Пылай для меня

Пролог

— Я не могу позволить тебе этого сделать. Не могу. Келли, у этого парня не все дома.

Келли Уоллер потянулась и коснулась руки мужа, убеждая взглядом в обратном. Он убрал руку с руля и сжал ее пальцы. «Удивительно, насколько интимным может быть касание», подумала она. Это прикосновение, питаемое двадцатью годами любви, служило ей скалой в кошмарной буре последних сорока восьми часов. Без него она бы просто кричала.

— Он не причинит мне вреда. Мы же семья.

— Ты сама мне говорила, что он ненавидит свою семью.

— Я должна попробовать, — вздохнула она. — Они убьют нашего мальчика.

Том остекленевшими глазами смотрел прямо перед собой, ведя машину по подъему на подъездной дороге. Техасские дубы простирали свои широкие кроны над травянистыми лугами, усеянными точечками желтых одуванчиков и розовых лютиков. Коннору не было дела до земель. Его отец вытравил бы все сорняки… У Келли свело желудок. Часть ее хотела вернуться назад и как-то справится с событиями последних двух дней. Развернуть машину. Слишком поздно, говорила она себе. Слишком поздно для сожалений и предположений. Она должна принять реальность, какой бы страшной она ни была. Она должна вести себя как мать.

Подъездной путь привел их к высокой оштукатуренной стене и Келли нахмурилась. Шестнадцать лет были долгим сроком, но она была уверена, что стены здесь раньше не было. Кованые ворота блокировали арочный вход. Вот и все. Назад дороги не было. Если Коннор решит, что хочет ее смерти, остановить его не хватит всей ее магии, сколь мало бы ее ни было. Коннор был кульминацией трех поколений браков по расчету, направленных на укрепление семейной магии и связей. Он должен был быть достойным наследником состояния Роганов. Но, как и она, стал не тем, кем хотели бы видеть его родители.

Том припарковал машину.

— Ты не должна этого делать.

— Нет, должна. — Ужас, царивший над ней, окутал ее волной беспокойства. Руки задрожали. Она сглотнула, пытаясь прочистить горло. — Это единственный выход.

— Позволь мне хотя бы пойти с тобой.

— Нет. Он меня знает, а в тебе может увидеть угрозу, — она снова сглотнула, но ком в горле отказывался отступать. Она не знала, умел ли Коннор читать чужие мысли, но он всегда распознавал эмоции. Келли не сомневалась, что за ними наблюдают, и, вероятно, даже подслушивают.

— Том, я не думаю, что случится что-нибудь плохое. А если случится, и я не выйду, я хочу, чтобы ты уехал. Уехал домой к детям. Голубая папка в кабинете на маленьком столике, а еще одна в кухне. На второй полке. Там наши страховые полисы, и завещание…

Том завел двигатель.

— Хватит. Мы едем домой. Справимся со всем сами.

Она распахнула дверь, выскочила наружу и поспешила к воротам, стуча каблучками по тротуару.

— Келли! — крикнул он. — Не надо!

Она заставила себе коснуться металлических ворот.

— Это Келли. Коннор, пожалуйста, впусти меня.

Кованые ворота распахнулись. Женщина подняла голову и ступила внутрь, и ворота за ней так же бесшумно закрылись. Она прошла под аркой, вверх по каменной дорожке, пролегавшей сквозь живописные рощи дубов, багряников и лавров. Дорожка свернула, и она остановилась, не веря своим глазам.

Огромный колониальный дом с белыми стенами и благородными колоннами исчез. На его месте стоял двухэтажный особняк в средиземноморском стиле, с кремовыми стенами и темно-красной крышей. Она приехала не на тот участок?

— Где дом? — прошептала она.

— Я его снес.

Келли обернулась.

Он стоял рядом с ней. Она помнила худощавого мальчика с удивительными светло-голубыми глазами. Шестнадцать лет спустя он стал выше нее. Его волосы, каштановые, когда он был младше, сейчас стали темно-коричневыми, почти черными. Некогда угловатое лицо обзавелось квадратным подбородком и суровыми мужественными чертами, что сделало его поразительно красивым. Это лицо, наполненное силой, жестокое, но почти царственное… Это было лицо, которое внушало желание подчиняться. С таким лицом он мог править миром. Келли посмотрела в его глаза и мгновенно пожалела об этом.

Жизнь застыла под красивыми голубыми радужками. Сила колыхалась глубоко внутри. Она могла ощущать ее прямо под поверхностью, словно дикий, жестокий поток. Он бурлил и кипел шокирующей, ужасающей силой, обещающей насилие и разрушение, запертой в клетку железной воли. По спине у Келли пробежал холодок. Ей нужно было что-нибудь сказать. Что угодно.

— Боже мой, Коннор, это был особняк за десять миллионов долларов.

Он пожал плечами.

— Я нашел это очищающим. Хочешь кофе?

— Да. Спасибо.

Он провел ее через двери в вестибюль, вверх по деревянной лестнице с богато украшенными железными перилами на крытый балкон. Она следовала за ним, слегка ошалевшая, окружающая обстановка расплывалась пятнами, пока она не села на бархатный стул.

За перилами балкона простирался сад, деревья росли вокруг прудов и живописного ручья. Далеко на горизонте голубоватые холмы катились, как далекие волны. Она почувствовала аромат кофе. Коннор стоял к ней спиной, ожидая, когда кофе-машина наполнит кружки.

