Пыльными дорогами. Путница (СИ)

Глава третья

Не верьте, люди добрые, песням, что гусляры на ярмарках поют. Не слушайте их слов ложных — врут с три короба.

Жила я в Растопше, слушала сказания их и думала, что Трайта — город чудес и люди там всё чародеи да волшебники, а стены…стены белым сияют день и ночь, а во рвах, что укрепляют их, рыбы живут диковинные. Вранье все это — вот что скажу. Не выходит девица-луна, чтоб на Трайту нашу полюбоваться, из-за туч. Она на все и всех одинаково смотрит, боком своим серебряным, поворачиваясь.

С чего ж я так вдруг на гусляров и людские болтливые языки осерчала? Да с того, что к концу второй недели похода нашего с вершины пологого холма трайтовские стены увидела. Выехали мы со стоянки своей на рассвете, а как солнышко к зениту подошло, последний холм миновали. Пред нами равнина расстилалась зеленая да гладкая. Серебристые ленты рек ее трижды пересекали. Одна даже поперек города лечь посмела — Марвой ее прозвали. За что — не ведаю — но как окажусь в Доме Предсказаний, точно спрошу.

— К вечеру доберемся, — с просиявшим лицом проговорил Далибор, заслоняя лицо ладонью.

— А если не успеем?

— Успеем, лисица. Домой ведь едем.

Я последовала его примеру и так же прикрыла глаза от прямых палящих лучей. Тюрбан, сооруженный из куска синей ткани, опять украшал мою голову. Помню, увидела я картинку с кочевниками в таких же и запомнила. После стащила у матери кусок ткани, что для платья сестре берегла, да решила такой же сделать. А что ж тут такого? У сестры этих нарядов вон сколько! А мне бы все равно пожалели.

Теперь мне легко удавалось скрываться от солнца, а синий цвет так шел к моей рыжей косе. Даже Ладимир, отбросив насмешки, признал это. Уж не знаю, как мне не покраснеть удалось.

Посмотрела я на Трайту. Большой город. Темный. Стены не сияют совсем — из темно-серого камня. Ров вокруг еще одной лентой блестит, подъемные мосты — чудеса рук зодчих — опущены, а по ним пестрым потоком люди тянутся.

— Считай прибыли, Вёльма, — кивнул в сторону Трайты Ладимир. — Небось с непривычки дух перехватило?

— Вот еще, — фыркнула я. — Разве ж тут диво какое есть? Стоит город, стены ночи черней. От чего духу-то перехваченным быть?

— Ты подожди, пока приедем, — усмехнулся Деян. — Там-то уж чудеса начнутся. Я сам в Трайту мальчишкой попал — ох, сколько всего тогда увидел. А ты, парень, чего побледнел?

Осьмуше, которому в пути все же нашли лошадь, в лицо бросилась краска после такого вопроса. Он перевел на меня тревожные глаза и негромко проговорил:

— Боязно мне, Вёльма.

— Чего это?

— Боюсь, как бы чего не случилось.

Я тепло улыбнулась.

— Не один ты такой, Осьмуша. Не бойся. Сама в белый свет еду.

«Тебе-то хоть вернуться куда есть, а мне…» — вслух не сказала.

— Ну, будет языками чесать, — натянул поводья Далибор. — А то и к зиме не успеем. Едем, хлопцы.

Мы с Ладимиром переглянулись и дружно двинулись вслед за княжьими людьми.

Птаха небесная небось уже заждалась, пока солнце закатится и она из гнезда выберется. Зернышки-звезды по одной стали высыпать на темнеющее небо, когда мы к воротам подъехали.

Тут уж мне без шуток страшно стало. Издали-то на город смотреть — что? Пятно темных стен да неровная линия крыш — горизонт. А вот поблизости…

Ох, не думала, что так велика она, Трайта наша. Ров сажени три будет, а стена — все шесть. Или мне с перепугу кажется?

Несмотря на вечерний час, люд густо толпился возле ворот и, пусть не такой большой как днем, но все ж широкой вереницей тянулся по опущенному мосту.

Вблизи стен ютился еще один город — неопрятные дома и хлипенькие хибарки бедняков. Огороженные легким забором, усадьбы, казались совсем жалкими. Кое-где виднелись подобия огородов, обозначенных ярко-зеленой ботвой.

Все мои радужные мечты о волшебном городе окончательно разбились, будто старый глиняный кувшин, когда я полной грудью вдохнула местный воздух. Зловонье нечистот, всегда сопровождающих человеческое жилье, сразу же ударило в нос. Здесь мой страх прошел и осталось удивление — неужто чудный город так воняет?

Копыта Мирки процокали по деревянному настилу моста. Лошадь с непривычки заволновалась. Не каждый ведь день надо рвом ходила. Чего доброго мост возьмет и провалится, а внизу глубина неизвестно какая. Ох, обереги, Ларьян-батюшка. Тут не то, что кобыле, мне страшно стало.

Осьмуша был ни жив ни мертв. Побледнел, глаза долу опустил. От гомона, доносящего из раскрытых ворот города, ему по-настоящему страшно стало. А вот Ладимиру хоть бы хны. Сидит себе в седле, по сторона бойко смотрит. Сказано — был человек в Трайте уж. Не боится вовсе.

На въезде нас стражники — те же княжьи люди остановили. С Далибором вежливо поздоровались, спросили, как поездка удалась, пару слов о нас, спутниках, а потом и пропустили.

Задрав голову, я смотрела на изогнутую арку толстой крепостной стены, что надо мной возвышалась. Ох и глыбища же! Такая если свалится то пиши пропало. Вот теперь-то у меня дух и захватывает при виде такой махины.

Трайта встретила меня шумом, тучей запахов, криками и общей неразберихой. Огни костров и факелов освещали город и нещадно чадили. Прикрыв на миг глаза, я вдохнула здешний ядовитый воздух, а после, снова увидев все вокруг, будто окончательно поняла — мой путь в чудо-город завершен. А что далее — не ведаю.

Чтоб там ни было, а Трайта все ж дивный город. Говорят про него разное, а в главном, не врут. Из камня выстроен целиком. Разве что у бедняков дома из дерева. Да только бедные все за стенами городскими ютятся.

Нашу Беларду издавна деревянной зовут. За то, что нет здесь, как в просвещенной Ельнии, замков богатых, крепостей каменных и городов неприступных. Только Трайта да Стропье, что у берегов моря стоит, по-западному построены.

Предание говорит, что как пришел Рагнар к власти, созвав всех белардов, так и решил город стольный строить. Созвал зодчих, а они ему все дерево да луб предлагали. Разогнар всех Рагнар, велел становить на воду лодью свою и послал надежного человека обратно в северный край. Приказал ему привезти оттуда лучшего строителя.

Прошло много лун, прежде, чем лодья вернулась. Рагнар уж забеспокоился — морской залив первым льдом подернулся, а с неба белые птахины перья полетели. Однако, успели до зимы и сошел на берег человек с именем чудным Гуди. Беларды как его увидели, сразу потешаться стали, мол, маленький он, щуплый, брови и ресницы белее снега, волосы что птахины перья, а глаза будто льдинки замерзшие. Знахари и вещуны тогда за обереги свои похватались, вспомнили, будто такие люди особым даром богов отмечены и знак особый на себе носят. Жрецы кинулись молиться да жертвы приносить, чтоб оберегли Беларду от беды боги великие. Рагнар только посмеялся над ними. Сказал, мол, чего ж вы одного белого человека испугались, а против целой орды кочевников подниматься — так не думали?

А Гуди все нипочем было. Как только выгрузили его сундук с какими-то свитками да диковинными приборами, так он уж ни на что внимания не обращал. Все сидел под коптящими лучинами, да рисовал что-то. Беларды, что служили ему, только дивились и посмеивались. Белком за глаза прозвали.

Иногда выходил он погулять, на людей чужестранных посмотреть. Язык наш быстро освоил. Любил Гуди белардов о жизни их расспрашивать, смотреть, как быт ведут, что делают, песни слушал, иные записывал. А после опять в свою комнату, заваленную пыльными свитками, возвращался. Целый год так сидел, а после пошел к Рагнару и все показал. Правитель внимательно выслушал его, подвел к окну и говорит: «Вот тебе место, а вот тебе мое дозволение. Коли выстроишь здесь город, с ног до головы золотом осыплю». Гуди засмеялся и сказал, что ему много не нужно — лишь бы голодать не пришлось да оплата труду равнялась.

Трудился Гуди считай десять лет. Город, что выстроил, Трайтой назван был. Рагнар въехал в главные ворота на белой лошади, осмотрел все и остался доволен. Призвал к себе Гуди и велел своим подручным его золотом осыпать. Зодчий нежданно отказался. Взял себе лишь небольшой мешочек с монетами и говорит: «Не вели казнить, конунг, да только не нужно мне богатство. Позволь лишь затею свою давнюю начать на твоей земле. Если на то будет твоя воля, на берегу северном выстрою я город с пристанью для лодей быстрых и драккаров. Давно уж снится он мне, давно покоя не дает». Рагнар было нахмурился, потом рукой махнул и рассмеялся — «строй, дозволяю».

Гуди поклонился и к морю на север поехал. Работал он много лет, себя не жалел, а потом слег — заболел грудной болезнью. Сам Рагнар просил его поберечься, отказаться от работы. Гуди только отвечал: «Город почти выстроен, конунг, дозволь закончить. Не допустят боги, чтоб я на полпути умер». Как сказал, так и случилось. Через год Стропье стало вторым каменным городом Беларды, а Гуди, его создатель, умер спустя луну.

Эту сказку мне нищий слепой старик рассказал. Пришел он к нашему дому и еды попросил. Я его позвала, хоть мать и ругалась за такое, накормила, напоила, а старик, чтоб хоть отблагодарить, сказание мне новое открыл. Влетело мне тогда за такую выходку от родителей. «Что ж ты, дурная девка, кого попало в дом пускаешь, пока мы не видим?». А я все стерпела. Тогда еще знала, что мир больше Растопши нашей.

Стемнело уж совсем, когда мы с отрядом Далибора попрощались. Пожелал нам дядька удачи и намекнул, что коли увидимся еще раз, не забудет.

Витязи тронулись вперед по широкой улице, а трое — я, Ладимир и Осьмуша — остались на месте.

— Куда теперь? — спросила у колдуна.

Он на переулок узкий указал.

— В той стороне дом моего дядьки, Велимира. Переночуем у него, а после в Дом Предсказаний пойдем.

— А меня он пустит? — засомневался Осьмуша.

— Пустит, чего ж нет? Велимир — настоящий чародей. Он и пострашнее тебя нечисть видывал.

Хотела я ему сказать, что не правильно это — человека нечистью честить. Не виноват же Осьмуша, что такая доля ему выпала, не сам же под клыки к перевертышу лез. Хотела и промолчала. Ладимира ведь только затронь — еще и по мне пройдется. Спорить с ним сейчас совсем мочи нет. Устала я после долгой дороги, глаза уж слипаются. Лишний раз и заговаривать не хочу.

Уверенно глядя по сторонам, Ладимир ехал впереди нас. Не впервой ему в Трайте бывать — все знает, ничего не боится. А как глаз горит! Будто вырвался он из душной клетки на волю.

Люди, встречавшиеся нам, расступались, пропуская всадников в тесном переулке. Я только подивилась — чего ж это им в такой час на улице надобно? У нас в Растопше как чуть стемнеет, так все по дворам и сидят, носа лишний раз не кажут. А здесь будто и жизнь, и время по-другому текут.

Дома вокруг были не то, чтоб богатые, да и не бедняцкие совсем. Двойные все как один. Будто одну избу на другую поставили. Никогда такого не видела — разве что в корчмах. Возле одного такого дома Ладимир и остановился. Без стука открыл ворота и махнул нам, мол, входите.

Мы с Осьмушей переглянулись и последовали за колдуном, проходя под каменной аркой. Как будто ее прям из стены и вырезали! Взяли так нижнюю часть и отсекли — чудно!

Не по себе как-то стало, что к чужому человеку так входим будто воры какие.

Походя я заметила, что на столбе ворот, где факел висел, знак особый начертан. Вырезан по дереву и красной краской залит. Неграмотная, я хоть прочесть его не сумела да сразу поняла — руна это чародейская. Такие для охраны жилища своего используют.

— Ладимир, постучался бы, — негромко сказала вслед колдуну.

Он обернулся, и я увидела улыбку.

— Без нужды.

Небольшой дворик оказался чистым и ухоженным, ярко освещенным парой костров. Прямо я увидела крыльцо, справа ворота вроде как для конюшни подходящие, а слева большие окна, прикрытые ставнями. И все в одном доме, подумать только! Разве так делают люди? Насмотришься же в этой Трайте!

Ладимир смело шагнул на крыльцо и стукнул в дверь. Мы с Осьмушей ждали в стороне, не смея подойти. Кто их знает, чародеев этих.

Не прошло и пяти минут, как дверь открылась. На пороге стоял высокий мужчина в длинной темной рубахе, подпоясанной ремешком.

— Тихий вечер, дядька Велимир.

Чародей едва заметно улыбнулся и обнял племянника:

— Скоро ты. Раньше осени и не ждал.

Дом чародея не чета родительскому. У нас-то как во всей Растопше, сени да две комнаты с горницей. А здесь и заплутать по незнанию можно. Коридор длинный да дверей много, лестницы с двух сторон наверх уходят. А крутые какие! Кажется, станешь на них, и голова враз закружится. У меня б точно закружилась.

Вот чего не пойму, так это зачем люди дома в несколько этажей строят. Разве ж можно человека от земли-матушки отрывать? Сила природная в ней сокрыта, нам передается, когда ступаем. Оттого и здоровье прибавляется, и жить легче. А так — коли оторвешься от нее, так и себя потерять недолго — нельзя человеку законы богов нарушать, не положено.

Велимир велел нам с дороги умыться да переодеться, а после привел в небольшую комнату, усадил за стол, а сам на хозяйском месте устроился. За его спиной ярко пылал очаг — слышала, камином его в Ельнии прозывают. Ох, чудеса! Это ж ведь надо колдовское(разве ж в чародейском доме другое заведется?) пламя в плен посадить, в тесный каменный короб. Хоть выход к небу для дыма оставили и то хорошо.

— Нравится тебе здесь, Вёльма? — спросил Велимир.

— Нравится, — выдохнула я.

— Вёльма у нас из глухой деревни, с юга. Первый раз в Трайте, вот и удивляется.

— Ничего, привыкнет, — миролюбиво ответил Велимир. — И я сюда так же пришел.

Осьмуша неловко поерзал рядом со мной — так перепугался, что ни на шаг не отходил.

— Не бойся, перевертыш, странников тут нет.

Парень вовсе побледнел и громко сглотнул. Ладимир только усмехнулся, глядя на нас, а я его словом недобрым про себя одарила.

— Ладно, будет, — будто понял его Велимир. — Давайте лучше о делах поговорим.

— Расскажи сначала, для чего вызвал, — кивнул Ладимир.

— А ты будто не рад? Или, посох получать раздумал?

— Не раздумал.

— Вот и ладно. Хельга!

Спустя минуту дверь отворилась и в комнату вошла женщина средних лет. Простое льняное платье, покрытые синим платком волосы и строгое спокойное лицо. Она не спросила ни слова — только чуть приподняла голову, словно ожидая ответа.

— Прошу тебя, Хельга, накорми моих гостей и устрой получше на ночь.

Женщина кивнула и быстро вышла.

— Северянка, — перехватив мой взгляд, проговорил Велимир. — Уже пять лет мне служит. Слова лишнего от нее не дождешься, зато не спорит и в срок все выполняет.

— Ясно, — только и проговорила я.

Чародей чуть улыбнулся и посмотрел на племянника.

— А вызвал я тебя вот зачем. Слыхал же про гарнарское войско? Хан князю грамоту прислал с требованием дани.

— А разве Беларда должна гарнарцам платить? — вырвался у меня вопрос.

— Верно говоришь, Вёльма. Не должна. Мы ведь за свой долг тридцать лет назад рассчитались. Хану не деньги нужны, ему земли нашу подавай, а дань — только повод развязать войну.

— Страшное дело — война… — негромко проговорил Осьмуша.

Ему ли не знать? Зарецкое княжество уж сколько лет междуусобицы раздирали на части.

