Пути любви

5

Дэниел, будучи настоящим джентльменом, собирался проводить даму до отеля. Но Анна, будучи феминисткой, ему не позволила. Дело вовсе не в том, что ей не хотелось еще двадцать-тридцать минут провести в обществе привлекательного мужчины. Конечно, Анна хотела повредничать и показать «своему врачу», как она порой называла Дэниела в мыслях, что его победа еще не окончательна. Но основная проблема была иного рода, и имя ей — Питер… Анна уже предчувствовала, какая сцена ожидает ее в отеле. И не желала вмешивать в это Дэниела. Пусть они провели вместе этот день, но вернется она в одиночестве, гордо и независимо ни от кого. Так что на углу Каледониан-роуд и Кэмден-роуд они расстались.

Его сдержанное:

— До свидания. Спасибо за приятно проведенное время, Анна, — показалось ей слишком прохладным.

Но в ответ на огорчение, мелькнувшее в ее глазах, Дэниел подарил девушке такой выразительный взгляд, что она растаяла. Странное дело, пристальный взгляд этого молодого мужчины источал какую-то магнетическую силу, он завораживал, звал, подчинял себе… И еще более странно, что Анна ничего не имела против такого подчинения. Слишком много наслаждения оно обещало.

Перед прощанием Дэниел взял руку Анны и слегка сжал ее. Ладонь была горячей и шершавой, ясно, что такие мелочи, как красота рук, не заботили этого мужественного человека. Но пальцы… Пальцы его были тонкими и изящными, какими бывают они у прирожденных хирургов — и музыкантов. У Анны промелькнула странная мысль: как чудесно было бы, если бы все нервы ее тела сошлись на мгновение в ладони, которой коснулся Дэниел, — чтобы полнее ощутить его касание, шероховатость горячей кожи, тончайшие пульсации в ниточках сосудов, прилегающих к ней. Она мотнула головой, отгоняя странное ощущение, и улыбнулась Дэниелу. Один медный локон выбился из прически и непокорно лег над тонкой бровью. Анна попыталась сдуть его и улыбнулась, хотя попытка была неудачной.

— Пока, доктор Глэдисон! Вы оказались на редкость приятным собеседником. Так что вечер — это ваша заслуга. Только не забудьте убраться в квартире, чтобы гости ненароком не превращались в пациентов с переломами ног! — не удержалась все-таки Анна от язвительной реплики.

— Да, пожалуй, наилучший вариант — тот, который мне сегодня встретился: когда пациенты с повреждениями ног становятся моими гостями.

Анна рассмеялась и ушла.

«Теперь главное — не оглянуться… Нет, Энни, я сказала — смотри перед собой, он не должен видеть, как интересен тебе. Черт, ну не верти же ты головой!» — примерно так говорил ей мудрый внутренний голос. — Ай, ну что же ты!..»

Дэниел все еще стоял на том месте у книжного магазинчика, где они расстались, и смотрел Анне вслед. Он помахал девушке рукой.

Лучи заходящего солнца в последний раз ласково коснулись ее золотистой кожи и растворились в вечернем воздухе. Асфальт под ногами Анны, впитавший за день много тепла, казался мягким и приглушал звук шагов. Она впервые за несколько месяцев наслаждалась прогулкой в одиночестве — потому что вечер теплый, потому что очень нравится город (с недавних пор, надо сказать), потому что в ушах еще звучат шутки Дэниела и так легко им улыбаться. Однако ее вновь посетили мысли о Питере, и мысли не из приятных… Анну действительно мучили угрызения совести.

Уходя днем из отеля, она сказала Питеру, что сходит в больницу и это совсем-совсем ненадолго. А сейчас уже поздно. Что же подумал бедняга Питер?

Но в самом деле, что тут такого: неужели у свободной девушки нет права развлечься так, как она хочет, и провести время в компании мужчины, который ей приятен? Ну, задержалась…

У входа в отель росли четыре липы. Они были очень старыми, и листва их тихо шелестела от ветра. Под липами стояла весьма живописная скамейка, которую из-за ее живописности отсюда не убирали и всячески поддерживали ее рабочее состояние. Рядом с этой скамейкой достойно смотрелась фигура некоего страдающего молодого человека. О его страданиях можно было догадаться по выражению лица: уголки губ опущены, а в глазах при ближайшем рассмотрении можно заметить слезы. Поза страдальца была весьма своеобразной: он стоял, поставив одну ногу на историческую скамейку.

