейк-Свер, где тебя уже все давным-давно заждались. Надеюсь, ты не слишком себя запустил за эти месяцы. Всё ещё бреешь яйца?

– Можешь проверить это прямо сейчас и здесь. Потому что я туда не вернусь. Либо здесь, либо нигде и никак. – он процедили свою «угрозу» сквозь стиснутые зубы прямо ей в глаза.

Но Лиз медленно покачала головой в абсолютном несогласии. Продолжая улыбаться, она демонстративно посмотрела на живот Гордона, вернее, на то что находилось под его животом. И, да, он практически прикасался к ней выпирающим под натянутым гульфиком штанов явно очень твёрдым холмиком. Всего ничего, каких-то несколько миллиметров от её лобка, скрытого длинным полотнищем вязаного свитера.

– Нет, Марки. Подобные вещи я могу позволить себе только в своей спальне и нигде более. Да и ты сам прекрасно об этом знаешь. Но я с большим удовольствием понаблюдаю, как ты будешь дрочить своего перевозбуждённого красавчика прямо передо мной. Кстати, не могу понять. Он у тебя встал только что или это ещё тот стояк с вашей недавней тусы с несостоявшимся над той девочкой изнасилованием?

Теперь дыхание перебило удушливой асфиксией у Эльвиры. Кровь зашумела в голове аритмичными прострелами по вискам и глазам, вскипая под кожей и выжигая нервы в считанные мгновения. В памяти моментально всплыли недавние слова Марка, о том, как он говорил в соседнем павильоне, что ещё недостаточно разогрелся, чтобы трахать её первым.

Вы только полюбуйтесь на этого красавца. Значит на жертву у него не вставал, а на ненавистную гостью поднялся всего через пару фраз взаимного обмена любезностями.

– Не могу не признаться, но я очень за ним соскучилась. Даже готова помочь тебе своей рукой, если хочешь, конечно.

Блондинка опустила ухоженные ладони к низу живота мужчины и ненавязчивым движением (завораживающе ласково и изящно) провела пальчиками сразу с двух сторон (снизу и вдоль) по очень твёрдому и сильно выпирающему под тканью брюк довольно-таки немаленькому члену. Её правая рука безошибочно определила местонахождение вздутой головки, полностью её накрыв и слегка сжав более стимулирующей лаской, в то время как левая проделала почти то же самое с тяжёлой мошонкой.

Марк едва не дёрнулся всем телом, но долбануло его нехило, будто через пальцы Лиз в него пустили высоковольтным разрядом переменного тока. Резко, практически не контролируя своих действий, он отбросил от себя руки чересчур настойчивой совратительницы, отшатываясь от неё в сторону, как от прокажённой. Тут же отворачиваясь, почти в постыдном принятии своего поражения, он бросил остатки своих сил на подавление нездоровой дрожи из-за сильнейшей эрекции. Восстановить, хоть немного сорвавшееся на хрен дыхание, тоже было нужно, как и придушить не менее убийственную вспышку грёбанного вожделения наконец-то кончить, прямо сейчас и, лучше всего, в эту самую секунду.

– Даже не мечтай! – его надрывный хрип, прозвучал в звенящей тишине павильона звериным рыком раненного хищника.

Сколько ему стоило сил всё это сделать и произнести, наверное, даже Лиз до конца знала.

Мужчина с большим усилием сглотнул, на несколько секунд закрывая глаза:

– Возвращайся в свою драгоценную сердцу спальню на Дрейк-Сквер и там смотри хоть до тошноты, как дрочат твои раболепные мальчики под твои же сладкоголосые указания. С ними можешь вытворять всё, что угодно и чего только не соблаговолит твоя садистская душонка хоть до усрачки. Отсасывать им, е*ать всем и каждому по отдельности мозги, говорить, как правильно трахать тебя, друг друга… А вот с меня всего этого отборного гуано уже хватит! Ну, а раз ты так удачно сюда припёрлась, так уж быть. Лови момент и наслаждайся. Ты же явилась сюда именно за этим? Я прав или я прав? – он сумел заставить себя повернуться к ней лицом снова, поднимая руки почти театральным жестом, то ли изображая распятого на кресте мученика, то ли раскрываясь перед бездушным зрителем всем своим эмоциональным нутром – являя чужому взору во всей красе искалеченную низменными страстями сущность. – Покайфовать и позлорадствовать? А может даже поведать свою версию истории со своей долбанной башни? Какое получаешь запредельное удовольствие, наблюдая все эти месяцы «издалека», как я тут потихоньку съезжаю с катушек, деградирую и превращаюсь в полное ничтожество? Только не говори, что ты не теряла надежды увидеть во мне достойный пример для подражания. Как я стану законопослушным гражданином, эталоном настоящего мужчины, эдаким супергероем в красных шортиках поверх синего трико. Остепенюсь, возьму себя в руки, женюсь на выбранной тобою для такого случая кукле, наклепаю с дюжину детишек, напишу парочку мировых бестселлеров… А хера тебе лысого в глотку, да по самые яйца!

Голос Марка снова перекорёжило сдавленным хрипом. Мужчина проделал очередной отчаянный рывок в сторону блондинки, тыкая ей в лицо указательным пальцем в едва ли контролируемом бешенстве. Зрелище, надо сказать, не для слабонервных. Особенно для Элли, пропускавшей через себя чужие страсти и буйство ирреальных событий как собственные. Чего не скажешь о Лиз, которая за все эти минуты даже ни разу не шелохнулась, ни дёрнулась и вообще никак не отреагировала – ни словом, ни действом, ни маломальской эмоцией на абсолютно равнодушном лице…

– Подобные фокусы можешь проворачивать со своими мальчиками сколько влезет и дальше, но не здесь и не со мной. Со мной эта х*йня не прокатит. Я скорее сдохну где-нибудь на помойке под мостом, чем позволю сделать это с собой. Мне хватило этого дерьма выше крыши и за все предыдущие годы. Поэтому, повторяю! Отъе*ись от меня уже. Я буду делать только то, что Я хочу, как хочу и где хочу! А, главное, без твоего личного в том участия.

– Если это твоё окончательно решение?..

– ДА, е*ать тебя в рот! – он наконец-то сорвался в крик, не дав ей закончить предложение, и в который уже раз сдерживая себя от дичайшего соблазна, схватить её за горло и воплотить свои безумные желания в жизнь. – Это только мой выбор и ни чей больше! И не тебе меня за него судить. Всех твоих стараний и талантов хватило более, чем предостаточно, чтобы довести меня до этой грани. Поэтому я и пытаюсь донести тебе в столь доходчивой форме о том, что ты свой шанс давно просрала. Не я, а именно ты поставила эту жирную точку. Так что хватит, Лиз! Хватит пытаться меня вернуть. Когда это было ещё можно сделать, тебя попросту сорвало с тормозов, и ты подсунула мне очередной тест-драйв в своём излюбленном репертуаре. А ведь я даже тогда был готов под тобой землю жрать, трахать кого угодно и сколько угодно, ЖДАТЬ сколько угодно! Сходить с ума сутками напролёт, неделями, месяцами. Но тебе и этого показалось до смешного мало. Тебе ведь обязательно было нужно изнасиловать и мой мозг в придачу. Вывернуть то, что от меня осталось кишками наружу, выпотрошить до основания, а потом бросить подыхать в луже собственного дерьма и блевотины. Показать наглядно, во всей чудовищной красе, насколько же я по своей сути жалок, немощен и никчёмен. Что я не в состоянии воспринимать никого и ничего в этой грёбаной жизни без твоего веского слова, пронимающего взгляда всеми желанной сучки и этой твоей бл*дской улыбочки! Нет, Лиз, хватит! С меня твоего ё*аного говна уже хватит!