— Страшное, — кивнул Велимир. — Для того князь Мстислав и приказал чародеев собирать. Гарнарцы поклоняются своим духам, а их шаманы совершают кровавые обряды, чтоб силу воинам придать. Чтобы победить их, одного людского оружия мало будет. Глава нашего совета, Ростих Многоликий, велел со всей Беларды созывать тех, кто дар имеет. Армия наша сильна, а чародеев настоящих немного.

— И что, теперь всем подряд посохи давать будете? — в голосе Ладимира мне послышалось какое-то пренебрежение, будто обида.

— Не твоя то забота, Ладимир, — спокойно и вместе с тем твердо ответил его дядька. — А норов свой лучше припрятать до поры до времени. Ростих предсказал, будто войны не миновать, оттого и торопит сильно. По Беларде уже второй месяц гонцы его идут — ищут способных людей. Многие сами к нам пришли. Только вот, — Велимир на миг опустил глаза. — Испытание не каждый смог пройти.

— Испытание? — невольно переспросила я.

— Испытание, Вёльма. Дар еще доказать нужно. Ростих абы кого ни в Совет, ни в ученики не пускает, каждого испытывает. Впрочем, тебе, заклинательнице, проще будет.

— Почему же?

— У тебя свои наставники будут. Ростих с детьми ушедшей редко дела ведет.

— А мне как быть? — осмелился спросить Осьмуша.

— С тобой я сам разберусь, — улыбнулся Велимир. — Мало ли перевертышей видел!

Тем временем тихая и проворная Хельга быстро расставляла на столе блюда. Казалось, она даже не слышит того, о чем говорит Велимир. А, если и слышала, то виду не казала. У чародея служить — еще и не тому научишься.

— Спасибо, — тихо сказала я, когда передо мной появилась деревянная тарелка с чем-то вкусно пахнущим.

Хельга подняла на меня светло-голубые холодные глаза и чуть заметно кивнула. Закончив свою работу, она исчезла так же тихо и стремительно, как появилась.

Велимир взял со стола диковинный узкогорлый кувшин с птицами, искусно вырезанными на металлической поверхности. Подвинул свой кубок и налил туда вина — известного мне лишь по названию напитка.

— Ельнийское? — подмигнул ему Ладимир.

— Ельнийское. Из Тарса, с самых южных окраин. Купцы заезжие привезли в дар.

— Так уж и в дар?

Велимир отпил из кубка и поднял глаза к потолку:

— Не совсем.

Ладимир взял кувшин и наполнил свой кубок:

— Хочешь, диковинного напитка отведать, лисица? Небось в Растопше такого не пробовала.

Я не ответила — только молча подвинула к нему свой кубок.

— А ты, перевертыш?

— Не надо ему, — мрачно отрезала я, скосив глаза на Осьмушу. — Мал еще. А запьянеет? Что ж его, волоком в Дом Предсказаний тащить?

Парень сразу же покраснел и надулся. Даже отодвинулся от меня.

— Не слушай ее, Осьмуша, — засмеялся Ладимир.

— Ну вот сам потом рассол ему и подноси, — фыркнула я.

Велимир наблюдал за нами и посмеивался:

— Не даешь им спуску, а, Вёльма?

— Так разве им волю дать можно? — не смутилась в ответ. Нисколько чародей меня не пугал.

— Вот правильно. Хоть ты их в узде и удержишь! Меня-то, видно, не послушают, — снова засмеялся. — Вижу, лисицей тебя мой племянничек кличет?

Я гордо выпрямилась и метнула в сторону Ладимира резкий взгляд.

— Кличет. Потешается надо мной.

— А ты, стало быть, не лисица? — прищурился молодой ведун.

Я только развела руками:

— А разве ж похожа? Может, хвост или морду острую у меня увидел? С самого Подлесья прозвище это ношу!

— Разве ж станут добрые люди врать? — бесхитростно спросил Ладимир.

— Да…

— Будет-будет, — махнул рукой Велимир.

Даже Осьмуша едва не рассмеялся, глядя на нас. А, может, вино ельнийское, что он пил, в голову ударило?

— Вижу, не сладить с тобой, Вёльма, — Велимир. — Сразу видно, — он переглянулся с Ладимиром, — лисица огненная!

Все трое моих спутников разом рассмеялись, а я только густо покраснела и пожелала им скорейшей встречи со всей нечистью, которую только знаю.

— Ну, посмеялись и будет, — решительно поднялся с места Ладимир. — Идите спать. Завтра с восьмым ударом колокола к Дом Предсказаний пойдем.

До комнаты, где я спать должна, меня провожала Хельга. Молчаливая и строгая северянка без слов открыла передо мной дверь и впустила первой.

Я вошла, быстро осмотрелась и поблагодарила женщину.

Хельга снова промолчала и от свечи зажгла маленькую лучину на столе. Посмотрев на ее рукав, освещенный огнем, я заметила странные знаки, вышитые красными нитками.

— Если что-то будет нужно, зови, — ровно проговорила Хельга и собралась уходить.

— Погоди, — остановила я.

Северянка вопросительно выгнула брови.

— Что за знаки чудные на твоей одежде?

Хельга будто вздрогнула от нежданного вопроса. В глазах мелькнул какой-то испуг и тут же погас, не желая показываться чужому взору.

— Это руны северного народа, — кратко ответила она. — Они берегут меня от злых сил.

— Можно посмотреть? — осторожно спросила я.

Северянка молча протянула руку.

Коснувшись ткани свободного рукава, я расправила его на ладони и, склонившись, стала внимательно разглядывать необычные знаки. Хельга терпеливо ждала.

— Это знаки твоих богов?

— Да.

— И они хранят тебя на чужой земле?

Хельга убрала руку и поправила рукав.

— Боги хранят везде, если твердо веришь в них, — в каждом слове женщины слышался иноземный выговор. — Тихой ночи.

Сказав это, она ушла.

Я опустилась на кровать, подивившись ее необычной мягкости.

Хельга с севера. Она родилась в далеких, засыпанных снегом, землях, на берегу студеных синих вод, прозываемых морем. Она покинула свой край и прошла полмира, чтобы остаться в Беларде. Возможно, Хельга видела множество чудес и слышала сотни иноземных песен.

Вскочила я ни свет ни заря. Усталость, что в дороге накопилась, и та не сумела от меня сны тревожные отогнать.

То ли Хельга-северянка меня словами своим растревожила, то ли мысли дурные в голову закрались, то ли волновалась я слишком. Да только снова снились мне воды моря соленого, крики чаек над волнами и драккар с огромным парусом. На полотне его белом герб какой-то был. Какой — не припомню уж. И я у самого носа стою и гляжу вдаль, в бескрайнюю синюю гладь, что встречается с небом у края света, куда путь лежит…

Проснулась я, отерла лоб рукой, отводя прилипшие волосы в сторону. Ох, обереги меня Вела-вещунья! Разве ж можно один и тот же сон дважды видеть?

Быстренько встала, прошлась по прохладному полу, шлепая босыми пятками, умылась из кувшина. За окном, выходящим на тесный дворик, еще было темно. Утро только-только началось и не успело коснуться Трайты.

В углу, на скамье, лежало аккуратно сложенное льняное платье. Вчера Велимир приказал Хельге найти что-нибудь для меня и объяснил, будто не пристало девке в штанах мужских в Дом Предсказаний идти. Ему-то, чародею Совета, наверное, видней.

Уж и не припомню, когда в последний раз платье надевала. Отец с матерью не шибко на меня тратились, как в перестарки затесалась. Мол, все равно никто замуж не возьмет — зачем же попусту монеты переводить? Вот и носила я то, что от отца и старших братьев осталось. Другого и не надо было — по лесам бегать да по хозяйству хлопотать. Если и бывали у нас гости, так им сестер моих, красавиц, все показывали, а меня за печью и на дворе прятали — чтоб не опозорила.

Ткань мягко легла в руки — послушная, чуть прохладная, с запахом какой-то травы. Рукава, ворот и подол чистые — ни наших, ни иноземных знаков не вышито.

Приложив платье к себе, я вздохнула.

Будто и не было Вёльмы из Растопши, не рождалась она никогда, не жила, не радовалась и не плакала. Не вышила ей мать обережных знаков на платье, да и самой вышить не дала. Будто стерли боги всю мою жизнь прежнюю и дали чистый льняной холст, мол, расшей, как тебе хочется и что выберешь, то и будет.

Не я этот обычай ввела, не мне его и отменять. Повелось так, что по узорам на одежде в Беларде испокон веков положение и жизнь женщины читали. Для каждого случая свои знаки вышивали — девка ли, замужняя ли, есть ли дети, какого рода и каких кровей, каким богам поклоняется.

А у меня теперь нету ничего — ни рода, ни семьи, ни оберегов, ни прошлого. Одна только вера осталась, её не отнимешь.

Хельга почти угадала — платье разве что совсем немного больше было. Пояском подвязала и ничего. Косу сегодня туже обычно заплела, чтоб не растрепалась. Взглянуть бы на себя — жаль, чаши с водой нет.

Говорят, в Трайте обычай завели в стекла особые — зеркала смотреться. Будто видишь в них себя как живую. Только служители богов не слишком любят такие вещи. Говорят, опасны они для души человеческой.

«Тысяча огней будто тысяча звезд на небе. Тысячи глаза будто тысячи листьев на деревьях. Тысячи голосов будто пение птиц по утру. Тысячи путей в разные стороны ведут…» — так говорили сказители о Трайте.

Ох, зря столько сказок наслушалась! Может, не зря мать меня ругала, что к каждому певуну и сказочнику бегаю, да монеты кидаю. Наврали ведь с три короба.

Сами-то они хоть раз в Трайте бывали? Нету тут никаких дорожек, золотыми плитками мощеных. Грязь кругом, канавы с нечистотами, что со всего города в ров стекается. Улочки узкие, то тут то там нищие с протянутыми руками сидят. Благо, что верхом поехали, а то бы уделала я свой новенький наряд.

— Что, Вёльма, не таким тебе стольный город казался? — перехватил мой растерянный взгляд Ладимир.

— Не таким, — ответила, разглядывая обшарпанные стены каменных домов. Не только вода, выходит, точит их, еще время.

— Ты не пугайся, — утешил колдун. — Это мы пока по окраине едем. Чудеса дальше начнутся.

— А есть они, чудеса эти? — фыркнула я.

— Кто верит, для того и есть.

— Сам-то веришь?

Он на миг будто призадумался, свел брови и тут же расправил.

— Верю да не во все. Верю, к примеру, что лисица дикая может в городе прижиться.

Я не ответила. Станется с него как же!

— Осьмуша, ты чего так побелел?

Парень пожал плечами.

— Боязно мне, Вёльма.

— Вот те раз! Опять ему боязно. Сколько можно-то трястись?

— А коли чародеи убьют меня?

Послышался смешок Велимир.

— Да кому ж ты нужен, убивать тебя, — махнула рукой я.

Ехать в седле в платье оказалось очень неудобно. И как только знатные ельнийские девки в своих боковых седлах ездят? Не понимаю. Меня в такое усадить не смогли, теперь вот в обычном трясусь.

Велимир ехал первым, держа в руке витой, расписанный рунами, цвета темного дерева посох. На вершине его красовался темно-синий самоцвет. Зачем он — не ведаю. Только Ладимир шепнул, будто у всех чародеев посохи разные — каждому по силе.

Сам он ни дать ни взять чародей — весь в черном, глаза так колдовским огнем и сверкают, только посоха и недостает. Ну да ему с тем заботы не будет, от него силой так и веет. А вот я… ладно, будет тебе переживать, Вёльма.

Дорога тем временем вывела нас из тесных переулков на широкую шумную улицу. Ох и людей же здесь тьма-тьмущая! У нас в Растопше и на ярмарку столько не собиралось. Все снуют туда-сюда, бегают, спешат. Всадники на лошадях то и дело проносятся. А на первых этажах домов то лавки, то мастерские.

Растерялась я от такого зрелища. Мирку чуть придержала да зажмурилась. Уж не снится ли мне? Открыла глаза — не снится, ох, не снится…

— Вёльма, не отставай, — оглянулся на меня Ладимир. — Потеряешься, не найдем ведь.

Я отогнала от себя все страхи и двинулась вперед, стараясь меньше смотреть по сторонам и больше в спины Велимиру и его племяннику.

Вскоре мы миновали изрядный кусок шумной улицы и оказались на небольшой круглой площади. Земля здесь была вымощена темным гладким камнем — чудо невиданное, а посредине стояла чаша с водой, из которой выпрыгивали три стальные рыбины, извергающие воду.

— Что ж за диво такое? — выдохнула я, едва не скатываясь с неудобного седла.

— Это подарок ельнийского посла, которого наши чародеи вылечили, — ответил Велимир. — Монет с него не взяли, так он решил заморским дивом отплатить.

— Фонтан это, Вёльма, — кратко подытожил Ладимир.

А я все с открытым ртом и смотрела. Ни дать ни взять деревенская дура!

— Насмотришься еще, лисица. Приехали уж так поторопимся.

Я оторвала глаза от чудного фонтана, и тут чуть было полностью не свалилась с лошади.

Прям перед нами высился огромный резной терем. Несколько рядом ступеней вели на высокое крыльцо, где у широких, с железными скобами, дверей, стояли двое стражников с бердышами. Одеты они были не как княжьи люди, в красное. Доспехи их, плащи, сапоги — все черное лишь с алыми вставками на плечах, рукавах и воротах.

— Дом Предсказаний, — чуть улыбнулся Велимир. Гляди, Вёльма.

Я подняла глаза на крышу, выложенную черепицей, на искусно вырезанные узоры и рунные надписи на самом верху. Окна в том тереме — из цветных стеклышек выложены да зарешечены. И бревна ровные да гладкие, одно к одному.

Вокруг терема не было ни домов, ни лавок, ни сараев. Только ровный высокий частокол всю площадь окружает. И нет никого вокруг — ни песенников, ни шумных прохожих, ни торговцев. Никого. Лишь покой и тишина. Будто и не в Трайте мы, а где-то в глуши полевой.

— За забором этим что? — спросила у Велимира.

Он хитро улыбнулся.

— Рано тебе еще знать. Вот пройдешь испытание — после и увидишь.

— И города не слышно в этом кругу, — растерянно смотрела я по сторонам.

— Забыла что ли, где находишься? — усмехнулся Ладимир. — Чары кругом тут, Вёльма.

— С тобой забудешь, как же! — я одарила его ехидным взглядом.

— У вас, лисиц, память короткая…

— Будет, — урезонил Велимир. — После будете спорить. Спешивайтесь скорее и идем.

Я неловко соскользнула с седла, ступила на камень и хлопнула Мирку по загривку.

— А с лошадьми как быть?

— Не денутся никуда, — буркнул Вёлимир.

В ответ на недоумевающий взгляд кобылы я только плечами пожала. Мол, сама ничего не знаю.

Осьмуша стал белее мела. Испуганно озирался по сторонам, дрожал и чуть ли не плакал, как мне казалось. Остановился за моим плечом и никуда не отходил даже на шаг. Напугался, бедный, а еще перевертыш! Сказывали, оборотни смелые да бесстрашные, а этот… Чур с ним!

— Я иду первый, а вы за мной, — скомандовал Велимир. — И чтоб ни слова без разрешения.

Он крепко сжал в руке посох и, опираясь на него, быстро двинулся к Дому Предсказаний. На крыльце стражники не преграждали ему путь — только склонили головы и открыли тяжелые двери.

Полумрак поглотил меня, стоило лишь шагнуть за порог. Сладковатый дымок вился от лучин, висящих с обеих сторон коридора. Бревенчатые стены будто поблескивали, отражая загадочный синеватый свет. Каждый звук казался громом в непроницаемой тишине.

Велимир уверенно шел вперед. Его посох звучно ударялся о пол. Разве ж может так отзываться дерево? Я опустила глаза и сдавленно охнула. Под ногами гладкая, отражающая свет поверхность, будто слюдяная. Только темная с редкими белыми прожилками.

— Вёльма! — шикнул на меня Ладимир.

Я недовольно скрестила руки на груди и даже не ответила ему.

Что ж он? Думает, раз сам тут бывал, то и мне все не в диковинку будет?

Осьмуша шел позади и шумно дышал. Боится парень до дрожи, видать.

Впереди забрезжил свет намного ярче того, что освещал коридор. Выглянув из-за широкой спины Велимира, я увидела, что в тупике, у стены стоит стол, а за ним сидит седой старик с длинной бородой. Перед ним огромная книга, где он лениво водит белым пером. А рядом над столом висит огонек.

Без лучины, свечи и факела. Просто в воздухе. И ярко так пылает будто дневной свет.