Сердце Анны болезненно сжалось. Она почувствовала себя очень виноватой перед другом. В то же время ей и самой захотелось сжаться в маленький комочек, чтобы та буря эмоций, которая ее сейчас ожидала, как-нибудь прошла стороной. Анна сникла, плечи ее сами собой опустились. По мере того как сокращалось расстояние между ней и скульптурной группой «Страдалец, попирающий Культуру», на ее щеках проступало все больше краски.

Питер, погруженный в свои мрачные раздумья относительно того, стоит ли звонить в морг или оставить себе хоть маленькую надежду, заметил Анну не сразу. Глаза его расширились. В них уже совсем явно выступили слезы. Теперь, когда напряжение последних часов спало, он не мог сдержать нахлынувших чувств. Анна выглядела виноватой, но отнюдь не несчастной. Значит, с ней ничего не случилось. У нее все хорошо… а я тут… — пронеслось у него в мозгу. К горлу Питера подкатил комок обиды.

— Питер, послушай, ты только на меня не обижайся, я тебе все объясню. — Анна, как всегда, сделала лаконичное и эффектное вступление.

— Меня интересует только то, что с тобой все в порядке. Я, знаешь ли, немного беспокоился, — с трудом проговорил Питер. Голос не вполне подчинялся ему.

— Бедный мой, прости меня, пожалуйста. — Провинившаяся говорила очень тихо.

Питер же, наоборот, поневоле повысил тон:

— Я-то… я-то что… я прощу. Я же всегда уступаю тебе. Я всегда делаю то, чего хочешь от меня ты! — Он даже побледнел от гнева.

Никогда прежде за те годы, что они дружили, Питер не позволял себе так разговаривать с подругой (справедливости ради надо сказать, что поводов за это время было достаточно). Но теперь в их отношениях появилось что-то новое, опасное, колючее, возможно даже делавшее эту дружбу очень хрупкой. Дэниел. Свен был пустым человеком, и, хотя его присутствие в жизни Анны досаждало Питеру, реальной угрозы их отношениям в нем не было. А теперь все изменилось: Анна больше не принадлежала ему. Она ускользала. Раньше Анна, даже влюбленная в Свена, полностью открывалась перед Питером. Все переживания они делили на двоих. В последние же дни Анна стала загадочно улыбаться, улыбаться не собеседнику, а себе, своим мыслям, которых не высказывала вслух. Она затаилась. И Питера пугала тайная жизнь, которую вела его подруга.

— Но все же, мисс Торнфилд, — продолжил он свою тираду, — мне кажется, я имею право знать, как вы проводите время, потому что мы находимся в чужой стране и я вроде бы несу ответственность за вашу драгоценную персону. Я не говорю, попрошу заметить, о каком-то уважении моих чувств, хотя, с моей точки зрения, ты могла бы относиться к ним повнимательнее! — Питер, даже в редчайших случаях выходя из себя, будучи человеком очень тонкой культуры, говорил в высшей степени интеллигентно.

— Я была в больнице, Пит… — жалобно проговорила Анна, словно умоляя выслушать ее.

— О, правда? Ах да, я уже это слышал. Причем сегодня — и даже не от тебя одной. К твоему сведению, я обзвонил все больницы в городе! Я даже сходил в ту, куда ты попала недавно. Медсестра сообщила, что мисс Анна Торнфилд действительно была у них сегодня. Вот только ушла быстро! И что же я должен был думать?! Я говорил с полицией, обзвонил по справочнику все больницы Лондона, мне осталось только справиться о твоей судьбе в морге! — Питер чуть не плакал, вновь переживая все ужасы прошедшего дня. — Я, наверное, поседел по твоей вине! — При этом молодой человек сжал прядь своих волос, слишком коротких, чтобы увидеть «седину» самому, но жест был призван скорее продемонстрировать ее собеседнице-злодейке.

Самый мощный бунт — бунт всегда покорных…

От силы его справедливого гнева Анна не могла прийти в себя и заставить голос не дрожать, чтобы сказать что-то достойное в свое оправдание. Хотя — какое оправдание? Питер прав на двести процентов. Она ведь поступила еще хуже, потому что обрекла друга на муки, заставив его переживать, а сама в это время наслаждалась обществом приятнейшего человека.

