Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Глава первая

Я устало вздохнула и отерла со лба пот. Поставив заплечный мешок на землю, выпрямилась и потянулась, разминая затекшую спину.

Ох, и жаркое же лето выдалось! Полдень уж миновал, а солнце стоит в самом зените. Надо бы остановиться и в тени передохнуть. А то ведь и с ног свалиться не долго. Только вот где? Ближайший лесок виднеется аж за тем пологим холмом. Чтобы обогнуть его, ой, сколько сил еще понадобится. А ложиться отдыхать здесь нельзя — обгорю до пузырей на коже, или, чего доброго удар схвачу. Вон даже тюрбан, намотанный на манер кочевников, и полотняная отцова рубаха плохо спасают.

Я мысленно обозвала себя самыми последними словами, какие только могла знать простая деревенская девушка, и чуть прогнулась вперед. На это телодвижение поясница отозвалась ломотой и скрипом. Это ж надо так мешок нагрузить — едва тащу!

Ну, молодец, деваха, сумела же!

По земле мелькнула крылатая тень. Я подняла глаза к небу. Сверху донесся клекот. Вот же, наглец, от самого селения за мной летит! И кто только выдумал, что орлы путникам к удаче? Вон этот уже второй день в покое меня не оставляет, а везения пока ни на медяк. Припасы кончились, воды чуть, да и денег — одни слезы.

А все почему? Потому что бежала из родного дома под покровом ночи и даже не удосужилась как следует монеты выбрать из тайничка своего. Вместо золотушек захватила только серебрянки и медяки. Сказано, дуреха деревенская! Теперь вот ни в трактир, ни на постой, только на земле и спать под открытым небом. Благо, что лето да тепло, да травка мягкая.

До Трайты путь неблизкий. Мне бы хоть за месяц добраться пешком-то. Я ведь одна-одинешенька иду, никто меня не защищает, никто за мной не присматривает. Только вот орел-проказник в небе клекотом своим надежды вселяет. Заезжие купцы говорят, что к удаче это, путь, мол, не зря начат.

Я приложила ладонь ко лбу и, повернувшись против солнца, взглянула вверх.

— Ну что, дружок, ты все еще со мной?

Орел в вышине сделал очередной вираж и громко что-то пророкотал на неведомом мне языке. Сказывали старики в селении, что некоторым дар от рождения положен зверье понимать. Эх, мне бы его, я бы спросила у орла-попутчика, куда мне брести дальше.

Идти в Трайту решилась случайно. Как узнала, что отец жениха мне нашел, да сосватать хочет, так и надумала, что сбегу. Не по мне дома сидеть, да мужу угождать. Пусть и говорят, что так положено, а я не верю. Нельзя за нелюбимого идти — все несчастья от этого одного. Почему все бабы в нашей деревне так страдают, что мужья их гоняют, поколачивают, бывает, да и шибко не балуют? От того же. Всех принято по сговору замуж отдавать, против воли, не спрашивая.

А я не хочу. Сидеть с малыми детьми, да у печи гнуться не по мне. Если уж судьбу свою искать, так не в хате соседкой. Мир, сказывают, велик, синими водами разорван на части. И не видно конца и края тем водам, нет им границ. Сказывают еще, морями те воды называют. А мне бы хоть разок такое море увидеть, хоть соли его глотнуть и знать, что не врали скоморохи заезжие.

Отец все твердил, что и так засиделась в девках, что слишком уж стара, чтобы капризничать да перебирать. Оно и то правда. Мне уж восемнадцать на прошлой неделе стукнуло, а я все еще не пристроена. Вон сестренка моя старшая в четырнадцать замуж выскочила, да и троих уж родить успела. Сидит теперь в зажиточном доме, да люльку качает. Видать и горя ей мало, считает, что все удалось, все свершилось в жизни.

А я не хочу! Не стану за нелюбимого идти. Хоть из дома уйду, но не стану!

И ушла ведь. Так и решила пару дней назад, из дома тайком сбегаючи. Жениха-то мне и неплохого нашли — работящий, зажиточный, косая сажень в плечах. Правда, старше уж на пятнадцать лет. Да разве ж кто другой на меня перестарку посмотрит? Одно только вот в нем не ладно было. Трех жен он уже схоронить успел. В деревне поговаривали, что всех забивал до смерти. Хоть и не верили люди, а боязно мне стало. Не хочу во цвете лет от побоев сгинуть. Уж лучше где-то в пути затеряться.

Куда идти — я не ведала. Мир мой за околицей кончался, а дальше — дороги пыльные нехоженые. Лишь знала, что рядом с деревней нашей, Растопшей, путь в Трайту — столицу нашу — пролегает. Как-то в детстве отец меня с собой на ярмарку возил, вот в память и врезалось. Трайта — город большой, людный. Там затеряться легко. Никто меня найти не сможет, даже если долго-долго искать будет.

Я еще раз посмотрела на своего крылатого спутника и потянулась за мешком. Ох, и тяжеленный, он, сволочь, оказался после отдыха!

С кряхтением, набросила его на плечи и побрела дальше. Вот доберусь до леса, там и отдохну под сенью деревьев раскидистых, да на травке мягенькой. Здешняя степь-то лесами перемежается лишь изредка. Выжжена вся до самой голой земли. Трава сухая, колючая — не полежишь на ней, только спину исколешь да оцарапаешься.

— Ну, веди меня, дружок мой, — шепнула я, обращаясь к далекому орлу. Тот не ответил ни звуком и лишь зашел на новый виток в пронзительно-голубом небе.

Я невесело усмехнулась и зашагала по жесткой траве. Эх, только бы не упасть, не встану ведь потом, устала — сил нет.

Лес был густым, приветливым, прохладным. Солнечные лучики играли в листьях и отдавали свою силу тянущимся к небу растениям. Птички весело напевали свои песенки и радостно порхали с веточки на веточку. Белки сновали по стволам, прыгали туда-сюда и ничуть не боялись забравшейся в их владение путницы.

Мне понравилось здесь. От леса исходил какой-то особый дух. Словно, принял он меня как родную, встретил и предложил свой покров. Не боялась я ничего. Дождь вдруг пойдет — под ветвями еловыми спрячусь. Лихие люди объявятся — найду укрытие в густых кронах. Лазанью по деревьям с детства обучена. А зверья лесного я и подавно не боюсь. Не страшат они меня нисколечко. Сколько помню себя, всю жизнь с животными словно с кровными братьями общалась. Слушались они меня, подчинялись, даже помогали.

В детстве помню, забрела я в чащу лесную. Далеко-далеко забрела. Дитем была несмышленым, ничего про опасности знать не знала. Шла и шла себе по лесу, не думала ни о чем. Знай только песенку под нос напевала, да ягоды в лукошко складывала. И тут откуда не возьмись приятель-серый волк из кустов выскочил. Посмотрел на меня, зарычал, а потом подошел и прямо в лоб лизнул. Я даже испугаться не успела, а волк уж убежал.

Когда нашли меня, все рассказала. Родители ничего про то не знали и решили, что просто зверь ребенка пожалел, есть не стал. У животных, у них ведь тоже сердце есть, рассудили они. А старые люди только головами покачали, да намекнули, что странная я, не такая как остальные, что придется понять моим родным, что сила во мне таится какая-то. Поговорили-поговорили, да и забыли про тот случай. Только я одна с той поры и узнала, что могу зверье приручать, да защиту у него искать.

Сон быстро пришел. Только я улеглась на траву, как сразу веки потяжелели, а по телу томная нега прошлась. Устала я, ой, как устала…

Говорят, везет как зайцу на перелазе.

Так это про меня. Вот скажите, люди добрые, кто из вас по лесу в глухих местах бродит? Правильно, нет таких. А, если и есть, так то все народ лихой, кто поживы за чужой счет ищет.

Вот думала, лягу, отдохну, никто тревожить не станет. Нет, ну кто в глухом лесу объявится? Разбойники, они в местах живых обитают, не в самой чаще, а опричь лесных дорог. Бродяги? Да кроме меня тут нету таких. А ко мне вряд ли кто сунется. Вид у меня такой, что детей пугать можно!

В общем, проснулась я от негромких звуков. Сквозь закрытые веки слышала, как кто-то прошелся рядом, в двух шагах, сел и закряхтел.

Что же мне делать? Проснуться или притворяться дальше? Может, этот кто-то и уйдет? А если нет? А если он мой мешок распотрошить надумал?

Я осторожно приоткрыла один глаз и сквозь ресницы посмотрела на пришельца. Им оказался молодой мужчина, сидящий спиной ко мне.

Почему я решила, что молодой? Да просто волос у него темный, ни грамма седины нет. Старик этим уж не похвастается. Конечно, седина она у кого в двадцать выскочит, а у кого и в пятьдесят не видать. Только вот человек этот уж больно на молодого смахивает — и спину ровно держит, и одет не по-стариковски.

Я просунула руку под полу своей куртки, стараясь не шуметь. Только бы не зашуршало! Там у меня нож припрятан на случай таких вот гостей. Оружием я отродясь не владела, а вот короткий нож у отца свиснула, когда бежала.

Нащупать рукоять удалось сразу. Только вот достать не вышло. И угораздило же меня его в самый дальний карман положить! Куртка предательски зашуршала.

Сидящий мужчина резко оглянулся. Я отпрянула назад и застыла, сидя на траве.

Он посмотрел на меня с некоторым пренебрежением и усмехнулся:

— Ну что, выспалась?

Я с недоверием покосилась и мотнула головой:

— Ты кто такой будешь?

Его светлые глаза затянулись пеленой, а красиво очерченный рот искривился в лукавой улыбке. Мужчина развернулся и сел поудобнее. Так, чтоб полностью меня рассмотреть.

— И чего неласковая такая? — спросил он. — Я тут сторожил тебя, думал, чтоб в обиду никому не дать, а ты злишься.

— А я не просила тебя тут караул нести! — снова огрызнулась я и отползла еще дальше. — Или ты ко всем путникам так подкрадываешься и сторожишь, а?

Он тряхнул головой, откинул назад свои темные кудри и хмыкнул что-то о глупых бабах.

— Охотник я здешний, — наконец произнес он вслух. — Шел дичи пострелять и на тебя наткнулся. Дай, думаю, спрошу, кто это в моих лесах обосновался.

— Так уж и в твоих? — язвительно пропела я.

— В моих, — серьезно заявил охотник. — Здесь село есть, Подлесьем зовется. Вот я оттуда.

Я мысленно ругнулась на саму себя. Ведь слышала же о селе этом. Знала, что в лесу оно стоит! Сколько раз отец мне говорил, что живут люди особенные — те, кто с природой говорить может, как с человеком, кто самый шум ветра понимает и ответить знает как.

— Значит, ты из ведунов? — спросила я у мужчины.

Он пожал плечами в ответ.

— Сам не ведун. Охотник я, ведунами дед с бабкой были. Ты сама-то кто? Звать тебя как?

Я села, выпрямилась и шмыгнула носом. Даже как-то стыдно стало, что повела себя так глупо. Надо теперь хоть постараться выглядеть достойно перед ним, а то уж совсем дурой посчитает.

— Из Растопши я иду, — отозвалась, стараясь казаться более значительной. — А зовут меня Вёльма.

Мужчина улыбнулся и протянул руку. Я с недоверием пожала ее.

— Да не трясись ты, — рассмеялся он. — Меня Арьяром зовут. Куда путь держишь, Вёльма?

— В Трайту.

— В Трайту? — он даже присвистнул, оглядев меня с ног до головы. — А отец-то знает?

Я вспыхнула. Вскочив с земли, вытянулась перед ним в нитку и громко ответила:

— А тебе какое дело? Знает. По делам я туда иду.

Гордо вскинув подбородок, отвернулась и сложила руки на груди. Сначала подкрадывается незаметно, потом пугает, еще и вопросы задает! Хороши же охотники пошли!

— Ну, я так спросил, для шутки, — улыбнулся Арьяр. — Неважно мне, будь ты хоть беглой каторжницей. А спрашивать кто будет — не скажу, что сбежала из дома.

— Да… — я даже не знала, что ответить. Выдала себя с потрохами и все! Вот дура деревенская! Осторожней надо быть.

— Ну что, идем что ли в Подлесье? — предложил Арьяр. — Отдохнуть тебе надо, вон устало как выглядишь.

В ответ я только кивнула.

Мы шли с моим странным спутником звериными тропами, известными только ему. Арьяр вел меня через чащу уверенно. Он ни разу не оглянулся, не сверился ни с какими приметами и ничуть не засомневался в своих наблюдениях.

Во всем облике этого человека мне виделась какая-то уверенность и твердость. Схожее чувство ощущаешь, когда видишь вековое дерево, вросшее корнями глубоко в землю. Кажется, что оно настолько крепко вцепилось в почву, что уже ничто на свете не заставит его покинуть насиженное место. Словно древние силы охраняют его и помогают держаться в земле.

Те же древние силы должны хранить и ведунов. Этот особый народ живет отдельно ото всех. Они кроются в чаще, не желая открывать своих тайн пришельцам. Ведуны испокон века были полны загадок. Те, кого мне доводилось видеть в нашем селении, лишь странники, покинувшие родные места. Остальные же ведуны редко оставляли родное место силы.

Я начала отставать от Арьяра. Его широкий мужской шаг равнялся трем моим. Еще и мешок за плечами здорово тормозил. Стоило мужчине шагнуть чуть быстрее, я оказывалась где-то позади.

— Тяжело? — неожиданно обернулся он, когда я остановилась поправить ношу за спиной.

— Ага, — кивнула в ответ.

— Давай.

Одной рукой он ловко ухватил мешок, который я не могла нормально утащить и двумя, и закинул на плечо.

Вот это силища! Я чуть рот не открыла от удивления. Хотя, с такими-то плечищами и таким ростом неудивительно. Вон он какой здоровый! А я что? Тощая девица невысокого роста. Сколько раз мне мать говаривала, что я замуж из-за этого и не выхожу. В нашем-то селении девки ценились крепкие, справные, такие, чтоб кровь с молоком. А я? Не в коня корм, как говорится. Сколько мать со мной не билась, ничего не могла поделать. Я так и оставалась худой, бледной, с густой рыжей косищей. Даже к знахарке меня водили, мол, что делать, коли девица никак в тело войти не может. А та ручками развела — знать такой и будет, говорит. Вот и засиделась я в девках. И не смотрел никто — не нравилась.

— Спасибо, — поблагодарила я мужчину, взявшего мою ношу себе.

— Аааа, — махнул он рукой. — На тебя ж смотреть страшно, переломишься еще.

В другой раз я бы обиделась, но не сейчас. Сейчас благодарна была.

— Долго нам идти еще?

Арьяр указал рукой вперед.

— Видишь, там заросли терновника? Вот минуем их и до села рукой подать. Там и дома увидишь, и стену нашу.

— Далеко вы забрались.

— А ты как думала? Это тебе не ваши людские села, которые на самом ветру стоят. Ведунам места нужны особые, где сила есть. А сила она любит от глаз прятаться, чтоб в руки злые не попасть.