Найди что-то общее. Напомни ему, кто ты такая.

— Где качели? — спросила она.

Качели были любимым местом у детей Роганов. Туда они отправлялись, когда он нуждался в ее совете — когда ему было двенадцать, а ей — двадцать, и она была старшей классной кузиной Келли, разбирающейся в подростковых вопросах.

— Все там же. Дубы выросли, и ты не сможешь увидеть их с балкона. — Коннор обернулся, поставил перед ней чашку, и сел напротив.

— Было время, когда ты заставлял чашки плыть по воздуху, — заметила она.

— Я больше не играю в игры. Во всяком случае, не в те, что ты помнишь. Зачем ты пришла?

Кофейная кружка обжигала ей пальцы. Она поставила чашку, даже не заметив, когда успела взять ее в руки.

— Ты смотрел новости?

— Да.

— Тогда ты знаешь о поджоге в Первом Национальном Банке.

— Да.

— В пожаре погиб охранник. Его навещали жена и двое детей, все трое сейчас в больнице. Охранник был полицейским в отставке. По записи с камер наблюдения определили двух поджигателей: Адама Пирса и Гэвина Уоллера.

Он ожидал.

— Гэвин Уоллер — мой сын, — безжизненно произнесла она. — Мой сын — убийца.

— Я знаю.

— Я люблю моего сына. Я люблю Гэвина всем своим сердцем, и, не раздумывая, отдала бы за него жизнь. Он не злой человек, а шестнадцатилетний ребенок. Гэвин пытался найти себя, но вместо этого нашел Адама Пирса. Ты должен понимать — дети идеализируют Пирса. Он их антигерой — парень ушел из семьи и сколотил себе банду мотоциклистов. Плохой парень и харизматичный бунтарь.

В ее голосе зазвучала злость и горечь, но она ничего не могла с этим поделать.

— Он использовал Гэвина для совершения этого зверства, и теперь мертв полицейский. Жена офицера и двое детей получили сильные ожоги. Они убьют Гэвина, Коннор. Даже если мой сын выйдет к ним с поднятыми руками, копы его пристрелят. Он убил полицейского.

Коннор отпил кофе. Его лицо было совершенно спокойно, и она не могла его прочитать.

— Ты ничего мне не должен. Мы не разговаривали двадцать лет, с тех пор как семья от меня отреклась.

Келли сглотнула снова. Она отказалась выходить замуж за незнакомца с правильным набором генов, заявив им, что хочет сама управлять своей жизнью. Они уступили и вышвырнули ее, как ненужную вещь… нет, не думай об этом. Думай о Гэвине.

— Будь другой выход, я бы не стала тебе досаждать. Но у Тома нет связей. Мы не обладаем властью, деньгами или могущественной магией. Никому нет до нас дела. У меня остались лишь наши детские воспоминания. Тогда я всегда приходила тебе на выручку. Пожалуйста, помоги мне.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Надеешься избежать его ареста?

Она заметила намек на циничное неодобрение в его голосе.

— Нет, я хочу, чтобы моего сына арестовали. Я хочу суда. Хочу, чтобы его показали по телевизору, потому, что стоит Гэвину побыть минут десять у трибуны, как все тут же поймут, кто он: запутавшийся, глупый ребенок. Его брат и сестра заслуживают знать, что он не монстр. Я знаю своего сына. Я, знаю, что содеянное ими разрывает его на части, и не хочу, чтобы его пристрелили, как животное, даже не дав шанса сказать семье погибших, как он сожалеет.

Слезы побежали по ее щекам, но ей было все равно.

— Пожалуйста, Коннор. Я умоляю тебя спасти жизнь моему сыну.

Коннор отхлебнул кофе.

— Ко мне обращаются Чокнутый Роган. Еще меня называют Мясником и Бичом, но Чокнутый — самое частое прозвище.

— Я знаю, ты…

— Нет, не знаешь. Ты знала меня до войны, когда я был ребенком. Скажи мне, кто я сейчас?

Сила его взгляда прожигала ее насквозь. Ее губы задрожали, и она сказала первое, что пришло ей в голову.

— Ты серийный убийца.

Он холодно улыбнулся. Ни юмора, ни тепла, лишь оскал свирепого хищника.

— Прошло сорок восемь часов с момента пожара, а ты только сейчас здесь. Должно быть, ты действительно в отчаянии. Ты уже обращалась ко всем, к кому только могла? Я твоя последняя надежда?

— Да, — произнесла она.

Его радужки вспыхнули ярко-голубым, и, заглянув в них, она на короткую секунду смогла увидеть настоящую силу, заложенную в нем. Это было подобно встрече с лавиной перед тем, как она поглотит тебя целиком.

В это мгновение она поняла, что все слухи были правдой. Он был убийцей и безумцем.

— Мне плевать, будь ты хоть самим дьяволом, — прошептала она. — Пожалуйста, верни мне Гэвина.

— Ладно, — бросил он.

Пять минут спустя, Келли, спотыкаясь, спустилась к подъездной дорожке. Ее глаза покраснели, и как бы она ни пыталась перестать плакать, у нее не получалось. Она получила то, за чем пришла. Облегчение было неимоверным.

— Келли, милая! — Том ее подхватил.

— Он сделает это, — прошептала она, все еще в шоке. — Он пообещал найти Гэвина.