— Ну что, тебе нечего сказать мне? Стыдно, да? Ну конечно, мне тоже, пожалуй, было бы стыдно, если бы я доставил тебе столько неприятностей! — Вдруг какая-то мысль кольнула Питера. Он внезапно замолчал, пристально глядя в зеленые глаза Анны. Чуть прищурился. Такого взгляда девушка еще не видела. — Ты же не просто так… Ты ведь ответственная, Энни. Чтобы так обойтись со мной, ты должна была напрочь забыть о моем существовании. Ты обо мне забыла? Да?

Он выдохнул последний полувопрос-полуутверждение. И отвернулся, чтобы она не увидела прикушенной губы. Анна тоже отвела взгляд. А Питер неведомо как догадался о сути происходящего:

— Это все из-за него! Этот доктор-брюнет с авторучкой… Еще тогда в парке… Что он для тебя?! Я никогда не думал, Энни, что ты предашь меня ради первого встречного! — Внутри у Питера все кипело.

Это было уже слишком. Назвать Дэниела, этого чудесного человека, который воплощал все ее смутные пока и полуосознанные надежды на счастье, первым встречным, сравнять его таким образом со всей серой массой?! Что этот молодой петух себе позволяет?! Анна напрочь забыла, кто здесь жертва, какова ее роль и как полагается вести себя провинившимся девочкам. Внутри нее поднялась волна протеста. Анна инстинктивно встала на защиту мужчины, не думая, что неделю назад она и не подозревала даже о его существовании и что «защищает» она его от человека, преданнее которого в ее жизни не было. Но роли очень быстро поменялись.

— Знаете что, мистер Роули, — начала их ссор всегда были поразительно официальны, — я бы попросила вас держать язык за зубами! Это было бы самое благоразумное и вам бы тогда не пришлось так сильно рисковать своим здоровьем! — От официальности, правда, очень скоро не осталось и следа. — Какая муха тебя укусила, Пит? Ты бы послушал, что ты говоришь! — Анна перешла в атаку, голос ее был высоким и звенящим.

Руки скрещены на груди. Всем телом она подалась вперед. Пусть Анна и не могла похвастать такой правотой, как Питер, но зародившееся чувство по отношению к Дэниелу подхлестывало не хуже. Питер, обомлевший от такого поворота событий, слушал ее с широко раскрытыми глазами.

— Если это так тебя интересует — получи: да, я была с ним! Я была у него в гостях! Дэниел — прекрасный собеседник, знаешь ли. И я получила сегодня море удовольствия от общения с ним! И не позволю тебе, слышишь, не позволю дурно отзываться о человеке, который мне симпатичен!

Питер был бледен. Он молчал. Ни одно животное в драке не добивает до конца своего соперника… так делают только голуби. Странно… эта кроткая птица может быть очень жестокой. Такая же аффективная жестокость овладела сейчас Анной.

— Я не девочка, чтобы меня отчитывать за то, что я задержалась на прогулке! Ты думаешь, что у тебя есть больше прав на меня, чем на самом деле! Но я тебе докажу! Это очень глупо с твоей стороны — нападать на моего нового друга! — Анна и сама не поняла, как это у нее вырвалось. Так получилось, и все тут… — Я не желаю оставаться с человеком, который меня осуждает и хочет власти надо мной! Глупый! Все испортил своей дурацкой ревностью!

Анна повернулась на каблуках и стремительно зашагала прочь. Это была ошибка из разряда тех, которые мы совершаем осознанно и которые при этом причиняют тягучую, но сладкую боль. Она рассудком понимала, что поступает неправильно, что ранит близкого человека и что идти-то ей, собственно говоря, некуда в этом красивом, но чужом городе. Знала, что раскается, что будет со слезами просить Питера о прощении. Но шагала вперед. Потому что сейчас важнее показать Питу свою независимость — и то, что его дружба не дает ему права вмешиваться в ее отношения с Дэниелом. Какие еще отношения? — одернула Анна сама себя. Ответить на этот вопрос она не смогла.

Питер, окаменевший, оставался все на том же месте. Только вот стоял теперь на земле двумя ногами. Чувствовал: был риск, что он упадет от такого удара. Надо удержаться на ногах. Анна вернется.

Очень импульсивная, Анна была и очень отходчивой. Буря чувств улеглась быстро — как только она свернула за угол. Но гордость не позволила прямо сейчас пойти обратно. Питер, натура тоже впечатлительная, переживал все не так быстро. Чего доброго, продолжит сцену… Но куда же тогда пойти? Оценив обстановку, Анна отметила, что ноги несут ее по тому же пути, что она проделала примерно полчаса назад. Путь этот вел к Дэниелу.