Его трясло, расширенные до предела глаза блестели под пеленой сдерживаемых нечеловеческими усилиями слёз. Убивающая на раз запредельная и раздирающая на части боль являлась единственной хрупкой гранью между его здравым рассудком и всесметающим на своём пути безумием. Он умудрялся всё это время как-то держать себя в руках, несмотря ни на что, даже на столь искушающий соблазн – плюнуть на всё и сорваться, дать в коем-то веке полную свободу своим внутренним демонам.

И всё это шокировало, как и должно, до глубины души, вызывая куда более странное, в буквальном смысле болезненное чувство нездорового восхищения. Тёмный и до неприличия прекрасный демон, противостоящий самым сильнейшим в его жизни неистовым страстям. Добровольно отказывающийся от одержимой мечты всего смыла его бытия (насиловавшей его душу и разум каждый божий день, час, минуту и секунду) и теперь убивавшей его прямо на месте не без помощи его собственных «рук».

– Выходит, я зря потратила своё личное время, приехав сюда?

А вот это во истину оказалось где-то далеко за пределами здравого понимания. После столь душераздирающего монолога, сходящего по ней и перед ней с ума молодого мужчины, Лиз не придумала ничего более оригинального, как ответить ЭТИМ! Да ещё и с таким видом, будто её в этой жизни уже ничем не проймёшь и не вызовешь ни капли искреннего сочувствия.

Так что не было ничего удивительного увидеть вполне предсказуемую на её слова реакцию Марку. Её мягкий, едва не урчащий голос ласковой кошечки подействовал на Гордона куда действенней звонкой пощёчины или ушата ледяной воды на голову. Он так и уставился в её глаза с шокированным неверием услышанному… В глаза этого равнодушного ко всем и вся чудовища, только что засосавшего в себя одним жадным глотком вывернутую перед ним наизнанку сущность любимой жертвы и истерзанного им же мученика.

Поджатые губы Гордона искривились в презрительной усмешке. Мужчина покачал головой и отрывисто фыркнул, тем самым выказывая своё истинное отношение к увиденному и услышанному. Ему больше не требовалось никаких дополнительных доказательств, чтобы понять окончательно, как же он был прав и сделанный им выбор – самый правильный за всю его прожитую жизнь.

– С этим даже я соглашусь. Что подумают папарацци, когда увидят великую Элизабет Кэрролл в этом убогом отстойнике на самом краю города? Как ты вообще решилась на такой бездумный шаг, поправ собственные принципы и безупречную репутацию ради какого-то упоротого дегенерата.

– Странно. А мне всегда казалось, что популярность многих публичных личностей на громких скандалах как раз и держится.

Этого не может быть! Элл не могла ослышаться. Но Марк действительно только что произнёс имя, которое невозможно было спутать ни с чьим другим.

Елизавета Кэрролл собственной персоной? Здесь на Пайн-Драйв? Разве такое возможно?

– Марки, я понимаю, ты никак не можешь смириться ни с произошедшим, ни с болью самой страшной для тебя трагедии. Я прекрасно знаю, что это такое, когда пытаешься жить дальше вопреки всему, обвиняя всех и каждого и, в самую первую очередь себя. Но ты же такой умный мальчик и всегда им был. Что бы ты не натворил в недавнем прошлом и какой бы не сделал выбор – это не значит ровным счётом ничего. А уж для тебя, извечного циника и безбашенного проказника уверовать в придуманный тобою же кошмар не просто странно, но и вообще никак не вяжется с твоим истинным образом. Ты ведь не только его придумал, но и пожертвовал ради добровольного мученичества собственной свободой. Что ещё такого должно случиться, чтобы ты наконец-то понял насколько твой эксперимент по самостоятельной жизни бессмысленен и заведомо был обречён на провал. Более того, он малость затянулся. Полгода и без того немалый срок. Может уже хватит? Кому и что ты теперь пытаешься доказать, а, главное, чем? Окончательной деградацией в полное ничтожество? Это же по своей сути игра со смертью, ещё и на постоянной основе. Наркотики, бесконечные попойки на бурных вечеринках с обязательными оргиями, теперь ещё и это больное увлечение с изнасилованием. Как ты ещё умудрился за всё это время не угодить в тюрьму строгого режима или венерологический диспансер. Чудеса, да и только. Наверное, у тебя невъе*енно ядрёный ангел-хранитель с воистину стальными яйцами.

