Роковая ошибка

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Джорджии не хотелось просыпаться, она чувствовала: лишь только спадет пелена сна, черная пропасть неизвестности тут же поглотит ее. Но пробуждение уже наступило.

Она слышала за окном пение птиц и ощущала, как комнату заливает поток солнечных лучей, но эти маленькие радости совершенно не отвечали ее душевному состоянию.

Птицы не должны были петь, и солнце не должно было светить. Нынешнему дню пристало быть мрачным, как ее настроение, и небо просто обязано быть темным от свинцовых предгрозовых туч.

Тети Мей больше нет в живых – только теперь она четко осознала этот факт. Джорджия лежала с закрытыми глазами, и мучительные, неотвязные видения одолевали ее: бабушка на больничной койке держит ее за руку и разговаривает с ней, вот она теряет сознание и наступает последний предсмертный вздох. Неожиданно в мозгу всплыли совсем другие картины, не имеющие никакого отношения к долгим дежурствам в больнице, какие-то невероятные фантазии, абсолютно нереальные, но очень живые.

Джорджия приподнялась и с ужасом обнаружила, что она абсолютно голая. От резкого движения все мышцы сразу же заныли. Ее махровый халат был аккуратно сложен на стуле, и на секунду девушка успокоилась: страстная сцена с Митчем, конечно же, ей просто приснилась. Она обвела взглядом спальню, отметила, что дверь закрыта, и вдруг увидела, что вторая подушка примята; дрожащими пальцами она коснулась наволочки и уловила слабый запах мужского одеколона, который она узнала бы из тысячи.

Неужели это ей не пригрезилось? Так, значит, нынешней ночью они с Митчем на самом деле стали любовниками? И она действительно навязывалась и приставала к нему?..

Какой кошмар! Джорджия застонала, как раненый зверь, отказываясь верить в случившееся.

Вопреки ее желанию, в памяти вновь и вновь всплывали отдельные слова, прикосновения и ощущения этой роковой ночи – одни убийственнее других. Джорджия сжалась в комок от мучительных терзаний, но они не переставали преследовать ее.

И все же она не могла обвинять Митча, ведь себя не обманешь – он не был ни подстрекателем, ни инициатором их близости. Во всем виновата лишь она сама…

Поежившись, Джорджия с беспощадной ясностью припомнила все свои слова, с помощью которых понуждала Митча к действиям. Как она могла поступить подобным образом – это у нее в голове совершенно не укладывалось. Просто невероятно! Так не бывает! Но, увы, все было именно так, и никак иначе…

Да что же на нее нашло? Почему она повела себя абсолютно необъяснимо, вопреки всем своим принципам? Девушка была готова провалиться сквозь землю, когда мучительно-сладкие воспоминания снова накатились на нее: она хотела Митча, она была с ним близка и получила невероятное наслаждение. Но почему… почему? Ведь она его почти не знала… он ей даже не нравился… и все же чувственное влечение оказалось сильнее ее.

Она была отвратительна самой себе и кляла себя за столь безобразный поступок. Как можно было допустить такую выходку сразу же после бабушкиной кончины? Джорджию мутило от боли в животе. Сбросив одеяло, девушка побежала в ванную.

Когда она увидела в зеркале мертвенно-бледную физиономию с всклокоченными волосами, то чуть не содрогнулась от омерзения. Включив душ, Джорджия встала под ледяную воду и принялась мыться так тщательно, будто счищала грязь ночного кошмара.

Одевшись, она мрачно подумала, что Митч Флетчер ни в чем не виноват. Он лишь взял то, что ему предложили. Почему бы и нет? Ведь все мужчины таковы, и на его месте ни один не упустил бы свой шанс. Хотя как сказать… Она закусила губу. Если честно, по ее мнению, Митч Флетчер вовсе не был похож на тех, кому достаточно подмигнуть, чтобы заполучить в объятия. Она, конечно, полагала, что он более волевой и… проницательный, чем это оказалось на самом деле, но он действовал, исходя из ее предполагаемой неудачи с любовником.

Джорджия горько усмехнулась. У нее был один, и только один, любовник. Она закрыла глаза и, тихонько покачиваясь из стороны в сторону, вдруг снова представила, как, несмотря на полную неискушенность, настойчиво и страстно призывала Митча овладеть ею, как будто кто-то подсказывал ей нужные слова… Она так сильно захотела его, что отбросила страхи и скованность, непременно сопутствующие первому сексуальному опыту, и домогалась своего избранника жадно и настойчиво.