Сумерки сгущались. Совсем редкие прохожие уже не казались девушке такими дружелюбными, как раньше. Мимо проехала, просигналив, машина. Из окна старенького «форда» высунулся нахальный юнец и крикнул:

— Эй, Рыжая, подвезти тебя?!

Анна только посмотрела на него. Глаза ее сверкнули, как у кошки перед прыжком.

— Понял. — Парень прибавил газу, и автомобиль скрылся за поворотом.

Конечно, правильнее было бы — если не считать лучшим вариантом возвращение к Питеру в отель — взять такси и доехать до какой-нибудь дешевой гостиницы. Но странная магнетическая сила, электризуя кончики пальцев, влекла ее — к Дэниелу, в его квартиру, где даже беспорядок хранит следы его присутствия, где такой необычный вкус имеет чай, где в ванной пахнет его одеколоном…

Анна на секунду прикрыла глаза. Я иду к нему. Боже, какое это счастье!

И только сейчас, обжигая, пронзила ее мысль: а вдруг — он не один? Как глупо я буду выглядеть, если у него, например, друзья в гостях. А может, «в гостях» — женщина? Анна даже приостановилась. Да, неприятный вариант развития событий.

В сиреневых сумерках красивым мягким светом мерцали фонари. Каждый из них был подобен луне — такие вот маленькие светила. Над ними четко вырисовывались освещенные листочки деревьев. Летний вечер — сам по себе чудо. Если только у тебя на душе не скребут кошки…

Теперь Анна задумалась: а ждут ли ее там, куда она направляется? Не в силах однозначно ответить на этот вопрос, она остановилась. Бросила взгляд на витрину какого-то маленького магазинчика. Ах, это же тот самый книжный, у которого они с Дэниелом расстались около часа назад! Как много изменилось за этот короткий промежуток времени! Или не много? Тогда Анна чувствовала, что держит Дэниела в напряжении, ощущала, как сильно его к ней тянет (совершенно при этом не задумывалась о том, какова сила ее собственных чувств), и пребывала в полной уверенности, что именно ей принадлежит победа. А сейчас — сейчас она сама идет к нему, идет фактически искать опоры… или чего-то еще?

Если я сегодня же не увижу его и не останусь с ним, я буду горько сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь… И пусть пропадут пропадом все другие женщины — бывшие, настоящие, будущие! Но, боже, не может быть, чтобы он так смотрел на кого-то другого…

Остаток пути до «места дислокации» Дэниела, как он сам в шутку называл свою квартиру, показался очень коротким. Анна словно плыла сквозь густой и — странное дело — теплый туман. Могущественная сила диктовала каждый ее шаг. И оттого, что почему-то не нужно ничего взвешивать, оценивать, прогнозировать, было спокойно. Необдуманное поведение было совершенно не свойственно юной мисс Торнфилд. Но это ее не беспокоило. У нее было желание, непреодолимое желание: видеть Дэниела. Говорить с Дэниелом. Быть с Дэниелом.

Чудесно, что можно иногда вот так откинуть все доводы рассудка, не анализировать, не решать каких-то вопросов, порожденных условностями. Говорят, именно в такие моменты мы способны отбросить все то, что не является Истинной Нашей Природой. «Зорко одно лишь сердце…»

Вот он, уже знакомый маленький подъезд. Дверь гостеприимно открыта. Подняться на этаж — легко. Только стоя перед дверью, Анна ощутила, как сильно колотится сердце. Когда рука потянулась к звонку, оно взволнованно пропустило один удар. Кнопка обожгла палец. Все. Назад пути нет: в глубине квартиры за массивной дверью раздался резкий протяжный звук.

Ох… И что я ему скажу? Несколько запоздавшая мысль. По ту сторону двери раздались быстрые шаги. Доктор Глэдисон всегда двигался стремительно. Впрочем, решения (ну, естественно, те, которые не касались его личной жизни) он принимал точно так же. При его профессии это спасло жизни многим людям.

Несколько минут назад Анна не рассуждала. Теперь рассудок решил вернуться в свои права.