Впервые, за всю их затянувшуюся семейную разборку, улыбка на лице Гордона не выглядела ни поверхностно нервной, ни перекошенной от негодования гримасой.

Видимо, нащупав почти случайно податливую слабину в его защитной броне, Лиз рискнула сделать якобы ненавязчивый шаг навстречу мужчине. Марк пристально с напряжённой задумчивостью слушал её и следил за ней, в какой-то из моментов вдруг поддавшись (или сдавшись) её искусным манипуляциям. Намеренно или неосознанно позволив ей «прикоснуться» к его оголённым чувствам и плохо прикрытой уязвимости. А может ему просто было любопытно до каких крайностей Лиз рискнёт дойти с ним после стольких месяцев безумно долгой разлуки.

– Разве я когда-нибудь тебе в чём-то препятствовала или что-то запрещала? И то что ты до сих пор здесь – не прямое ли тому доказательство? Бога ради, Марк! Ты и дальше можешь продолжать биться головой о стенку доказывая этим что-то себе, мне или кому-то ещё. Только рано или поздно, но тебе придётся со всем смириться, принять неизбежное и отпустить эту боль с миром. Ты не из тех, кто даст себя ею убить. Да, скорее надорвёшься, заработаешь пупочную грыжу или сотрёшь кулаки до кровавых мозолей, но всё равно остановишься. Поскольку и сам прекрасно знаешь, что все твои самобичевания ничего не изменят. Как и не изменится самая главная в твоей жизни непреложная истина. То, что ты всегда, в любом месте и при любых обстоятельства, где-бы то ни было, будешь оставаться только МОИМ упрямым, взбалмошным и конечно же непослушным сладким мальчиком, которого я всегда жду в своей спальне, чтобы подуть на его разбитые коленки. – она уже подкралась к нему в самый притык – эдакая златовласая фея или спустившийся с небес светлый ангел перед совершенно обессиленным демоном, уже готовым подчиниться её сладкоголосой колыбельной, бездумно сдавшись её искренним обещаниям и прохладным касаниям нежной руки. – Приласкать и утешить, погладить по головке и убаюкать.

Тонкие пальцы Кэрролл погрузились в чёрные, как смоль, локоны его длинной и спутанной чёлки, мягко скользнув по влажному от проступившей испарины лбу. Марк, не сдержавшись, прикрыл глаза. Похоже, его действительно повело, и он действительно не хотел больше сопротивляться. И не мудрено, после таких-то бурных всплесков бесконтрольной одержимости.

– Поиграть с ним в его любимые игрушки и игры. Исцеловать каждый дюйм его совершенного тела, позволить ему самому сделать что-нибудь в ответ, то, что он любит больше всего. Ты ведь думаешь сейчас именно об этом, да, Марк? Мечтаешь снова полизать мне между ног, так ведь?..

Из приоткрывшихся губ мужчины вырвался сиплый стон. Скорее неосознанно, потому что он сразу же со всей дури зажмурился, сжав пальцы в задрожавшие от перенапряжения кулаки.

– Ты так давно не делал этого, да и я тоже очень-очень сильно соскучилась за твоим сладким и буквально сводящим с ума искусным язычком. Господи, как будто пытаешься вспомнить какой-то давний сон. А ведь только тебе удавалось доводить меня до оргазмов, трахая и вылизывая вагину и при этом совсем не стимулируя клитор.

– Замолчи!.. Хватит! – прохрипел Гордон, со вспыхнувшей с прежней силой ненавистью уставившись ей в глаза.