— Светлого дня, уважаемый Лесьяр, — молвил Велимир.

Старик медленно оторвал глаза от своей книги.

— И тебе, колдун, и тебе.

Перо все еще скрипело, без ведома хозяина уклонившись от положенной строки.

— Как труды твои? — не обращая внимания на недовольный взгляд Лесьяра, продолжил Велимир.

Старик хитро усмехнулся и сощурился.

— Тебе ли не знать, что вчера новую песнь начал?

— И о чем же та песнь?

Лесьяр оторвался пером от книги и ткнул им в мою сторону, потом в ладимирову, после и до Осьмуши добрался.

— Об огне, что издали пришел, холоде, который уж бывал тут и страхе, что излечить надобно. Сам привел их — чего ж спросил?

Велимир отчего-то довольно улыбнулся:

— Обрадовал ты меня, Лесьяр, обрадовал.

— Коли так — мне, старику, добро.

— Еще больше порадуешь, если скажешь, где Ростих.

Лесьяр возвел глаза к потолку и резко взмахнул своим пером.

— Где ж ему быть-то? В Зале Совета сидит. Туда прямиком и иди.

— Укажешь ли путь?

Старик потряс бородой.

— Эх, надоели вы мне! Всем то путь укажи, то страницу прочти, а то и грядущее назови… Уйду на покой! Как есть — уйду!

Бросил он перо на стол, хлопнул в ладоши, махнул широким рукавом вправо и в стене, в коридоре без дверей и окон, вход появился.

— Мир тебе, Хранитель, — улыбнулся Велимир.

У самой двери я оглянулась и увидела, что Лесьяр снова за книгу свою взялся. Потом вдруг поднял глаза — черные-черные.

Стоило закрыть дверь, как она исчезла будто и не было. Вместо этого темно-синяя, расписанная золотыми узорами, стена.

Оглянулась я вокруг и подивилась. Терем-то не и велик был, а зал под стать платам княжеским. Весь синий с золотом, расписан вещими птицами и диковинными цветами. В противоположном конце стол стоит темного дерева, над ним огни горят. Точь-в-точь как у Лесьяра.

А во главе того стола, на высоком стуле сидит сам Ростих. Ближе подошла я и разглядела его. Лет средних, темноволосый с проседью, глаз карий да цепкий, на руках перстни. Рядом посох стоит, а в нем алый самоцвет пылает.

— Рад тебе, Велимир, — спокойно произнес он, — поглаживая коротко стриженную бородку. — Вижу, ты с гостинцами?

Смерил нас взглядом будто ледяной водой из ушата окатил.

Велимир чуть склонил голову.

— Представить хочу моего племянник и тех, что с ним прибыли.

Ростих лишь мельком глянул на Ладимира.

— Его знаю. А эти, — он помедлил, — огонь и страх, как и предсказывал Лесьяр. За парнем будто два образа вижу, а девка…

— Дозволь мне… — хотел ответить Велимир, но Ростих один жестом его оборвал и указал на меня пальцем.

— Кто ты, дитя ушедшей?

Я нерешительно вышла из-за спины Велимира и остановилась, касаясь рукой гладкой поверхности стола.

— Заклинательница, а звать меня Вёльмой.

Ростих с интересом всмотрелся и чуть подался вперед.

— Теперь вижу силу твою. Зачем пришла? Учиться надумала или любопытно стало?

— Какое ж любопытство? — удивилась я. — Разве ж с таким вещами играют? Чародейкой хочу стать, дар свой обрести.

Сказала и краской залилась. Назад отступила.

Ростих даже не усмехнулся.

— Ну коли испытание пройдешь, так и решим. А ты, парень, — указал на Осьмушу. — Что перевертышу здесь надобно?

— От дара избавиться хочу. Не буду ушедшей служить.

Ростих только головой покачал.

— Думаешь, темный дар такое горе? Избавить мы тебя всегда успеем, а вот научить — на то годы нужны.

Глава Совета склонил голову вниз, будто задумался, а потом резко вскинул:

— Не стану я волка в тебе губить. Хочешь, оставайся и проходи испытание, а нет — иди, пока странника не встретишь.

Осьмуша вмиг побледнел и растерянно заозирался.

— Как же так? — проговорил негромко. — Не могу я уйти…

— Не можешь, так не уходи. В нашем Доме и тебе место найдется, двуликий. Раз уж связываться с одним отродьем ушедшей, — взгляд в мою сторону, — так там и до второго недалеко.

Ростих махнул рукой и стало ясно, что разговор завершен.

— А как же мне быть? — выступил вперед Ладимир. — Детям ушедшей ты назвал испытание, а что мне?

Глава Совета чуть приподнял брови.

— Сила в тебе есть, давно знаю. Потому и не приказываю. Раз хочешь, придешь. Не хочешь — не неволю.

Взглянула я еще раз на Ростиха Многоликого и будто не по себе мне стало. Не зналась раньше с чародеями, не слушала речей их, не видела чудес и Дома Предсказаний. Теперь вот будто зря пришла.

Князь он что ли? Индюк надутый да и только. Такие вон у тетки моей в Растопше стаями ходят. И Ростих этот — индюк вылитый. Разве что перьев не хватает.

Разве ж можно себя так вести с людьми чужими? Мы к нему, значит, на поклон, а он нос воротит. Ох, не ладно это! Как боги такого только до власти и допустили?

Шла я так, голову опустив, в думы свои укрывшись. А как глаза от пола оторвала — в стену и уперлась. Вещая дева-птица осклабилась в жадном прищуре будто завидев добычу. Как живая, а сама золотым вылита. Или вправду жива? Нет, кажется…

— Велимир, как выйдем-то? — голос мой дрогнул, и всем ясно стало, что испугалась.

— Выйдем, лисица, выйдем, — ответил вместо дядьки своего Ладимир и как ненароком обнял меня за плечо.

Я лишь покосилась недоверчиво.

Велимир тем временем к самой стене подошел, ладонью цветка золотого коснулся, шепнул что-то. Сверкнул в посохе робкий огонек, а в воздухе будто дымка вокруг него повисла. Скрипнул засов, которого не было здесь никогда, и, рассеявшись туманом синим, стена расступилась.

— Чур меня… — прошептал Осьмуша за моей спиной.

У самой меня ноги чуть подкосились да Ладимир упасть не дал.

Вышли мы в коридор к Лесьяру. Чудно! Вроде ж с другой стороны шли, а все подле него оказались.

— Ну что, писать мне далее? — поднял голову старик.

— Пиши-пиши, — едко ответил Ладимир. — Ты про нас еще много напишешь.

Глаза Лесьяра снова потемнели и будто стали незрячими.

— О холоде ночном отдельная песнь станет.

Ладимир чуть заметно улыбнулся.

— Да только одна, — оборвал улыбку Лесьяр.

Глаза молодого колдуна вмиг стали неподвижными, как застыли. Может, старик что страшное сказал? Да только я ж не знаю, не пойму.

— Идемте, — приказал Велимир.

Племянник неохотно послушался его. Казалось, несказанное так и застыло на губах его.

— А кто такой Лесьяр? — крепко держа за поводье Мирку, я шла рядом с Велимиром. Осьмуша плелся позади, а Ладимир ни слова не проронил как вышли из Дома Предсказаний.

— Лесьяр — вещун. Уже много лет как его Хранителем поставили.

— А что за книга у него такая? — не унималась я.

— Хранитель должен летопись вести. Все, что видит, знает, помнит.

— Он записывает собственные предсказания?

Велимир кивнул.

— Ему хватит лишь взгляда, чтоб навечно знать о человеке. Потому он никогда и не покидает Дома Предсказаний.

Опустила глаза на настил из досок, по которому мы шли.

— Жаль его, — проговорила.

— Отчего же жаль? — не на шутку удивился Велимир.

— С ума можно сойти ежели про каждого встречного знать.

— Не за что его жалеть, — донесся голос Ладимир. Я оглянулась. — Великий дар — великая ответственность.

— Что же тут великого? Это мучение — света белого не видеть.

Я остановилась и подождала, пока колдун поравняется со мной.

— Это большая удача, Вёльма. Владеть такой силой, значит, иметь власть.

— Власть, которая тебя же губит? — повысила голос я.

Ладимир остановился, долгим взглядом посмотрел на меня.

— Власть видеть дальше, чем остальные, — тихо проговорил он. — Власть знать.

— Зачем?

Он усмехнулся:

— Тебе разве понять? Ты вон и себя-то не знаешь…

Я только открыла рот, чтоб ответить да не успела. Чья-то ловкая рука сорвала с моего пояса кошелек.

Я вскрикнула, резко обернулась. Мальчишка-оборванец, расталкивая толпу, бежал прочь.

— Стой, паршивец!

Со всех ног я бросилась за ним.

Народу было немерено. Я, как могла, бежала вслед за мальчишкой-вором. Его светлая макушка мелькала меж пестрых нарядов горожан.

— Етить твою налево! — заорал мужик в красной рубахе, из рук которого я выбила корзину. — Ах ты ж, темное отродье! Да чтоб тебе…

Что бы мне, я уже не слышала.

— Караул! Убивают!

Баба в желтом сарафане схватилась за сердце и повалилась на свою товарку. Я оттолкнула ту с дороги и за моей спиной заголосили уже обе.

— Стой, упырь тебя за ногу! — кричала я.

— Вёльма! Вёльма, остановись! — голос Ладимира звучал откуда-то издали.

Я не слушала.

— Простился я с своей зазнобой… Ах ты, злыдня поганая!

Лихо поскользнувшись на тарелке, куда уличный гусляр собирал свой заработок, я едва не свалилась с ног. Монеты раскатились в стороны. двое нищих сцепились меж собой, стараясь собрать как можно больше.

Тем временем мальчишка свернул в грязный темный переулок.

Догнать его два счета не составило бы мне труда, коль не платье. И как только бабы ходят в них? Ни побежать, ни прыгнуть. Так и мешается под ногами.

Босой воришка подскочил, ойкнул, поранив ногу об острый камень. Я прибавила ходу и вмиг оказалась возле него. Но гаденыш успел ускользнуть.

Костеря на все лады его родню до седьмого колена, я рванулась вперед. Мальцу было наплевать на рану и бежал он чуть не ли резвее прежнего.

Впереди забрезжил свет и выход же из переулка. На меня стала наваливаться усталость. В груди жгло от быстрого бега, а ноги каким только чудом и несли.

— Стой! Стой, не трону! — прокричала я.

Малец оглянулся, нагло зыркнул, показал мне кукиш и был таков.

— Упырь тебя за ногу! — рыкнула я в ответ.

Попробовала бежать быстрее, да тут ноги меня и подвели. С воплем я повалилась на размокшую от сточных вод доску, а мальчишка исчез в следующем переулке.

Оторвав глаза от земли, я пронзительно закричала и закрыла голову руками. Ларьян-батюшка, не губи!

Вороной жеребец взвился на дыбы. Подковы его грозно сверкали прямо надо мной.

Миг показался вечностью…

Чей-то голос выкрикивал незнакомое слово, заставляя коня подчиниться. Кто-то подхватил меня и поднял на ноги, оттащил в сторону.

Наконец конь опустился и, сердито потряхивая гривой, шагнул назад. Склонил голову, будто прося у меня прощения, захрапел.

— Тебе что ль свет не мил, сукина дочь? — закричал седой стражник в красном плаще княжьей дружины. — Откуда взялась только, немочь окаянная!

— Не сердись, отец, упала она, — мирно проговорил Ладимир, чьи руки все еще лежали на моих плечах.

— Нашла, где падать. Взять ее!

Не успела и слова молвить, как двое дюжих дружинников схватили меня под руки и оттеснили Ладимира.

Хотела что-то сказать, да от испуга и голос пропал. Стою и дрожу как осиновый лист.

— Посидит в темнице, одумается, — рявкнул дружинник.

— Отпусти девку, воевода Бурислав, — с легким поклоном произнес Велимир. Уж не знаю, гнался ли он за мной по улицам, или следом верхом ехал, да только уж больно чинно вышел, на посох свой опираясь.

— Мир тебе, чародей. Да только девка на пути скельдианского посольства встала. Уж не темный ли замысел?

Сказано — страх дело последнее. Коли встанет перед тобой, так уж ничто ему не помеха. Он и глаза застит, и слух закрывает, и ум будто крадет. Испугалась я и не увидела, кто на том коне вороном сидит.

Первым он ехал, рядом с Буриславом и дружинниками того. Следом еще четверо — все скельдианы, от самого северного моря прибыли. Одеты не по-нашему, чудно. Кольчуги на них сверкающие, поверх плащи, мехом отороченные. Волосы светлые, будто серебром отливают. У иных в косу сплетены.

Не отводя взгляд, он на меня смотрел. Без усмешки, без жалости, как и не видел. Глаза его серые будто небо осенью, а волосы будто пепел с серебром. И не было на лице ни зла, ни обиды — ничего. Даже брови не свел. Вроде и не из-за меня он чуть с коня не свалился.

— Да какое там, — с улыбкой ответил Велимир. — Племянница моя. Впервые в городе оказалась. Испугалась девка, вот и угодила под копыта. Разве она знает, где скельдиана конь, а где наш, белардский.

Бурислав с недоверием посмотрел на меня.

— А не врешь ли?

Велимир крепче сжал свой посох, по вершине которого быстрая искра пробежала.

— Что ж, воевода, слову княжеского чародея не поверишь?

Бурислав нерешительно взглянул на тех, что меня крепко держали. А после повернулся к молодому парнишке. Тот по другую руку от сероглазого скельдиана держался.

Парнишка проговорил что-то на незнакомом языке. Скельдиан на миг оторвал от меня взгляд и резко бросил ответ.

— Посланец велит отпустить ее, — передал Буриславу толмач.

Воевода сделал знак дружинникам и меня отпустили.

— Бери свою племянницу, чародей, да больше не пускай одну гулять.

— Свет тебе, Бурислав, — едва заметно кивнул Велимир.

Я же все никак не могла глаз от скельдиана отвести. Вот он — настоящий северный воин. Прибыл он от края земли и видел столько чудес, сколько мне за всю жизнь не узнать. И сам он чудо особое и будто прикована я к нему, двинуться не могу.

— Вёльма, идем, — Ладимир оттащил меня в сторону, освобождая посланцу путь.

Тот глянул, как я нехотя повинуюсь и в лице его что-то дрогнуло. Твердой рукой сжав поводье коня, скельдиан позволил тому сделать пару шагов, снова придержал, равняясь с нами.

Взглянул на меня еще раз и проговорил:

— Сольвейг.

И след его простыл…

— Так кто это был-то?

В тишине и покое велимирова дома ко мне быстро вернулись и дар речи, и прежнее любопытство.

— Посланец Скельдиании со свитой, — Ладимир сидел напротив и медленно потягивал вино из кубка. — Разве не разглядела, Вёльма?

— Сам бы попробовал разглядеть, когда над тобой конь на дыбы встает! Так ведь и к ушедшей отправиться недолго.

— То-то смотрю, ты к родне своей торопилась, — не удержался от усмешки колдун. — Прямо пятки сверкали.

Я насупилась и хмуро проговорила:

— Последние деньги у меня украли, потому и торопилась.

— Много было денег? — задумчиво спросил Велимир.

— Семь серебрушек, — мрачно отозвалась я. — Больше нет ни медяка.

— Не печалься, деньги тебе не понадобятся. В Доме Предсказаний у наставников своих все получишь.

— А кто они, наставники эти?

— Завтра увидишь, — Велимир поставил кубок на стол и поднялся. — Спать пойду, намаялся с вами. Сами-то до петухов не сидите.

Чародей поднялся и вышел, негромко прикрыв за собой дверь. У очага осталась я да Ладимир. Осьмуша давно спал, натерпевшись страху за день.

— Ох, неймется же тебе, лисица, — улыбнулся Ладимир. — Второй день в Трайте, а такое учинила.

Отпив сладкого вина, я лишь укоризненно на него посмотрела:

— А чего тебе не так? Взял бы да и отдал меня стражникам. Авось одумалась бы и больше ничего б не учиняла.

— Хотел я, хотел, — развел руками колдун. — Да только жаль. Вдруг бы не вернули?

— И жалел бы?

— Так где ж мне потом такую найти?

От взгляда его меня будто жаром обдало. Точь-в-точь как скельдианский посланец смотрит. Только тот с холодом, с чужим северным небом в глазах. А Ладимир будто родной. Протяни руку, дотронься и тепло станет.