Хорошо, что она сейчас одна. Джорджия выглянула в окно – машины Митча около дома не было. Девушка не могла представить себе, как снова увидит его. Прошедшая ночь, похоже, была временным умопомешательством, вызванным смертью бабушки, – по-другому это объяснить нельзя. Но сможет ли Митч… сможет ли он понять ее? И вообще, имеет ли это для него хоть какое-нибудь значение?

Нахмурившись, она прошла на кухню и увидела на столе сложенный лист бумаги.

Записка была адресована ей, и Джорджия развернула листок с недобрым предчувствием. Быстро пробежав глазами письмецо, она уронила его на стол, побледнела, – потом покраснела – между строк коротенького и вежливого послания она прочитала все, о чем умолчал его автор.

Она была ему отвратительна. Что и следовало ожидать. Джорджия и сама чувствовала то же самое. Ничего удивительного, что Митч решил уехать… Вся дрожа, она снова взяла записку и рассеянно расправила бумагу. Почерк был красивым и разборчивым. Джорджия поймала себя на том, что с жадностью вглядывается в буквы, образующие подпись, и водит по ним кончиком пальца так же, как гладила ночью самую чувствительную часть на теле Митча. Смутившись и ужаснувшись, она судорожно сглотнула. Ни за что на свете Джорджия не хотела бы столкнуться с ним лицом к лицу и увидеть в его глазах оценку ее поступку; но вместо того, чтобы испытать облегчение от его письма, она ощущала себя потерянной, покинутой, опустошенной и отвергнутой. Более того – осиротевшей. Джорджия придвинула стул и села. Она чувствовала сейчас то же самое, что и в больнице, когда умерла тетя Мей. Девушка поежилась. Какой-то идиотизм!.. Митч Флетчер ничего не значит в ее жизни, просто пустое место. Они едва знакомы…

Однако, помимо ее воли, в мозгу всплыли картины, предательски подсказывающие, как много она знает об этом мужчине, например: его походку, изменчивое выражение глаз, его движения… запах его тела и каково оно на ощупь.

Знания из области физиологии, с издевкой подумала Джорджия. Они не в счет.

Но ведь она знала о нем гораздо больше. Он отзывчив и заботлив. У него есть свои, твердые и четкие, принципы. Как это ни смешно, но их взгляды на жизнь во многом были схожи. Она ведь тоже считала, что мужчина и женщина должны терпеливо строить свои взаимоотношения, и если один из них дал другому обязательства, то дал их навсегда и должен выполнять, даже если пылкая любовь войдет в более спокойное русло.

Звонок телефона прервал ее мучительные размышления. Джорджия сняла трубку и, узнав медсестру, почувствовала острое разочарование – она ожидала, надеялась и безумно хотела услышать совсем другой голос.

Медсестра извинилась за беспокойство и попросила девушку приехать в больницу для выполнения необходимых формальностей.

Джорджия, нервничая, выслушала ее и поблагодарила за все советы и предложения. Она считала, что похороны должны быть скромными, ведь на новом месте они почти ни с кем не общались, да и раньше бабушка вела довольно замкнутую жизнь.

Гордостью этого маленького городка была старинная церковь, и Джорджия знала, что тетя Мей хотела быть похороненной именно здесь, на тихом кладбище рядом с храмом.

Следующая неделя прошла как в смутном сне; мысли Джорджии были все время заняты невеселыми хлопотами и приготовлениями – надо было достойно проводить бабушку в последний путь. Чувство утраты оставалось тяжелым и непреодолимым.

По ночам девушку одолевала бессонница: измученная, она лежала в постели с открытыми глазами, вспоминая детство, школьные годы… маленькие и серьезные жертвы, на которые тетя Мей шла ради нее… Если бы она только могла выразить свою благодарность бабушке…

Мысли о Митче отошли на задний план, да она бы и не вынесла столько переживаний одновременно. Знакомые отнеслись к Джорджии с состраданием и пониманием, но, несмотря на всю их доброту, девушка знала, что никто не оплакивает эту потерю так, как она. Она чувствовала, что отдаляется от людей, и чем дольше длится ее одиночество, тем сильнее становится страх. Джорджия почти физически ощущала невидимый барьер между собой и окружающими, но глубокая скорбь мешала ей преодолеть образовавшуюся вокруг пустоту.

