Путь Лэйси

Глава 9

Это был маленький городок с полуразвалившимся постоялым двором, грязной столовой, торговой лавкой и выбеленной католической церковью. Лэйси подумала, что церковь не к месту в этом унылом грязном городе. Рядом с церковью стояло несколько кирпичных домов.

Мэтт остановил лошадь у стойла. На грязной улице сидел старик, дремлющий под послеобеденным солнцем, тучная мексиканка вешала белье на гнилой забор.

— Что такое? — спросила Лэйси. — Что случилось?

— Ничего. Я просто чертовски устал. Мэтт спрыгнул с седла и помог Лэйси слезть с лошади.

— Пойдем посмотрим, что можно выменять на твое седло.

Мужчина дал им приличную сумму за седло Лэйси и, оставив своих лошадей в конюшне, Мэтт и Лэйси пошли в отель, чтобы найти комнату для ночлега. В журнале они записались как мистер и миссис Дарбисон, и Лэйси засмеялась. Когда они в прошлый раз оказались в отеле в одной комнате, они не были женаты, и Мэтт написал ее настоящее имя.

Сейчас они были мужем и женой, но он поставил в журнале вымышленные имена.

У них не было никакого багажа, кроме того, что находилось в седельных вьюках, и Лэйси отметила подозрительный взгляд, который управляющий отеля бросил в их сторону, когда они вошли в холл.

Их комната была серой и мрачной. Кровать стояла посреди комнаты, мутное зеркало на стене треснуло. Комод из мореного дуба с четырьмя выдвижными ящиками был ужасно обшарпанным.

Мэтт уловил тревожный взгляд Лэйси и пожал плечами.

— Так будет не всегда, — сказал он. — Только до тех пор, пока мы не сможем достать несколько долларов.

— Я знаю, но…

— Но у нас никогда не было медового месяца, и ты надеялась на что-то получше, — закончил Мэтт ее мысль.

Щеки Лэйси порозовели.

— Да, — призналась она.

— Это действительно имеет большое значение, где мы находимся?

Ее сердце забилось, когда его взгляд задержался на ее лице.

— Ох, Мэтт, — пробормотала она, — прекрати задавать глупые вопросы и поцелуй меня.

— Да, мадам, — сказал он, широко улыбаясь, обнял ее и жадно припал к ее губам.

Лэйси потянулась к Мэтту, ее руки сомкнулись у него за спиной, губы раскрылись для поцелуя. Когда она почувствовала его язык, ее кровь закипела, и она прижалась к нему, наслаждаясь теплом его тела и тем, как он произносил ее имя, а его руки нежно ласкали ее. Она почти забыла волшебство его ласк, и сейчас ее колени ослабели, а все ее существо, казалось, оживало.

Мэтт целовал Лэйси снова и снова. Ему казалось, что он никогда не сможет насытиться. Прошло столько времени с тех пор, как он видел ее так близко, ласкал и любил. Продолжая целовать, он стал медленно раздевать ее, руки нежно скользили по ее обнаженному телу. Ласкать ее, целовать, зная, что она принадлежит ему, — все это наполняло его таким страстным желанием, что он едва сдерживал себя.

Он взял ее на руки и понес на кровать, кровь его бурлила. Лэйси начала раздевать его. Страсть сделала ее смелой, пальцы бесстыдно исследовали каждый дюйм загорелого мускулистого тела. Он стонал от удовольствия, когда она целовала его шрамы, и был потрясен ее безумной нежностью.

И сейчас они лежали рядом, глядя, друг другу в глаза. Мэтт знал, что он никогда не видел такой беспредельной любви и нежности в чьих-то глазах, и почувствовал ком в горле, когда нежно погладил бархатистую щеку Лэйси. Он не мог насладиться ею, с трудом заставляя себя верить, что она любит его, доверяет ему.

Слегка вскрикнув, он уткнулся лицом в золотистое руно ее волос. Его руки ласкали ее грудь, живот, мягкую округлость бедер и ягодиц, гладкую спину. Лэйси застонала, когда его руки и губы быстро возбудили ее, пронзенная каким-то восхитительным ощущением. Она закрыла глаза, когда тело Мэтта стало частью ее, и больше не имело никакого значения, где они находились, а лишь то, что они были вместе, как и должно быть.

Ее пальцы до боли впивались в его широкую спину и плечи, когда он двигался внутри нее, эти ритмичные движения наполняли ее волнами удовольствия. Она прогнула бедра, желая быть ближе к нему, поглотить его в себя так, чтобы они могли быть всегда одним целым.

Она шептала его имя, когда его жизнь вливалась в нее, наполняя ее, удовлетворяя не только физически, но и эмоционально.

Потом они долго лежали, обессиленные и расслабленные, в объятиях друг друга.

Мэтт дотронулся до щеки Лэйси, его глаза были теплыми и нежными.

— В один прекрасный день я одену тебя в шелка и построю дом, и все вокруг позеленеют от зависти, — торжественно пообещал он.

— Если бы все знали, что у нас только что было, они бы уже сейчас позеленели от зависти, — пробормотала Лэйси, лаская могучую грудь Мэтта.

— Позеленели бы как горох, — сказал он, усмехнувшись.

Лэйси улыбнулась:

— Конечно, я не возражала бы против шелковых платьев и большого дома.

— Ведьма, — подразнил Мэтт и стал щекотать ее.

Лэйси визжала, стараясь оттолкнуть его, но не могла сравниться с ним силой, и он щекотал ее до тех пор, пока она не перестала сопротивляться, а затем поцеловал. Его полуночно-голубые глаза искрились любовью и нежностью, губы были мягкими и теплыми, дыхание было таким, словно теплый летний ветерок обдувал ее уши, когда он бормотал ее имя.