Достойного выхода из нелепой — и сложившейся по ее вине — ситуации девушка не видела (разумеется, под «достойным» не подразумевается стремительный бег вниз по лестнице с перепрыгиванием через ступеньки). Но от вполне естественного при сложившихся обстоятельствах волнения единственное, на что она была способна, — изобразить на лице улыбку, «дежурную ослепительную». На пороге дома малознакомого человека достаточно поздним вечером — забавная картинка…

Дэниел распахнул дверь. На его лице отразилась целая гамма чувств: безмерное удивление перешло в восторг от увиденного, а его в свою очередь сменил испуг.

— Анна! Что-то случилось? Ты попала в какую-то историю? Нет, наверное, какое-то осложнение с ногой… Где именно болит?

Дэниел Глэдисон был истинным врачом, просто-таки до мозга костей. Спасти, помочь, облегчить страдания — к этому он стремился каждую минуту своей жизни.

Анна же продолжала молча улыбаться, стоя перед ним, только в глазах появилось комично-озабоченное выражение. А не солгать ли? Ну… во спасение своего образа умной особы? — философски подумала она. Нет, не солгать. Никогда не скажу ему неправду!

— Господи, что же я, заходи, заходи быстрее!

Шаг через порог получился довольно неловким. Поэтому Дэниел тут же уверился, что здоровье его драгоценной пациентки в неимоверной опасности.

— Больно наступить на ногу? На которую: ту, которая с вывихом, или ту, что обожжена?

Эти вопросы были заданы уже тогда, когда он подхватил ее на руки и понес в гостиную. Анна хотела было запротестовать, но находиться во власти этих рук было невыразимо приятно. Так что объяснения она решила отложить до того момента, когда придется вернуться с небес на землю.

Он нес ее бережно, словно ноши драгоценнее не существовало. Обоим путь по коридору в небольшой квартирке одинаково показался длиннее, будто они двигались в ином пространстве и времени. И им очень хотелось, чтобы эти мгновения длились еще дольше.

Дэниел осторожно опустил Анну в кресло, а сам встал рядом на колени. Естественно, убрать забытую газету он не успел. Неожиданный хруст мнущейся бумаги рассеял наваждение. Пришла пора признаваться. Анна так и начала:

— Знаешь, я должна тебе кое-что сказать…

Брови Дэниела, прежде нахмуренные, поползли вверх.

— Ничего у меня не болит, — сказала Анна чуть ли не с сожалением. — Как ты понимаешь, я вполне благополучно дошла до твоего дома. Но до этого я поссорилась с Питером, и теперь мне некуда идти. — Все это было произнесено на одном дыхании.

Так ему и надо! — злорадно подумал Дэниел.

Ой, как же глупо это звучит, оказывается! — ужаснулась Анна. Как будто на дворе девятнадцатый век и я сбежала от мужа к любовнику! Я же самостоятельный, взрослый человек в конце концов!

— Я сейчас уже понимаю, как это глупо с моей стороны — ввалиться ночью в вашу квартиру, доктор Глэдисон. — От смущения Анна сбивалась с извиняющегося на деловой тон.

— Ну что ты, Анна, не стоит так официально, для этого уже слишком поздно. — Дэниел попытался пошутить, и вышло это у него довольно-таки неловко, потому что из-за напоминания о времени своего «визита» нарушительница спокойствия покраснела.

— Я уже ухожу! Еще раз извините, я поняла свою ошибку. Мне, правда, очень неловко.

Анна порывисто встала. Теперь она смотрела на Дэниела сверху вниз. Красиво ведь: рыцарь перед дамой сердца… — подумала она.

На самом деле, хотя Анна и ощущала нелепость ситуации, уходить ей вовсе не хотелось. Потому что если она уйдет сейчас, то больше никогда не решится встретиться с этим человеком. Дэниел, как и подобает мужчине в подобной ситуации, сделал решающий ход. Быстро встал в полный рост, властно и в то же время мягко положил руки на плечи Анны.

— Останься… — сказал он тихо, нежно, просительно.

Именно такие слова, звучащие из уст мужественного человека, способны сильнее всего повлиять на решение женщины.

— И что тогда? — Анна попыталась разрядить наэлектризованную атмосферу, придав своей реплике шутливо-дерзкий характер.

— Ну… Пожалуй, тогда я угощу тебя английским фастфудом! — с гордостью за национальную кухню пообещал Дэниел.

— О, надо же, он бывает еще и национальным? — поразилась Анна.