Я перекинула на плечо косу и кое-как стала ее переплетать. Ох, и беда мне с этой гривой. Обрезать бы совсем, да, жалко. Так и мучайся, от ветвей ее отцепляй постоянно.

— А почему же некоторые из вас уходят?

Арьяр оглянулся на меня и сверкнул своими колдовскими глазами.

— Знаешь, Вёльма, мы люди особые. Не все из нас силой владеют. Я хоть и знаю лес, хоть и говорить с ним могу, а вот искусствам тонким не обучен. Есть еще те, кто над настоящей силой властен. Вот те как раз ведуны. Только мало их сейчас. А есть еще и странники. Они-то и уходят из селений родных. Зачем? То лишь им самым понятно. Если уж кто решит странником сделаться, ему и почести и слава достаются. Воины они отчасти — вот и весь сказ.

Я тихонько ступала следом за мужчиной и запоминала каждое его слово. Говорил он понятно, без заумностей особых. Так, что даже я, неученая деревенская девка, понимала все.

Куда уж мне о ведунах знать? У нас все боялись их. Стоило только страннику заявиться в село, как все тут же по дворам прятались. Даже посмотреть не давали. Мол, придет такой и сманит девку со двора. Эх, знал бы мой отец, что я сейчас рядом с таким человеком иду!

Одно лишь покоя мне не давало:

— Арьяр, а почему ты сидел и ждал, пока я проснусь? Зачем тебе я? Пошел бы своей дорогой?

Мужчина остановился и посмотрел мне в глаза. Ох, и страшный же у него взгляд! Так и бегут мурашки по спине. Глаза как омуты. И смотрят так, словно душу насквозь видят. Врет он — как есть ведун.

— Не веришь, что просто так сторожил?

Я отрицательно качнула головой.

— Мы, ведуны, путников всегда приветливо встречаем, — ответил Арьяр. — Нельзя нам людей в лесу бросать. Места здесь опасные для чужаков.

Я неуверенно отступила назад. Слишком уж испугали меня глаза его. Так смотрит, словно сожжет сейчас. Ох, влипла ты, Вёльма!

— Так я вроде в лес идти и не собиралась, — постаралась хоть как-то оправдаться. — Так, на опушке прикорнула.

Арьяр мотнул головой, его темные кудри упали на лоб.

— Не обманешь тебя, — усмехнулся он. — Сама не ведунья, часом?

Я молчала.

— Девка ты красивая, — ответил Арьяр. — Жалко такую бросать было.

После этого он развернулся и пошел дальше. Я, совершенно растерявшись, стояла посреди леса и не знала, что делать. Впервые в жизни меня мужик красивой назвал. Раньше-то только шушукались за спиной, да смеялись вслед. А, может, зря я иду за ним вовсе? Может, стоит обратно повернуть? Да только поздно уже, вон мои вещи у него и из лесу сама не выйду. Ох, Вёльма, дура ты деревенская!

Вскоре, как и обещал Арьяр, мы подошли к стене селения. Казалось бы, зачем она, если вокруг и так лесная чаща? А вот решили ведуны выстроить себе дополнительную защиту. Чтобы никто наверняка не сумел пробраться к ним. Странные они люди и непонятные. А, может, и не люди вовсе? Кто их разберет?

Я подняла голову и посмотрела на высокий, почти в два человеческих роста, забор. Надо сказать, что когда они его строили, расчет велся явно не в два моих роста. Тут, наверное, человек вроде Арьяра имелся в виду. Высокие крепкие столбы из цельных бревен держали собою плотную стену из такого же дерева. Ворота были легче, а над крепостью возвышалось несколько наблюдательных башенок. Здорово устроились ведуны, ничего не скажешь!

— Эй, часовой! Отворяй! — крикнул Арьяр, остановившись у самых ворот.

Из окна башенки выглянул парнишка лет пятнадцати с натянутым луком в руках.

— Кто пришел? — спросил он сонным хрипловатым голосом.

— Свои, — спокойно ответил Арьяр.

Часовой проморгался и внимательнее посмотрел на нас.

— Это ты-то? Ну и где ж свои?

В ответ Арьяр плюнул и закричал:

— Ах, ты ж, Сенька, паразит! Вот скажу отцу, задаст он тебе! Быстро ворота открой, а то уши так надеру, что на светлейших похож станешь!

Часовой махнул своим светлым чубом и скрылся из виду.

— А ты что ж? — тут же спросила я у Арьяра. — И светлейших видал?

Мужчина усмехнулся и посмотрел на меня, как на наивного ребенка.

— Их уж поди три эпохи никто не видел. А что уши у них длинные, так это все знают.

И то правда! Опять я опростоволосилась и всю свою глупость показала. И перед кем? Перед ведуном, которого с детства преданиям грамоте учили. Сказывали в селении моем, что все они читать и писать с ранних лет приучены, что нет среди них дремучих и безграмотных.

А я-то что? Имя свое написать не смогу, не то что прочитать хоть слово. Ох, защити меня, Ларьян-батюшка, да разума дай.

Сенька пронзительно свистнул и двое молодцов в холщовых небеленых рубахах отворили тяжелые бревенчатые ворота.

— Ты, Арьяр, смотрю, диковинную добычу привел к нам, — засмеялся один, окинув меня взглядом. — И где только нашел такую? Как звать тебя, лисица?

Я невольно вздрогнула, откинула косу за плечо и вздернула кверху подбородок.

— И кто тебя только воспитывал? Где ж это видано, чтоб девице первой представляться?

Парни переглянулись с Арьяром, моим спутником, а после во весь голос расхохотались. Я нерешительно попятилась и густо-густо залилась пунцовой краской, ощущая на коже жар.

— Ишь ты, бедовая какая! — проговорил молодец, отсмеявшись. Видно, братец того, что имя моё спросил — уж больно похожи. — Наверное, набросилась на тебя и едва не искусала?

— Искусать не искусала, но ножом пырнуть собиралась, — отшутился Арьяр.

— И откуда ж такие девки берутся? Ни имени спросить, ни близко подойти.

Он посмотрел на меня и ехидно сощурился.

— А ты свое назови, а после уже меня спрашивай, — стояла на своем я, стараясь не расплакаться от растерянности.

— Ладно, хватит девку пугать, — проговорил Арьяр. — Знакомься, Вёльма, это Дар и Амельд. А это Вёльма. Она из Растопши в Трайту идет.

Амельд присвистнул и укоризненно покачал головой.

— Видать, неладное что случилось, раз тебя одну отпустили.

Ну вот! Опять! Далось же им мое треклятое «одна». Ну, одна и что ж с того? Разве мало девок в одиночку в города едут? Благородные только и знают, что разъезжать в своих расписных повозках, да женских седлах. А мне, значит, раз рожей не вышла, и по лесу пройтись нельзя?

— Что случилось, не твоего ума дело. Раз иду, значит, прок от того есть, — заявила я, начисто согнав с лица непрошенную краску.

— Ох, и норовистая же ты, Вёльма. Не повезет кому-то с женкой, — подбоченясь, усмехнулся голубоглазый Дар. — Да и имя у тебя чудное.

— Имя как имя. Меня в честь Вёльмы-Огневицы назвали. Слыхал о такой?

Он кивнул.

— А раз слыхал, так глупостей не спрашивай.

Арьяр молча наблюдал за нашей перепалкой и, знай себе, посмеивался. Наконец, надоело ему это. Взял он меня, готовую еще не того братьям наговорить, за локоть и вперед потянул.

— Идем. Хватит языком чесать.

Я неохотно подчинилась ему, бросив пару недобрых взглядов на братьев, посмеивающихся мне вслед. Ничего! Будут знать, какие девки еще бывают. Привыкли небось своими ведуньями помыкать да у печи держать их. Со мной не пройдет — не на ту напали.

Подлесье оказалось гораздо больше, чем я думала. Дома в селе стояли добротные, дубовые, бревнышко к бревнышку выложенные. А уж какие резные узоры на окнах да на дверях! Ни разу таких не видела. Искусные мастера, должно быть, работали. То цветы, то птицы и звери, вырезанные из тонких дощечек, на каждом доме красовались.

Стройные ряды жилищ от площади лучами расходились во всем стороны. Аккуратно огороженные дворы чистенькими и ухоженными были. У нас в Растопше, бывало, куда не зайдешь, кругом, то скарб какой, то клоки сена вокруг всего дома, а то и вовсе навоз конский то тут, то там виднеется. А здесь, в Подлесье, хозяева высоких оград не ставят — все видно. Чисто в дворах ведунов, как будто и не простой люд, а благородные живут.

— С характером ты девка, — обернулся на меня Арьяр. — Вон как Дара и Амельда приложила.

— А ты думал, смолчу?

— Думал, постесняешься. А тебе палец в рот не клади, по локоть откусишь.

— Тебе бы по плечо откусила, — ответила я.

Мой проводник только головой покачал.

— Вот и подумай, сама ты из Растопши ушла, или, выгнали за длинный язык.

— Сама ушла, — буркнула я, разглядывая ближний дом. На двери его вместо узоров был набит красный щит с белой поперечной полосой и головой змея. — А это что у вас? Никак здесь рыцарь живет?

Арьяр мельком взглянул в сторону моей вытянутой руки и кивнул.

— Сван здесь живет. Когда-то в дружине короля Ельнийского воевал, да теперь состарился и на родину подался.

Я хлопнула глазами, и рот от удивления открыла.

— И что же? Настоящий рыцарь? И знак имеет?

— И знак, и щит, и благословение, и право жить в землях ельнийских.

— И сюда вернулся? Обратно в Беларду? — не сдержала вопрос я и от удивления едва не кричала.

Да разве ж слыхано такое, чтоб из далекой Ельнии в Беларду возвращались? Из края, где земля густыми лесами покрыта, а синие воды, что сушу на части рвут, зимой льдом покрываются, из войска знаменитого и обратно к нам? Да и куда — в глушь лесную, в Подлесье. Ох, видать, умом этот Сван не блещет, раз решил податься в эти места.

Издавна же все знают, что король ельнийский всем своим воинам клочок земли и жалование богатое дает. Сказывали в Растопше, что в походах его дальних озолотиться можно и что славой великой себя покрыть. Вон сын соседа нашего два года как в Ельнию подался. Взял его оруженосцем человек благородный и со времен воином сделать обещал. Эх, повезло парню, заметил его проезжий гость.

Вот я не я буду, если доведется мне в Ельнию попасть и назад вернуться. Уж что-что, а в Беларду назад не вернусь.

— Тише ты! — шикнул Арьяр. — Разоралась тут. Еще чего доброго Сван услышит, а он шибко не любит прошлое вспоминать.

Я только плечами пожала и снова осматриваться начала.

Люди, встречавшиеся нам на пути, любопытно, но без злобы смотрели на меня. Видом ничуть от наших, растопшинских, не отличались. Разве что повыше немного, да и то почти незаметно.

— Не отставай, Вёльма, — поторопил меня, засмотревшуюся, Арьяр. — Успеешь еще налюбоваться.

Легко ему говорить! А я, может, всю жизнь только село родное и видела. И ничего больше.

Мир он, вон какой большой, оказывается! Такой, что встать на вершину холма, раскинуть руки, закричать и голос твой далеко-далеко унесется и конца и края его пути не будет. И ведь, сколько не смотри, все равно не увидишь места, где земля обрывается. А я же только-только глаза от земли отрывать начала, только-только раскрыла их да протерла после сна многолетнего.

— И куда мы идем? — спросила я, когда изрядную часть Подлесья миновали.

Впереди уж площадь с колоколом тревожным виднеется, а мы все идем и идем.

— В мой дом, — ответил охотник. — Отдохнешь денек, а после обратно в путь отправишься.

Я с недоверием покосилась на него.

— И чего это ты добрый такой? Чужого человека в дом готов запросто ввести.

— Не дело тебя бросать.

Хотела я еще что-то ответить, да тут ветерок подул и от ближайшего дома теплым хлебным духом повеяло. Где-то внутри загрохотал пустой живот, и невольно вспомнилось, что еду в последний раз еще в отцовском доме видела. Может, оно и неправильно к чужому в дом идти, опасно, но мне бы поесть и поспать. А там уж и снова в путь можно. Раз уж ушла в странствия, перебирать нечего.

Дом Арьяра стоял в стороне. В самом конце улицы-луча, у стены крепостной. Небольшой, но ладный, сложенный из потемневших от времени бревен.

Охотник открыл дверь и впустил меня первую, мол, девица все ж таки. Оказавшись внутри, я сразу ощутила теплый аромат свежего хлеба и жареной картошки. От запахов желудок окончательно скрутился в тугой узел, причиняя боль.

— Арьяр, вернулся?

Из-за печи появилась высокая статная женщина с убранными назад косами, в которых виднелись посеребренные пряди. Лицо ее, еще не старое, но уже подернутое сеткой морщин, что выступают не столько от прожитых лет, сколько от пережитого горя.

Увидев меня, она остановилась и удивленно выгнула приподнятые точь-в-точь как у Арьяра брови.

— Кто это с тобой? — голос прозвучал строго и чуть недовольно.

— Это гостья наша, Вёльма. Она из Растопши в Трайту идет.

Женщина внимательно осмотрела меня с ног до головы, после будто бы что-то сказала себе под нос и согласно прикрыла глаза.

— Это Заряна, моя мать.

Я тут же поспешила склониться перед хозяйкой дома. Коса свалилась со спины и ударила меня по щеке.

— Прошу простить меня, матушка, — проговорила я, откидывая ее назад. — Если позволите, останусь в вашем доме, а не позволите, сразу уйду.

Заряна жестко усмехнулась и кивнула в сторону Арьяра:

— Он здесь хозяин, у него и проси.

После развернулась и ушла в другую комнату.

Я растерянно посмотрела на Арьяра. Тот только бросил мой мешок на скамью у стены и проговорил:

— Входи.

Говорят, тяжело спится в чужом доме да на чужой перине. Врут люди. Если в пути пешем долгие часы провел, уснешь, хоть и на твердой скамье.

Заряна, по всему видно, гостей принимать не хотела. Арьяру, как старшему в доме, подчинилась, но со мной едва ли словом обмолвилась. Разве что за стол пригласила, да в бане объяснила, где что лежит. Глаза ее о недовольстве говорили, мол, чего пришла, в дом чужой и не стыдно ли тебе, лисица рыжая, под моим кровом есть и пить.

А мне и не стыдно было. Я еще хозяйку за еду поблагодарила и попыталась помочь стол накрыть. Заряна посмотрела на меня, как на зверя лютого, и отрицательно головой качнула. Арьяр тоже ничего не сказал, только глазами одними показал, что, мол, сядь, не дергайся.

Вечером, когда я выкупалась, высушила волосы, снова в косу сплела и переоделась в чистое, вышла во двор. Арьяр сидел на скамье и чистил оружие. Увидев меня, поднял глаза и улыбнулся.