Чуя, что снова его чарам поддаюсь, встала я.

— И мне спать пора.

— Останься что ли? — в голосе будто мольба звучала.

— Незачем.

Хельга разгладила простынь, поправила подушку, а потом взяла мое сегодняшнее платье и разочарованно на него посмотрела.

— Постирать возьму. Завтра новое принесу с утра.

— Спасибо, Хельга, — робко вырвалось у меня.

Северянка с удивлением подняла глаза.

— Мне оно очень пригодилось, — продолжила я и покраснела.

— Я рада. Тихой ночи.

— Хельга, стой?

Северянка развернулась.

— Что-то еще, Вёльма?

Я неловко переступила с ноги на ногу, готовясь задать вопрос.

— Вчера ты говорила мне о северных богах. Они для всех тамошних народов одни?

Лицо женщины немного смягчилось, как случалось всегда, стоило лишь спросить о ее родине.

— На севере не так много народов, как здесь. Люди там видят долгую ночь и небесное сияние. Это боги посылают их, чтобы утешить своих детей. За то, что жизнь там трудна и опасна. Разве можем мы верить в разных богов, если видим одно и то же?

Как просто и как ладно она сказала! Будто все сомнения разом разрешила.

— И из какого же ты народа? — опять спросила я.

— Из скельдиан, потомков великого бога-воина Арста. Почему ты снова спрашиваешь меня о севере?

— Меня влечет этот край, хоть я ничего о нем и не знаю, — честно ответила я.

Хельга едва ли заметно улыбнулась.

— Если богам будет угодно, ты увидишь север. Мне пора.

— Погоди еще немного.

Хельга на этот раз удивленно вскинула брови.

— Сегодня я слышала чужеземное слово. Скельдианское.

Северянка выжидающе кивнула.

— «Сольвейг», — стараясь ничего не спутать, повторила я. — Что оно значит?

— Сольвейг — солнечный свет, — ответила Хельга и с поклоном ушла.

Оставшись одна, я подошла к окну и выглянула во двор, освещенный всполохами факельного огня.

Скельдиан назвал меня солнечным лучом — «сольвейг». Так странно… В Беларде все лисицей кличут, а чужеземец назвал солнцем.

Ну и дела, Вёльма! По-белардски еще и читать не умеешь, а уже скельдианское слово узнала. И это за два дня в Трайте. Скорей бы еще синяки прошли, что сегодня, падая, набила.

Сказано — лучи дня нового темноту старого рассеивают. Сколько бы ни было печалей и горестей вчера, сегодня они уж не властны. Утро падает белым пером с птахиного крыла, рассыпается серебристыми каплями росы и все былое губит. Что вчера было уж не так ярко, а что сегодня еще неизвестно.

Встала я с утра — Хельга разбудила. Принесла мне платье новое. Опять без единого вышитого знака. Помогла косу заплести и будто походя заметила, что никогда не понимала белардского обычая женщине косы носить. Я промолчала и решилась после спросить ее про северянок, что им положено.

А потом Велимир в Дом Предсказаний меня отвел.

— А Ладимир и Осьмуша как же? — спросила было я, не видя своих спутников.

— О них не тревожься, Вёльма. Теперь дорожки у вас разные, — ответил чародей и больше слова не сказал.

Шумная Трайта уже не такой чужой мне показалась. Знакомые переулки, звуки, запахи. Сказано, второй раз по одной дороге еду. Мне и раньше случалось путь быстро запоминать. В лесу-то, средь природы, оно и легче казалось. Там ведь каждое дерево, каждый кусток — все разные. Для человека знающего там завсегда проще будет. В городе же куда ни глянь — будто каменные глыбы высятся и одна ну другую похожи. Как народ здесь все знает, диву даюсь.

Увидела я снова терем резной да диво, фонтаном названное. Боязно стало. Не знаю ведь, что за наставник меня ждет, каким он будет, что про меня скажет. Может статься, погонит взашей, мол, не нужна ты тут, девка дурная.

Велимир не спешивался.

— Пора мне, Вёльма.

— А я как же? — растерянно руками развела.

— Стой и жди.

Оглянуться я не успела, как он исчез. Вроде вот, только что рядом стоял, а потом — глядь! — и нет!

Густая тишина, нависшая надо мной, показалась зловещей. Чую, стоит на миг замешкаться и потянутся ко мне черные злые тени, ухватят и утянут за Изнанку…

Ох, чур тебя, Вёльма! Такое подумаешь, что хоть свинье на голову надевай.

— Мяу… — тихо и жалобно протянул кошачий голос.

Я быстро оглянулась.

На бортике фонтана сидел крупный упитанный полосатый кот. Хитрющие зеленые глаза в упор смотрели на меня.

Откуда только взялся, усатый? Не было ведь мигом раньше.

Кот мяукнул еще раз и прищурился. Махнул мне хвостом, будто подзывая к себе.

— Ну что ты, дружок? Сам потерялся или меня искал?

Кот довольно заурчал, когда почесала ему шею, потерся мордой о мою ладонь и спрыгнул на землю.

— Куда ты?

Кот мурлыкнул и, размахивая пушистым хвостом, вольготно зашагал к Дому Предсказаний.

— Мя? — прозвучало удивленно и вопросительно.

Кот оглянулся и недовольно на меня взглянул.

— Мне за тобой идти, дружок?

— Уууу… — проурчал кот.

Я последовала за пушистым проводником.

Кот остановился возле первой ступени, ведущей на крыльцо, убедился, что я иду следом, и нырнул куда-то вниз.

— Стой! — бросилась я следом.

— Мяв! — донеслось из-под крыльца.

Я отодвинула широкую доску и увидела спокойно сидящего кота. Зеленые глаза жутковато поблескивали в темноте.

— Ждешь меня?

— Ууу.

— Разве ж можно под крыльцо Дома Предсказаний лезть?

Кот встал, недовольно встряхнулся и лениво зашагал куда-то в темноту.

Я огляделась по сторонам — никого. Эх, была не была! Прости, Вела-вещунья, что нарушаю заветы твои и вот так вот в дом твоих детей лезу.

Проем, получившийся на месте отодвинутой доски, оказался достаточным, чтобы я в него пролезла. Стоило только оказаться под крыльцом, как доска стала на место крепко-накрепко.

— Ну дела… — прошептала я.

Захотела было выпрямиться, но ударилась головой и снова присела.

— Уууу, — глаза кота посверкивали из темноты.

— Ну что, завел меня, злыдень? Давай, куда дальше?

Мой проводник моргнул и развернулся куда-то в темноту.

— Ох, ты ж, — прошептала и двинулась вслед за котом.

Тот прошел вперед, а я, пригибаясь, едва не свалилась кубарем. Ровный пол заканчивался ступенями, которые кот благополучно увидел.

— Предупредил бы хоть! — посетовала ему.

— Мя, — невинно ответил он.

Толстая нить паутины, свисающая сверху, защекотала нос. Я оглушительно чихнула. Проводник неодобрительно покосился на меня.

Надо же! Коты и те тебе указывают, Вёльма!

Наощупь, опираясь руками на стены, я прошла по узкому коридору. Впереди горел тусклый свет лучины.

— Куда мы идем?

Кот не ответил. Лишь деловито махнул хвостом.

Куда мы вышли, непонятно. Тень, подкрадывающаяся со всех сторон, скрывала истинные размеры комнаты. Смотрела я по сторонам и гадала — то ли зал передо мной, то ли тесный куток. Только лучинка малая, свисавшая с потолка, и освещала крохотное пространство.

— Ишь ты, куда завел, — погрозила я пальцем коту, ласково трущемуся у ног. — Дальше-то что?

Плут поднял на меня нахальные зеленые глазища, невнятно муркнул, а после вбежал в освещенный круг и пропал.

Я вскрикнула и замерла, прижав руки к груди. Что будет-то теперь? Поймают меня чародеи, так не сдобровать. Как есть прогонят.

Огляделась по сторонам — куда идти не ведая. Сказано, не верь кошкам! Они лестью лживой, да мягкостью притворной так и норовят заманить да обвести вокруг пальца. Того и гляди, обставят в два счета. Хитры кошки да не те, что о четырех ногах. Те, что меня сюда заманили, хитрее станут.

Обошла я освещенный лучиной круг, мысленно прося у богов да предков помощи, а после на пол села. Отчего-то не страшно было совсем. Подожду — авось чего и сбудется.

Недолго длилось ожидание мое.

Послышалось легкое жужжание. Будто веретено.

Оглянулась — а за спиной пряха сидит. Строгое, еще молодое лицо, раньше времени поседевшие волосы, сплетенные в тугую косу. На плечах серый платок в тон платья, расшитого рунными знаками.

— Чего сидишь? — скомандовала она. — Давай, помогай мне.

Я встала и легонько поклонилась.

— Скажи чего делать, матушка, сразу помогу.

— Какая я тебе матушка? — крикнула она. — Не хватало еще родниться с тобой! Или, думаешь, я так стара, что в матери гожусь?

От ее взгляда да голоса я прямо оробела на миг. После собралась, выпрямилась, подбородок вздернула.

— Прости, девица, не признала. Свет тут слаб, не разглядеть.

Женщина недовольно кивнула.

— Садись, прясть будем.

Стыдно сказать, но я, девка на выданье, прясть отроду не умела. Не приучена была к рукоделию. Сколько мать со мной не билась, так и не смогла обучить. «Руки у тебя из зада растут, Вёлька», — бывало говорила в сердцах. А я что, виновата разве? Не дали боги таких умений. И по сей день разве что рубашку заштопать могу.

— Так на чем же прясть? Веретено-то одно и то у тебя, — попыталась выкрутиться я.

Женщина махнула рукой.

— Будет тебе веретено. Садись!

Вмиг передо мной второе веретено очутилось. Ох, влипла же ты, Вёльма!

Медленно опустилась на скамью и несмело коснулась рукою кудели. Знатная из нее пряжа бы вышла коли б умела мастерица была.

— Чего прясть-то?

Женщина сердито на меня взглянула.

— Чего-чего, судьбу твою спрядем. Потом посмотрим, какова выйдет.

Я отбросила веретено в сторону.

— Не мое то дело — судьбы прясть.

— Не хочешь судьбу, так пряжу хоть сделай. Или опять не твое?

Я уперла руки в бока.

— Не для того я сюда пришла да по подземельям ползала будто крыса какая, чтоб пряжу тянуть. Разве ж чародеям прях не хватает?

Женщина бросила веретено и поглядела на меня в упор. Тут я заметила, что глаза ее так же черны, как у Лесьяра. Сказывал Велимир, такими они делаются, если чародей волшбу творит.

— И кто ж ты будешь, коль не пряха? — насмешливо спросила она.

— Заклинательница я. Учиться пришла, а меня к веретену сажают.

Женщина громко рассмеялась, хлопнула в ладоши. Веретено, лучина, темнота вмиг исчезли. Очутились мы в светлой комнате, обставленной темного дерева мебелью, с окошками, выложенными цветными стеклами.

— Ну, знать, наша будешь, — уже ласковее проговорила чародейка. — Меня Варварой звать. А ты вроде Вёльма?

Я кивнула.

— Ох, знатно же я тебя поводила, — певуче проговорила Варвара. — Василёк вон помог малость.

Позади нее, на лавке у стены, сидел тот самый кот. Довольно облизываясь, он глядел на меня бесстыжими глазищами и жмурился.

— Ах ты, шерсти клок! — вырвалось у меня.

— Ну, будет, — урезонила Варвара. — Василёк у нас помощник верный. Коль подружитесь не раз тебе службу сослужит.

Взглянула на меня и добавила:

— А ты молодец, не оробела. Другая б на твоем месте в слезы да крик кинулась.

— Чего попусту реветь? Слезами горю не поможешь.

— И то верно, Вёльма, и то верно. Ладно, пора тебя с другими познакомить.

Она обернулась лицом в пустую комнату и, приложив руки ко рту, прокричала.

— Эй, други, будет вам прятаться! Всеслав, Тишка!

И тут — я чуть было не вскрикнула — явились предо мной двое. Один старик совсем, а второй едва ли мой ровесник.

Старший строгий такой, суровый. Светлое корзно на плечах мехом оторочено, а на рукавах рубахи красная вышивка обережными знаками. Борода у него густая да брови кустистые. А глаза, глаза ясные и светлые — мудрость в них так и светится.

— Кого ты привела нам, Варвара? — спросил он, нахмурившись. — Неужто настоящую заклинательницу нашла?

— А ты глянь внимательней, Всеслав. Тебе-то верней судить.

— Чего глядеть-то? — звонко хохотнул Тишка. — На лбу ведь написано, что со зверьем говорит. Да и сама лиса лисой, вот и признают ее.

Яркий шутовской наряд паренька и огромные конопушки, как ни странно, были ему к лицу. Будто и нельзя его другим представить.

Одним прыжком он оказался возле меня и широко улыбнулся.

— Лисица-лисица, скажи, где гуляла? — пропел он. — Про что ты слыхала, чего ты видала?

Стал медленно обходить вокруг меня и бормотать по нос:

На последнем слове я резко подняла лицо и взглянула ему в глаза. Тишка широко улыбнулся, рассмеялся и кубарем укатился под ноги Всеславу.

— Не обижайся на Тишку, Вёльма, — примирительно проговорил старик. — Он у нас парень безобидный. Зла никому нарочно не сделает. А что людей насквозь видит, так то правда. Князь его очень любит, позволяет к нам ходить, когда вздумается.

Я покосилась на шута, который сидел, широко расставив ноги, и улыбался в ответ.

— Не держу зла, — сказал ему.

Тишка захлопал в ладоши.

— Мы с лисицей будем дружить. Да, лисица?

— Да, — ответила я.

— Тишка многому лисицу научит. Читать и писать, и как князя нашего за морем зовут.

Я невольно покраснела, оттого, что не умею читать. Шуту удалось так просто это разгадать.

— Будет тебе, плут, — шикнула на него Варвара. — Идем лучше чаю выпьем. А Всеслав с нашей гостье поговорит.

— Чай-чай-чай…С пряником заморским чай! — запел шут, вприпрыжку следуя за чародейкой.

Остались мы с Всеславом одни. Села я на лавку по другую сторону стола от него.

— Вижу, в диковинку тебе все? — спросил он, прочитав на моем лице.

— Еще в какую диковинку.

— А ты мне еще диковиннее, девица. Сколько лет я прожил, ни одного заклинателя твоей силы не видал.

— Варвара разве не такова?

— Варвара помощница моя, — ответил Всеслав. — Стар я уж, сам не справляюсь. Дар ведь вечен, а тело смертно. Вот Варварушка и выполняет, что скажу.

— А Тишка кто же?

— Тишка князя любимец да и наш тоже. Он только с виду таков, а на самом деле умнее любого станет. Увидит человека и сразу скажет про него. Нравится ему с нами — со мной и Варварой.

Я взглянула на его белый витой посох. Темно-зеленый самоцвет в навершии слабо сверкнул.

— Нравится? — подмигнул Всеслав.

Я сглотнула.

— Очень…

— Коли испытание пройдешь да силу докажешь, учиться у меня станешь. Как умру, тебе его передам.

— Да что же… — начала было я. Негоже вот так ушедшую звать.

— Не перебивай, — властно произнес Всеслав. — Стар я уж. Силу передать кому-то должен. Варвара и Тишка не годятся. Не ему же, — он кивнул в сторону спящего кота. Тот приоткрыл один глаз. — А в тебе дар есть, ты принять сможешь.

— Неужто лишь я? — растерянно проговорила.

— Об том рано вести речь. После испытания только в Дом Предсказаний войдешь. А пока Тишка тебя грамоте поучит. Угадал, паршивец, что неграмотная.

Я снова покраснела как вареный рак.

— Будет. Учись скрывать такие вещи, — строго заметил Всеслав. — Чародейка собой владеть обязана. Я и сам читать не умел, пока на это место не уселся.

— А что же будет, если испытание не пройду?

— Если не пройдешь, то посох получить уж никогда не сможешь. Разве что помощницей при мне останешься. Как Варвара. Она-то свое не прошла.

— Как же это? — взволновалась я.

— А вот так. Сил не хватило. Оттого и седая раньше срока. Заклинательницей стать хотела да не смогла. Дар слабым оказался. Твой сильнее — я вижу.

— И как же это видно?

— После научишься, — махнул рукой Всеслав.

Он чинно поднялся со своего стула, оперся на посох и тяжко вздохнул. Так делают старики, которым тяжело ходить.