Через некоторое время их тела снова сплелись в безумном объятии, они искали сладкого упоения, которое могли дать друг другу. После прикосновений Мэтта все мысли о шелковых платьях и роскошном доме испарились, как утренняя роса. Лэйси хотела бы провести остаток жизни в этой унылой маленькой комнате со своим любимым.

Последующие дни прошли спокойно. Город, хотя и маленький, был окружен несколькими ранчо, и только хозяева ранчо и ковбои поддерживали здесь жизнь.

Мэтт получил работу. Он обслуживал играющих в покер, и Лэйси приспосабливалась к его распорядку дня. Они рано вставали утром, обедали в отеле, затем бродили по городу или проводили время, занимаясь любовью в своей комнате, пока Мэтту не пора было идти на работу.

Чтобы скоротать время, Лэйси купила немного материала, выкройки, иголки и нитки и сшила Мэтту несколько рубашек и пару платьев для себя. Когда она уставала от шитья, то садилась к окну и читала потрепанную книжку Давида Копперфильда, которую нашла на полке в шкафу.

Часы, когда Мэтт находился дома, были самыми приятными. Их любовь, казалось, становится все глубже и сильнее с каждым днем. Лэйси просто поражалась тому, как изменилась ее жизнь. Кто бы мог подумать, что она найдет счастье в объятиях человека, которого обвиняют в убийстве. Конечно, она больше не верила тому, что Мэтт виновен. Сейчас, когда она узнала его лучше, она поняла, что он никогда бы не смог хладнокровно убить Билли Хендерсона или кого-нибудь еще. Пьяный или трезвый, Мэтт Дрего всегда хорошо владел собой.

Со временем они купили несколько вещей: для Мэтта — новый кольт и кобуру, жакет из овечьей шкуры, новые ботинки и пару штанов, для Лэйси — новое пальто, белье, туфли и чулки, украшенную оборками соломенную шляпу. Кроме того, они выкупили ее седло.

Зима выдалась очень суровая. Ночью шел снег. Лэйси спросила, есть ли у них надежда найти отца, когда наступит весна.

Мэтт глубоко вздохнул. Найти отца Лэйси казалось чудом.

— Послушай, дорогая…

Лэйси штопала носки мужа, отложила их в сторону и посмотрела на него.

— Что такое? — робко спросила она. — Ты думаешь, апачи вернутся туда весной?

— Я думаю, вернутся, но ты слишком не надейся. Даже если он и жив, его могли продать в рабство другому племени. Все может быть, дорогая. Это суровая страна, и апачи непредсказуемы. Я не хочу, чтобы они причинили тебе вред.

Лэйси кивнула. Мэтт, конечно, прав, но она не могла не верить. Надежда — это все, что у нее осталось. Она вспомнила, как отец упорно старался сделать ее счастливой, вспомнила тряпичную куклу, которую он купил, когда ей исполнилось восемь лет. Он не может, не должен умереть.

— Лэйси…

Мэтт крепко обнял ее и прижал к себе. Ради нее он готов был на любые лишения, но не думал, что у них много шансов.

Лэйси нежилась в его объятиях, ни о чем, не думая, желая только, чтобы это никогда не кончалось, чтобы он обнимал ее, только бы чувствовать силу его рук, знать, что он ее любит, что она не одинока.

Однажды, когда Мэтт ушел на работу, Лэйси вытянулась на кровати и мысленно вернулась в прошлое. Ее первым воспоминанием было то, как отец учил ее кататься верхом на маленьком пятнистом пони по кличке Кап-кейк. Он гордился ее успехами и тем, что она не боялась. Когда она была ребенком, она была вполне счастлива, уверена в любви родителей, уверена в том, что будущее прекрасно.

Ей было двенадцать лет, когда умерла мать. Отец не мог смириться с этой потерей. Он напился в день похорон и пил на протяжении двух недель, не выходя из спальни, почти ничего не ел и не говорил. И с тех пор пил, всегда пил. Затем он продал их дом, единственный дом, который был у Лэйси, и они стали скитальцами. Это время Лэйси вспоминала как кошмарный сон. Последующие пять лет у отца была работа, но он потерял все, продолжая беспробудно пьянствовать. Лэйси стыдилась своей бедности, того, как они жили, как люди смотрели на нее. В их глазах были сожаление и укор, потому что ее мать умерла, а отец был пьяницей.

Затем они приехали в Аризону. Отец нашел работу повара на ранчо Дабл Л, и, казалось, что все их беды позади. Она была так уверена, что на этот раз отец образумится. Она надеялась, молилась и мечтала…

На глазах Лэйси выступили слезы, она пыталась уснуть, но напрасно. Бессмысленно сгоревшая жизнь отца, их многочисленные беды, мать, которая так рано ушла из жизни, — все это наполняло сердце девушки горечью.

На следующий день она почувствовала себя лучше. Утром она выскользнула из постели, стараясь не разбудить Мэтта, оделась и пошла вниз по пыльной улице к церкви в южной части города. В церкви было темно и холодно. Большой деревянный крест смутно вырисовывался за алтарем.

Как и каждое воскресенье, Лэйси опустилась на церковную скамью и стала тихо молиться за отца, прося господа хранить его, наделить здоровьем и силой и помочь найти его следы весной.

В церкви было тихо. Она сидела долгое время, пристально глядя на деревянный крест, и думала о мученике, который умер такой страшной смертью, и удивительное чувство спокойствия наполнило ее сердце. Все будет хорошо.

Она улыбалась, выходя из церкви. Все будет хорошо.

День был чудесный, холодный и ясный. Она быстро пошла по пустынной улице. Скорее домой, в нежные объятия Мэтта.