Ворвавшись в приемный покой, где на удивление было тихо, точно ночью в музее, я дрожащими руками достала из кармана мобильный и набрала Гале.
— Подожди, буду через пару минут, — отрезала она.
Прислонившись спиной к оштукатуренной стене, я уставилась бесцельно на люминесцентную лампу, которая освещала коридор холодным светом, временами моргая, будто норовя перегореть от усталости.
За столом на посту сидела медсестра и что-то писала, лицо ее было сосредоточено, полушепотом она проговаривала какие-то слова, тщательно сверяя с компьютером.
В глубине длинного коридора, который тонул в ночном полумраке заслышался стук каблучков, я уже хотела отлепиться от стены, но мимо продефилировала санитарка, даже не обратив на меня внимания.
— Привет, Ир, — поприветствовала она коллегу на посту, — что работенка появилась?!
— Да вот же, только порадовалась, что смена проходит тихо, как нате вам…
— Совсем плох мужик? — поинтересовалась санитарка, а я полностью превратилась в слух, стараясь не упустить ни единого слова.
— С виду вообще не наш клиент, но вроде мотор завели. Повезли на операцию.
— А кто сегодня дежурит? — не унималась женщина, продолжая расспрашивать свою медсестру.
— Афанасьев с Градовым оперируют, — выпалила та и вновь принялась шелестеть бумагой.
— Ну, эти не подведут. Афанасьев собаку съел на критических, а Костик мужик хоть и молодой, но зарекомендовал себя уже отличным хирургом.
— Будем надеется, — сухо ответила она, — коли взялись должны вытащить. Парня-то жаль, с виду молодой. Эх, вся жизнь впереди, а эти оболтусы гоняют, как умалишенные, себя гробят и окружающих.
— И не говори, — покачала женщина головой и, прихватив электрический чайник в углу, отправилась назад по коридору.
Минуты растянулись на десятки, стрелки часов словно застыли от холода ночи, впрочем, как и моя душа.
Я до сих пор терялась в догадках, зачем нужно было мое присутствие, если уже смогла убедиться, что с Костей все в норме и он сейчас находится в операционной.
Однако пальцы дрожали, а зубы от нервов тоже начинали отбивать ритм, я посильнее обхватила себя за плечи, уговаривая успокоиться и не суетиться понапрасну.
Наконец-то из коридора выскочила Галя, протягивая мне белый халат. Ее лицо сейчас было белее мела, будто она увидела недавно приведение и до сих пор не может прийти в себя.
Я взяла у нее молча халат, ожидая, когда она первая начнет разговор. Хрупкая блондинка не сводила с меня взгляда своих уставших глаз, но смотрели они с какой-то толикой сожаления, будто я что-то потеряла, но пока еще не поняла, что именно.
— Катя, ты присядь, наверное, — засуетилась она, подвигая мне стул.
Я послушно присела на край, сцепила пальцы в замок, но тут же разжала и начала теребить края белоснежного халата. Галя прикоснулась своими теплыми ладонями к моим ледяным рукам и улыбнулась краешком губ. В этой улыбки не было чего-то безмятежного, скорее она желала меня поддержать.
— Галя, — откашлявшись, произнесла я, — что случилось, пожалуйста, скажи, не мучай меня.
— Катя, — опустила она глаза, поглаживая мою руку, — час назад к нам доставили Олега в тяжелом состоянии…
Она еще что-то говорила, долго, временами заглядывая в мои безжизненные глаза, пытаясь отыскать там понимание, но я словно выпала из реальности. Казалось, что вижу все со стороны, ее голос, больничные стены, они стали прозрачными, а сама я превратилась в песчинку, которую с такой легкостью поднял ветер и забросил высоко, ближе к облакам.
Стук в висках, звон, голос Гали бил по ушам набатом, а грудь начала разрываться от боли. Адской, бесконечной, острой, которая клинком проникла в меня, разносясь по всем клеточкам с током крови.
— С ним ведь все будет хорошо?! — уставившись в одну точку на стене — в скол штукатурки, спросила я тихим голосом.
— Костя сделает все возможное.
— Костя, — повторила я эхом ее слова.
Голос бы не мой, он чужой, это не я, это кто-то другой сейчас говорил, шептал, хрипел, будто бы задыхаясь.
Тошнота подступила к горлу, я сглотнула и подняла голову вверх. Белый потолок, как чистый лист, на нем можно нарисовать какие угодно картины, можно взять цветные краски, можно ограничиться единой палитрой… Можно все… Главное сделать это вовремя, успеть сделать, пока кто-то там наверху не посчитает, что пора уходить и начать рисовать свои миры уже иными цветами и в иной Вселенной.