— Пора мне идти. А ты Варвару с Тишкой дождись.

И вышел.

Я осталась наедине с Васильком — наглым перекормленным котом. Тот открыл глаза, медленно потянулся, расправляя когти, спрыгнул на пол и направился ко мне.

— Ну что, дружок? — спросила у него. — Завел ты меня.

Кот зажмурился и лапой дотянулся до моего колена, показывая, что хочет на руки.

— Иди уж, — улыбнулась я, хлопнув себя по бедрам. — От тебя не отвяжешься.

Василёк муркнул и свернулся огромным пушистым комком на коленях.

Тишка весело гикнул и запрыгнул на стул, на котором совсем недавно восседал Всеслав.

— Лисица-лисица, зачем солнце светит?

Я на миг растерялась.

— Почем же мне знать? Светит, знать, нужно.

Шут покатился со смеху.

— Варвара, гляди-ка, она этой присказки не знает.

— Так она и не шут, — ответила седая чародейка. — Будет тебе куражиться. Учил бы лучше девку.

— А что ж как учить, так я? — возмутился шут, важно складывая руки на груди. — Как работать, так Тишка то, Тишка это?

— Ой ли? Работничек! Станется с тебя, как же? — протянула Варвара. — Занимайся уж делом, а я по своим пойду.

— Куда ты? — быстро обернулась я. Остаться наедине со странным безумным шутом было боязно.

— Всеславу помогать. К нему люди часто приходят, он без меня никак. Слушайся Тишку, он хоть и шут да грамотен.

Сказала и ушла.

Остались мы с Тишкой. Шут сидел напротив, раскачиваясь взад-вперед, по-дурацки улыбаясь.

— Ну так что, лисица? Знаешь, зачем солнце светит?

— Меня Вёльмой зовут.

Он кивнул.

— Знаешь, Вёльма, зачем солнце светит?

— А ты мне расскажи.

Шут важно надулся, а потом выдал:

— Да чтоб мужику не повадно красть было, — и расхохотался.

Я, совершенно пораженная, так и застыла с открытым ртом.

Тишка вдруг перестал хохотать и сделал строгое лицо. Положил руки на стол — точь-в-точь как Всеслав и спокойно проговорил.

— Ну, что ж, Вёльма, будет веселиться. Раз читать не умеешь — научу.

— С чего ж ты решил, что не умею?

— Так понятно же! Девка ты темная, неграмотная, из глухих окраин пришла. Разве тамошние учатся?

— А тебя ж кто научил? Сам-то откуда?

Тишка возвел глаза к потолку.

— Я из края поднебесного, где цветут алые цветы, бегут молочные реки и веют сладко-пряные ветра. Птаха чудная пером золотым покрытая принесла меня на крыльях своих князю служить.

— Шут, — хмыкнула я.

— И не спорю! — хохотнул Тишка.

Он полез куда-то под стол, открыл ящик и достал перья и бумагу:

— Буквы-то хоть раз видала за жизнь свою?

— Видала, — обиделась я. — Не совсем темная ж.

— А руны знаешь?

— Не знаю.

Шут схватился за голову и стал качаться из стороны в сторону:

— Ой, горе мне, окаянному! За что ж такое лишечко послали боги? Неграмотное, на лисицу похожее, да еще и норовистое.

Потом вдруг выпрямился и взялся за перо:

— Сейчас знаки писать буду — их буквами называют, потом тебе показывать. Бери стул, ко мне садись. Повторять после будешь.

Я нехотя встала и перешла к шуту. Тот шумно подвинулся и, гордо взглянув на меня, принялся выводить на плотном желтоватом листе неведомые мне символы.

Уж не знаю, сколько времени минуло да только голова у меня стала будто чумная. Знаки и черточки перед глазами сливались, мысли путались.

Тишка знай себе потешался и присказки свои вспоминал. А я-то разве ж виновата? Не знала век грамоты и лучше б не узнала вовсе! Вон она сложная-то какая. И что это людям не сиделось спокойно, зачем они читать и писать придумали? Будто бы сами ничего запомнить не могли.

Это ж надо ведь целых три с лишком десятка букв выдумать, да еще звуки к ним всякие подобрать. А как мудрено они пишутся! Глядишь — крючок простой. Кажись возьми да и напиши его. Ан нет.

Перо так и норовит в руках извернуться. Выпасть да чернилами лист испоганить. А чернила — та еще пакость. Темные, тягучие. Если уж выпачкаешься, то не ототрешь ни за что. Сдается мне, вся я в них искупалась, да еще и сверху облилась.

Одолели мы с Тишкой десяток букв, а после шут откинулся на спинку стула, прикрыл лицо руками и заголосил:

— Ох, горе мне, горе! За что ж с тобой, темной девкой, так мучиться? Наказал меня Всеслав так наказал!

— Чего ж тебе горе? — отозвалась я, рьяно пытаясь оттереть с ладони чернильное пятно. — Сам вон все знаешь, а мне учить и учить! Будто в темный лес попала…

Шут только отмахнулся:

— А я-то гляжу на тебя и вовсе заблудиться могу. Даже перо в руках не удержишь! Сказано — из зада растут они у тебя.

— На себя-то посмотри, грамотей! — взвилась я. — Нацепил колпак и мудрецом себя мнишь? Думаешь, будто один такой умный!

— Разве ж есть еще кто умней? — горестно вскинул руки Тишка.

— А хоть бы и я!

— Да ты и грамоту не знаешь.

— А я возьму и обучусь.

— Обучись вначале! — хохотнул он.

— Спорим? — я протянула ему руку.

— На что тебе спорить-то? На хвост лисий?

— А тебе на колпак с бубенцами?

Тишка задумчиво почесал голову. Колпак в этот миг лежал на столе рядом с ним.

— Не стану на колпак спорить. Что другое проси?

Я задумалась. Что же взять с шута безумного? Денег у него нет, самоцветов и камений тоже. Шапка да наряд его шутовской мне и подавно не сгодятся. Что же можно взять у того, кто везде ходит да все знает?

— Тишка, а ты про Скельдианию знаешь?

— Чего ж не знать? — присвистнул шут. — И богов их знаю, и язык их знаю, и как князя их зовут, и как они под парусами ходят.

Я протянула ему руку.

— Спорим? Ежели я через неделю читать начну, ты мне про скельдианов расскажешь.

— А, ежели, нет? — прищурился он.

— Ежели нет…Так я тебе спляшу и в том, что дура деревенская признаюсь?

— Идет, — пожал мою ладонь Тишка. — Готовься плясать, Вёлька!

— Былины лучше заморские вспоминай, скоморох!

Вернулась я домой. Не к себе — своего ведь нет дома — а к Велимиру. Поужинала в одиночку, парой слов с Хельгой перекинулась да и села у окна.

Выходило оно на глухой тесный переулок. Зловонные канавки сточных вод, настил из уже прогнивших досок, шумные прохожие и изредка всадники.

Смурной город — Трайта. Ни деревца, ни травинки. Только камень, дерево и грязь. Будто и нету на свете природы, ярких красок и радости никакой. Даже небо и то чужим кажется.

Сегодня, как из Дома Предсказаний шла, взглянула вверх и орла увидела. Парил где-то в вышине, взирал вниз, где город видать темным грязным пятном видится. Да только не тот это орёл, не мой попутчик. Тот в пути затерялся, а у этого и клекот незнакомый.

Сумерки вечерние уж сгущались, темным тенями ползли по комнате, а я все свечу не зажигала. Не хотелось. Грустно и тяжело мне вдруг сделалось. Сижу в чужом доме, уставшая, забытая всеми. Вокруг ни одного лица родного, город чужой.

Что же будет после? Что со мною станется? Ох, помоги Ларьян-батюшка, не оставь меня без твоего взора.

Я вздрогнула и резко обернулась.

В дверь постучали, а после она открылась.

— Вёльма, ты чего это впотьмах сидишь? — узнала я голос Ладимира.

— Света не хочется.

Он тихо усмехнулся.

— Идем с нами что ль посидишь?

— А вы когда вернулись?

— Да вот только и вернулись. Пойдем, дружка своего, Осьмушу, успокоишь. А то дрожит как лист осиновый.

Осьмуша… Ох, дурная же ты девка, Вёльма! На свою долю жаловаться стала и про других начисто забыла. Кому-то ведь похлеще тебя перепало!

— Идем, конечно, — вскочила и мигом у дверей оказалась. — Ох, ты ж…

— Тише ты, — удержал за руку Ладимир. — Зашиблась?

Я потерла ударенную щиколотку. И надо же было на стул в спешке да потемках налететь.

— Глупость, — ответила.

— Ой ли? — колдун улыбался. — Опасно тебя в темноте оставлять одну. Убьешься ненароком.

— Удержал на ногах и на том спасибо.

Ладимир не отпускал моей руки.

— Не боишься больше упасть?

— Я и раньше не шибко боялась.

Выпрямилась, шаг к нему сделала и замерла.

Тихо так. Лишь шаги да приглушенные голоса внизу — Велимир с Хельгой говорят. Темнота уж полностью все скрыла, одни лишь смутные очертания видны.

Ладимир ладонь мою отпустил, а потом обнял за плечи легонько. Сердце вдруг глухо забилось и будто упало куда-то. Совсем не так, как тогда, как Арьяр целовал. Не было ни дрожи, ни мурашек. А вот мир вокруг словно исчез. Будто ждала чего-то давно, искала, а оно и нашлось. И не нужно больше ничего, кроме этого.

Склонился он ко мне так, что сияние глаз в темноте разглядела, а прядь волос, что на лоб упала, чуть кожу защекотала. Только теперь я уж бежать и не думала.

— Ну что, идем что ли? — спросил тихо.

Я вмиг опомнилась и Ладимира оттолкнула.

— Идем! — отбросила косу за плечо. — А то сам стоишь и меня не пускаешь.

Он не ответил, но сдается мне, едва сдержался от усмешки своей поганой.

Ох ты ж…Слов было столько, что и подобрать не могла. Как я только не честила Ладимира треклятого.

Честить-то честила, а сама вновь и вновь думала, как обнял и как близко был. И думать-то теперь до самого утра, а после и до следующего буду.

Осьмуша и впрямь сам не свой был. Уж сколько я слышала о перевертышах, о силе их и бесстрашии, а на деле оказалось — не смелее зайца. Чуть что сразу в тоску-печаль.

— Что стряслось с тобой? — спросила у него. Села рядом да по голове погладила.

Осьмуша шмыгнул носом, плотнее запахнулся в плащ. У огня сидит, а самого будто от холода трясет.

— Велено мне было в Дом Предсказаний явиться. Ростих Многоликий наставника определил.

— Кого же?

— Чужестранца. Зораном его зовут. Посох его черным камнем увенчан.

Осьмуша умолк.

— И что же? Что дальше? — поторопила я.

— Зоран ушедшей служит, — добавил Ладимир, стоящий в дверях. — Сам из Зарецкого княжества родом.

— Разве же Ростих с детьми ушедшей знается?

— Всего один ее служитель в Доме Предсказаний и есть, Вёльма. Зоран — он ведь и сам перевертыш.

Обереги меня, Ларьян-батюшка! Защити светлой дланью своей!

Стало быть чародеи Дома Предсказаний разную волшбу творят. Секреты Велы-вещуньи, наговоры Мирадьи-травницы, боевые заклятия Лария-воина, старшего сына Ларьяна-батюшки, да много-много еще всего знают. Слугу ушедшей, темного жреца той, чье имя мало кто назвать отважится, привечают. Знать, творит он там обряды свои, ей поклоняется.

— Осьмуша, ты чего умолк? Дальше-то что? — я дернула парня за руку. Тот нехотя отвернулся от пылающего очага — дрожь в теле его все не унималась.

— Зоран обещал, учить меня будет. Только трудна эта наука — волка и человека в себе соединить. Он меня… обратиться заставил. Пошептал слова чужеземные и как изломало всего, мир померк, багряным окрасился… Волком я был, Вёльма…

Осьмуша опустил грустные глаза.

Я оглянулась на Ладимира. Тот спокойно перелистывал страницы какой-то книги, что у дядьки своего взял.

— Разве ж можно такое допускать? — не выдержала и спросила. — Чародеи ему помочь обещали, а теперь мучают.

Колдун перевернул страницу и, не поднимая глаз, проговорил:

— Помощь иной раз с болью приходит.

— С болью? Отдали парня черному жрецу и, выходит, все?

— Уймись, лисица. Ты говоришь о том, чего не ведаешь.

Я еще раз посмотрела на Осьмушу — ох и жалко же его! Вся радость от встречи с наставниками пропала.

— Чего же меня тогда жрецу ушедшей не отдали? Ладимир?

Он наконец поднял на меня глаза:

— Ты, Вёльма, заклинатель. Дар от Всеслава перенять должна. Расходятся ваши пути с Осьмушей. Он сын ее, а ты будто падчерица.

Птаха уж облетала небо, рассыпая по нему перья-облака. Луна-девица стыдливо прятала бок, лишь наполовину выглянув из своей горницы.

Не спалось мне. Думы все мешались. Обо всем и будто бы ни о чем. Сказала бы, может, да слов не нашлось. Не было — вмиг рассеялись.

Прикрыть мне глаза и увидеть берег чужеземный. Драккары могучие и воинов храбрых. Где же ты, сон мой прекрасный? Нет его.

Я встала и подошла к окну. Распахнула, впуская прохладный ночной воздух. Тот шустрым гостем забрался в комнату, защипал кожу, полез за шиворот.

Шорох в углу почудился — обернулась.

— Уууу…

Невесомым прыжком на кровати оказался полосатый кот.

— Василек? Как вошел-то?

Он прищурил глаза, чуть наклонил набок голову и мотнул пушистым хвостом. И тут я вдруг поняла, что не кот это вовсе — призрак его бестелесный.

— Что делаешь тут, дружок?

Кот зевнул и громко замурлыкал.

Не страшно мне совсем стало. Не будет от кота беды. А как явился — завтра у Варвары узнаю.

Закрыла я окно и вернулась в кровать. Василек в ногах свернулся — тепло от него будто от настоящего.

— Тихой ночи тебе, — шепнула, прежде, чем глаза закрыть.

И не снилось сегодня ничего…

Наутро я наскоро собралась и быстренько в Дом Предсказаний пешей отправилась. Ни слова никому не сказала.

Разве ж коты призрачными приходить должны? Они ведь твари, богами созданные. Им тело дано живое. Слыхала я, что мертвые к живым приходят — так то люди. А чтоб звери… Да и жив Василек, серый разбойник, живее всех будет. Как же вышло-то так?

— Рано ты сегодня, — проговорила Варвара, стоя спиной к двери.

Я быстренько огляделась — дрыхнет котяра на лавке.

— И ночью пришла, коль можно бы.

Женщина повернулась. На ее лице играла лукавая улыбка.

— Что, напугал тебя Василёк наш?

Я так и остолбенела.

— Так ты знаешь?

— Помощник он мой, разве ж не скажет. Да ты пройди, сядь, а вот вон как побледнела. Того и гляди свалишься.

Я села за стол и с опаской покосилась на кота.

— Заклинаешь ты его что ли?

— Куда мне. А вот Всеслав может. Кот ведь у нас не простой, Вёльма. Он вчера не просто так приходил. Утешить тебя хотел, увидел думы тяжкие.

— Что звери людям помогают, знаю. А вот чтоб бестелесными приходили, — только и развела руками.

Варвара тихо улыбнулась.

— Всеслава сегодня не будет. Тишки тоже. У князя пир в честь послов скельдианских, им быть положено. Стало быть со мной день скоротаешь коль непротив.

— Что ты! Куда же против-то?

— И ладно. Чаем травяным тебя напою да угощу пирогом. Всеслав до них большой любитель.

Я согласно кивнула. После всех переживаний и тревожного сна не мешает подкрепиться.

Василек проснулся, вытянулся и поглядел на меня. Помнит, подлец, кого ночью испугал!

Варвара быстро накрыла на стол и села напротив.

— Как в Трайте живется? — спросила.

— Не знаю уж. Не разобрала еще. А ты сама откуда?

Женщина улыбнулась.

— Издалёка. Дальше твоего мой дом. У самых гор, что от Южного моря Беларду скрывают.

Промолчала я. Не слышала о месте таком, не ведала.

— Пешая шла?

Варвара заливисто просмеялась.

— Ноги бы стерла. Верхом само собой.

— Давно ты Всеславу помощница?

— Семнадцатая зима минула, — в голосе ее будто грусть мне почудилась.