Разговорились мы, и узнала я, что Заряна прошлой весной мужа, отца Арьяра, схоронила. С тех пор стала нелюдимой и неразговорчивой. Сын ее, получив место главы дома, все заботы на себя взял. Заряна, хоть и не соглашалась с ним, но и не перечила открыто. Сил на споры у нее не было. Есть еще младший, Милан, мальчишка лет десяти. Того дома не застанешь — все где-то с дружками бегает. Я его лишь вечером и увидела. Рослый, жилистый, руки все в царапинах, а глаза молодые да хитрые. Ох, и вырастет же Заряне забота.

Ночь на Подлесье легла темным покрывалом, рассыпав на небе звезды-зерна. Помню, слышала я еще девчонкой сказание деда Талимира о небесной птахе. Говорил он, что летает она высоко, до самого солнышко. Крылья ее из легкого невесомого пера и сгорают, светила коснувшись. Потому спит птаха весь день, а как солнце садится, на крыло поднимается. Облетает за ночь весь мир и склевывает волшебные зерна-звезды. До рассвета все до единого съедает и снова отправляется отдыхать. Еще птаха дождя боится, чтобы не промокли крылья ее воздушные, потому в плохую погоду сидит в своем гнезде и клюва наружу не кажет.

Много лет прошло с тех пор. Деда Талимира уже и в живых нет, а сказ его все еще помню.

Спала я в свободной комнате. Мне, как гостье, место почетное отвели. Сон навалился на меня тяжелым неснимаемым панцирем, и не пробудилась я, пока птаха все звезды не склевала, оставляя место солнышку.

Увидев утро за окном, я оделась быстренько и выскочила во двор. Прохладная роса обожгла ноги и заставила идти быстрее.

Хозяева дома уже проснулись и занимались своими делами. Заряна хлопотала у печи, Арьяр во дворе возился, а Милан помогал ему с таким кислым видом, будто щавля наелся.

Я тихо прошла вперед, стараясь держаться у бревенчатой стены, чтобы остаться незамеченной. Притаилась у поленницы и стала наблюдать за Арьяром и его братом.

Старший, одетый в старую посеревшую рубаху, поправлял покосившийся за домом забор. Милан, выполнял работу подручного — то колья поддерживал, то инструмент подавал.

В воздухе разносился густой запах горького дыма, разносимого утренним ветерком откуда-то из центра селения. Совсем неподалеку залаяла собака. Глухо, громко и очень недовольно. Может, нерадивый хозяин запамятовал вовремя ее покормить, а, может, мимо сонного пса проскочила плутовка-кошка. Услышав недовольство своего собрата, лай подхватили другие собаки и дружно залились на все Подлесье.

Лай собачий я всегда понимать могла. Знала, как зверь на своем языке говорит. Ни слова не понимала, а чувствовала, о чем речь ведет — больно ли ему, грустно ли, истосковался ли по хозяину, или, от голода живот свело.

Подумав о том, что в селе есть несколько голодных собак, я и сама решила, что не прочь перекусить. Только вот как? Заряна вон и смотреть на меня не хочет. Вряд ли есть позовет, а уж про то, чтоб в дорогу мне чего дать, так и речи не идет. Уходить мне пора. Сейчас вот в дом вернусь, мешок свой соберу и снова в путь.

Твердо задумав уйти, я вздохнула, и собралась было тихонько скрыться. Да тут роса утренняя со мной шутку злую сыграла. Только-только ступила я босой ногой на траву, так мир перед глазами и завертелся. Земля и небо мелькнули в миг передо мной, и растянулась я во весь свой невеликий рост аккурат на траву мокрую.

И ладно бы сама упала, так еще задумала руками за поленницу ухватиться. Диво, что дрова не на меня полетели, а то не сносить мне, неумехе, головы.

В глазах от удара помутилось. Небо черной сеткой затянуло, а во всем теле ухнуло глухой болью. Застонала я в голос, да глаза прикрыла.

Потом Арьяр с Миланом подскочили, стали меня на ноги поднимать.

— И как же тебя только угораздило? — спросил Охотник, внимательно осматривая мою голову.

Я только вздохнула шумно. Ударилась так, что слезы по лицу катились.

— На траве поскользнулась, — ответила негромко.

Арьяр посмотрел на поленницу и покачал головой.

— И чего ты туда полезла?

Я хотела быстро что-то придумать, соврать, да так и не смогла. Видно удар все мысли из головы моей дурной разогнал.

— К знахарке ей надо, — вставил Милан, покосившись на меня. — Вдруг чего перебила?

— Не пойду к знахарке, — тут же ответила я. — Мне в путь пора.

Ох, кажется, прав малец — и руку-то я сильно ушибла, и спину тянет, и на затылке, видать, кожу свезла, вон как жжет. И понесло же меня к этой поленнице, чтоб ее в Изнанку!

— Вёльма, не дури. Куда тебе в путь, если встать не можешь?

Я хотела было ответить, что могу, но в голове как завертелось…

— Оооох, — выдохнула только.

— Милан, беги за матерью.

— Не надо…

— Молчи, Вёльма, — проговорил Арьяр, поднимая меня на руки, — Сказано, девки-дуры…

Возражать я не стала. Дура и есть, чего уж там.

А вот к знахарке не пойду и все тут. Стыдно сказать, а ведь с детства не люблю их, травниц этих. Всегда они косо на меня смотрели да слова страшные говорили. Мол, сила в тебе темная, простым людям недоступная, не смогут они твоей сути принять, сторониться будут. И не деться мне было никуда от этих намеков и слов злых.

Какая же во мне сила темная? Да я и обычной-то не имею. Говорил отец, правда, что прабабка его жрицей ушедшей богини была, чарами владела да духов вызывать могла. Только то давно было. А я что? Девка глупая, ничему не обученная. Нет во мне сил никаких.

Внес меня Арьяр в горницу, на лавку усадил, велел не двигаться. Заряна сразу же заохала, захлопотала вокруг меня. Стала мокрую тряпицу ко лбу прикладывать. Милана за знахаркой послали, а он и рад был уйти — не на меня же смотреть.

Сколько времени прошло, не скажу, только мне лучше стало. Боль утихать стала, взор прояснился, только рука заныла с новой силой.

— И как же ты так упала? — вздохнула Заряна, разочарованно глядя на меня серыми тусклыми глазами.

Сразу ясно, что падение мое ей поперек горла. Вдруг, чего приключится и тогда придется хозяйке незваную гостью терпеть в доме своем.

А я что? Уйти бы рада, да не могу!

— А Вёльма на месте не усидела, вот и схлопотала за это, — усмехнулся Арьяр. Видать понял, чего к поленнице полезла.

А я вот краснеть не стану. Любая девка на моем месте не поленилась по росе пройтись да притаиться, чтоб за Арьяром понаблюдать. Другая бы еще и разговор завела да предложила рубаху заштопать. Это я, неумеха, с иглой да котелком не дружу, а иные везде мастерицы.

Ох, как голова гудит… от боли да переживаний время нитью бесконечной тянется. Идешь, мнится, за клубком, а он все не кончается, тянется и тянется окаянный.

В глазах то кружилось, то снова останавливалось. Если бы не мокрая тряпка Заряны, лежать бы мне бездыханной. А так по лицу капли текут — липко, противно, медленно — прямо в чувство и приводят.

Милан шустрым оказался, быстро справился. Привел за собой знахарку. Вошла она и будто чистым духом повеяло.

Есть люди будто сияют изнутри. Смотришь на иных, а вокруг мир и добро разливается, как лучи от солнышка теплого. То ли я это вижу, то ли мнится, то ли так и есть оно.

Одетая в свободное, расшитое красными нитками по подолу, рукавам и вороту, льняное платье. Волосы цвета вороньего крыла свободными прядями струятся по спине, придерживаемые лишь простеньким ободом. На шее знахарки висел амулет со странным, неизвестным мне, символом.

Взглянув на меня, женщина улыбнулась и положила на лоб ладонь. От руки ее тепло живительное пошло, и я прикрыла глаза, ощущая, как затихает боль.

— Упала она, говорите? — быстро спросила знахарка.

Арьяр в двух словах объяснил, что случилось. Женщина покачала головой и поцокала языком.

— Ты поможешь, Ясна?

Знахарка быстро оглянулась на него, сверкнув бездонно-синими молодыми глазами. Лишь тонкая чуть наметившаяся паутинка морщин у глаз говорила об истинном возрасте травницы.

— Помогу.

Потом резко кивнула Заряне.

— Выйдите все.

Хозяйка хотела было сказать слово, но знахарка только рукой на дверь указала. Властно так, будто княгиня, а не баба деревенская.

Дождавшись, пока хозяева дома дверь закроют, Ясна обернулась на меня и, чуть улыбнувшись, проговорила:

— Не думала, что такую диковинку в нашей глуши увижу.

Я возразить что-то хотела, но голова вмиг так закружилась, что только охнула и набок завалилась.

Ясна поддержала меня, помогла лечь на лавку. Быстренько порылась в своей сумке и достала какой-то корешок. А после велела мне не двигать и слова не говорить. Зашептала что-то, шевеля одними только губами, быстро-быстро повторяя слова. Корешок в руках помяла, согнула, да лбу моему провела.

Ощутила я, будто оцарапало колючей веткой. Неприятно так обожгло, а после захолодило. После Ясна стала надо мной руками водить, будто бы с головы что-то невидимое стряхивала и прочь отбрасывала.

И тут мне легче стало. Боль как по кускам разбилась, разлетелась по осколочкам и в стороны ссыпалась.

Знахарка отодвинулась в сторону и пот со лба утерла.

— Ну все, — сказала она. — Теперь полежишь пару дней, и все как рукой снимет. Я еще травы оставлю, чтоб отвар пила. А на кисть мы лубок сделаем — вывихнула ты ее.

— Спасибо тебе, Ясна, — ответила я, поднимаясь.

Женщина села рядом.

— Это долг мой, предками завещанный, людям помогать, — ее глаза посмотрели пронзительно, будто насквозь. — Скажи лучше, как ты в наши места забрела?

— В Трайту я шла, а по пути Арьяра встретила. Он и пригласил отдохнуть в дороге.

— Знать, боги тебя прислали, — чуть улыбнулась Ясна. — Вижу, в силу ты еще не вошла.

Я недоуменно посмотрела на травницу и хлопнула глазами.

— В какую такую силу?

— В ту, что невредимой тебе сюда дойти позволила, — ответила ведунья. — Не будь ее, загрызли бы волки у первого же дерева.

— Не боюсь я волков! Они в жизнь меня не тронут.

— Твоя правда — простые волки не тронут.

Я собралась развести руками, да боль в правой не позволила.

— Разве ж мудреные бывают?

Знахарка усмехнулась и откинула назад, отливающую синевой, прядь шелковых волос.

— Ну хоть мудреными называй. Вижу, ты знать ничего о самой себе не знаешь.

Хотела я сказать, что все знаю. Что из дома сбежала, что ушиблась сильно и что сидеть мне теперь в Подлесье, пока рука не заживет, и косые взгляды Заряны терпеть. Но не стала. Мне ли, дуре неграмотной, со знахаркой-ведуньей спорить?

— Ты вот что, — продолжила Ясна, выкладывая из своей холщовой сумки снадобья. — Приходи ко мне, как отлежишься. Дорогу к дому моей здесь любой покажет.

— Зачем это?

Ясна сощурилась:

— А много спрашивать будешь, вовсе ничего не скажу. Приходи и все.

Заряна, хоть и косилась на меня, но отвар Ясны по всем правилам заварила, и выпить всю чашу заставила. Я и кривилась, и морщилась, и чуть не плевалась — горечь та еще оказалась — а все же пила.

Рука настойчиво ныла, обложенная какими-то мазями и кореньями. Знахарка говорила, что первые боль снимают, а вторые хворь оттягивают и опухнуть не дают. Не знаю я про хворь, а ноет знатно. И не повернуться с лубком, и не почесаться как следует.

День клонился к вечеру, когда я поняла, что лежать и смотреть в потолок невозможно. Ясна вроде бы заговоры свои надо мной читала, чего-то руками водила. Видать, сильная она ведунья. Авось ничего не случится, если встану.

Аккуратно, стараясь не тревожить больную руку, я приподнялась на локте и села. Волосы, вольно растрепавшиеся из косы, вились по моим плечами рыжими змеями. Собирать их нет резона с одной-то рукой.

За окном виделись последние лучи заката. Эх, хорошо, наверное, там. Свежо, сверчки затянули свои песни, а в воздухе витает тот самый волшебный дух вечера. Часы заката самые любимые. В них таится какая-то древняя волшба, неуловимое и немыслимое что-то. Мнится, выйдешь за порог, а там чудеса, сказания. Ну как в такой вечер сидеть взаперти?

Голова закружилась, и я минуту помедлила, собираясь с силами. После уперлась рукой и встала.

— И чего удумала? — раздался голос Заряны.

Я подняла голову, сдула с лица непокорную прядь и вздохнула.

— Ясна лежать два дня велела, — твердо произнесла хозяйка. — Не хватало мне еще с тобой потом возиться, вдруг приключится что.

Она стояла в дверях, держа подмышкой подушку, и смотрела на меня совсем недобро.

Я выпрямилась, и по привычке чуть было не уперла руки в бока.

— А, думаете, мне тут по нраву лежать? Да я бы уже на полпути в Трайту была.

— И кто же держит? — не отступала Заряна. — На себя-то посмотри! Куда тебе в Трайту? Или, думаешь, там своих калек мало?

Я вспыхнула. Это я-то калека? Да как… Да кто… Да как она вообще может!

— Ты вот что, девка, — Заряна решительно шагнула ко мне, бросила подушку на кровать, а после взяла за плечи. — Не дури, ложись давай.

— Не могу я дольше лежать!

Заряна удивленно посмотрела на меня, сдвинула черные соболиные брови и чуть назад подалась.

— И кто ж тебя воспитывал только? Хозяйке дома и знахарке перечить?

— Не перечу я вам. Просто мочи нет лежать, на воздух хочу выйти, прохлады дохнуть.

Заряна о чем-то подумала, внимательно разглядывая меня, а после усмехнулась.

— Идти-то сможешь, горемычная?

Я кивнула.

— Негоже бы тебе растрепанной идти, — покачала головой женщина. — Давай, косу что ли заплету.

Пальцы у Заряны были ловкие и быстрые. Мою гриву она вмиг расчесала и аккуратно сплела. Обе мы не слишком рады были такой работе, но обе и стерпели.

Сказано, бывают люди, которых и не знаешь, а уж лучше бы и не знал. Вот со мной так. Не знала я Заряну и знать не хотела бы. Не любит она меня, а я ее. За что — сама не скажу.

Заплела хозяйка мне косу и пошли мы на двор. Я первая, она позади, чтобы в случай чего не дать мне свалиться. Мнилось мне, что будь Заряна змеем крылатым, сожрала бы меня с косточками, да даже б не жарила. Так и чую, как смотрит в спину ненавидящим взором… И чего я ей не по душе?

Еще в сенях услышала я печальный голос флейты. С улицы долетал он, нежный и ласковый. И на душе от него так грустно и легко становилось, будто взмахнешь руками и полетишь.