Об этом она еще не знала, хотя по праву считала себя специалистом по продуктам быстрого приготовления.

— Сейчас покажу, — обнадежил Дэниел с улыбкой. В дверях обернулся. — А будешь хорошо себя вести — отведаешь этот «деликатес»!

Анна освободила себе место среди газет и с видом пай-девочки устроилась в кресле, сложив руки на коленях.

«Английским фастфудом» Дэниел назвал треску в тесте и чипсы. Это нехитрое блюдо — самое лучшее, что продается в бистро на углу — чаще всего и составляло его холостяцкий ужин. Благословенна будь, микроволновая печь!

Мужчине, привыкшему к одиночеству, очень нравилось почему-то, что эта непосредственная, яркая рыжеволосая девушка сегодня прикасается к его жизни. А может быть, она даже согласится занять в этой жизни именно ей предназначенное место?.. Мысль эта, не до конца еще оформившаяся, смутно тревожила его. Странно, но у Дэниела даже не возникло вопроса — почему все-таки Анна пришла к нему в столь поздний час? Словно это было самым естественным ее шагом. И в глубине души он ликовал: понимал, что Анна почувствовала его силу и потянулась к ней. Этот чудный вечер он проведет в обществе самой необыкновенной и красивой девушки, которую когда-либо встречал!.. Ее непредсказуемость не позволяла Дэниелу думать о том, что может произойти через четверть часа. Ну что ж… Рыжей Ведьме не нужно прилагать усилий, чтобы заколдовать его, а он почти с радостью готов был отдаться во власть ее чар… Дэниел почувствовал, что губы его тронула легкая мечтательная полуулыбка.

Эти раздумья были прерваны услужливым писком микроволновки.

— Господи, ну не могла бы ты как-нибудь поприятнее сообщать о своей выполненной миссии! — высказал Дэниел свое недовольство.

Что поделаешь, от одинокой жизни появятся и не такие привычки, как с микроволновками разговаривать…

— Слушаю, сэр! Есть проблема, сэр! Миссия «хорошо себя вести» оказалась невыполнимой! Дольше трех минут в состоянии бездействия находиться не могу!

Дэниел изумленно посмотрел на Анну, стоящую в дверях кухни навытяжку. Понял, к чему это она, и рассмеялся. От этого смеха, искреннего и глубокого, по телу Анны прошла легкая дрожь.

Ужин проходил в «походной» обстановке. Более-менее приличная тарелка у мистера Глэдисона нашлась лишь в единственном экземпляре. Так что хозяину пришлось довольствоваться одноразовой пластиковой тарелкой. Рыба в тесте чувствовала себя на ней как дома.

Было весело. Анна быстро избавилась от чувства неловкости. Девушка уже совсем не думала, как сложилось, что она находится в этой квартире. И напрочь забыла о существовании Питера. Для нее существовал только магнетически притягательный мужчина, сидящий напротив, — со строгим овалом лица и улыбающимися глазами. Он не отводил от своей собеседницы взгляда — ни на миг, чуть ли не жадно следил за каждым ее жестом, выражением лица, думал лишь о том, что она совершенство и что он по-настоящему счастлив сейчас — на маленькой кухне, за скромным ужином, но рядом с самой чудесной девушкой, рожденной на этой планете.

Вина не было — пили абрикосовый сок. Никогда его вкус не казался Анне столь мягким и волнующим. Удивительно, но пьянил он не хуже шампанского. Или искорки забегали в крови от чего-то другого?

Надо ли говорить, какое наслаждение испытала Анна, глядя на то, как мужчина в демонстративно надетом переднике не менее демонстративно моет посуду!

Было уже за полночь. Анна зевнула.

— Я постелю тебе в гостиной, согласна? — просто спросил Дэниел.

Было что-то невероятное в том, что в его доме будет ночевать женщина, приехавшая в этот город с другим мужчиной, женщина, которую три дня назад он не знал… и без которой теперь не мог представить свое бытие на этой планете. Как просто пришла эта мысль. Продолжение фразы — «а завтра ты вернешься к своему другу и помиришься с ним» — Дэниел решил оставить при себе. Завтра ведь еще не наступило!

— Согласна, — так же легко ответила Анна. — Только меня не оставляет мысль о душе…

— Нет проблем! — бодро отозвался Дэниел. Он выдал ей чистое полотенце и одну из своих футболок. Анна с царственным видом проследовала в ванную.