— Пойдем, — коснулась моего плеча Галя, я перевела на нее взор, стараясь сконцентрироваться на ее задумчивом лице.
Слов не было, точнее я не могла их подобрать, хотелось просто кричать раненным зверем, и выплевывать всю боль наружу, без остатка, до тех пор, пока телу не станет легче.
Галя достала из кармана бахилы и, присев, натянула их на мои ботинки. Вцепившись в мое плечо с целью поддержать, потому как меня начало пошатывать, а коварные мушки так и витали перед глазами, она помогла мне подняться на этаж, где шла операция.
Усадив в кресло в пустом коридоре, попросила подождать, да и иного выхода у меня не было. Уйти я не смогла бы, не то сейчас состояние, да и как я могу оставить Олега в такой ситуации, ему нужна помощь, нужна поддержка, ему нужен близкий человек рядом.
Чтобы не происходило между нами в последние месяцы, сколько бы не отравляли друг другу жизнь, но сейчас я не готова, не по морально-этическим, не по другим соображениям оставить его здесь одного.
«Держись, приятель», — прошептала я одними губами, сильнее сжимая кулаки.
За окном медленно забрезжил рассвет. Жемчужные облака с накрапывающим дождиком, все ближе, на цыпочках, осторожно надвигались на город, который кажется замер, ожидая исхода сегодняшней ночи. Дождь, проклятый дождь барабанил по стеклам, постепенно усиливаясь.
Небо плакало, сначала беззвучно, но с каждой минутой гул нарастал и вот он уже звучал так громко, что было ощущение, что мои барабанные перепонки сейчас лопнут.
Дверь с едва слышным скрипом распахнулась, и в коридор шагнул Костя, на его униформе отчётливо были видны капли крови, в руках он держал медицинскую маску.
Встретившись со мной взглядом, он молча стоял несколько минут, просто смотрел на меня своими синими глазами, которые от усталости приобрели васильковый цвет, а потом медленно качнул головой, будто отвечая на мой немой вопрос.
Ноги подкосились и, если бы не стена сзади, я бы точно рухнула на каменный пол. Медленно сползла, ничего не ощущая, все звуки разом собрались в микроскопический пучок, сузились до размера игольного ушка, чтобы потом словно залп фейерверка взорваться в голове сотнями искр.
От этой канонады казалось можно потерять сознание, но боль внутри: нестерпимая, жгучая, не позволяла провалиться в спасительное забытье.
Застланным слезами взглядом я пыталась сфокусироваться на Косте, но ничего толкового не вышло. Его силуэт был размытым, расплывался с каждой секундой все больше, пока вообще не превратился в туманное пятно. Через этот белый кисель невозможно было ничего рассмотреть. Как ни старайся, лишь одна мысль билась в голове, страшная, какая-то нереальная.
«Олега больше нет», — вновь пронеслось внутри, будто порыв ветра отвесил оплеуху.
Градов присел напротив меня на корточки, и только теперь я смогла заметить, что и его глаза полны влаги.
— Прости, — прошептал он: — Я пытался сделать все возможное, но не всегда получается так, как мы того хотим.
— Это все из-за меня, Кость, — слезы покатились по щекам, обжигая кожу лица, скатываясь на колени каплями, чем-то напоминающими дождь за окном.
— Катя, — положил Градов ладонь на мое плечо, — ну что ты такое говоришь, Олег… — Костя сглотнул, — он врезался в опору моста. Подушки безопасности не сработали, у него были минимальные шансы, слишком серьезны были повреждения.
— Ему было больно? — захлебываясь от соленых ручьев, задала я совершенно ненужный вопрос. Но мне так хотелось надеяться, что ему теперь легко и уходил он безболезненно, просто не поняв ничего, просто заснув.
— Кать, — вытирая слезы тыльной стороной ладони с моих щек, произнес Градов: — Нет, ему не было больно. Он ничего не успел понять, все слишком быстро и резко.
Хотелось верить, что док сейчас говорит правду, внутри я чувствовала себя дико виноватой перед Олегом, ведь было ощущение, что не зря он приезжал в этот вечер ко мне, хотел поговорить, он ведь даже попросил прощение… А я… дура безмозглая, Господи, какая же я идиотка… Надеюсь, когда-нибудь он сможет меня простить.
— Пойдем, — Костя забросил мою руку себе на плечо, подхватывая меня и прижимая к себе.
Да, тепло человеческого тела — это, наверно, сейчас лучшее лекарство. Просто ощущать кого-то рядом, кого-то живого, кто не будет лезть в душу, задавать лишних вопросов и кружить вороном.
— Куда мы?
— Домой. Подождешь меня, хорошо?