Свежий вечерний воздух сразу ударил в голову. Я схватилась за перила, чтобы не упасть.

— Чего с тобой? Давай назад отведу, — всполошилась Заряна.

— Нет, — мотнула головой я.

Она громко чмыхнула и махнула рукой. Чего с девкой упрямой спорить?

Через минут головокружение прошло, и я ощутила запах дыма. Вечерами часто зажигают костры. Люди собираются вокруг них, чтобы поговорить, вспомнить былое, обсудить грядущее, отдать дань предкам.

Огонь всегда объединяет своим теплом, собирает вокруг себя, дарит защиту и завораживает. Подумать страшно, как бы жили мы, не зная цвета пламени. Оно — та же жизнь наравне с водой. Без огня человек погибнет от холода и страха. Огонь несет спасение и опасность и всегда, неизменно на протяжении веков, собирает всех подле себя. Таков уж обычай в Беларде с давних пор.

— Дымом пахнет, — протянула я, чуть подавшись в сторону, откуда доносился запах. — Где интересно?

— А, это, видать, у Немира охотники собрались, — ответила Заряна. — Она завсегда перед походом в лес собираются.

— Что и Арьяр с ними?

— А как же иначе? — усмехнулась женщина. — Разве ты не знаешь, что все должны на совет приходить? Или у вас в Растопше и охотников нет?

Я закусила губу и вмиг ощутила какую-то обиду за свое родное село. Мужики у нас охотились и охотились хорошо. Только вот настоящих охотников среди них не было и делали они то ради своего развлечения, или, чтоб заезжих господ порадовать.

Нет, ну сами посудите. До лесов нам еще ехать надо. Село стоит возле торгового тракта и раз в неделю там ярмарки проводятся. Само собой разумеется, что жители торговлей заняты, а все нужное им привозят. Да и в достатке мы живем, ни в чем остро не нуждаемся. Зачем нам лишний раз рисковать, да на охоту идти?

Только вот в сравнении с ведунами мы какими-то другими что ли кажемся.

— Мало у нас охотников, — отмахнулась я и тут же решила перевести разговор. — А что, у них поход намечается?

Заряна кивнула.

— Молодые завтра на рассвете уходят и Арьяр с ними. Есть у них домик в лесу, вот там и живут по нескольку дней.

При мысли, что Арьяр уйдет и оставит меня вместе со своей матерью, я как-то сникла. Это при нем Заряна боится открыто против выступать, а без него как бы и из дому меня не выгнала. Надеяться буду, что побоится.

— И куда это ты собралась? — спросила она, грозно сдвинув брови в переносице.

Я, уже сделавшая, несколько уверенных шагов к калитке, замерла на месте.

— Выйти на улицу. Посмотреть…

— На что смотреть?

Я невинно пожала плечами.

— На охотников.

Заряна всплеснула руками.

— И где ж это видано, чтоб девка в мужские дела совалась?

— Так я соваться не буду, просто посижу рядышком и все.

Заряна посмотрела на меня, как на выжившую из ума.

— Брось, Вёльма, иди в дом и спать ложись. Подышала воздухом и будет.

Она шагнула ко мне и собралась взять за руку, но я резко отступила, подивившись отсутствию головокружения.

Заряна разочарованно качнула головой.

— Ну и иди, твое дело. Не буду же я по пятам бежать.

Развернулась и ушла в дом.

Я, обрадованная внезапной свободе, улыбнулась и, забыв обо всех проблемах, направилась за калитку, куда манили аромат костра и флейта.

Улицы у ведунов не широкие, как в Растопше. Здесь нет нужды освобождать дорогу для бесконечных телег и обозов. Местные редко провозят большую поклажу. Разве что кто-то на лошади проедет иной раз, да и лошадей я как-то особо не видела в Подлесье.

Пройдясь немного по улице в сторону дымка, что вился от одного из дворов(совсем недалеко, кстати), я услышала смех и мужские голоса. Так вот, значит, где этот Немир живет.

Оттуда же звучала и флейта. Неужто кто-то из охотников играть обучен? Или пастушка в свою компанию позвали?

Только-только я к воротам приблизилась, как почти у самого носа распахнулись они и навстречу мне высыпали десятка два мужиков. Первыми среди них вышли двое мальчишек лет десяти, у одного из них как раз флейта и была.

— Гляди-ка, Арьяр, это ж твоя гостья, — ткнул в меня пальцем давешний знакомый Амельд.

Охотник, вышедший из-за спины могучего кряжистого старика, с удивлением на меня посмотрел и сдвинул брови. Точь-в-точь как Заряна.

— Ты чего здесь делаешь, Вёльма? — спросил он.

Я как-то сразу потупилась и неловко кивнула в сторону ворот.

— А я на воздух вышла, слышу флейта. Дай, думаю, пойду, послушаю.

Несколько мужчин остановились и стали с интересом наблюдать за нашим разговором. По их лицам было видно, что кому-то просто захотелось потешиться над глупой девкой.

— И чего же не вошла? — спросил Амельд.

— А не успела. Вы раньше появились.

— И правильно, — проскрипел старик. — Нечего девкам на мужском совете делать.

Он подошел ко мне и внимательно всмотрелся в лицо.

— Откуда взялась? Я тебя в Подлесье не видел.

— Из Растопши я, — голос дрогнул. Отчего-то этот человек внушал страх.

— Из Растопши? Бывал пару раз. Торговка, стало быть?

— Отец торгует.

Старик снова оценил меня взглядом и будто бы разочаровался.

— На ведунью ты похожа, да только силы в тебе мало.

Сказал и ушел. А я осталась стоять, как будто меня ушатом холодной воды облили.

— Понравилась ты Свану, — негромко проговорил Арьяр.

— Свану? Тому самому?

— Ему-ему. На иных чужаков он и не смотрит.

Я обернулась.

— Так что же? Это тот самый Сван, что в Ельнии служил?

Арьяр улыбнулся краешками губ.

— И что тебе, Вёльма, все по сотне раз повторять требуется?

Я хотела выпрямиться и упереть руки в бока, да вдруг голова закружилась и удалось лишь неловко покачнуться.

Арьяр не дал мне упасть, поддержал.

— Идем домой. Нечего по улице шляться да людей смущать, — сказал он.

Я кивнула и покорно оперлась на его руку.

— Заряна сказала, что ты завтра на рассвете уходишь?

— Ухожу.

— А я как же? — голос прозвучал робко и умоляюще.

— Чудная ты, Вёльма. Как Ясна велела, так и будешь. Отлежишься и дальше пойдешь, коли захочешь.

— А не захочу? — спросила и вдруг подумала, что Трайта от меня никуда не денется. Можно и задержаться чуток, и со знахаркой поговорить, и на ведунов посмотреть.

Арьяр остановился и посмотрел на меня. Невольно отпрянув под пристальным, пронизывающим насквозь взглядом, я едва ли не опустила глаза, да вовремя спохватилась.

— А не захочешь — ты гостья в моем доме, оставайся сколько хочешь.

Я виновато закусила губу и все-таки опустила взгляд к земле. Не выдержала…

— Ты, может, и захочешь, а вот Заряна…

Арьяр вздохнул и покачал головой.

— Вот оно что? Матери боишься?

— Да не боюсь! — я сразу вспыхнула и даже на носочках приподнялась, чтоб правоту свою доказать. А как же? Обвинить человека в страхе легко, а вот отмыться от этого обвинения — нет.

Заряну я боюсь. Не боюсь я ее. Ни капельки. Просто неуютно мне с ней — будто холодом веет и не усидишь в комнате, не укрывшись одеялом.

Арьяр усмехнулся, отчего в его глазах будто бы подтаяли светло-голубые льдинки. Те самые, что в первую встречу так испугали меня.

— Мать чужаков не любит. А после смерти отца и вовсе нелюдимой стала. Обожди пару дней — она привыкнет к тебе.

— Привыкнет? — вот я бы к чужаку привыкать не стала. Зачем — уйдет ведь и с концами.

Арьяр потянул меня за локоть.

— Идём домой, Вёльма. Поздно уже.

С тоской взглянув на потемневшее небо, я вздохнула и поплелась за ним.

Хворать — худое дело.

Это вчера я думала, что стану прыгать резвой козочкой после снадобья Ясны. Решила, что, мол, пошептала мне знахарка и все как рукой снимет. Ан нет. Лежу теперь, боюсь двинуться и глаза открыть. А все потому, что свет солнечный больно бьет, а движение любое и вовсе пыткой кажется.

И как же меня только угораздило так приложиться? Ох, дура я, дура! Сказано же!

Что со мной приключилось — сама не ведаю. Слышала только, сказывали, что есть такая хворь, будто от ударов и падений в голове что-то сотрясается и после долгонько человек в себя приходит. Видать, это самое со мной и случилось.

Заряна, кажется, гнев на милость сменила. Или, то мой мир перед глазами перевернулся? Вроде не зыркает больше злобно да ругается на меня. Даже жалеет, кажется.

Ох, дай мне сил, Ларьян-батюшка, обереги и сохрани.

Как и предсказывала Ясна, на третий день полегчало. Боль ушла, свет больше страданий не причинял, а к отвару травяному я привыкла уже.

После Заряна ко мне Милана прислала. Узнать, как гостья себя чувствует. Мальчишка что надо было узнал и ушел. Сказал, что Арьяр с охотниками еще не вернулся.

Хотела я выйти, да Заряна не пустила.

— Лежи лучше, — грозно шикнула на меня и ушла, оставив новую кружку с отваром.

Так и провалялась я целых пять дней с тоской думая, что могла бы уж до Трайты добраться да местные чудеса увидеть. Если верить скоморохам проезжим, там было чего посмотреть.

Рассказывал один гусляр, что стоит в столице белокаменный дворец, где князь сидит и оттуда всей Белардой заправляет. Еще говорил, что есть там Дом Предсказаний, где прорицатели заседают да будущее князю предсказывают. И что дома в Трайте не то, что наши избы, а целые скопища их — будто одну на другую ставят и то мало. И стены там каменные, и ров вокруг города вырыт, а на главной площади диковинное чудо стоит — как назвать не знаю, но будто вода из него льется, а само на живого змея похоже.

От мыслей захотелось схватить свой заплечный мешок и скорее бежать прочь — в сторону пыльной, твердо укатанной колесами телег, дороге — и не останавливаться до самой Трайты. Разве что голову вверх поднять и орла — спутника своего увидеть.

Да вот только выйти мне нельзя, шагу ступить в чужом доме боюсь лишний раз. Скорей бы уж Арьяр вернулся и отпустил меня на все четыре стороны.

В общем, на шестой день, когда я уже набралась сил и чувствовала себя преотлично, удалось наконец-то преодолеть все запреты Заряны и выйти из ненавистной комнаты. Да и не только из комнаты, а из дома.

На все слова о том, что «негоже девке по селу в мужском одеянии ходить» и что «нечего богов и людей гневить», я только отмахнулась. Какой мне прок красавицей рядиться, если уйду скоро? Не замуж же выходить собралась, а просто к знахарке сходить.

Заряна отмахнулась, мол, делай, как знаешь. Я же, счастливая и довольная вышла за калитку и чуть ли не вскрикнула от радости, понимая, что теперь могу идти куда хочу. А уж в селе ведунов оказаться и вовсе удача большая.

Вышла я на улицу, вдохнула полной грудью утренний свежий воздух, откинула косу за плечо и бодро вперед зашагала. Ясна говорила, что ее дома любой указать может.

Вот к «любому» я подойти и решилась, завидев у поворота с улицы двух мужиков. Один — пожилой, старик совсем, в потертой одежде, с окладистой бородой. А второй помоложе — первому хоть во внуки годится и чисто выбритый, стоял важно, подбоченясь, и то и дело посмеивался чему-то.

Видно правду говорят о том, что ведуны — народ чуткий да наблюдательный. Я еще и подойти к ним не успела, а они уж и заметили меня, по очереди обернулись, да перекинулись какими-то словами.

Ох, Вёльма, чую, влезешь ты снова в историю, или, на грубость нарвешься. Пока по улице шла еще — косые взгляды на себе примечала, а теперь уж вовсе натерплюсь.

— Здравы будьте, люди добрые, — сказала мужчинам, чуть склоняя голову в знак почтения. Мне, молодой, завсегда пеняли, что почтения к старшим нет. А ведуны так и вовсе обычаям верны — попробуй чего не так сделать.

— И тебе день добрый, девица, — ответил старик.

Молодой промолчал, смерив меня любопытным и чуть насмешливым взглядом колючих, точь-в-точь как у Арьяра светлых глаз.

— Не подскажете ли, как мне Ясну найти?

— А чего ж ее искать, знахарку-то? — усмехнулся и развел руками старик. — Вон ее дом, у самой площади стоит.

Он указал на небольшую избенку, сложенную из ровных, потемневших от времени, снегов и дождей, бревнышек. Приземистую и неказистую.

— Спасибо вам, — улыбнулась я.

— Только ты скажи сначала кто такая? — вдруг спросил молодой. — Не каждый день у нас чужаки путь к Ясне ищут.

Я подняла глаза и невольно назад отступила. Почудилось мне, будто тень какая-то над ним нависла словно туман невесомый. Нависла и вмиг исчезла, растворилась, как ее и не было.

— Вёльмой меня звать. Я у Арьяра гостья.

Мужчина улыбнулся.

— Слыхал про тебя, как же. Ребята-часовые говорили, мол, появилась у нас в Подлесье бедовая девка-лисица.

Он посмотрел на мою косу, перекинутую на плечо, а я невольно зарделась от такого взора. Сколько себя помню, все покоя мне от рыжего цвета не было. И чего людям он дался? Ума не приложу. Слушают глупые древние сказки и верят во что ни попадя.

Старик, кряхтя, усмехнулся.

— И точно — лисица! Того и гляди, обернется, да в лес убежит. Ты не перевертыш часом?

Ох, чур меня…

Страшное наказание перевертышем быть. Рассказывали мне в детские годы о том, как люди оборотнями становятся, а то и рождаются вовсе. Как тут в сказки не поверить, если такие страсти говорят? Ох, обереги меня Ларьян-батюшки от встречи с детьми ушедшей богини.

— И чего ты городишь такое? — вспылила я. — Какой же тебе тут перевертыш? Девка я обычная. Что уж и дорогу спросить нельзя, так сразу оборотнем кличут.

Старик только развел руками.

— А правду народ говорит — тебе палец в рот не клади. Видишь, Ладимир, какая диковина в наши края забрела?

— Вижу-вижу, дед Ждан, — отозвался тот. — Таких я еще не видывал.

Они смотрели на меня так, будто вместо рук у меня крылья, а вместо ног — рыбий хвост.

— Ну, спасибо вам, люди добрые, — решила, пока не поздно, уйти. — Пойду я к Ясне, она ждет меня.

— Иди-иди, — засмеялся дед Ждан. — Дорожка вьется лентой, да травка не ней не растет, а сухая пыль на сапоги ложится.

Я удивленно расширила глаза и ничего не сказав, поклонилась и ушла. И кто их только разберет, ведунов этих.