— И не надоело?

— Судьба моя. Разве ж надоест?

Я откусила от пирога. Не зря старик-заклинатель так любит их. На диво он удался.

— А в чужих края бывать доводилось, а, Варвара?

Чародейка улыбнулась.

— Довелось и не раз. Всеслав князю служит, а я при нем. Князь заграницу, заклинатель с ним да и я, помощница.

— И где были?

— В Зарецком княжестве, в Гачине, Рхасии, Герклате, Ельнии.

— И в самой Ельнии? — не выдержала я.

— Случилось.

— А в Скельдиании? Северное море ты видела?

Варвара покачала головой.

— Не довелось. Да и что там смотреть-то? Холод, ледяные горы, воды темные да небесный свет? В тот суровый край не каждый ехать отважится. Послы скельдиан сами к нам едут с грамотами от конунгов своих.

— И теперь приехали?

Варвара кивнула:

— Ты уж им попасться пути успела. Чего ж спрашиваешь?

И вправду? Чего ж я?

— Ну, поели и будет, — решительно проговорила Варвара. — Уберем и делом займемся. Тишка тебя читать учил?

— Учил. Да только не шибко вышло.

— Ну, может, со мной шибче пойдет, — усмехнулась чародейка. — Золотых гор этот плут еще не обещал?

— Горы не обещал. Откуда ж они у скомороха?

— Тишка тот еще гусь. Боги его даром наградили. К словам его прислушайся. Коль скажет что, запомни.

С самого утра я в Дом Предсказаний уходила. Лишь с Хельгой словом редким обмолвлюсь. Ни Велимира, ни племянника его (чтоб его упырь за ногу ухватил!), ни Осьмуши бедного не видела.

Лишь однажды, когда Варвара меня послала Лесьяру записку передать, я с ведуном столкнулась.

— Куда спешишь, Вёльма? — лукаво улыбнулся он.

— К Хранителю иду.

— Совсем запропала ты что-то.

— Твоя правда, Ладимир. А ты… — хотела сказать да как в глаза ему посмотрела все напрочь и позабыла.

— К испытанию готовлюсь.

— Скоро ли?

— Скоро, Вёльма.

— Идти мне нужно…

— Погоди.

Ладимир взял мою ладонь и легонько сжал.

— Всеслав с Варварой тебя в девятом часу вроде отпускают?

— Откуда… — не договорила я.

— Вместе пойдем.

И ушел.

А я, как была, так и стоять осталась. Ни за что теперь без Ладимира домой не пойду!

Тишка-плут вольготно развалился на месте Всеслава, закинув ноги в ярких красно-зеленых с загнутыми носами черевичках. Выглядел он так будто и не слышал моего голоса. Знай себе сидит, да колокольчики на своем колпаке теребит. Их звон уж в ушах у меня стоит. Вот не выдержу, вскочу да выхвачу шапку треклятую у него из рук.

— И вста-ла о-на, в-з-мах-ну-ла рука-ва-ми а-лыми, и в-з-вилась птицей ог-не-н-ной, — читала я, водя пальцем по шершавому листу старой книги. — Фуух… Может, довольно, Тиша? А то уж пятый лист приканчиваем…

Шут только рукой махнул, встряхивая колпак. Колокольчики препротивно звякнули.

— И то правда, рыжая лиса. От твоего голоса у меня уж голова трещит.

— Ой ли? То не от меня, а от шапки твоей трещит.

Тишка хлопнул глазами.

— Ох, зла ты, лиса рыжая. Рыжая да бесстыжая. Ни стыда, ни совести, ни на грош покорности, — вздохнул шут.

Резко скинул со стола ноги, сел в кресле прямо будто наездник благородный в седле.

— Довольно уж мучиться мне с тобою. Читать научил и будет.

— А пишу-то я еще плохо.

— Варвара пусть учит. Что я вам, толмач какой? Без меня вон князь и дня обойтись не может.

Тишка важно надулся и упер руки в бока.

Я взглянула на его чуб, торчащий из-под колпака, и едва сдержала усмешку:

— Что ж это, князь сам что ли не управится?

Шут гордо задрал голову:

— Без меня князю никуда!

От благоговения перед самим собой Тишка даже прикрыл глаза, а потом открыл один и зашипел на меня. Прям как змей настоящий!

— А ну иди отсюда, Вёлька-лисица! Ступай, хватит меня мучить!

Я поднялась и, упершись руками в стол, склонилась к Тишке:

— А вот не уйду никуда!

— Ииии? — подался назад шут.

— Не уйду, — повторила ему. — Пока слово свое не сдержишь.

— Какое такое слово?

Тишка с ногами влез в кресло и сел на спинку, чтобы быть еще дальше от меня.

— Не помню ничего.

— Как это «не помню»? А на что со мной спорил да руку мне жал? А?

— Не ведаю я, — строго отозвался шут. — Коль не хочешь уходить, так сам уйду.

Он соскочил с кресла и хотел было прошмыгнуть к двери да я ему путь преградила.

— Куда это ты, голубчик мой, собрался?

Тишка скорчил рожу и присел на согнутых коленях, закрывая голову руками.

— Спасите-помогите, люди добрые! Напасть великая пришла, погубить хочет! Лисицы бешеные проходу не дают! Чур меня, чур! Спасите-помогите! — заголосил шут.

— Тихо ты, — шикнула я, не на шутку пугаясь. — Чего орешь-то? Тишка!

Он отвел руки от лица:

— Скажи, чего хочешь, тогда перестану. Ой, люди добрые, люди честные…

Ах ты ж скоморох поганый, рожа твоя бесстыжая! Чуть что балаган устраивает! Да чтоб тебя коза рогатая забодала, окаянного!

— Спасите-помогите, — продолжал вопить Тишка.

— Замолчи ты! Про Скельдианию рассказать мне обещал!

— Спа-а… Когда обещал? — смешливые глаза шута вперились в меня.

— А как я читать за неделю научусь, так и обещал. Я читать научилась. А сколь прошло? Две недели прошло, Тишка! Две!

Для пущей убедительности я помахала у него перед носом ладонью с двумя оттопыренными пальцами.

— Так ты ж по складам только, — спохватился шут.

— А сам говорил — беглость потом приходит, — не растерялась я.

Тишка поднялся, понуро опустил голову, снял с головы колпак и побрел обратно к столу. Колокольчики грустно звенели.

— Эх, твоя взяла… — вздохнул он. — Только все враз не скажу.

— Так враз и не надобно. Кусками-то интересней.

Я уселась напротив него и положила голову на руки, ожидая рассказа. Тишка с минуту поерзал на стуле и негромко заговорил:

— Лежит Скельдиания на самом северном краю мира нашего. Часть ее на суше лежит, а часть по морю холодному раскидана. Живет там народ гордый. Ростом высоки, волосом светлы, а глаза их будто море иль небо. Воины из них славные выходят. Садятся на лодьи и драккары быстрые и мчатся по волнам темным. Да только живут они промыслом нечестным — земли чужие захватывают и дань с них большую берут. А после назад плывут с добычей богатой и кладут ее к ногам своего конунга.

— Кого? — переспросила я, приподнимая голову.

— Конунга, — повторил Тишка. — Так князя их зовут.

— А ты его видел?

— Конунга не видел, а вот посла его видел. Вёльма, не перебивай…Вот уж забыл, о чем и речь вел, — Тишка тряхнул вихрастой головой, после стукнул себя по лбу и продолжил: — Сидит конунг на высоком троне. Сказывали мудрецы, что костяной он. Меч у конунга — всем клинкам клинок. Серебром сверкает. Сказывали, всем, кто на трон сядет его дают. Один и тот же уж сколько веков.

Сказывал князь, море их льдом не покрывается. Будто воды какие теплые в глубинах текут. Оттого скельдиане круглый год на своих драккарах моря бороздят. Лодьи для них — первое дело. Ежели живут они долго на берегу, так тоска на них находит. Не живут северные воины мирно, как мы, беларды. Им бы все меч булатный, топор боевой да доспех попрочней. И море.

А как рассердится оно, как прогневается, так и потопить могучий драккар может. Тогда уж…

— А за что море гневается? — опять спросила я.

— То богов воля, — развел руками Тишка. — За них отвечать не смею, Вёльма. У северного народа боги другие, нам неведомые. Не знаю я, за что они наказать могут. Не ведаю.

Говорили на пиру воины, что застал их гнев богов в пути. Драккар устоял, не затонул. Только поломался сильно. Оттого посол и не в срок приехал. Едва до Стропья они доплыли. А после уж конными до Трайты ехали.

Я тут же вспомнила скельдиана, что Сольвейг меня назвал. Вспомнила глаза его, волос пепла серого да знаки чужеземные на одеже. Увижу ли снова? Узнаю ли что о крае его? Смогу ли спросить?

— А надолго ли к нам скельдиане, Тишка?

Шут в раздумье сморщил лоб:

— Теперь почитай до следующей осени. Конунг северный желает, чтоб его люди завсегда в Беларде были. Хочет знать, что творится. Да и сказывали, каган гарнарский нам угрожает. Конунгу ведь он тоже враг. Между ними лишь Беларда и стоит. Слышь, Вёльма, а чего это тебе так вступило про Скельдианию слушать?

Я тихонько улыбнулась.

— Снится она мне, Тишка. Часто снится.

Шут мигом переменился в лице и стал серьёзным.

— Прямо так и снится? Одним и тем же сном?

Я кивнула.

— И драккар могучий вижу, и воинов северных, и море темное. Знак еще чей-то. Да только вспомнить его не могу никак.

Шут почесал затылок.

— Не простой это сон, лисица. Ох, какой непростой.

— Что ж он значит-то?

— Что значит? — Тишка задумался. — Сама после поймешь.

— И ты не скажешь?

Он замотал головой:

— Не скажу и думать про то не стану. Не след мне в чародейские сны лезть. Не след, Вёльма!

Он подхватил со стола колпак.

— Ну, все, Вёльма, будет на сегодня сказок. Пора мне и тебе пора.

— Как так? — возмутилась я. Только-только говорить начал ведь!

— Будет-будет. После расскажу. А то чего доброго тебе еще сниться начну, — Тишка хохотнул и перевернулся колесом. — Тихой ночи, лисица, да славных снов, да добрых попутчиков…

Сказал и выкатился из комнаты.

Откуда только догадался, подлец? Не зря Варвара говорила будто дар у него. Не мог ведь видеть нас с Ладимиром.

Я поднялась и поглядела в окно. Темно уж. Колокол скоро уж девять пробьет.

Сердце глухо ударилось в груди, а по телу дрожь густая прошла. Пора мне. Ждет меня Ладимир. Ждет, хороший мой.

У двери как из ниоткуда Василек появился. Взмахнул пушистым хвостом, будто с укором каким на меня взглянул и сел прямо на дороге.

— Чего это ты, дружок? — склонилась к нему. — Пропусти уж.

— У-у-у, — утробно зарычал кот.

Во взгляде его мне что-то не понравилась. От Василька, любимца Варвары, так и веяло страхом и настороженностью. Будто хотел что-то сказать, как предупредить.

— Ну чего ж ты, серенький?

Кот потянулся к моей ладони, ткнулся в нее влажным носом.

— Идти мне нужно, Васька, сойди-ка с дороги.

Кот отпрянул и прищурился.

— Мяу-у-у-у, — угрожающе протянул.

— Ну ладно, будет!

Надоело ждать, и я просто отодвинула кота ногой.

Василёк зашипел и отпрыгнул.

— Мя! — недовольно фыркнул в мою сторону и отвернулся, взметнувшись серым вихрем, прыгнул на стол и исчез.

В пустой горнице мне вмиг не по себе стало. Поспешно задув лучину, что у двери висела, я быстро вышла. Оберегите меня, молодые боги…

О том, что дело уж к осени идет, холодок вечерний напоминал, пока несмело касаясь кожи да ранний закат. Летом ведь, бывало, до самого позднего вечера светло, а теперь уж раньше темнеет. Птахе не терпится соскочить с гнезда, оттого она светило-солнышко и торопит.

Тучки уж не летние по небу бегут. Раньше бывало они все белые да пушистые будто пенка на парном молоке. Сейчас же серые тягучие и тяжелые — будто свинцом налитые. Ветер меняется и несет прохладу от северного моря. Деревца зеленые, детки земли-матери, готовятся к тому, как наряд свой скинуть. Без сожаления забывая о нем, желтеть начинают. Скоро уж облетать станут и покроют все вокруг золотым ковром.

Я бесшумно ступила на крыльцо, освещенное факелами. Вода в фонтане тихонько журчала, а в ряби ее зеркала отражалась девица-луна, уж большую часть своего широкого бока показывая. Тучка серая пятном ее прикрыла да только девица-луна не уступала. Серебро ведь свинцом не заменишь.

Потоптавшись с минуту на месте, я стала небыстро спускаться. И чего это кот меня не пускал? Чего на пути вдруг встал? Кто их, кошек востроглазых-то, разберет?

Иду вроде неспешно, тихонько. А сердечко так и бьется, так и норовит из груди выскочить. Аж дух перехватывает…

Огляделась я — нет никого.

Неужто снова подшутил надо мной колдун? Решил покуражиться опять? Ох, не сдобровать ему тогда, не ждать моей милости.

Нет Ладимира.

И поделом тебе, дура деревенская. Знала ведь, знала, к кому идешь, да все чего-то верила. Этот-то соврет недорого возьмет, обманет и не оглянется. Нельзя таким верить, не след.

Снова я огляделась. Плюнула да и быстро пошла прочь со двора.

Проходя через арку, вскрикнула да в сторону метнулась. Фигура чья-то из темноты появилась и мне навстречу.

— Постой, Вёльма…

— Ах ты, окаянный, едва душа в пятки не ушла!

Я схватилась за сердце и остановилась.

— Чего пугать-то так?

— А надобно ли чтоб видели? — проговорил Ладимир.

В тусклом свете я лишь черты его лица различала. По голосу слышала, что улыбается. И глаза видать светятся колдовским огнем.

— Сильно напугалась?

— Пройдет скоро.

Сердце опять забилось — только теперь уж не от испуга.

— Идем что ли?

Я лишь головой мотнула.

Стоило лишь руку от груди отнять, как Ладимир ее взял, сжал легонько, и понятно стало, что уж не отпустит.

— Идем, — лишь тихо ответила ему.

Враз мурашки пробежались и где-то внутри так сладко заныло будто сжалось все. Видно правду говорят — сразу почувствуешь, сразу все узнаешь.

Шли мы медленно. Темными улицами трайтовскими лишь кое-где факелами освещенными. Куда шли — не ведала. Обычно я-то другим путем хожу, а тут все на него, на Ладимира понадеялась. Раньше бы, может, испугалась, не пошла, сотню разов подумала. Теперь вот шагаю за ним как на привязи и все равно мне, что будет.

Верю ему. Каждую секундочку верю. Каждый миг. Каждому слову…

— И не скажешь ничего? — догадался он.

— Твоего слова жду.

Я улыбнулась.

— А я думал, кричать станешь, упырем меня честить. Мол, завел неизвестно куда, — Ладимир ни на миг не переставал прежним быть.

— Так сама ведь иду, никто не тянет.

Вспомнила я Арьяра да свидание наше единственное в лесу.

Тогда он за мной шел, на любое слово согласием отвечал, любую глупость мою выполнить был готов, все терпел, а я еще и покрикивала. Вела его за собой, только ухмылялась и радости особой не было. Думала — лишь бы не тронул да чего лишнего не сказал.

Ладимир не таков. Ему попробуй слово поперек скажи, попробуй только заикнуться. Да разве ж я решусь? Иду как миленькая, заговорить не смею. И пусть… Да хоть на край света!

Ох, пропадешь ты, Вёльма. Ох, пропадешь…

— Тебя разве потянешь? Сама не захочешь, с места ведь не сдвинешь.

Я обернулась на него.

— Выходит, сама захотела, — не спрашивал, ответил сам. За меня.

— Знаешь ведь…

— Всегда знал.

И до чего же он изворотливый да нахальный. Каждое слово так говорит будто никого в этом мире важней его нет. Все-то он знает, все-то он может, все-то ему позволено.

И взяла бы я да и высказала ему все это. Еще бы и пару оплеух отвесила, авось лучше поймет. Как же он злил меня, просто мочи нет, как из себя выводил!

Только то раньше было. Теперь уж все милым и родным кажется. Все в нем любо мне.

— Не спросишь, куда идем?