Я молча кивнула, да мне по большой части уже все равно что делать. На смену горечи пришла апатия, когда хочется сидеть истуканом и пялиться в одну точку, чувствуя, как боль растекается ядом по венам. Кажется, сейчас это можно было ощутить физически, до того она была остра.
— Надо сообщить его родным, — пробормотала я, тяжело вздыхая, — похороны…этим должен ведь кто-то заняться.
— Сообщат, не волнуйся. Впереди еще вскрытие…
— Кость, он приезжал ко мне вечером, буквально за пару часов до аварии.
— Что ему нужно было? — резко остановился Костя и взглянул на меня недоверчиво.
Его взгляд буравил, словно пытался протереть на мне дыру. Неужели Градов мне сейчас не доверял, подозревал в чем-то, ревновал черт возьми?!
— Ничего, — пожала я плечами. — Просто хотел поговорить, извинился за свой поступок.
— Ты же не думаешь, что это был суицид?!
— Я даже поверить не могу, что его больше нет, — закрывая лицо ладонями, простонала в ответ. — Вот был человек и нет, Кость, ну как такое возможно?!
— У каждого свой срок, — философски изрек док и прижал к себе.
Наверное, ему чуть легче, он почти каждый день сталкивается со смертью или видит, как люди ходят по краю, ловко балансируя. Я же не привыкла к такому, да и вряд ли к такому привыкают. Это больно, это тяжело. И даже Костя, у которого не было повода любить Олега, сейчас переживал, хоть и молчал.
— Тебе же тоже тяжело, Кость?
— Конечно. Я обязан сохранять жизни независимо от отношения и обстоятельств. Для меня все равны.
— Спасибо, — одними губами прошептала в ответ.
Костя ничего не ответил, лишь покачал головой.
Я опустилась на пустующую скамью в длинном коридоре и принялась ждать Градова, стараясь отгонять от себя серые мысли, которые стаей кружились надо мной. Пыталась не плакать, кусая губы до крови, лишь стон отчаяния вырывался из груди в виде всхлипов.
Люди мельтешили перед глазами, проносясь по коридору, новый день медленно вполз в эти стены. Новый день, который к сожалению, увидят не все.
Я прикрыла глаза и тут же силуэт Олега на фоне темной ночи возник в голове, сердце болезненно сжалось, что-то внутри меня треснуло, надломилось. Уже не скрывая слез, не пряча свою боль, я взвыла и обхватила себя за плечи.
— Эй, — подскочил ко мне Костя, — тише, тише. Милая моя, девочка, родная моя, пойдем отсюда. Поедем домой, тебе необходим отдых.
— Костя, я не могу его оставить здесь одного. Ему холодно. Он совсем один, — кажется я уже билась в истерике, слабо контролируя свое состояние.
— О нем позаботятся, не волнуйся, — погладил Градов меня по спине. — Я люблю тебя, Катя, слышишь, люблю больше жизни и сейчас для меня важно твое состояние. Думаю, даже Олег бы не одобрил твоих слез, — провел он пальцами по щекам, стараясь улыбнуться.
Его руки, глаза, губы — целый мир, мой маленький мир. Стук сердца в унисон моему пульсу бьет в висках, без Кости я точно не смогу в этом безжалостном, черством мире, не смогу ни минуты.
— Я в душ, а ты приляг пока, — поцеловав меня в висок, произнес док, как только мы перешагнули порог квартиры.
Кивнула молча в ответ, язык словно прирос к нёбу, Костя слишком торопился домой, что меня аж укачало слегка в автомобиле, поэтому сейчас не было желания и сил говорить. Дверь в ванную комнату за ним вскоре захлопнулась, а я плюхнулась на кровать, прикрыв глаза, стараясь перебороть этот калейдоскоп из немых картинок, что периодически всплывал из закутков памяти.
Звук телефона разорвал тишину квартиры, еле передвигая ноги, я подошла и сняла трубку.
— Ну что рада? — прошипел женский голос на том конце провода.
— В смысле? — голова отказывалась соображать напрочь.
— Ты убила его, Кострова. Это ты должна сейчас лежать в гробу, а не он.
— Я не убивала его, — чувствуя, как дрожит голос, прошептала в ответ.
— Кому ты врешь! — рассмеялась Алиса, ну конечно же, я узнала ее сразу. Но почему-то не была совершенно удивлена этому.
— Я не убивала, — повторила еще раз, правда вышло как-то неуверенно.
— Убийца. Ты виновата, — закричала она, а мне вдруг показалось, что Алиса тоже сейчас плачет. Ей тоже непросто, она не может и не желает верить в произошедшее. Ведь когда-то и она была ему близка.