Дэниел же взялся за обустройство гнездышка для этой прекрасной райской птицы, озарившей своим сиянием его мысли, дом, жизнь. Он признался себе, что безумно завидует простыням, которые будут касаться ее мягкой кожи, подушке, которая сохранит запах ее огненных волос. Подумал он с грустью и о том, что, скорее всего, завтра эта девушка навсегда уйдет из его жизни, что останется только тонкий аромат, впитанный простынями, и пара волос на подушке. От этой мысли захотелось выть, и Дэниел стиснул зубы, бессознательно сжал пальцами край одеяла…

В этот момент в его квартире действительно раздался вой. Вопль. Дэниел подскочил и ринулся в ванную. Я должен ей помочь!.. Но что могло случиться? Из-за двери были слышны неизвестно кому предназначенные проклятия.

— Анна, что с тобой?! — Дэниел заколотил в дверь кулаками. — Открой же!

Несколько неуместная просьба к девушке, принимающей душ. Но дверь действительно открылась, и из-за нее явилась Анна. Настолько стремительно, что можно употребить неромантичное слово «выскочила». Очевидно, футболка не пригодилась: она завернулась в полотенце. Ее горящие глаза были широко раскрыты, волосы спадали на плечи тугими влажными кольцами, а зубы… стучали. Анну колотила мелкая дрожь.

— Эт-то душ-ат-т-рр-ракцион-н-н? — поинтересовалась она, свирепо глядя на оторопевшего хозяина чудо-квартиры.

Дэниел непонимающе моргнул.

— Почему горячая вода моментально сменяется ледяной без моего на то согласия?! Я не запускала, кажется, программу «закаливание»!

— Прости, я не думал… Замерзла, да? — Дэниел инстинктивно привлек Анну к себе, обнял за плечи, стараясь согреть.

Прикосновение горячих рук к прохладной коже, по которой стекали ледяные струйки, обожгло. Обоих. Анна вздрогнула, закрыла глаза. И прикоснулась лбом к его плечу, трепещущими ноздрями втянула в себя его запах. Было что-то животное в этом инстинктивном движении. Волна страсти захлестнула Дэниела.

Он судорожно вздохнул. Несколько мгновений Дэниел боялся пошевелиться. Ему было страшно, страшно испортить все. Поступить «не так», опрометчиво, спугнуть ее, обидеть… И вместе с тем — как же сложно бороться с собой, со своей природой! Господи, дай силы…

Анна приняла решение. Кошачьим движением сбросила влажное полотенце на пол. Она стояла перед мужчиной, который был создан для нее, обнаженной — волосы разметались, капельки воды блестят на коже. Венера Анадиомена — Рожденная из пены… Взгляд исподлобья, горящий, жгучий — так могла смотреть на мужчину Астарта, древняя богиня страсти-вражды.

Нет мужчины, способного устоять перед подобным искушением. И Дэниел отдался во власть изначальной силы, силы, существующей в этом мире гораздо дольше человеческого разума. Не было больше доктора Дэниела Глэдисона и его пациентки Анны Торнфилд. Были двое жаждущих друг друга. Он — Мужчина, поклоняющийся первой богине — Женщине. Существовал лишь древний ритуал, важнее и сладостнее которого нет ничего.

Само собой отключилось электричество. Но Анна и Дэниел не заметили этого. Потому что нет разницы для хозяев Вселенной: как в первый и в последний день мира, совершался Танец, который превращает разделенных — мужчину и женщину — в Одно, в Андрогина, Совершенное.

Дом был погружен во тьму. Во мраке смутно белели простыни и переплетенные тела Анны и Дэниела, которые признавались друг другу в истинной любви — каждым осторожным или пылким прикосновением, вздохом, поцелуем… Вся Вселенная сошлась для них друг в друге, и нахлынувшей волны блаженства хватило бы, чтобы захлестнуть весь космос — если бы он был способен чувствовать и отвечать…

Обессилевшая от счастья, Анна засыпала в объятиях Дэниела.

— Я люблю тебя… — прошептал он, целуя девушку в лоб у линии, где начинали виться локоны.

— Кажется, это взаимно. — Анна мягко улыбнулась.

— Я счастлив! — выдохнул Дэниел. И это было правдой.

В эту ночь Питер тоже заснул, обессилев. Но вовсе не от счастья. В пустом и ставшем неуютным номере он забылся сном, просидев много часов у окна — в горестном ожидании.