Она потеряла не только сон, но и аппетит. Ее постоянно тошнило, и все вокруг казалось нереальным.

Медсестра убедила девушку, что подобное происходит довольно часто после смерти родственников или друзей.

– Поговори об этом с кем-нибудь, – мягко посоветовала она, – и тебе станет легче. Потеряв близких, многие замыкаются в себе, избегают упоминаний об умершем… опасаясь, что боль ослабнет. На самом же деле они нуждаются в том, чтобы рассказать о своем горе и чтобы их выслушали. У нас есть специальная служба для тех, кому особенно тяжело. Если хочешь, я могла бы…

Джорджия покачала головой.

– Нет-нет. Я сама справлюсь, – сдавленно произнесла она. – Мне нужно вернуться к работе, да и других дел накопилось полно. Разобрать бабушкину одежду… бумаги… И еще розы…

Медсестра не стала спорить, но, судя по всему, не одобрила ее слова. Джорджия всего лишь защищалась: ей не хотелось ни с кем говорить о тете Мей – ни с кем из тех, кто не знал бабушку и не испытал – на себе, как трудно терять родных.

Девушка понимала, что ведет себя неразумно, но была не в силах что-либо исправить. Каждая жилка, каждая клеточка ее организма отвергала любое общение – оно стало невыносимым.

Луиза Мейтер предложила помощь в организации похорон, но Джорджия отказалась. Это ее последний долг… последнее доказательство любви… и последнее испытание.

Джорджия не могла в эти дни рассуждать здраво и находилась во власти эмоций, а чувство вины и страхи лишь усиливались оттого, что она осуждала себя за недостойное поведение после кончины тети Мей. Воспоминания о безумной ночи с Митчем постоянно терзали девушку. Как она ни старалась стереть их из памяти, все было напрасно.

Неудивительно, что Митч изменил свои планы. Она настолько ему опротивела, что… Но с чем сравнить ее собственное отвращение к себе? Джорджия поймала себя на том, что постоянно думает о своем квартиранте и не может забыть его. В памяти все время всплывали картины их близости, и в них были не только желание и страсть, но и нежность, душевное волнение и забота… Джорджия сознавала, что это самообман – ведь Митч не мог испытывать к ней подобных чувств; просто разыгравшееся воображение несколько смягчало всю неприглядность ситуации, потому что она пыталась оправдать свою ошибку и сама придумала, будто между ними возникло взаимное доверие… которого на самом деле никогда не было.

Джорджии казалось, что она попала в ловушку, и как ни старайся, как ни вертись – выхода все равно нет. Получилось так, что физическое влечение породило душевную привязанность. Она очень скучала по Митчу, и с этим ничего нельзя было поделать… Утром в день похорон тети Мей она с горечью призналась себе, что тоскует о нем как о любимом человеке, хотя это было всего лишь случайное приключение. Поддавшись нелепому чувственному порыву, она оказалась в сетях настоящей любви.

Церемония похорон была тихой, но возвышенной и умиротворяющей и наполнила Джорджию странным ощущением, будто все в этом мире справедливо. Неожиданно для нее острая боль утраты стала притупляться.

Невзирая на возражения девушки, Луиза Мейтер настояла на своем и пришла на кладбище вместе с ней, хотя и держалась немного поодаль.

То утро было прохладным и безветренным. Джорджия спозаранку срезала цветы с розового куста и перевязала их шелковой лентой. Когда она положила букет на гроб, то почувствовала острый приступ тошноты. Это все оттого, что тети Мей больше нет рядом, хотя перед смертью она сказала внучке, что ее уход из жизни не означает вечной разлуки и в ином мире она будет любить свою девочку.

Джорджии никого не хотелось видеть, но Луиза затащила ее к себе домой, усадила за стол и, приготовив еду, буквально заставила девушку слегка перекусить.

– Я знаю, как много тетя Мей значила для тебя, – мягко сказала она. – Но, Джорджия, бабушка никогда не позволила бы тебе так преступно относиться к своему здоровью. Ты ужасно исхудала. Слушай, а почему бы тебе не отдохнуть немного? Что, если уехать куда-нибудь, поваляться на солнышке, развеяться, а?..

Джорджия покачала головой и с грустью возразила:

– Нет, только не теперь. Может быть, позже… Я должна заняться делами. Работа поможет мне прийти в себя и избавиться от этого гнетущего состояния. Сейчас моя жизнь лишилась всякого смысла и… мне не хочется жить.