– Правда? Ты хочешь, чтобы я заткнулась и больше ничего не делала?

– Я хочу… чтобы ты навсегда исчезла из моей жизни и больше НИ-КОГ-ДА! Слышишь? Никогда не лезла в неё своими шелудивыми ручонками! А будешь снова пытаться ставить мне палки в колёса, кого-то подсылать и напоминать о себе…

– Тогда что? – её вызывающая улыбка искусного манипулятора и непревзойдённого провокатора моментально осадила пыл Марка. – Изнасилуешь любимую болонку моей нижней соседки?

Мужчина то ли хмыкнул, то ли фыркнул, искривив губы перекошенной усмешкой.

– Какая же ты, Лиз… циничная бл*дь! Чёртова сука и ведьма!

– Но разве тебе это раньше не нравилось, представлять меня себе именно такой? Как же ты теперь без всего этого живёшь и справляешься, без главного источника своего творческого вдохновения? Скажи, когда ты в последний раз брал в руки бумагу и ручку или, на худой конец, открывал на компьютере текстовый редактор?

Но Марк лишь плотнее сжал губы и челюсти, впервые не зная, чем ответить. И, скорей всего, этим его сейчас больше всего и выбешивало.

– Марк, мальчик мой, я никогда от тебя не отказывалась и не откажусь, что бы не случилось, и к чему бы не привело твоё затянувшееся упрямство. Да ты и сам прекрасно знаешь, что это не жизнь, а одно лишь её подобие…

– Тогда какого хера ты вытворила это со мной? – Гордон прохрипел ей прямо в лицо, с неимоверным усилием сдавливая голосовые связки, чтобы не проорать свой далеко не риторический вопрос во всю глотку. Его опять трясло, особенно руки, от дичайшего соблазна сомкнуть зудящие пальцы на её лебединой шейке.

Вот теперь Элли испугалась за жизнь Лиз не на шутку. Хотя совершенно равнодушное поведение женщины в этой сумасшедшей по своей сути ситуации шокировало ещё больше.

– Считаешь, что для данного обсуждения это самое подходящее место? – её ладонь обхватила исцеляющим компрессом горячую щёку мужчины, и Марк снова не сумел отшатнуться. – Когда ты вернёшься домой, обещаю. Я отвечу на все-все-все твои вопросы. Более того, попытаюсь помочь разобраться даже в том, к чему вообще никак и ничем не причастна, и что так долго тебя изводило все эти месяцы.

Большой палец очертил щедрой лаской контур нижней губы Гордона, чуть влажной от слюны.

– Хватит, Марк, угомонись уже. Порезвился и будет. Пора снова браться за ум.

Ещё одно совсем уж неожиданное, но также идеально просчитанное действие от Лиз. Её губы коснулись его щеки практически у самого уголка упрямо сжатого рта, продлив этот одновременно и целомудренный, и слишком интимный поцелуй на несколько невыносимо блаженных мгновений.

Марк не удержался и прикрыл веки. Его всё ещё трясло, только в этот раз не от одной лишь сдерживаемой ярости и страстного желания придушить Кэрролл голыми руками.

Элл со своего места так и продолжала за всем этим наблюдать, боясь лишний раз пошевелиться или вдохнуть полной грудью, чтобы, не дай бог, не издать хоть какого-то звука и даже просто о чём-нибудь подумать. А ведь поразмышлять действительно было над чем.

– Я не прощаюсь с тобой, Марк.

Ладонь блондинки соскользнула с его щеки, ненадолго задержавшись на напряжённой груди мужчины, где-то ближе к центру, возможно даже над сердцем. И уже через секунды две-три Лиз его обошла, делая целенаправленные шаги к входным дверям ателье. Мелодичный звон колокольчиков (который теперь будет преследовать Элл звуковой сигнал-командой к панике далеко не в одних лишь кошмарах) оповестил о её уходе… и за всё это короткое время она ни разу не обернулась.