Услышала только, как Ладимир, глядя мне вслед, проговорил:

— Силу в ней чую, а какую — не разберу…

Осторожно, боясь скрипа половицы, я переступила порог избенки и замерла. Нехитрая мебель, цветные дорожки на полу, уводящие во вторую комнату, пылинки, танцующие в лучах солнца и приятный, чуть терпковатый запах трав, что пучками развешаны по стенам.

Я вмиг ощутила себя какой-то лишней в этом устоявшемся и приятном покое. Ворвалась будто бы в чужые думы, да и стою посреди них, не знаю, что и сделать.

Взволнованно одернув ворот рубашки и откинув назад косу, я ступила вперед. Звук моего шага был приглушен мягкой дорожкой.

— Есть кто дома? — робко позвала я. — Ясна?

Ответом мне послужила все та же тишина.

— Ясна?

Я прошла во вторую комнату и остановилась. Там тоже не было никого. Кровать, аккуратно застеленная и прибранная, пустовала. На лежанке не оказалось никого кроме спящего кота — дымчато-серого и очень толстого.

Позади скрипнула дверь, и я оглянулась.

— А я все гадала, придешь — не придешь, — улыбнулась хозяйка.

Сегодня она выглядела точно так же, как и в первую нашу встречу. Разве что волосы убрала по-другому, в хитрую прическу на затылке.

Я попятилась назад, а потом вдруг резко шагнула вперед, понимая, что нельзя в чужом доме так вольно себя вести. Ясна только усмехнулась.

— Да не смущайся ты. Раз уж зашла — располагайся. Я из своего дома никого не гоню. Садись, — она указала на лавку.

— Ты уж прости, что так ворвалась, — проговорила я, занимая положенное место.

— Не важно, — ответила Ясна, захлопотав у печи. — Как раз поешь со мной и поговорим. Как дом мой нашла?

— А я на улицу вышла и у прохожих спросила. Те сразу и указали.

— И у кого же узнавала? — чуть улыбнулась Ясна, ставя на стол небольшой чугунок. Клубы пара, исходящие от него, быстренько разлетелись в стороны и наполнили комнату вкусным ароматом.

Я потянула носом. Желудок радостно заурчал, предвкушая скорую трапезу.

— Там, на улице, — махнула рукой в сторону окна. — Деда Ждана и Ладимира встретила.

Ясна вдруг подняла голову и внимательно на меня посмотрела. Да так, что прям холодок по спине пробежался.

— Значит, видел тебя Ладимир, — протянула она, опускаясь на лавку. — Не сказал ничего?

Я чуть помедлила, раздумывая, стоит ли ей говорить, а после взяла да и выпалила как на духу:

— В глаза ни слова, а как уходила, так сказал деду Ждану, что силу чует.

— Его правда. Ладимир хоть и молод, а многое может. Сам-то в силу еще с детских лет вошел.

Я вопрошающе посмотрела на знахарку, а та продолжила:

— За много лет наш род разными кровями разбавили, оттого и нет сейчас настоящих ведунов. А Ладимир из чистокровных будет. В нем истинная сила живет. Та, которую молодые боги на эти земли принесли.

— А ты сама какой крови? — вдруг спросила я.

Знахарка ничуть не обиделась.

— А во мне много намешано. Дед мой ельнийцем был, а бабка ведуньей наполовину. Та сила, что во мне есть, разве что для заговоров и снадобий годится. Дело это хитрое и тонкое, но много волшбы не требует. Правда вот, жрицей, или настоящей колдуньей мне ни за что не стать — не сдюжу.

— В Растопше говорили, что среди прабабок моих жрица ушедшей богини была.

Ясна только улыбнулась, услышав это.

— Видать, сильной была она, раз до сих пор в тебе дар виден.

— Какой еще дар?

— Особый дар, редкий.

Ясна загадочно улыбнулась и придвинула ко мне деревянную миску.

— Давай поедим, а после я тебе расскажу.

Я согласно кивнула, понимая, что если уж ждала восемнадцать лет, чтоб о даре узнать, еще несколько минут и подавно выдержу.

— Ясна, а скажи, что за человек дед Ждан?

Знахарка удивленно выгнула бровь.

— А что он сказал тебе?

— Про дорогу какую-то говорил. И слова такие, будто из песни.

Ясна покачала головой.

— Из вещунов дед Ждан. Пророчить не берется, но как скажет, так оно и будет. Его потому и боятся, что не скрывает ничего. Разве что Ладимир с ним на короткой ноге.

— Еще бы! — ухмыльнулась я. — Что ему, ведуну сделается? Сам небось кого хочешь заколдует.

— Ладимир может.

Вот в чем-чем, а в этом ничуть не сомневаюсь. Ладимир этот сразу мне не по нраву пришелся. Колючий какой-то, злой. Будто с двумя изнанками человек. Смотришь — просто и ясно все, а чуть глубже копнешь, чуть внимательнее в глаза вглядишься и видишь там пучину глубокую, где неизвестно что сокрыто. Подумаешь и решишь, что видать не стоит туда лезть, а то поглотит тебя тьма и не отпустит обратно.

Кота Ясна назвала Увальнем. Да и сразу понятно, за что. Лежал он на печи целыми днями, дремал. Просыпался только к обеду, а после назад возвращался. Говорила знахарка, что лень его только к весне и проходит да и то ненадолго. Побегает Увалень с неделю за кошками и назад на печь просится.

А так — животина ласковая и безвредная. Подошел ко мне, носом холодным в ладонь ткнулся, замурлыкал ласково да и есть попросил. Я улыбнулась и угостила кота томленой картошкой со шкварками. Он довольно муркнул и посмотрел на меня с такой любовью, будто новой хозяйкой признал.

— Ишь как к тебе ластится, — заметила нас Ясна. — К чужим-то обычно и не идет. Как кто в дом заходит, так сразу на печь и прятаться.

Я почесала кота за ухом, на что он довольно сощурился и громко замурлыкал.

— Так и не к кому? Смотри, какой он ласковый у тебя.

Знахарка отрицательно качнула головой.

— Это к тебе любая животина подойдет и ластиться будет, а к другим мой Увалень разве что, сладкого корня объевшись, полезет.

Издавна известно, что коты большие любители особой лекарственной травы — сладкого корня. Тот имеет приторный терпкий вкус и густой запах. Любому коту такое лакомство за честь можно считать. Чем их эта трава прельщает — понять не могу.

— Так уж и любая? Вон меня соседский пес страшно не любил, — вспомнила я, подхватывая кота на руки.

— Любая-любая, — ответила Ясна. — Говорю же, что сила в тебе особая, Вёльма. Зверье тебя понимает. Сама вспомни, может, уже случалось в лесу к волком или медведем столкнуться.

— Ну, случалось, — в памяти тут же живо встал случай из детства.

— Вот. Не просто так зверь тебя не трогает.

— А почему же, раз не просто? Какая такая сила его передумать заставляет?

— Та, что от твоей прабабки перешла, — она посмотрела на меня со, свернувшимся клубок, котом. — Сдается мне, заклинательница ты.

Я подняла на нее глаза.

— Это еще что такое?

— А это дар особый, Вёльма. Редкий и не каждому поддающийся. За такое богатством богов каждый день благодарить следует.

Говорила Ясна вроде бы и просто, да только мне все ее слова сказкой мудреной казались. Разве может быть сила в обычной девке деревенской? Да еще в такой, как я, дремучей-неграмотной. Чародеи, сказывали мне, другими бывают. Они все от знатного рода происходят, либо кровей древних, от самих молодых богов род ведущих.

— Заклинатели и среди ведунов редко рождаются, а уж среди обычных людей, так и вовсе. Если получила такой дар, за честь почитай.

Я усмехнулась только в ответ:

— Какая ж я чародейка, Ясна? Ты на меня посмотри! Разве такими маги бывают?

— Магом стать надо, — ответила знахарка. — Знавала я в твои годы одного — он в Ельнии обучался, в Замке Видящих.

— Так, значит, этому знанию обучиться можно? — в голос удивилась я.

— Можно-то можно, — согласилась Ясна, — да только ельнийцы силу свою без позволения у земли берут, оттого и слабее тех, кто с даром рождается.

— Стало быть, ельнийцы без дара чародеями становятся?

— Разные среди них есть. Только у нас в Беларде так уж повелось, что лишь одаренные да ведуны магией владеют, а у них любой способен обучиться.

Я слушала ее и только дивилась.

Какой же, оказывается, мир огромный. Какие только лики его не являются людям! Я-то думала, что волшба, она только здесь, у ведунов живет, что лишь они в тайны молодых богов посвящены. А, оказалось, чародеев, магами называемых, и за границами Беларды полным-полно. И мастерство свое они в обучении получают, а не от матери — природы.

Ох, велик мир, ох, как велик! Куда уж мне понять его, дуре деревенской, неграмотной!

— Слушай, Ясна, — от волнения я теребила кончик своей косы. — А, если и впрямь дар у меня?

Женщина взглянула на меня как на дитя неразумное и усмехнулась:

— Так я тебе об том и говорю, Вёльма-лисица. Дар к тебе от прабабки-жрицы перешел. Говоришь, она ушедшей богине служила?

Я кивнула и ойкнула, слишком сильно дернув собственные волосы.

— Слышала сказание о ней? Так вот сила ее, бусинами ожерелья раскатилась в разные стороны по всей земле. Кому какая досталась, те такую суть и получили. Была из них всего пара белых — власть над миром зверей означала.

— Одна лишь светлая сторона ее сил, что в яви находится, — добавила я.

— Верно говоришь. Так вот сказание говорит, что нашли эти бусины простые люди, ничем не одаренные, ни какие знатных кровей не имеющие. С тех пор и заклинатели редко объявляются. Дед мой говорил, что раз в полвека во всей Беларде находится.

Ох, страшно мне стало…

И краска в лицо бросилась, и колени затряслись так, что даже Увалень проснулся и тревожно на меня взглянул. Тише, серенький, тише. Тебя моя беда не коснется.

— Что ж это получается, Ясна? — тихо спросила я. — Я — служительница ушедшей?

— А вот это уже тебе решать, Вёльма. Коли захочешь, станешь на ее сторону, коли нет — дар твой лишь тебе служить будет. Бусина ведь твоя белой была, а ушедшая над такой силой не властна.

Посмотрела я на знахарку и даже дрожь по телу пробежала. Правду ведь говорит, чую, что правду.

Ведуны, как Ясна рассказала, молодым богам поклонялись. Тем, что пришли в мир, когда он еще в темноте лежал, да не видел света. Пришли тогда они и тьму во свет обратили. А после безраздельно править стали над всеми мирами, оттеснив ушедшую богиню. Ту, что от родни отказалась, и имя свое позабыла.

В моей родной Растопше всегда богов почитали — праздники отмечали, обычаи соблюдали и жертвы к алтарям неизменно приносили. Только делалось все это не из веры большой и не из страха, а просто по привычке и традиции. Здесь же, в Подлесье, ведуны шибко боялись законы нарушить, все до единого выполняли, каждую примету соблюдали строго.

Возвращалась я от Ясны уже затемно. Долго мы со знахаркой проговорили, много она мне поведала. Только от слов ее легче не стало. Наоборот, засела во мне какая-то печаль. О том, что дальше делать и что будет со мной. «Дар, — сказала Ясна, — ты скрыть не сможешь. Сама себя обманывать начнешь, он наружу и запросится. А люди заметят и не поймут. Шла бы ты учиться, Вёльма». А куда идти толком и не сказала. Намекнула только, что есть в Доме Предсказаний человек, такой же, как я, заклинатель, и что ждет он того, кому силу свою передаст и знание.

Вдохнув прохладный воздух пряного вечера, я с грустью посмотрела на темнеющее небо и шагнула на крыльцо дома. Ох, зря я видать из Растопши-то сбежала, ох, зря. Укажи мне путь Ларьян-батюшка.

Войдя в дом, я снова окунулась в густой приятный аромат чего-то вкусного, что Заряна обычно томила в печи. Что ни говори, а еду ее впору князи подавать.

— Арьяр! — не сдержавшись, воскликнула я, увидев хозяина дома сидящими за столом.

Легкая улыбка не скрыла его усталости, а глаза, хоть и живые и по-прежнему пронзительные были красны от плохого сна.

— Здравствуй, Вёльма.

— Ты сегодня вернулся?

— Перед закатом пришел, — ответил мужчина.

Заряна, проносящая мимо меня чугунок, недовольно хмыкнула и кивнула в сторону.

— Чего посреди горницы стоишь? Садись что ли.

Я невольно вздрогнула и подчинилась. Села на скамью, прямо напротив Арьяра. Милан, братец его, сидел по правую руку и быстро выхватывал из миски кусочки мяса.

— Обожди, пока остынет, — строго сказала ему Заряна, — так ведь и обожжешься!

— Как твоя охота, Арьяр? — спросила я, не смея смолчать. Отчего-то очень рада была его возвращению. А, может, просто Заряны боюсь?

— Добрая вышла охота, — последовал ответ. — Добычи много.

Я быстро оглядела горницу. Ничего. Может, все лежит в кладовой. Но там же жарко, а ледник в доме Арьяра слишком мал, чтобы хранить много мяса.

— А где же она?

Наверное, вопрос мой был слишком бесхитростным. Милан тут же усмехнулся и обжегся горячим куском. Неловко махнув рукой, он опрокинул кувшин молока, и оно белыми ручейками потекло по столу, а оттуда на пол.

— Ох, ты ж медведь! — закричала Заряна. — Говорила ж тебе! А ну вставай, иди рубаху переодень. Ох, горе…

Арьяр только улыбнулся, глядя как его братец уходит, раскрасневшийся и обиженный, да грозно зыркает в мою сторону. Мол, девка чужая до чего довела.

— Так не храним мы добычу дома, — наконец ответил охотник, когда история с молоком благополучно разрешилась. — Все в общем леднике лежит.

— В общем леднике? — переспросила я. — А как же потом вы все делите?

— Так давно уж разделили, — встряла в разговор Заряна. — Это у вас, белардов, принято каждый себе тянуть. А мы, ведуны, общиной живем, чужого нам не надо. Кому какая доля досталась, тому она и будет. Кабы мы все по-вашему делили, так передохли бы давно. Или, думаешь, в лесу, далече от всего мира, выжить легко?

— Вряд ли, — ответила я.

— То-то же.

Заряна насухо вытерла стол и унесла мокрые тряпки на улицу — вывесить сушиться.

— Вижу, ты выхворалась? — спросил Арьяр, пристально глядя на меня.

Неловко кивнув, я принялась теребить кончик косы, что всегда в волнении делала.

— Сегодня к Ясне ходила. Она говорит, здорова я.

— Ну и славно.

Хотела я ответить, сказать, что уходить собираюсь да смолчала. Дверь скрипнула и после Заряна в дом вошла. Милан, показавшись из своей комнаты, все еще обиженно сопя, сел за стол и стал доедать, жалуясь на обожженные язык и щеку.

— Куда это ты? — встрепенулась Заряна, когда Арьяр отставил миску в сторону и резко встал.