В трубке послышались гудки, а я упала на пол, свернувшись в позу эмбриона. Оглохнуть, ослепнуть, умереть, вот чего мне сейчас действительно хотелось.
— Я не убивала, не убивала, — закричала, охрипшим голосом, ударяя руками по полу, — я не виновата…
Костя выскочил в одном полотенце из ванной комнаты. Одним ловким движением подхватил на руки, я даже не сопротивлялась, позволяя делать со мной все что угодно.
— Алиса, мне звонила Алиса, — прохрипела я, хватаясь за его плечи…
— Катя, ты просто находишься в шоке, вот и мерещится… — ответил Костя.
Он мне не поверил. Ни капли. Подумал, что я схожу с ума.
— Док, она считает меня убийцей, — закричала я, отталкивая его от себя, стараясь отползти подальше и спрятаться в свою раковину, словно улитка.
Градов мне не верил, сомневался, считал, что я выдумываю. Но почему?! Он тоже предполагает, что я явилась причинной этой аварии.
— Катя, — резко произнес он: — Я сейчас вколю тебе успокоительное, ты поспишь. А когда проснешься, мы поговорим.
— Уходи, — зашипела я, подобно ядовитой змее, — уходи, прочь от меня. Ты не веришь.
— Я верю тебе, послушай, — встряхнул он меня за плечи не ласково, — у тебя истерика, ты не контролируешь себя. Всего один укол, больно не будет.
— Да мне плевать на боль, — вскочила я на ноги, — Костя, мне плевать на все. Его смерть как знак для нас, понимаешь. Все неправильно, так не должно было быть, мы не имели право…
— На что, Катя, мы не имели права? Быть счастливыми? Любить друг друга? А кто не давал ему возможности делать тебя счастливой, заставлять тебя улыбаться?! Кто? Я спрашиваю: может быть я или еще кто-то?! Почему я должен был отказываться от женщины, которая является для меня всем. Дьявол, — выкрикнул он, ударяя кулаком в стену, — почему нельзя просто жить, зачем все усложнять.
— Так не должно было быть, — покачала я головой, касаясь ладонями висков.
— Много чего не должно. Например, тех восьми лет, когда я сходил с ума, когда тоска разрывала на куски, ты знаешь, что такое столько времени видеть любимого человека и не иметь возможности его обнять хотя бы, знаешь?! А видеть, как кто-то другой целует любимую девушку, представлять, как ласкает ее, как она улыбается, глядя в чужие глаза? Что, Катя, неприятно слышать? — слова Кости ранили больнее кинжалов, он просто вставлял ножи в мое тело. Каждое его слово резало, рвало, убивало.
— Почему ты столько лет молчал об этом?
— Я говорил, только ты слышать не желала.
— Хорошо, док, ты прав, я виновата, устроит?
— Катя, да что с тобой такое?! Что за сарказм, что за желчь из тебя льется?! — негодовал Костя.
В эти мгновения мне казалось, что он просто издевается, задает глупые вопросы, неужели не понимает, что я сама на многое не знаю ответа.
— Умер человек, который два года был рядом со мной. Неважно, что происходило между нами, но его нет, ты понимаешь? Он не просто для меня пустое место или вчерашний день, — размазывая слезы по щекам, кричала я, словно Градов находился не в метре от меня, а гораздо дальше.
— Я понимаю сейчас одно, что слишком много произошло непоправимого, а моя любимая не Титан, чтоб одной пытаться взвалить на себя весь груз.
Градов подошел ближе, протягивая ко мне раскрытые ладони, будто приглашал довериться, последовать за ним, но я была непреклонна. Забившись в угол комнаты, словно затравленный зверек взирала на него, больше всего мне хотелось промотать время вперед, как видеокассету до того момента, когда боль отпустит, когда уже будет все равно.
Заметив, что я не собираюсь сделать шаг навстречу, Костя развернулся и вышел из спальни. Минут пять его не было, а потом он снова вошел, держа в руке стакан и две таблетки.
— Выпей, и не спорь, я врач и знаю лучше, — скомандовал он, наградив яростным взглядом.
Я робко протянула ладонь, а потом залпом выпила воду, стараясь быстрее проглотить пилюли и провалиться в спасительный сон.
Что было в течение этих трех дней я помню слабо, вроде бы просыпалась, чтоб посмотреть который час, темно или светло за окном, Градов даже уговаривал меня поесть, но дальше ковыряния вилкой в тарелке дело не пошло.
Единственным спасением был сон. Пустой, монохромный и сумбурный. Но именно по ту сторону сознания я ощущала себя целостной, там несмотря на всю сложность все были живы, поэтому и возвращение в эту реальность давалось с трудом.