Не помню, как выскочила на улицу. Слезы обиды просто застилали глаза. Мой папочка, который всю свою сознательную жизнь провел на работе, ублажая этих толстосумов, вдруг стал неугоден. Он все мое детство, всю мою юность впахивал как вол, чтобы сейчас вдруг остаться у разбитого корыта? Нет, это не справедливо. Он всегда жертвовал своими интересами, своим личным временем, чтобы в тот единствен момент, когда его дочери понадобилась помощь, его самого выкинули на обочину! Это просто нереально! Так не бывает!
Я опомнилась только у автобусной остановки.
— Ну, ты и дура, Белозерова! — оглядела я себя в отражении витрины ларька. — И с кем ты пошла выяснять отношения в таком виде?
А видок то у меня действительно был тот еще. Домашний костюм никак не увязывался с моим настроем выцарапать глаза этому индюку, который изображал из себя великого начальника. И за что только отец его так уважал? Прям эталон сознательности, целеустремленности и успешного человека! Как же!
Нет. В таком виде никак нельзя было показаться на глаза этому феодалу. Я сейчас могу вызвать только или жалость, или смех. А я намеревалась устроить скандал. Ну или просто поговорить по человечески. Не знаю, в общем как получится.
Я все-таки вернулась в квартиру, надеясь, что папа не распечатает свою бутылку. Я очень этого боялась. После того как мама ушла, у него были проблемы с зеленым змием, и только случайность остановила его. Но сейчас это могло точно плохо кончиться. Работа много значила для отца, без нее он просто погибнет. Он всегда чувствовал себя нужным, частью чего-то важного, человеком, благодаря которому создаются важные вещи, причастным к важным событиям. Он, наверное, поэтому и стал архитектором, потому что привык созидать. А сейчас его лишили всего этого. Не справедливо лишили. И конечно он потерян. Ведь он столько всего сделал, чтобы добиться уважения, так старался, чтобы получить работу именно в «Эвересте», что все остальные строительные компании уже не были привлекательными для него. «Эверест» это действительно вершина и его оттуда сбросили. Дя него это подобно смерти. По крайней мере, в профессиональном плане. Я слишком хорошо знаю папу, чтобы его недооценивать.
Я тихонько прошмыгнула в комнат, чтобы отец не заметил моего возвращения. Если увидит, точно не даст мне сейчас уйти. Мой характер он знает так же хорошо, как и я его. В том состоянии, в котором я пребывала сейчас, я была способна наворотить дел. Но именно сейчас, меня саму это мало заботило. Я и намеревалась показать этому директору, что нельзя просто так выкинуть на улицу уважаемого человека, отличного специалиста и просто хорошего человека.
Быстро сбросив с себя костюм хорошей домашней девочки, я облачилась в джинсы, белую футболку и джинсовку. Может и не совсем подходящий наряд для общества столь важной персоны, но зато я в этом чувствовала себя уверенно. И ножкой топнуть и рукой махнуть, как говорится. Хотя махать то руками я и не собиралась, тем более что она как раз так не вовремя заныла. Может зря я все же отказалась сделать рентген. Ну ладно, потом разберусь и с этим. Сейчас есть более важные дела.
Так же тихо я выскользнула обратно, папа продолжал сидеть на кухне и, как бы мне не хотелось верить, но он распечатал таки эту чертову бутылку. Это только придало мне решимости. Я просто обязана поговорить с его этим Максимом Владимировичем, тем более, что все произошло как раз из-за меня.
Уже на улице я оценила время — на часах четыре часа. Рабочий день еще не закончился, но уже близился к завершению. В общем, на автобусе я точно никуда не успею. Такси!
Мне повезло, и через десять минут я уже поднималась по высокому крыльцу к двери святая святых. По крайней мере, по рассказам отца о своей работе, я именно так и представляла себе это место. Пафос и масштаб этого здания немного поумерили мой пыл, но я готова была идти до конца. И, немного замешкавшись у двери, все же решительно толкнула ее и вошла. Теперь точно отступать было некуда.