— Пройдусь немного.

— Так ты же только с охоты, Арьяр! — всплеснула руками женщина. — Отдохнуть бы тебе.

— После, мать, — коротко ответил он.

— Куда хоть идешь-то?

— К Ладимиру.

Посмотрев на меня, добавил:

— Со мной что ли пойдем, Вёльма?

От неожиданности я ложку из рук так и выронила. Мне идти с Арьяром? К Ладимиру? Ох уж и не нравится мне этот ведун! Ой, как не нравится.

Надумала я было отказаться да тут на Заряну посмотрела. Вон какие у нее глаза перепуганные. Боится за сына, что уставший собрался идти. И ведь ее правда — нельзя одного пускать.

— Пойдем, — встала я с готовностью. — Далеко ли?

— Рядом совсем. Ты вроде как знаешь уже Ладимира?

— Знаю.

— Смотри-ка! — ухмыльнулась Заряна. — И тут успела.

Я сделала вид, что не заметила ее слов и вышла вслед за Арьяром.

Запах дыма медленно разносился над Подлесьем, гонимый едва ощутимым ветерком. Огни, зажженные на стенах крепости, мерцали где-то в вечерней темноте. Лес поглотил селение под свою сень так быстро, что я не успела даже заметить. Никогда не видела такого быстрого заката. Словно и не было дня, только ночь, подвластная воле ушедшей богини.

— Зачем тебе к Ладимиру? — спросила я, нагоняя Арьяра уже за калиткой.

Он замедлил шаг, и мы оказались наравне.

— Поговорить хотел. Мы ведь друзья с ним.

Вот те раз! Не подумала бы, что Арьяр, такой степенный и рассудительный, свяжется с этим надменным колдуном. Стойте-ка! Выходит, Ладимир сразу понял, с кем дело имеет и оттого так насмешливо на меня смотрел. И веди неизвестно, чего еще Арьяр ему наговорил. Может быть, ведет меня на посмешище. Ну, если так, то не сдобровать ему! И приятелю его заодно!

Гордо выпрямившись, я откинула косу за плечо и смело зашагала вперед. Может, он и ведун, а я заклинательница. Ясна так сказала, а знахаркам здесь принято верить.

— И где же твой друг живет?

— На соседней улице.

— И о чем ты с ним говорить будешь?

— О чем нужно.

— Если тайна, так зачем меня взял? — не унималась я.

— Одному идти не хотелось?

— А, если люди чего подумают? — Арьяр остановился и с интересом на меня посмотрел, а я только продолжила: — Разве у вас принято, чтоб девка с неженатым мужиком по улицам в ночи шастала?

И удалось же мне наконец ведуна удивить. У Арьяра даже лицо вытянулось. Как будто сказать что-то хочет, а что и сам не знает.

— Ох, языкастая же ты, Вёльма, — только вымолвил он.

— Какая есть, — смело улыбнулась я. — Так зачем ты меня с собой взял?

— А вот пусть Ладимир тебе сам и расскажет. Не буду я в ваши колдовские дела лезть.

Ох, не нравится мне это. Раз уж Ясна меня разгадала, то этому ведуну и вовсе ничего не стоит. Только бы он ничего дурного не задумал. Обереги меня, Ларьян-батюшка, от людской подлости.

— Стало быть, не скажешь?

Арьяр только отрицательно помотал головой. Не скажет ведь, подлец!

— Ну, значит, увидимся мы с твоим дружком, а завтра я собираться стану и дальше в путь отправлюсь.

— И охота тебе одной идти в такую дальнюю дорогу? — как будто равнодушно спросил Арьяр. Так, что даже обидно стало.

— Охота — не охота, а придется идти.

— Твоя воля, Вёльма, только…осталась бы еще.

От его взгляда по мне как мурашки поползли. И боюсь же я все-таки этих ведунов. Смотрит, словно ножом режет, а я будто и рада.

— В Трайту мне нужно, Арьяр, — только и ответила. Да и что тут скажешь?

Подошли мы к дому Ладимира и даже входить не пришлось. Хозяин уж на завалинке сидел, нас поджидал.

— Припозднился ты, Арьяр. Я тебя еще до темноты ждал.

— Отчего не позже?

— Так я ж не вещун, чтоб точно знать.

На лице Ладимира, подсвеченном всполохами костра, вдруг отразилась неожиданно теплая улыбка. Он поднялся, пожал Арьяру руку, хлопнул его по плечу.

— Как охота?

— Удачной вышла, слава богам.

Ладимир кивнул в мою сторону.

— И лисицу рыжую с собой привел?

Я гордо выпрямилась и вздернула подбородок. Пусть знает, что не трогает меня ни взгляд нахальный, ни слова хлесткие, ни насмешка, на лице замершая.

— Ее приведешь! — отвечал Арьяр. — Коли сама не захочет, ни за что не уговоришь.

— А чего ж не пойти, если люди добрые зовут? — сказала, ничуть не смущаясь, да руками в бока уперлась.

Ладимир так со смеху и покатился.

— И где же ты тут доброго человека углядела? Сегодня днем думал, что укусишь со злости. Как думаешь, Арьяр, лисицы сейчас бешеные в наших краях водятся?

Ах он, злыдень пропащий! Змей подколодный! Да чтоб его упыри под землю утащили, да чтоб пчелы дикие искусали, да чтоб сотню лет ему сна спокойного не было!

Я обрушила на голову Ладимира все известные мне проклятия. Да только не в голос, а про себя. Мать в детстве учила, что нельзя перед обидчиком свою слабость казать. Вот я и держусь. Стою, улыбаюсь, будто дуреха наивная, а сама, знай, его крою, как только в голову придет.

Арьяр тоже молчал. Да и не просто молчал, а наблюдал, ждал, чем все закончится. Что я ему, гусляр, или, скоморох какой что ли?

— Ох, была б я перевертышем, — молвила спокойно, — как вы с дедом Жданом меня честили, от тебя и косточек не осталось.

— А и впрямь с тобой шутки плохи, — опять рассмеялся Ладимир. — Сама-то немочь бледная, а в обиду себя не дашь. Уважаю за то.

Вот уж и думай, что тут сказать. То ли обругал, то ли похвалил… Да только краска мне в лицо так и бросилась. Не от смущения, от злости.

— Да знаешь что, — начала было я, но Арьяр все разом оборвал:

— Хватит вам, языкастым, воду лить. Зачем звал нас, Ладимир?

Колдун тут же забыл обо мне и повернулся к товарищу своему.

— Садись, переговорим. Дело одно есть. Только твоей помощи спросить и могу. И ты садись, Вёльма, коли не брезгуешь.

Я недовольно фыркнула и уселась поодаль, да к костру поближе. Тут и потеплее, и Ладимира пропащего меньше видно.

— На днях мне сокол письмо принес, — уже серьезно заговорил Ладимир. — Из Трайты.

Услышала я слово заветное и сердце сильнее забилось.

— Дядька мой к себе зовет, в Дом Предсказаний зовет. Пишет, что нужные ему верные способные люди. Князь велел воеводам своим армию собирать, а чародеям свой совет держать.

Арьяр нахмурил густые брови и подбросил в огонь сухую хворостину. Та в один миг до огня долетела и тут же алым схватилась.

— Неужто война грядет?

— Дядька пишет будто гарнарский каган своё войско в сторону Беларды ведет. С той поры как ельнийцы ему отпор дали, он злобы скопил, да решил с востока зайти. Получи он Беларду, Ельния и Ферания не откупятся никаким золотом. На наших землях такую армию можно собрать, что до самого Редкого моря все захватить можно.

— И что делать будешь?

— Идти собираюсь, — ответил молодой колдун. — Слышал, гостья твоя в Трайту направляется. Отчего бы мне молодой девице компанию не составить? Что скажешь, Вёльма-лисица? Пойдешь со мной в одной упряжи?

Я отмахнулась от назойливого комара, упорно трубящего над ухом свою долгую песню, и взглянула на Ладимира.

— Пойду, коли смеяться надо мной не станешь да слов дурных говорить.

Оно все ж лучше, чем одной по дорогам шляться. Хоть и не принято девкам незамужним с мужиками водиться. Так им и из дому сбегать не принято. Чего уж там? Ладимир пусть и острый на язык, а все же колдун. С ним мне точно спокойней будет.

— Того не обещаю, — ухмыльнулся он. — Уж больно с тобой спорить интересно.

— А с тобой, так еще и приятно! — беззлобно огрызнулась я.

Арьяр стал смурнее тучи. Исподлобья посмотрел на меня, потом на него, потом снова на меня. Будто не нравились ему слова наши.

— А меня-то зачем позвал? — спросил у ведуна.

— С собой хочу взять.

— Зачем? Я ведь не колдун, твоему дядьке пригодиться не смогу.

— Тебе в дружине место найдется. Такого как ты любой воевода к себе завсегда возьмет.

Арьяр усмехнулся невесело.

— Я охотник, Ладимир, какой от меня прок?

— Стрелять умеешь, меч в руках держишь — стало быть есть прок. Чего тебе в Подлесье сидеть? Все равно ведь, если война, так за тобой княжеские люди придут.

— Странником предлагаешь стать?

— Странники — чародеи, они по дорогам колесят, да за деньги свое мастерство продают. А еще от родства своего отрекаются. Ты ведь на это не пойдешь, знаю.

— Не пойду.

— Так и не предлагаю. У князя в дружине тебе лучше будет — и заработаешь, и в дальних краях побываешь. Не век же на леса эти смотреть?

— Где родился, там и сгодился, — проговорил Арьяр, опуская глаза к земле.

— А ты, Вёльма-лисица, так же считаешь? — вдруг спросил у меня Ладимир.

Как есть колдун! Будто насквозь меня видит и все про меня знает. Чую, сказал ему Арьяр чего-то про меня беглую.

— Я думаю, кому какая судьба выпадет, ту и принимать надо. А за судьбой иногда и пойти не грех.

Ладимир кивнул.

— Даже лисицы нынче верно заговорили, а, Арьяр?

Я недовольно отвернулась и стала слушать пение цикады, сидящей где-то в траве. Тварь неговорящая, а и то слушать приятней.

— Не пойду я с тобой, Ладимир, — решительно ответил Арьяр. — У меня мать и брат. Да и осень скоро — чем они кормиться станут? Не могу их бросить.

— Как знаешь, друже, как знаешь. А мы с твоей лисицей-гостьей в путь тронемся. Дня через два, а, Вёльма?

Два дня…Два дня и я уйду отсюда, из Подлесья, из дома Арьяра. И не узнаю тайн ведунов больше ни одной. Отчего-то жаль.

Взглянула я на хозяина своего, думала, что хоть слово скажет, остановит, еще на денек остаться предложит. Ан нет!

— Тебе решать, Вёльма, — лишь молвил.

— Два дня, так два дня, — ответила я Ладимиру. — Чем скорее уйду, тем лучше будет. Мне и самой в Трайту надо до холодов.

— Твоя правда. Заклинатели — народ редкий.

— Разгадал? — ничуть не удивляясь, спросила Ладимира.

— С первого же мига. От тебя, Вёльма, силой веет, да только ты сама не чуешь.

— Было бы чего чуять.

— А разве ж нечего? Слышала про белые бусины Ушедшей?

— Про них разве что дети малые не знают. Только сказки все это глупые.

Ладимир слабо улыбнулся.

Я поежилась, ощущая, как вечерний холодок лениво ползет по спине и на правах хозяина заглядывает под ворот рубахи. Догорающий костер уже почти не греет и толку от него чуть. Эх, зря я куртку не взяла.

Выставил Ладимир ладонь перед собой, так я прямо и вскрикнула, да чуть на спину не завалилась. Костер-то, уже почти истлевший, заново полыхнул. Да ярко так, да с такой силой, что даже страшно стало. Обдало меня жаром, а теплее не стало — только холодок прохватил.

— Сказки — не сказки, — проговорил Ладимир, — да только ты заклинательница, а я ведун. И никуда от того не деться.

Не врала, знать, Ясна. Сила в нем большая.

— Ты все подумай, друже, — сказал колдун умолкшему Арьяру. — Я твой ответ до самого ухода ждать буду.

«Я тоже…» — отчего-то подумалось мне. И ведь знаю, что не дождусь.

Взглянула я на пламя колдовское, на языки его горяче-желтые, и вспомнились старые сказки, что дед Талимир рассказывал. О птахе небесной, о змее заморском, что девиц похищает, о воинах из огня, дружинниках Ларьяна-батюшки, о северном крае, где плещется бескрайняя вода, морем называемая, да о Вёльме-Огнёвице, в честь которой меня прозвали. Правда, рыжей она не была и зверей заклинать не умела. Да и, чего ж скрывать, простой девкой деревенской жила, а стала воином великим, хоть и меча в руках не держала.

Прав тот, что смотрит на меня сейчас и на чьем лице блики от огня колдовского играют. Есть сказки, живут рядом, стоит только за околицу выйти, да глаза от земли оторвать. Есть они.

Только вот сдается мне, не верит в них Арьяр. Оттого и не пойдет с нами. Ох, уговорить бы его.

И о чем я только думаю…

Уговорившись идти в Трайту с Ладимиром, я не слишком обрадовалась. Неделя в Подлесье слишком короткой показалась. Не узнала я ни тайн ведуньих, ни заговоров секретных, чародейства настоящего и то не видела. Живут себе люди тихо и спокойно. Никого не трогают. С виду так и вовсе обычные самые — нет ничего тайного да страшного. Непонятно, отчего наши растопшинские так их боялись.

Заряна, прознав, что я скоро из их дома уйду, просияла, будто лучами солнечными покрытая да ласковей ко мне стала. Предложила еды в дорогу дать и мешок заплечный мой собрать помочь.

Я издавна поняла, что сидеть на месте и чего-то ждать совсем уж не мой удел. Пусть и девка деревенская, пусть ничего собой не кажу, а не по мне штаны на лавке протирать. Уж коли осталось всего два денька в Подлесье, так и проведу их с пользой.

— Скажи, Заряна, а где у вас в Подлесье святилище?

Женщина улыбнулась.

— Задумала на богов наших поглядеть?

Я только кивнула.

— Перед дорогой помощи попросить хочу.

— Так недалече тут. За ворота выйдешь и вправо поверни. Там тропинку увидишь, а уж она тебя прямо к святилищу и приведет.

Поблагодарила я ее и на поиски пошла. Сказывали скоморохи, что у ведунов все по-иному делается. Может, и святилище каким-нибудь другим окажется? Кто ж их знает, отшельников этих?

Вышла я из дому, прошлась по улице, а как на площади оказалась, так меня и приметили.

— Эй, лисица! А ну-ка постой! — окликнул звонкий девичий голос.

Я обернулась и увидела трех девок. Одна, видать та, что позвала, чуть впереди подруг была. Высокая, статная, с медовыми светло-карими глазами, волосами вороного крыла да кожей светлой и гладкой. Не чета мне, на солнце загоревшей, в мужском платье и без единого украшения(не люблю их, что ж поделать!).

— Ты что ли звала? — проговорила я, вздергивая подбородок и выпрямляясь. Может, хоть чуть выше покажусь.