— И так знаю — домой к Велимиру. Только окольными путями.

Тучки на небе разошлись. Луна-девица без стеснения глядела на мирно спящий город и грустно вздыхала о том, что ей в одиночку приходится коротать свой нескончаемый век. Видела она людей, видела нас с Ладимиром. И, наверное, тосковала. А, может, была заодно и только подпевала той музыке, что внутри у меня звучит.

— Стало быть и окольными путями со мной идти готова?

— А что ж? Я с тобой вон половину белардских земель прошла, Ладимир. Разве теперь темного переулка испугаюсь?

Колокола на башнях тяжело сдвинулись с осей и стали гулко перекликаться, возвещая о новом ночном часе. По дощатому настилу дороги процокали конские копыта ночных стражей.

— Все не пойму я тебя, Вёльма, — заговорил Ладимир. — Вроде ясно все, а понять не могу.

— «То ли дурная, то ли богами одаренная»? — вспомнила в ответ его же слова.

— И то так. Да только… Не встречал я таких как ты ни разу.

— Так много ли в Подлесье сидючи встретишь?

— В Подлесье немного, а вот в Трайте да других городах.

— И много где же бывал?

— Много, Вёльма, много. И ты побываешь, только срок придет.

Я остановилась, усмехнулась и на него посмотрела.

Глаза-то у Ладимира и впрямь колдовские — в ночи и то горят. Иль мне так мерещится под волшбу девицы-луны? И сам он неземной будто, из миров иных, куда лишь птицы вещие пути знают.

— Разве что с собой возьмешь, как сам соберешься.

— А поедешь?

Ветерок ночной нежно коснулся нас. Прядь волос на ладимиров лоб упала, а я ее рукой осторожно отвела в сторону.

— Ты только скажи теперь — вмиг соберусь.

Колдун улыбнулся. Руки его мне на пояс легли, а сама я привстала на цыпочки и поцеловала его. Первая.

И вот тогда уж мир по-настоящему переменился. Говорят, лунная волшба людей пьянит. Да не правда то. Я и без нее будто опьянела. Вот как оно случается, значит. Крыльев нет, а лететь можешь…

В третий день седмицы не бывало на месте Всеслава. Спускался он вниз, на чародейский совет, Ростихом возглавляемый. Застать его я и не думала, а тут вдруг пришла и заклинатель на месте.

— Здрава будь, девица, — улыбнулся по-доброму. — Сияешь будто серебряный кубок.

— И тебе ясного утра, Всеслав, — ответила. — Сияю оттого, что радостно мне.

Варвара лишь искоса на меня глянула, ни слова не сказала. Заметила я лишь — вышивает что-то красными нитями.

— Присядь-ка, Вёлька, ко мне, — поманил рукой Всеслав.

Я повиновалась.

Чародей вздохнул, внимательно на меня глянул.

— Тишка сказал, что читать-писать ты научилась. Что к чему у нас уж разобралась. Знать нужно тебе испытание назначить.

Слова так и замерли на языке. Будто обмерла я в тот миг — боязно стало.

— На шестой день нынешней седмицы Ростих велел испытать тебя.

— Да как же так? Всеслав… я ж не умею ничего.

— Умей ты — зачем бы проверять? — усмехнулся чародей. — От тебя-то и нужно, чтоб сама поведала, на что способна.

— И что ж будет? Как меня испытывать станут? — собственный голос дрогнул.

— Силу проверить надобно твою. А как — то лишь в день назначенный узнаешь. Учить тебя не буду, пока не докажешь, что достойна посох мой взять.

Я опустила глаза.

— Если белой бусины не упустишь, моей ученицей станешь. А коли темную возьмешь — к Зорану отправишься.

— Не пойду я к Зорану. Темный жрец он, — выпалила в ответ.

Всеслав улыбнулся.

— Не пойдешь, так не пойдешь. Да не трясись так. Я вон тоже на твоем месте был. Правда, сколько уж минуло, не помню.

Взглянула я на старика. Разве ж можно его молодым да неумелым как я помыслить? А ведь когда-то и он так же испытания боялся. Возможно ли?

— Сдается мне, пройдешь ты все, — добавил он, поднимаясь. — Сила в тебе есть. Варвара вон тебе поможет подготовиться, а мне идти надобно.

Я вскочила и поклонилась ему вслед.

Варвара наконец бросила свое шитье и встала. Подошла ко мне со спины.

— Стой ровно, не дернись, — велела.

Приложила к плечам что-то.

— Угадала, значит.

— Что ты делаешь, Варварушка?

— Платье тебе расшиваю. Хватит уже в чистом полотне ходить. Первые знаки я нашью, остальные сама.

Вроде и говорила она без зла. Только все равно мне что-то другое в словах чудилось.

— А Василёк где? — я огляделась в поисках кота.

— Гулять убежал. Обиду он на тебя затаил.

— За что обиду? — спросила, а сама вспомнила, как вчера вечером ногой его оттолкнула.

— Думаешь, он простой кот? — напустилась на меня Варвара ни с того ни с сего. — Думаешь, что просто так на дороге сел? Предупреждал он тебя, глупая! Раз не послушала, на себя пеняй. И дальше предсказаний от него не жди.

— А ты за что на меня так въелась?

Варвара только рукой махнула.

— Не послушала кота, считай, со мной поспорила.

Она сунула мне в руки только расшитое платье и указала на узкую боковую дверь.

— Иди, примеряй. Я уж после подправлю.

— Спасибо, — тихо ответила ей.

В тесной комнатушке было светло. Полки на стенах, заваленные тканями, будто в лавке да вещицами диковинными, незнакомыми. Зачем только чародеям столько?

Пахло тут слежавшейся пылью, а частички ее в лучах солнечных кружились над полом.

Прошла я вперед…

Закричала, платье из рук полетело. Сама лицо закрыла и как остолбенела вмиг.

Сколько простояла не помню. Минута вечностью показалась. Отняла я медленно руки от лица и шумно выдохнула. Со стены на меня смотрела невысокая рыжая девка с косой на плече и в чистом, без узоров, светлом платье.

Шагнула я ближе, руку протянула и тронула холодноватую и чистую будто родниковая вода гладь. Так вот оно какое — заморское чудо — зеркало. Не сразу и поняла, что сама в нем отражаюсь.

Провела рукой по нему — ровное, гладкое, как неживое. Невольно лица своего коснулась. Лишь отражение это, а я, настоящая, здесь стою, двинуться не смею.

Как первая оторопь прошла, быстро с себя все скинула, собралась обнову померить. Да остановилась. Впервые в жизни ведь себя вижу.

Несмело подняла глаза и не зажмурилась.

Та девка, что из зеркала смотрела, вроде и не мной была. А коснусь я лба — и она коснется. Откину косу за плечо — и она откинет.

И с чего все говорили, что некрасивая? Волосы разве что хвалили.

Выдернув из косы ленту, я смотрела, как длинные тяжелые пряди медного цвета свободно падают чуть не до коленей.

Лицо мое, чуть загоревшее на солнце, совсем не уродливым оказалось. Водная рябь его всегда кривила, а вот зеркало… И глаза у меня светлые, зелени чистой полны. И кожа без веснушек, гладкая, не то, что у иных.

Сложением я разве что не вышла, оттого видать никому не нравилась.

Да ведь глупости же люди говорили! Разве ж толстые бока красоты придают? Смотрела я на свое отражение и понимала, что зря столько лет страшилась и пряталась. Зря соседок да родню слушала. И кожа у меня светлая молочная, и талия узкая, и ноги ровные — не то, что у сестрицы замужней.

Увидела, да и сама себе понравилась. Пусть теперь бабы наши хоть что говорят, не дам больше голову заморочить. Не уродина. Не хуже других.

Одев платье, что Варвара приготовила, вовсе разулыбалась сама себе. Знала чародейка, что подобрать. Ввек я такого не носила. Теперь же снять не заставят.

Ох, дура ты, Вёльма, что сама от себя отказывалась, что пряталась за отцовскими рубахами. Другим все верила. А люди — они ведь мало хорошего присоветуют.

— Ну чего так долго-то? — заглянула Варвара. Потом усмехнулась. — Не налюбуешься никак?

Я только кивнула и перед зеркалом повернулась.

— Не каждый же день мне на себя глядеть давали.

Чародейка только головой покачала.

— Теперь гляди сколько влезет. А темно станет — лучину принесем.

Я перекинула волосы на плечо. Скельдианский посол назвал меня «сольвейг» разве что за их цвет. Свои все лисицей кличут опять же за них. Ну и пусть! Лиса — зверь красивый и соседок не слушает.

В доме Велимира все будто умерло — тихо так стало, не видать никого. Хельга разве что бесшумной тенью пройдет и скроется за какой-нибудь из дверей. Была у нее еще помощница — Здебора — тихая угрюмая девка моих лет. Ту я всего пару раз и видела. Здебора все на кухне управлялась, а после домой шла, вниз, к городским воротам. Двое других слуг — конюх и ночной сторож — вовсе со мной не говорили. Лишь кланялись и здоровались, опустив глаза.

Позже я поняла, что к чародеям всегда с почтением относятся. У меня хоть и не было еще посоха, а все за колдунью принимали. Ладимира побаивались, а уж от Осьмуши и вовсе чуть ли не разбегались. Дитя ушедшей, мол, перевертыш.

Его — то совсем не видно было. Сказывала Хельга, что уж вторую ночь парень в Доме Предсказаний ночует. Хотела я найти его, пошла как-то по темным коридорам, где сама ушедшая заблудится. Да и наткнулась на Лесьяра. Хранитель строго брови свел, путь мне посохом преградил да погрозил пальцем:

— В чужие дела не суйся, не то добра не наживешь, — сказал и исчез.

Я только охнула, видя, как он в темноте растворяется.

Ох, чур меня!

Всеслав до дня испытания появляться не велел. Сказал, мол, готовься, сил набирайся. Я и послушала.

Слонялась по каменному дому, не знала, куда себя деть. Потом оделась в новое платье, косу переплела и решилась пойти по Трайте погулять. Может, увижу чего нового, думы тяжкие прочь уйдут.

Улицы все шумными были да яркими. Залюбовалась я на торговые ряды и не заметила, как до площади с деревянным помостом дошла.

Князь наш белардский скор на суд и расправу. Как найдется лиходей, так враз его старейшины приговорят. Доски помоста вон от крови побурели — видно много головушек буйных слетело под топором палача.

Отвернулась я от него и нос невольно зажала. Будто смрадом повеяло.

Нехорошее тут место, злое. Кажется, прислушайся и вопли предсмертные услышишь. Духи ведь они не все пристанище находят. Иные только и знают, что на место смерти своей возвращаются.

На другом конце площади высился другой помост — яркий, цветной. Там скоморохи переезжие давали представление. Пели, смеялись, играли на гуслях и флейте.

Я подошла ближе.

— Трепещи, враг лютый, смерть твоя пришла! — кричал паренек с фальшивой бородой и в тряпичном доспехе, размахивая деревянным мечом. В коленях у него была зажата палка с конской головой. — Отпусти княжну и я пощажу тебя!

Напротив скомороха стоял еще один — в костюме красного трехглавого змея. Он крепко обнимал за пояс хорошенькую девку в синем платье и с венком на голове.

— Убей его!

— Убей гадину!

— Поделом охальнику!

— Голыми руками его! — кричали зрители, размахивая руками, толкаясь и стараясь лучше увидеть происходящее.

Змей все не отпускал девицу, и богатырь кинулся в бой. Не успел он нанести удар, как гадина трехглавая дохнула огнем. Народ ахнул и невольно припал к земле.

Скоморох пустил огненные столбы еще трижды — люд попритих, увидев колдовское пламя. Две бабы с воплями упали без чувств. Дети малые расплакались. Часть зрителей от греха подальше стала расходиться.

Скоморохи почуяли неладное, и, побоявшись потерять заработок, богатырь быстренько убил гадину трехглавую, чем вызвал всеобщую радость.

Я кинула мелкую монетку в шапку мальчишке, проходящему по толпе, и двинулась дальше. Смотреть больше было не на что.

Старую сказку о Зимушке-княжне и трехглавом змее я услыхала еще в детстве. Дед Талимир, наш сказитель, не раз рассказывал ее у костра.

«Стоял на берегу реки Марвы славный град Тиреж. Правил благородной крови князь Мстиша и была у него красавица дочь Зимушка.

Жили люди мирно, ничего не боялись. Да вдруг случилось в Тиреже-граде лихо — налетел змей треглавый из заморских краев. Стал он людей сжирать да посевы жечь.

Собрались чародеи, решили извести гадину. Только не вышло у них — ничего окаянный не боялся. Тогда принесли дары ему княжеские и попросили уйти, оставить честный люд в покое.

Змей только посмеялся над ними, всеми тремя пастями оскалившись. Велел он княжеские дары вернуть, а взамен попросил княжну молодую ему в жены отдать. Обещал взять ее да убраться восвояси — за Огненные горы.

Передали князю Мстише слова змея и тот опечалился. Не было у него никого, кроме Зимушки-красавицы. Не было краше девки во всем Тиреже, не было искусней мастерицы. А уж как запоет Зимушка, так само солнышко из-за тучек выходит ее послушать.

Думал князь, думал, а делать нечего. Надо ему народ свой вызволять. Велел он дружинникам верным княжну к змею отвезти.

Уж как плакала девица, как о пощаде просила. Да только народ не позволил ее вернуть. Князю и тому против люда не пойти было. Усадили Зимушку-княжну в сани и повезли из города.

А как до ворот доехали, так и преградил им там путь витязь. Плащ его белый за спиной развивается, снег на темные кудри ложится, а доспех на солнце блестит.

„Не дам я вам княжну гадине трехглавой отдать, — молвил он. — Коль отдашь мне ее в жены, князь, так убью змея“.

Мстише призадумался, почесал бороду, потом глянул на дочь, на слёзы ее горькие и ответил:

„Твоя воля. Коли убьешь змея, твоей княжна станет“.

Змей тот, что на Тиреж нападал, хитер был. Решили люди обмануть его, заманить в ловушку. Оставили княжну привязанной к старому дубу на опушке леса. Стояла она долго, до самой темноты, на ветру, на снегу. Уж закоченела вся, а змей все не показывался.

Но стоило лишь птахе подняться на крыло, мелькнула громадная тень. Опустился змей перед княжной. Та сразу чувств от страха лишилась. Разорвали когти острые веревки будто нитки шелковые. Схватил змей девицу и уж улетать собрался. Да не успел.

Явился пред ним витязь, и схлестнулись они в битве не на жизнь, а на смерть. Бились долго и яростно. Щит богатыря от огня колдовского оплавился. Княжна все подле змея была, с места сойти не смела.

Исхитрился богатырь и ударил змея в самое сердце. Взвыл тот, расправил было крылья, а после рассыпался пеплом серым и ветер его развеял, и следа не осталось.

Подхватил витязь княжну на руки.

„Спас я тебя от змея лютого. Моя ты теперь, Зимушка“.

Улыбнулась княжна.

„Имя хоть назови, суженый мой“.

„Властимиром звать меня“.

Набежали тут дружинники княжеские, проводили их в город. А на следующей седмице сыграли шумную веселую свадьбу. Весь Тиреж мед пил за праздничными столами.

Только вот в разгар веселья мелькнула фигура незнакомая. Прошла сквозь толпу женщина с закрытым лицом, в одеждах темных, легких, будто по ветру развевающихся. Подошла к молодым, кивнула легонько и ушла. Никто не видел, куда. Исчезла, будто в воздухе растворилась. Глаза ее только запомнили — белые будто ледяные. Сказывали чародеи, то сама ушедшая была. Решила поглядеть, кто змея могучего погубил.

А Властимир с Зимой прожили много лет счастливо и потомки их до сих пор по земле белардской ходят.»

Пока я сказку вспоминала, не заметила, как и до берега Марвы дошла. Дед Талимир ладно умел ее рассказать — тихо так, спокойно, будто колыбельную.

Улыбнулась я. Любовь и добро завсегда верх берут — уж в это верю.

Воды Марвы текли широким мутным потоком. Грязь и зловонье, стекающие со всего города, оказывались тут. Течение быстро уносило их, ненадолго очищая реку.

Рыбаки гомонили вокруг своих утлых лодчонок. Бабы, через раз смеющиеся, перекрикивались с ними, стоя на узком мосточке. Перед ними лежало грязное белье. Как только умудряются стирать в грязной воде? Ума не приложу. У нас-то в Растопше вода была чистая, родниковая.