Перепуганное лицо Луизы заставило девушку вздрогнуть.

– Я знаю, тебе кажется, что я преувеличиваю…

– Нет-нет. Я тебя понимаю. С тех пор как ты приехала сюда, твоя жизнь сосредоточилась на бабушке, и, когда ее не стало, ты неизбежно должна была почувствовать себя…

– Совсем одинокой?

– Да. Но, возможно, это пройдет, если у тебя появится семья.

– Наверно.

– Ой, все время забываю спросить у тебя одну вещь. Митч Флетчер не говорил, почему он так неожиданно решил вернуться в Лондон?

Джорджия занервничала, и ее напряженность не укрылась от подруги.

– Я не прошу тебя выдавать чужие секреты, – продолжала Луиза. – Просто я слышала, что он собирался перевести сюда свой главный офис, и если это так, то у нас прибавится работы. Если же он передумал и намерен здесь все закрыть, то…

– Он не посвящал меня в свои деловые планы, – тихо сказала Джорджия.

Ей хотелось плакать. По непонятной причине упоминание о Митче вызвало у нее томление и острую тоску, оно разоблачило всю несостоятельность самообмана, всю нелепость убеждения в том, что Митч ничего для нее не значит и что в роковую ночь, когда умерла бабушка, на его месте мог быть любой другой мужчина.

– Я… мне пора домой…

Пошатываясь, Джорджия поднялась со стула. Она не слушала возражений Луизы, которая считала, что ей нельзя сейчас оставаться одной. Девушке безумно захотелось уединиться и осмыслить все накопившееся в душе.

Оказавшись дома, она сразу же поднялась наверх и открыла дверь в комнату Митча. Аккуратно прибранное помещение показалось ей пустым и голым, потому что ни одна вещь не напоминала о ее прежнем обитателе. Девушка вошла и села на кровать… его кровать… Потом бросила взгляд на белую подушку: здесь когда-то покоилась его голова. Она закрыла глаза и представила себе, как он тут лежал. На нее накатил приступ знакомой тянущей боли, и она покорно вытерпела это заслуженное наказание за свою глупость, ибо что может быть нелепее отвергнутой женской любви.

Любви… Ее губы скривились в горькой улыбке. Почему она не призналась в этом раньше… когда еще не все было потеряно?.. Зачем притворялась и обманывала себя?..

Очевидно, смерть тети Мей настолько потрясла, ее, что разрушила самозащиту и в какой-то момент вывела из равновесия; но вовсе не страдания заставили Джорджию в ту ночь броситься Митчу на шею. Просто чувства и тело уже знали то, что мозг отказывался признавать. Не потому ли она так и не сказала ему правды, не развеяла его заблуждений, не объяснила, что никакого женатого мужчины в ее жизни не было и нет? Если бы она это сделала, то между ними не осталось бы никакой преграды.

Джорджия закрыла лицо ладонями и погрузилась в горестные переживания.

Неужели в ней совсем не осталось гордости и самоуважения? Он ведь не любит ее. Он и той ночью ее не любил, но она пренебрегла этим обстоятельством…

Девушка застонала от боли. Вполне понятно, почему он сразу же бросил ее. Но понял ли он то, что она скрывала от самой себя? Разглядел ли он за внешней неприязнью ее истинные чувства? Не дай Боже. Пусть он верит, что его просто использовали, потерпев любовную неудачу с другим.

Джорджию охватила дрожь, и она снова почувствовала приступ тошноты. – Поднявшись с кровати, она пошла в ванную.

Постоянное недомогание совершенно вымотало ее, к тому же за весь день она не съела ни крошки, не считая того, что ей предложила Луиза.

Это все на нервной почве. Джорджия знала: люди по-разному реагируют на потерю близких. Кто мог предугадать, что ее замучают приступы тошноты…

Она помнила: впереди ее ждет множество неотложных дел, но никак не могла собраться с силами. Она чувствовала себя обескровленной и опустошенной, и навалившееся оцепенение было единственным спасением от безжалостного нападения ужасных химер: одиночества, боли и отчаяния. Пожалуй, лучше повременить… не предпринимать никаких действий… оставить все, как есть.

Она легла в постель, устало закрыла глаза и, обняв рукой подушку, нежно погладила ткань – так совсем недавно она гладила Митча. Но в отличие от него подушка была бесчувственной, немой, бесстрастной и бездушной…

Смежив веки, она тихо заплакала.