Девицы остановились в шаге от меня. Черноволосая насмешливо скривила губы, что ничуть ее красоты не испортило и проговорила певуче:

— Тебя Вёльмой звать?

Ее подруги осматривали меня с головы до ног и быстро перешептываясь, усмехались.

— Может и меня, — не сумела смолчать. — А ты кто такая сама будешь?

— Чернавой звать. Не слыхала про такую?

— Ни словечка.

На лице девушки появились и злость, и удивление и примесь обиды. Будто бы ждала она в подарок ленту алую, а ей старую рубаху поднесли.

— Гляди-ка, Чернава, разве ж девка путная станет в мужеских штанах ходить, — пропела ее подруга, белобрысая да пышная. Того и гляди из платья выпрыгнет будто тесто из дежи.

— А разве ж станет человек умный в голос такие вещи говорить? — отвечала я и невольно вперед выступила.

— А на твоем бы месте смолчать, лисица рыжая.

Белобрысая вмиг разрумянилась да гневно на меня посмотрела.

— А на твоем бы уж и подавно.

Чернава злобно взглянула на меня. Как есть змея!

— Скажи-ка мне, Вёльма, чего это ты на ночь глядя по чужим домам ходишь, да к чужим мужикам лезешь?

— И к кому же это я лезу?

Захотелось встать на носочки, чтобы сравняться с нависающей надо мной девкой.

— К кому — к кому! Спрашивает еще! — фыркнула белобрысая. Ох и препротивная же девка, видать. Вон какая блеклая да бесцветная — брови и те не видать.

— Бесстыжая… — процедила третья их подруга, желчная тонкогубая девица.

Чернава напряженно молчала и все высматривала чего-то на моем лице.

— Языки бы попридержали, — спокойно ответила я. — А то без судилища на чужого человека всех собак спустить готовы.

Ох, чую не сдобровать мне. Вон, как они-то посмурнели.

— Это тебе бы в худой час перемолчать. Где ж такое видано, чтоб девка такое творила. Не совестно тебе мужика чужого уводить?

— И кого ж это я увожу-то? Ты хоть скажи, а то, глядишь, свадьба скоро, а я-то и не знаю?

Откинув за плечо косу да уперев руки в бока, я все-таки чуть привстала на носки и нахально улыбнулась в лицо Чернаве.

— Нет, ну гляньте-ка! — вскричала она, взмахнув руками словно птица крыльями. Бегло осмотрелась вокруг, убеждаясь, что у нашего странного разговора появляются свидетели, и снова на меня обратилась. — Еще спрашивает, лиса бесстыжая! К жениху моему зачем по вечерам шляешься?

Не стала виду подавать, хоть и догадалась сразу.

Стоя под добрым десятком любопытных пар глаза не слишком-то ловко себя чувствовать будешь. А уж если тебя прилюдно стыдят и обвиняют, так и вовсе хоть сквозь землю провались. Ох, только бы краска к лицу не прилила.

— И все-то ты про меня знаешь, — громко, чтоб все слышали, заявила я. — А я вот про тебя ни словечка. Знала бы, кто твой жених, может, сходила бы в гости!

На лице Чернавы задергались желваки. Я торжествующе улыбнулась, чуя вкус победы и необходимость тут же бежать.

Зрители смотрели на нас с явным желанием узнать, чем же все кончится. Что-то иной раз выкрикивали, но я не слушала.

— К Ладимиру ведь ходила? — сдавленно процедила Чернава. — Он и есть жених мой.

Ох, не минует меня расправа. Вон как ее ладони в кулаки сжались, да как лицо от злости побелело.

Сделав робкий шажок назад, я ощутила напряжение во всем теле. Бежать. Что есть духу!

— Ходила, — ответила, чуя, что страх потихоньку под кожу мне пробирается. Поганое дело. Гнать его надобно. — А тебе-то что? Иль в чужие дела лезть задумала? Так знай, что мужики того не любят. И вот что, — я гордо оглядела ее и ее подруг, — с гостями ласковей надо быть. А то как останетесь злыднями, так и вовсе никто не женится. Некогда мне тут с вами, вот что.

Развернулась, выдохнула. Кажись, обошлось…

Только шаг сделала, да тут услышала визг бабий и вмиг мне в косу вцепились.

Со всей силы меня, зараза, дернула. Слезы из глаз брызнули и наземь я повалилась. Тут уж не до церемоний было. Злость на меня нахлынула.

Протянула я руку и Чернаву за ее космы поганые потянула. Девица взвыла и вслед за мной, в пыль дорожную упала.

Схватились мы не на жизнь, а на смерть. Покатились по земле, лица друг дружке царапая да волосы выдирая.

Резкий ожог будто от углей по лицу прошелся — то она мне щеку расцарапала. Я же, извернувшись, руку высвободила и тумака ей прямо в глаз залепила. Да потом еще…

И откуда только сила во мне, тщедушной, взялась?

— Ах ты ж змея подколодная! — кричала я, хлеща противницу по лицу. — Злыдня! Кикимора!

Только-только поднялась, а она меня за ногу. Я снова упала на спину. Чернава сверху насела и ну меня за косу тянуть.

— Я, говоришь, кикимора? Да ты лиса облезлая! Курица мокрая! Да чтоб тебе…

Тут мы снова по земле покатились.

А потом чьи-то руки меня схватили да в сторону утащили. Но не тут было!

Крепко схватив чернавины черные космы, я отпускать и не думала.

— Лиса я, говоришь, облезлая? Мы еще посмотрим, кто из нас облезлая!

— Пусти ее, Вёльма! — кричал знакомый голос. Только вот чей, я в горячке схватки и не приметила.

Чернава, вырываясь из рук дюжего незнакомого парня, меня за рубаху тянула.

— Иди-ка сюда! Уж я тебя отхожу! Будешь знать, как чужих женихов уводить!

— И кто на тебе, стерве такой, только и женится? — крикнула я, дергая ее волосы.

Чернава взвыла и ко мне снова потянулась. За косу ухватила, змеюка!

Народ где-то позади все потешался над нами. То одну, то вторую подбадривал криками. А парни нас все растащить никак не могли.

— Да вы никак с ума посходили! — закричал Ладимир.

Только что подбежавший к месту схватки, он, запыхавшись кинулся меж нами.

— Чернава, пусти! Вёльма! Да что вы, девки, творите?

Глядя в подбитые моей же рукой глаза противницы, мне совсем отпускать ее не хотелось. А все ж первая боевая горячка прошла, силы быстро уходили, оставляя неприятную дрожь, да боль и жжение от ссадин и царапин.

Отпустила я ее первой, да тут и оттащили меня в сторону.

— Пусти! — рванулась я из рук, крепко сжимающих меня.

— Рано тебе, стой смирно…

Оглянулась я и увидела Арьяра.

Увидела, да и замерла, надежно запертая в кольце его рук.

— И что вы тут утворили? — донесся суровый скрипучий голос. — Пропустите, бабы!

Из толпы, в которую чуть ли не все Подлесье к тому времени собралось, показался Сван. Тот самый воин-рыцарь, что в Ельнии бывал.

Строго поглядев на меня, затем на Чернаву, чьи глаза уже вовсю сияли синюшными кругами (ох, не зря в детстве с мальчишками в казаки-разбойники играла), остановился прямо меж нами.

— Кто драку начал? Ты? — указал на меня.

Я мотнула головой, а после вырвалась из рук Арьяра и встала прямо.

— Не я, уважаемый Сван.

— Стало быть ты?

Чернава только глазами зыркнула и долу их опустила.

Старый рыцарь грозно сложил руки на груди — ни дать, ни взять герой сказаний.

— И кто ж мне скажет, что стряслось тут?

— Я скажу, — выступила вперед и чуть голову склонила. Должен же кто-то правду ему открыть. Негоже так уважаемому человеку перечить. — Шла я по улице, уважаемый Сван, а тут ко мне эта, — на Чернаву указала. — В общем, слово за слово и сцепились с ней. А дальше — мужики нас разняли.

Старик с интересом посмотрел на меня.

— И из-за чего же сцепились?

— Да не слушай ты их, Сван, девок дурных, — попытался остановить Ладимир.

— Обожди, — махнул ему рыцарь. — Говори, лисица.

Я, хоть и слово это невзлюбила, а против не сказала.

— Про то не отвечу.

— Змея… — прошипела Чернава.

— Да чего тут думать? — донесся чей-то голос из толпы. — Чернавка Вёльму к колдуну своему приревновала, вот и решила за косу оттаскать.

Дружный смех разнесся над людьми. Ладимир закрыл рукой лицо, а Сван только головой покачал.

— Не должно девкам за мужика драться. Подойдите и помиритесь. Сейчас же.

Чернава исподлобья взглянула на меня и шагу не сделала. Я тоже на месте осталась.

— Ну! — гаркнул Сван.

Ох, нехорошо выходит, ох, как нехорошо!

Нельзя мне такой след в Подлесье оставлять. Не одна ведь Чернава виновата.

Прошлась я вперед да руку ей протянула. Та даже не взглянула в мою сторону.

— Не держи зла, Чернава, — говорю, а самой опять ей в лицо вцепиться хочется. Да только нельзя уж.

Девка подняла глаза, нахально хмыкнула, пряди темные с лица откинула, развернулась и прочь пошла.

— Ой, гордячка!

— Правильно сделала, нечего всяким…

— Чернавка-змеюка!

— Бабы-дуры! — понеслось из толпы, а после люди расходиться стали.

Опустила я голову и чуть не заплакала. Обидно и больно стала. Зря, выходит, унизилась и по-людски вести себя пыталась.

— Не реви, лисица, не реви, — проговорил Сван над самым ухом. — Побеждает не тот, кто больнее ударит, а тот, у кого сила примириться есть.

Сказал и ушел прочь. Остались мы трое — я, Арьяр да Амельд.

— Ну что, — усмехнулся привратник. — К Ясне тебя вести? Вон как Чернава лицо-то раскроила. Чего доброго и зараза начнется.

— А ты и рад смотрю, — ответила грубо. — Вон рот до ушей на чужую беду.

— Да что ты? Неужто от Чернавы набралась. Девка она красивая, да только норовистее тебя будет.

Арьяр легонько тронул меня за плечо, будто обнял незаметно.

— Идем, Вёльма. Раны залечить надо.

А после посмотрел так, что к глазам слезы так и подступили. Едва сдержалась я, чтоб себя не начать жалеть.

— Идем…

Ясна, увидев меня, охнула, да кинулась хлопотать — склянки со снадобьями своими доставать. Амельд и Арьяр наскоро ей все рассказали, а знахарка после оханья своего вдруг смеяться стала. Меня чуть-чуть пожурила, а после какой-то мазью царапины обработала.

Густой травяной дух окутал меня, в нос ударил так, что голова закружилась. Ясна уверила, что все хорошо будет и дурного тут нет.

— Зелье хоть и пахнет сильно, а помогает скоро. Глядишь, через несколько дней и следов на твоей щеке не будет. Вот, возьми, — подала мне склянку, — будешь дважды в день мазать, и как рукой снимет. Запомнила?

Я кивнула.

— Ну и славно. Смотри, больше с девками нашими не дерись.

— Куда уж? — недовольно проворчала я. — Ухожу скоро. Погостила и хватит.

Ясна понимающе кивнула и чуть заметно улыбнулась, отчего у уголков ее глаз тоненькие морщинки появились — печать того, что годы-то она прожила немалые. Зато как сохранилась! Мне бы ее умение! Впрочем, сказывают, ведуны да чародеи дольше живут и стареют медленно. Может, повезет. А то вон матушка моя едва-едва четвертый десяток разменяла, а уже состарилась.

Ох, матушка, как же ты там?

О родне я старалась не думать. Неправильно это — бежать, а опосля волосы рвать на себе да в рыданиях заходиться. Нет уж. Ушла, значит, ушла. И дороги назад нету.

— Рановато ты уходишь, Вёльма, — ухмыльнулся Амельд, усевшись на широкий яснин подоконник. — С тобой вон как весело в Подлесье стало.

— Пожил бы ты с ней под одной крышей денек, — не без насмешки добавил Арьяр, — узнал бы, что такое настоящее веселье.

— И чего ж это тебе не по нраву? — взметнулась я со стула. — Значит, мешаю тебе под одной крышей?

Мужчины переглянулись и дружно рассмеялись.

— Да тише ты, Вёльма, — примирительно произнес Арьяр. — Я ж шучу.

— Ты бы шутил острожней, Арьяр, — снова влил масла в огонь Амельд. — А то лицо разукрасит точь-в-точь как Чернаве.

Арьяр прикрыл лицо руками и отошел назад.

— Ох, как боюсь! Лиса — зверь хитрый!

И снова дружный смех.

— Да ну вас! Злыдни! — мотнула головой я и снова села.

За окошком день полностью вступил в свои законные права. Солнышко ясное разлилось лучами теплыми, все ближе подбираясь к зениту. Травка питалась его живительной силой, а листочки на деревьях просвечивались будто бумага тонкая, каждую свою жилочку открывая.

Помнится, видела я как-то бумажные листы. Приехал к нам в Растопшу сборщик княжеских налогов. Сундучок у него еще был такой чудной. Резной, медными вставками украшенный. На нем все узоры красовались — птицы диковинные, цветы пышные, волны моря студеного. Открыл он тот сундук, а там — видимо-невидимо всего. Перья гусиные, до остроты ножа заточенные. Склянки с жидкостью темной, чернилами прозываемой. И бумага. Белая, тонкая. Дотронешься и хрустит, будто корочка на хлебе только что выпеченном. И пахнет так по-особому. Тогда-то мне выучиться грамоте и захотелось. Вот попаду в Трайту, найду Дом Предсказаний и попрошу, чтоб окромя чародейства меня читать-писать обучили. Не век же неграмотной ходить!

— И куда это ты бежишь? — послышался крик Ясны, которая за чем-то из дома отлучилась. — В чужой дом без спросу?

Дверь распахнулась, и на пороге появился Ладимир. За ним знахарка.

— Ишь, взяли по чужим домам шастать! — злилась она. — Нет, чтоб хозяйку спросить?

Ладимир оглянулся на нее. Да так, что знахарка прямо как-то сникла.

— Чернаве снадобье от синяков нужно, Ясна. За тем и пришел.

Не видя больше сопротивления, Ладимир прошел в комнату и остановился напротив меня.

— Ну как, Вёльма? Заживет до свадьбы?

— До твоей разве, — огрызнулась я и тут отвернулась от него.

— Ладимир, ты жениться что ль надумал? — хохотнул Амельд. — Да какая ж девка за тебя пойдет?

— Одна-то точно пойдет. Даже побежит вприпрыжку, — снова подала голос я. — Вон как разукрасила за то, что на пути попалась.

Я обиженно указала пальцем на свое лицо и опять отвернулась, желая выказать полное презрение к колдуну. Тот только головой помотал.

— Сразу видно, что чужачка ты, Вёльма. Никакая Чернава мне не невеста. Она и тебя-то обманула только из-за того, что никого не знаешь ты здесь.