Вдали виднелись маковки княжеского терема, а у него стояли лодьи со спущенным парусом. Не скельдианские то лодьи. На ихних вон паруса с драконами, воронами да волками лютыми. А на наших солнышко ясное всегда — красное на желтом.

— Эй, девица?

Я оглянулась.

— Не меня ль потеряла, огнёвая?

Мужик средних лет, в рубахе с закатанными рукавами, уперся в бока и с прищуром на меня глядел.

— Не тебя, работничек, не тебя, — откликнулась я.

— Жаль, чего ж? — засмеялся он, оглаживая короткую бородку. — А что ж тут делаешь? Никак на Марву полюбоваться пришла?

— Да не на что у вас тут любоваться, уважаемый. Одна грязь да вонь.

Он усмехнулся.

— А отчего ж чародейка тогда забрела в наши края?

— С чего взял? Посоха-то нет у меня.

— Посоха нет, а вот узор особый — то есть.

Он кивнул на меня.

Я быстро поднесла к лицу рукав и увидела, что среди обережных символов, Варвара вышила еще и руны.

— Откуда древний язык знаешь?

Мужик подошел ближе и поклонился мне.

— Ратко меня звать. Отец мой чародеем был в княжестве Зарецком.

Я поклонилась в ответ.

— Вёльмой зови.

Ратко приветливо кивнул.

— Идем что ли, поговорим? Дело к тебе есть. Помощь нужна.

— Куда ж идем? — опасливо оглянулась я.

— В хату мою. На берегу живем с женой.

Минуту я подумала. Боязно вот так вот с чужим человеком куда попало идти. Да только сам он имя назвал и помощи спросил. Нельзя просящего отвергать, не любят этого боги.

— Идем, Ратко, — согласилась я.

Дом у Ратко оказался темный и тесный. От печи, топившейся по-черному, кругом были копоть и запах дыма.

Жена его, молодая изможденная женщина, предложила мне угощение. А детей, двоих мальчиков, они выпроводили гулять.

— Тяжело вам тут видать? — спросила я, оглядевшись.

— Не жалуемся, — ответила Смиляна. — Ратко летом рыбу ловит, а зимой по-плотницки подрабатывает. На жизнь хватает.

Я слушала ее и не верила. Разве ж можно заработать на жену и двоих деток ловлей рыбы в Марве? В бедности они живут. Вон и на обед у них одна лишь рыба, брюква да свекла.

Много мне нищих доводилось видеть. Разными они были — кто стар, кто болен, у кого все отобрали, а кого и родные в белый свет пустили. Были те, кто сам все промотал да в побирушки заделался. Видела я и тех, кто ходил работу искал, на любую соглашался — хоть за медяк, хоть за миску похлебки. Разные были люди, разные им судьбы выпали.

Дед Талимир, помнится, наказывал мне сторого-настрого: «Сердце, оно живое, оно все услышит и узнает, все скажет, только слушай. Коли говорит, что не по своей воле человек нужду терпит, помоги. А коль скажет, мол, врет он, можешь и мимо пройти, раз уж сама сумы не боишься».

Смотрела я на Ратко и супругу его, Смиляну, казалось мне, не рады они такой жизни, не сами ее выбрали. Не след бы мне в чужие дела соваться да мимо пройти не смогу.

— Летом все легче нам, — говорила Смиляна. Приглядевшись получше, я заметила, что в тяжести она. — Да осень скоро грядет. Тогда уж и не знаю, как быть. Чем печь топить будем, не ведаю.

На глазах ее, под которыми круги усталости пролегли, слезы навернулись. Смиляна смахнула их краем передника и села рядом с мужем. Тот хмуро смотрел перед собой.

— Чем же я вам помочь могу? — спросила.

— Обмолвился я, что чародеем мой отец был. В княжестве Зарецком. Небедно мы жили — и дом, и слуги, и кони свои, и почет, и слава. Князю Янкару Кшескому служили. Сел он на трон вперед брата своего, пока тот в Гачине воевал. А как вернулся, место уступать-то и не захотел.

Я хоть и девкой темной была, а все ж знала, что в Зарецком завсегда усобицы шли. Князья тамошние — четверо братьев все не могли землю поделить. Все больше и больше хапнуть им хотелось. А хапать-то и нечего. Зарецкого ведь и на треть Беларды не хватит.

— Бежал Янкар в Феранию, как дружину его разбили. А отец мой в руки к брату его, Здорану, попал. Мать моя, его помощница, бежать успела. Мы с детьми и Смиляной тогда уж в Беларду ехали — предупредили нас, мол, уходить нужно. Велел Здоран отцу тайны князя Янкара выдать, а тот смолчал. Не тронул его Здоран, за то спасибо. Хитрее поступил. Своих чародеев позвал и велел им заклятие на его детей навести. На нас со Смиляной. С тех пор нет нам житья, нигде места найти не можем. Ребятишки хворают, а третий…

Смиляна негромко всхлипнула.

— …с темным даром родиться может. Того больше всего боимся. И не знаем, у кого помощи просить. Денег у нас нет, отдать взамен нечего.

— Так чего ж в Дом Предсказаний не пошли? — развела руками я.

— Пошли бы… — вздохнула Смиляна. — Да только знать бы, к кому да как. Чужеземцы мы, зарецкие.

Ратко сидел мрачный, не поднимал глаз.

— Не любят ваши колдуны зарецких, — ответил. — Кто же станет со словом ушедшей спорить?

— Стало быть, ее слуга на тебя заклятие навел?

— А кто же? Отец мой молодым богам служил, а Здорана приспешники… Сама понимаешь.

— Сможешь нам помощь, девица? — на глазах Смиляны сверкнули слезы. — Уж не знаем, что и делать.

Я миг подумала.

Вижу, несчастны они, помощь нужна, а сделать сама ничего не сумею. Разве ж мне, непосвященной-необученной заклятие ушедшей снимать? Да сила моя другая.

— Обещать не буду, Смиляна, — молвила им в ответ. — Но все сделаю, чтоб другие откликнулись.

— Спасибо на добром слове, — чуть склонил голову Ратко. — Только сама чего не берешься?

— В учениках я еще хожу да и… не мне с ушедшей спорить. Сама ее силой связана.

Смиляна так и отшатнулась:

— Никак темная жрица?

— Заклинательница я. Сама не помогу, но того, кто может, уговорить постараюсь.

Когда я домой вернулась, уже повечерело. Трайта окунулась в свет коптящих факелов и снова стала тем городом, что меня пленила.

В очаге ярко горел огонь, разведенный Хельгой. Сама она была единственной гостьей. Сидела на месте Велимира у самого пламени и бегло вышивала чужеземный узор на белой ткани. На меня лишь взглянула и снова к работе вернулась.

— Нет никого, Хельга?

Скельдианка отрицательно мотнула головой.

— Велимир в Дом Предсказаний ушел, а племянник его и не возвращался. Говорил, испытание ему назначили.

— Как так? — всплеснула руками я. — И мне ни слова?

Хельга сделала вид будто не поняла ничего. Только взглянула искоса — в глазах северянки огонек сверкнул — и ровным голосом ответила:

— Он лишь Велимиру и сказал, а я посуду убирала да услышала.

Обхватив себя руками будто холодно мне стало, дрожу, села рядом с ней у огня.

Светлый боги, дайте ему сил, спасите от злых чар.

Матушка — Ладьяра, помогаешь ты тем, кто любит, тем, кто помнит, кто ждет и очаг каждый вечер разводит, чтоб другому тепло было. Помоги, Ладьяра, моему хорошему, дай сил все вынести.

Самой мне уж не страшно было. Испытание скоро, а не боюсь. Только бы с Ладимиром все ладно сложилось.

— Есть не станешь? — спросила Хельга.

Не укрылось от нее, как я в лице переменилась. Да только та прислуга хороша, что на дела хозяев глаза вовремя закрывает.

— Нет, не хочется, — ответила. — А Осьмуша где?

Она невольно скривила губы.

— Оборотень снова ушел. Сказал, чародей Зоран его в ученики взял.

— Вижу, не по нраву он тебе?

Скельдианка отложила шитье и на меня взглянула:

— В моей стране таких как он серебряным клинком в сердце привечают, а после сжигают да пепел по ветру развеивают. Детям ночи не след среди людей жить. А вы его в дом взяли…

Хельга, всегда спокойная, брезгливо сморщилась и чуть-чуть не плюнула.

— А, если не виновен он в беде своей?

— И что с того? — не смягчилась она. — Он гибель людям несет, зло одно. Старейшины моей родины скорый суд таким чинят.

Взглянула я на северянку и боязно стало.

«Страшны не гнев да ненависть, страшно равнодушие», — как-то сказала мать. Помню, в тот день сосед жену свою до смерти чуть не забил на глазах всего села. Лишь мои отец с братом за бабу и заступились, остальные молча глядели.

— Старейшины, может, смеют суд да расправу чинить, а тебе не следует, — ответила я.

Хельга жестко усмехнулась.

— А и я и не спешу. Не мое то дело. Как и не твое, Вёльма. Рано нам судьбы вершить.

— Тихой ночи, Хельга, — сказала я и бесшумной тень выскользнула в коридор.

Прошла по темноте, наощупь все углы и повороты угадывая, к себе в комнату отправилась. Открыла окно и поглядела в звездное небо.

А и много же зерен сегодня предстоит птахе склевать!

В воздухе витал густой дымный запах, заглушавший даже постоянную городскую вонь. Откуда-то лилась музыка, слышались крики, а в соседнем дворе тоскливо выла собака.

— Светлые боги, оберегите Ладимира, оберегите любимого моего, — прошептала я, глядя на небо.

Уж не знаю, ответили или нет да только звездочка одна от полотна небесного оторвалась, вниз полетела. Добрый знак.

Страшное дело, если маешься, а помочь не можешь.

Измученная тяжкими думами, я едва-едва забылась тревожным сном перед рассветом. То ли в яви, то ли уж в дремоте почудилось мне будто призрачный кот прыгнул на кровать и ласково промурлыкал.

Почудилось. Сказала же Варвара — не станет Василёк помогать.

Проснулась я с болью в каждой косточке. Спала, плотно сжавшись. Колени у самого подбородка были. Охая, поднялась, разогнулась как древняя старуха, пошла одеваться.

Спустилась вниз да и застала там Велимира.

— Под утро мы только пришли, — ответил тот, когда спросила его. — Ладимиру вчера испытание было.

— Знаю уж. Прошел ли?

— Прошел, — кивнул чародей. — Ростих непростую штуку для него затеял.

— Слава вам, светлые боги, — прошептала я, глубоко выдыхая и улыбку сдержать не смогла.

— Никак боялась за него? — прищурился Велимир.

— Да как не бояться-то? Мало ли что случиться может. И не сказал же не слова! Молчком все!

— Видно оттого и не сказал. Знал, что тревожиться станешь. Тебе, Вёльма, самой скоро та же доля выпадет.

Я не ответила на его слова, только спросила, можно ли Ладимира увидеть.

— Отдыхает он. Много сил истратил — лежит будто в лихорадке. Хельга отвар целебный делала.

— Хоть одним глазком бы увидеть, — не унималась я.

Велимир усмехнулся:

— Иди уж. Да только…

Я остановилась, выжидая его слов.

— О многом не мечтай. Сама знаешь, нет вам общей дороги. Дальше — твоя воля.

Не говоря ни слова, выскочила из комнаты и побежала наверх, к Ладимиру. И пусть нет общей дороги, пусть.

Люди одно говорят да разве ж сердце слушает?

На маленьком столике рядом с кроватью стояла кружка еще дымящегося ароматного отвара. Пряный травной дух окутал всю комнату и приятно щекотал нос.

Я тихонько вошла и присела на край кровати. Осторожно, чтоб ничем не потревожить спящего Ладимира. Выглядел он бледным и измученным. Казалось, постарел на несколько годков. Под глазами залегли темные круги, что бывают, если долго не спать.

Бедный мой, измучили его совсем чародеи. Решили видать всю силу увидеть. Да только я знаю, что много той у Ладимира — не мог он сплоховать и ни с чем уйти.

Внимательно я пригляделась и обрадовалась. Все боялась, что поседеть может как Варвара. А зачем молодому мужику седины? Рано еще их носить. Арьяр сказывал будто Ладимир всего на шесть годков меня старше — куда уж ему серебро-то примерять?

Посидела я, посмотрела на него, к дыханию прислушалась — ровное. Хоть век бы так и провела. Только бы знать, что все хорошо, все с ним спокойно.

Поправила одеяло и собралась уходить. Не удержалась только и пальцем по его щеке провела. Сама себе улыбнулась.

Много раз слышала как бабы замужние про своих мужиков говорили. Редко когда любимым звали, разве что жалели все. Теперь знаю, что как полюбишь сразу жалеть начнешь, захочешь ото всех бед его оградить и все для него сделать.

Встала с кровати и только-только отвернулась, как вдруг голос услышала.

— Поцеловала бы хоть, а то сразу бежать…

— Так ты не спишь?

Ладимир открыл глаза и чуть улыбнулся. Так как обычно, по-прежнему.

— Думал все, догадаешься иль нет?

Голос его стал хриплым от усталости.

— И что тебе все в забаву смеяться надо мной? — беззлобно проговорила я, возвращаясь к нему. — А как испытание, так ни слова не сказал.

— Тебе скажи — шум поднимешь да ночью не уснешь.

— Да и так не спала.

— Неужто волновалась? — глаза Ладимира, хоть и уставшие, светились по-прежнему.

— Дурень ты, — с сердцем прошептала я и склонилась к нему.

На губах Ладимира еще остался терпкий привкус трав, а целовал он меня все так же жарко. Обнял, к себе прижал.

— Останься со мной еще, — прошептал.

— Отдыхать тебе нужно да и если Велимир увидит?

— Велимир уж не младенец — все понимает. А ты все ж не уходи, хоть пока усну останься.

— Так и быть, раз просишь, — согласилась и крепче обняла Ладимира.

— Ох, лисица ты моя, — прошептал и поцеловал в макушку.

К вечеру Ладимир проснулся, в себя пришел. Про испытание, что выпало ему от Ростиха Многоликого, не ответил — потом, мол, расскажу как-нибудь.

Допытываться не стала, только взяла да и разом рассказала про Ратко и его заклятие.

— Опять ты, лисица, решилась в чужие судьбы играть? — только усмехнулся Ладимир.

— Какие уж игры? Тут бы человеку хорошему помочь.

— Вёльма, ты будто вчера на свет народилась. Ну вот почем знаешь, что хороший он? Что, если обмануть тебя решился?

— Колдун ты, Ладимир, а дичь такую говоришь, — улыбнулась я в ответ. — Не знаешь разве, что я также как ты человека вижу? Дар-то он и у меня есть.

— Колдун я в Подлесье был. В Трайте пока посох не получу, не смею ворожить, — в голосе слышалась обида.

Ростих Многоликий сам решился Ладимира учеником взять. Увидел, что сила в том настоящая и решился. Да только посох давать в руки не стал. Пусть, мол, ведун попривыкнет, кое-чему подучится. Не с руки в совет чародейский чужака пускать.

— Так что ты делать теперь будешь?

Я пожала плечами и взяла Ладимира за руку.

— Помочь Ратко и его семье хочу. Думала вот, ты мне поможешь? Сможешь ведь заклятие снять, а?

Колдун замотал головой и засмеялся:

— Уж знал, что ты всегда найдешь, куда влезть, но что ты еще и меня за собою утянешь…

— А ты как думал? Раз уж связался со мной, так теперь…

Он не дал договорить. Резко к себе притянул и поцеловал.

— С тобой свяжешься — ввек не забудешь, — проговорил после.

Снова ко мне потянулся да только я пальцем его губ коснулась.

— А не забудешь ли?

Ладимир серьезно, без тени улыбки, ответил:

— Не забыть мне уж тебя, лисица. И через сотню зим помнить буду…

Сказал и будто мурашки пробежали по коже. И верю ведь.

Не знала я, что бывает так. Смотрю на него, и сердце быстрее бьется, обнимает — словно таю. Не думаю ни о чем — не важно, какая судьба меня ждет. Главное, чтоб он со мной был.

Люблю и не нужно большего.

— Так что, поможешь мне? — спросила, отодвигаясь назад.

Ладимир только головой покачал:

— Хитрый зверь — лисица. Добьешься ведь чего хочешь, да?

— Добьюсь. Добьюсь ведь, Ладимир?

— Сладу с тобой нет. Ладно уж, поглядим…