— А подарочек на лице она мне так, за доброе слово, оставила?

— Ты не держи на ее зла, лисица, — уже мягче проговорил Ладимир. — Больно норовистая она, никого не слушает.

— Знать, одним норовом тебя взять решила, — хохотнул Амельд. — Дед Ждан и тот ей сказал, что, мол, не женится на тебе Ладимир, а она ни в какую.

— Стойте-ка! — я даже привстала, развернувшись лицом к мужчинам, вмиг обиду забыв. — Выходит, не люба тебе Чернава и жениться не хочешь?

— Да какое жениться! — махнул рукой Арьяр. — Он сам от нее огородами уходит!

— И то, если в капусте ее подруги не сидят! — загоготал Амельд.

Я тоже усмехнулась, оценив все дело. Выходит, каким бы грозным не был Ладимир, от Чернавы ему самому спасу нет. Живо вообразив, как он прячется за плетнем от чернокудрой красавицы, я было рассмеялась, но тут же это занятие прекратила. Оцарапанная щека все еще саднила и неприятной болью отзывалась.

— Ты бы девке объяснил, а то ведь изводится вся, — вставила Ясна. — На прошлой седмице ко мне явилась — приворотной травы просила.

Ладимир шумно выдохнул:

— Ох, дурная. Решила, что я зелье не распознаю.

— Чернава ведь не чародейка, почем ей знать?

— И то так.

— Зато теперь у нее глаза сияют не хуже, чем у любой колдуньи, — опять пошутил Амельд.

— Дай ей снадобье и все уйдет, — сказал Ясна, подавая Ладимиру склянку.

Амельд встал с подоконника, подошел к знахарке и так доверитель, чуть склонившись вниз, проговорил:

— Ясна, может, у тебя зелье такое найдется, чтоб из всех местных баб дурь вывести?

Женщина важно сложила руки на груди и с притворно строгостью на него посмотрела.

— Что ж я, по-твоему, против своих пойду что ль? Нам-то, бабам, может, дури и многовато досталось, а уж вам и вовсе, хоть в озере с зельем купайся.

— И где ж такое озеро?

— На кудыкиной горе, в краю царя Гороха.

— Далече…

— Да ты-то дойдешь — силушка есть и ум не нужен. Только без толку такое купание.

— Так уж и бестолку?

На лице парня играла задорная ухмылка. Будто не со знахаркой уважаемой на словах сцепился, а с девкой вроде меня.

Ясна окинула его взглядом с ног до головы.

— А ты сходи-ка, попробуй. Потом нам всем и расскажешь.

Откинула назад вороний локон, взмахнула рукавом, да запахом твар всю комнату наполнив, ушла склянки расставлять.

Амельд оглянулся на нас — меня, Арьяра и Ладимира — да только плечами пожал. Бедовая, мол, баба, не сговоришься.

Вышли мы из ясниного дома и остановились на резном крылечке.

— Ну что, Вёльма, достанет с тебя на сегодня, или, еще куда идти собралась? — спросил Арьяр.

— К святилищу идти я хотела. Да так и не дошла, — скосила глаза на Ладимира.

— Ну так, давай, отведу, — вдруг предложил он.

— Еще чего! — вскинулась я. — Чтоб твоя зазноба мне и глаза повыцарапала? Или, волосы до конца повыдрала?

Я указал ему на свои рыжие кудри, что теперь свободно по плечам рассыпались и до самого пояса падали. Ясна меня причесала, да сказала, что лучше в косу не сплетать заново — пусть отдохнут маленько после трепки.

Ладимир проследил глазами за моим движением и только улыбнулся.

— Нет уж! — подытожила я. — Иди к своей любезной и снадобье неси, а то небось вся синяя сидит.

Амельд только засмеялся и, махнув рукой, ушел.

— Забегай, если что, лисица.

— Раз уж зовешь…

— Не хочешь, как знаешь, — ответил Ладимир на мою речь и за привратником последовал.

Я обернулась к Арьяру.

— Стало быть ты мне дорогу покажешь?

— Того и жду, — отвечал мужчина и улыбнулся. Так же, как в первую нашу встречу.

Опустив глаза на миг, я тут же подняла их снова и чуть тише спросила:

— У тебя-то хоть зазнобы такой жаркой нет?

Ветерок налетевший волосы мне растрепал, да на лицо уронил. Ох, и неудобно же с ними, распущенными!

Арьяр не ответил. Только осторожно прядь одну назад отвел.

— Нет никого…

— Ну так идем.

Сказала и будто жарко мне стало. Комок туго где-то внутри свернулся, да уколол тихонько. Ох, что я делаю… Ох, что я творю! Сама-то побитая — поцарапанная, а чего-то себе думаю.

А и пусть! Главное, что вместе чуть ли не рука об руку идем.

Тропинка, о которой Заряна мне говорила, у ворот селения начиналась. Вилась она тонкой лентой, в самую чащу уводила. Хорошо утоптанная, гладкая и ровная.

— И далече идти?

— Близко тут, — ответил Арьяр. — Ты не торопись.

А и вправду, чего ж мне торопиться?

Замедлив шаг, я поравнялась со своим проводником. Благо, что тропка двоим идти позволяет.

— И часто ты ходишь по этой дороге?

— Не слишком. Только по праздникам.

— А жрец у вас в селении есть?

Арьяр недоумевающе на меня взглянул, как будто я глупость какую спросила. А я-то что? Как люди сказывают, так и говорю. Раз положено, что у богов жрецы были, чего ж тут такого?

— Нет у нас, ведунов, никого. Если помощь нужна, сами богов просим. Не заведено у нас их волю через кого-то одного передавать.

— С чего так?

— А ты представь, Вёльма, что будет, если такую власть одному доверить. Люди ведь разные бывают. Вдруг со злыми намерениями кто придет?

Я только плечами пожала.

— Прав ты, Арьяр. Только вот у нас заведено, что жрец нужен. В моем роду и то были.

— У вас, белардов, много своих обычаев. А все оттого, что вы бездарными рождаетесь, глухими и слепыми к миру. Если человек чуток сердцем и душой, ему никакой жрец не нужен, чтоб волю бога своего понять.

Услышала я его слова и даже не нашлась, что ответить.

Правду он говорит. Вот я, девка темная-неученая, ничегошеньки не знаю, а и то поняла. Ведуны испокон веков в ладах с природой жили, со всем миром говорить могли. Оттого и нарекли их так, мол, знающие они. А мы-то, беларды, после пришли.

Сказывали, что кочевниками были. Жили раздельно — каждый род по своим куткам. С места на место переезжали, да доли искали лучшей. Были, правда те, кто в племена объединялись да место себе находили подходящее. Только все равно толку не было. Приходило племя другое и всех до одного вырезало. И страшное ведь какое это дело — своих же собратьев за кусок земли убивать — а предки не гнушались.

А после пришел воевода Рагнар со своей дружиной. Из самых северных краев пришел, из земель, что целый год снегами покрыты, а у берегов их бескрайняя гладь синевы — море — плещется. Собрал Рагнар белардов, да стал с ними совет держать. Коли согласятся они под его знамена встать, так быть государству, а не согласятся — быть войне и землям этим в руки к северянам перейти.

Подумали-подумали беларды, да и согласились. Спасения им ждать неоткуда. Сами вон по отдельным крепостям раскиданы. Случись чего и помощи ждать неоткуда. А у дружины Рагнара и лодьи быстрые, и мечи верные, и бойцы сильные. Пройдут они по землям и камня на камне не останется.

С тех пор и стоит наше государство, Белардой прозванное. На престоле княжеском и по сей день потомки Рагнара правят, в чьей крови, сказывают, сталь с морской солью подмешаны. Да только, разве можно в крови сталь размешать? Врут, видать, люди, новые сказки себе выдумывают.

Ведуны всегда мелким народом были. Небольшие земли, что на юге Беларды, испокон лет им принадлежали. Рагнар не стал их принуждать власти своей преклониться. Позволил спокойно жить, собственные порядки чтить, только в дела Беларды не мешаться. Дань они платили своевременно, по общим законам. Под знамена, если того требовалось, становились. Так и жили, и живут тайно-уединенно.

Шли мы с Арьяром недолго. Свернувши за раскидистый куст, вышла я на поляну — неширокую, круглую, невысокой шелковой травой поросшую. Посреди ее камень пологий лежал, будто жертвенник. А вокруг его молодые боги стояли.

Самый высокий среди них Ларьян-батюшка, по обе стороны братья его, а дальше их сыновья и дочери. Искусно вырезанные лики и фигуры их сразу заставили меня вспомнить об украшении ведунских домов. Славные мастера все же в Подлесье живут.

Прошла я вперед и остановилась. Арьяр чуть поодаль остался.

Дух у меня прямо захватило. Как будто сама природа здесь велела святилище сделать. Место такое, будто силой пышет. Кажется, притронься к земле и будто глоток живительный сделаешь. И боги так благосклонно смотрят на тебя, так мирно и добро. Кажется, попроси их, и они тебе ответят, помогут в беде твоей.

Прошлась я по кругу всему. Каждому поклонилась, у каждого защиты попросила. После уж к Ларьяну подошла и постояла немного. Вон какое у него лицо строгое. Брови так и сведены, мол, смотри мне, Вёльма! А пальцы крепко копье сжимают. Если нарушишь закон — не уйти от него отступнику.

Арьяр меня поодаль ждал.

— Что ж ты, к богам не пойдешь? — спросила у него, вернувшись.

Охотник отрицательно качнул головой.

— Ходил недавно.

— Как знаешь.

Пошли мы назад. Я собралась было снова по знакомой тропке идти, но Арьяр неожиданно отговорил.

— Идем кружным путем, — сказал он.

В глаза я ему посмотрела и ничего возразить не смогла. Кружным, так кружным. Хоть через саму Ельнию.

Пошли мы лесной тропкой нехоженой. В таком густом лесу и заблудиться не составит заботы, да только я с Арьяром, а он здешние места все знает. Каждое деревце, каждый кусток, каждую тропку.

Солнышко своими лучами осторожно касалось земли, продираясь сквозь густую рябь листьев. Птички лесные пели нам свои звонкие песни, а белки, проказницы такие, скакали туда-сюда по ветвям и о чем-то меж собой лопотали.

— Хорошо тут у вас, в Подлесье, — проговорила я, засмотревшись на синие клочки неба, ворвавшиеся сквозь плотный полог листвы.

— Не жалуемся, — коротко ответил Арьяр.

И что он за человек такой? То слова из него как клещами тащить следует, а то заговорит — не уймешь. Вон, в первую нашу встречу, так и рассказывал мне о ведунах, а сейчас будто воды в рот набрал. Говорит мало, лишь по делу. Два-три слова скажет и снова молчит.

И смурной такой всегда ходит. Хмурится, будто та туча на горизонте. Едва-едва покажет свой синеватый бок, притаится, надеясь на бескрайнем синем спрятаться, мол, авось меня не приметят. А как налетит ветерок да так и выгонет ее, ненастную, на свет, глазам людским показать. Так же и Арьяр. Может, и думает, что не заметит никто его печали в глазах. Только вот о чем печаль?

Раздумывая так, я все по сторонам смотрела. Хотела каждую веточку запомнить, чтоб потом, в неприветливой чужой Трайте, тепло здешнее вспоминать. То ли мерещится мне, а то ли впрямь чую, что не вернусь в эти края никогда уж.

Ох, просвети меня, Вела-вещунья.

Так я на листья, пересыпанные ворохом солнечных искр, засмотрелась, что не заметила камешек мелкий под ногами.

— Ой, батюшки! — вскрикнула, да руками замахала, чувствуя, что земля из-под ног уходит.

— И что ты неловкая такая? Все упасть норовишь?

Говорил Арьяр спокойно, тихо, прямо на ушко шептал, а руки его ласково меня, неудачливую, обнимали.

Обернулась я, в глаза ему посмотрела и будто в жар меня бросило.

Так близко, так рядом. И век бы не отходила и ладони, что сейчас крепко сжимаю, не отпускала.

— Арьяр… — проговорила было да не вовремя.

По телу всему сладкая нега разлилась, кровь мигом в лицо бросилась, и будто огнем обожгло, когда поцеловал он меня. Хотела отпрянуть да не позволил — к себе накрепко прижал.

Сказывали мне девки в Растопше, что слаще поцелуя нет ничего. Что мир в один миг меркнет, а в голове будто туман. И верила я. Думала, раз целовались, то знают. Правда, те, кто говорили, уж замужем давно. Ничего не боялись — за первого встречного шли, а иные и вовсе в сумерках к парням бегали.

А я-то что? Кто ж на меня такую посмотрит? В родной деревне все только носом крутили и прочили старой девой остаться, да племянников нянчить. Только Влас и посватался, а я не пошла.

Не все лгали девки. Дыхание так и перехватило, а мир…прежним мир остался. Только вот будто что-то по-иному стало.

— Люба ты мне, Вёльма, — проговорил Арьяр, глядя мне прямо в глаза. — Сразу приглянулась. Оставайся в Подлесье и моей назовешься.

— Что ты… — выдохнула я.

Ларьян-батюшка, спаси-убереги! Да что ж это такое делается?

Остаться с ним и жить-тихо мирно в ведуньем селении. Забыть про дороги пыльные и Трайту далекую. Делить с Заряной место у печи и мужа любимого с охоты ждать. А после — засыпать рядом и дыхание его слушать, ощущать тепло рук, что тебя обнимают. Детей с такими же светлыми глазами, будто в них льдинки застыли, растить. Вот оно счастье бабье.

Да только не бывать этому.

Не для того я из дому ушла, чтоб к тому же самому и вернуться. Не затем бежала, чтоб в соседней деревне замуж выйти.

Останусь и никогда мне в Трайте не побывать, не увидеть Дом Предсказаний, не стать заклинательницей, не увидеть грозных северных воинов и далекой Ельнии, а еще никогда не испить соленой воды из студеной глади, что морем зовется. Ох, дурная же я девка! Другая бы…Да что мне до других?

— Что ответишь? — спросил Арьяр.

Опустила я глаза и, руки его с себя снимая, назад отошла.

— Не держи на меня зла, — проговорила. — Может, сама не ведаю, что творю. Да только не могу я остаться, как не проси. За кров и помощь тебе спасибо. Век благодарна буду. А об остальном…

Он хмуро сдвинул брови и мгновенно помрачнел.

— Не люб стало быть?

Я закрыла лицо руками, чтоб он видел краски и брызнувших слез. Какой-то миг с силами собиралась, а после снова в глаза ему посмотрела:

— Не могу я здесь остаться, Арьяр. Не для того из Растопши ушла. Прости меня, если сможешь, и за ответ такой, и за то, что покой нарушила.

Сказала и кинулась прочь, в чащу лесную. Подальше, чтоб не видеть его.

Расцарапанная щека, о которой успела забыть, отозвалась неприятным жжением. Наверное, слезами солеными залита.

Что уж тут говорить? Вышла я за порог судьбу свою искать, а теперь сама же от нее бегу прочь…