Роковое путешествие

V

Кейт проснулась от тихого щелчка открывающейся двери. На полу комнаты залегли глубокие тени — близился вечер.

— Кто там? — спросила она, еще не совсем проснувшись и не понимая, где находится и почему спит днем, когда за окном светит солнце.

Ответа не последовало.

Кейт села на кровати и, щурясь от яркого света, уставилась на закрытую дверь. Она была уверена, что мгновение назад кто-то открыл и тут же закрыл дверь. Именно щелчок замка и разбудил ее. Может, просто перепутали двери?

Или же кто-то осторожно проник к ней в номер и поспешно ретировался, как только она пошевелилась?

Окончательно проснувшись, Кейт спрыгнула с кровати и поспешила к двери. В коридоре никого не было. Откуда-то доносилась французская скороговорка, на первом этаже закрылись двери лифта. Обычные звуки гостиничной жизни, ничего тревожного или тем более пугающего.

Странно. Кейт была уверена, что ее разбудил какой-то шум. Наверное, захлопнулась дверь соседнего номера. В любом случае день близился к закату, а она лишь мельком взглянула на Париж из окна такси, доставившего ее в гостиницу с Северного вокзала. Кейт вспомнила, что до гостиницы ее проводил Люсиан. Он посоветовал ей немного отдохнуть и обещал, если позволят дела, позвонить ей вечером не позже восьми. Очень любезно с его стороны. Разумеется, Люсиан понял, что ей довелось пережить утром, но это отнюдь не означает, что теперь он обязан взвалить на себя ответственность за бестолковую особу. Впрочем, насколько она поняла, тот вовсе и не собирался этого делать. Кейт отчетливо уловила чуть отрешенные интонации, проскользнувшие в его голосе при прощании. Люсиан говорил так, словно благополучно избавился от внезапно свалившейся обузы.

Наверняка он решил, что случившееся — дело рук какого-нибудь шутника. Похоже, Люсиан так до конца и не поверил в существование девочки. Телефонную беседу с миссис Дикс нельзя назвать весомым доказательством, а потрепанная кукла вполне могла принадлежать одной из школьниц.

Кейт постаралась отнестись к этому философски. В конце концов, возможно, и сам Люсиан оказался всего лишь призраком, промелькнувшим еще быстрее, чем маленькая Франческа. И все, что от него осталось, — это набросок лица на меню, да и тот не особенно хорош. Кейт достала рисунок из сумочки. Лицо Люсиана и в самом деле выглядело изможденным и угрюмым, словно он только что потерпел какое-то сокрушительное поражение. Что ж, остается разорвать набросок и навсегда забыть об этом обаятельном призраке.

Но Кейт все никак не могла решиться на столь необратимый шаг. Она медленно положила рисунок на туалетный столик, решив сначала принять ванну. Несмотря на то, что удалось немного поспать, усталость так и не прошла. Кейт чувствовала какую-то подспудную печаль. Столь желанная поездка обернулась полным фиаско. Кейт уныло вздохнула. Перед глазами отчетливо стояло печально-отрешенное лицо маленькой Моны Лизы. Бедная Франческа, что может быть печальнее, чем оказаться жертвой родительских дрязг. Ребенок, принесенный в жертву амбициям, лишенный радости и беззаботного веселья, всего того, что именуется детством.

Она решительно тряхнула головой. Хватит хандрить! Ванна и прогулка по Парижу отвлекут ее от мрачных мыслей. В отеле придерживались старомодных правил, а потому пожилой швейцар церемонно проводил Кейт на верхний этаж, где ее уже ждала наполненная почти до краев горячая ванна.

В ванной Кейт пробыла дольше, чем предполагала. К себе в номер девушка вернулась, чуть повеселев и взбодрившись. Она кинула взгляд на телефон, Люсиан мог позвонить как раз тот момент, когда она нежилась в ванне. Впрочем, глупо сидеть и ждать звонка от почти незнакомого человека, который к тому же наверняка по горло занят своими собственными делами. Кейт посмотрела в окно: предзакатное солнце позолотило стены домов. Самое время пробежаться по городу.

И все-таки жаль… Угрюмое и одновременно такое обаятельное лицо продолжало преследовать ее. Но где же рисунок? Кейт была уверена, что оставила набросок на туалетном столике. Но столик был пуст.

Кейт перерыла все, заглянула даже в мусорную корзину. Рисунок бесследно исчез. Наверное, выкинула горничная, решила Кейт.

Но все остальное осталось нетронутым. Постель по-прежнему смята. Повсюду беспорядочно валяются разбросанные вещи. С некоторой тревогой Кейт вспомнила щелчок дверного замка, разбудивший ее. Может, кто-то собирался войти, но, увидев, что она в номере, поспешно отступил? Кейт растерянно взглянула на свой раскрытый чемодан. Да, с таким же успехом этот хаос мог быть результатом ее собственных стараний. Слава богу, у нее хватило ума взять с собой в ванную сумочку с паспортом и деньгами. Кейт еще раз осмотрелась. Итак, пропало лишь меню, не представляющее ни малейшей ценности…

В Люксембургском саду маленькая девочка играла с котенком. Котенок, выскользнув из детских рук, умудрился вскарабкаться на огромную статую Циклопа, нависшую над фонтаном Медичи. Девочка растерянно стояла у каменного парапета, от котенка ее теперь отделяла темная гладь воды, неподвижность которой оживляли лишь янтарные листья да юркие золотые рыбки. На лице девочки застыло выражение утраты и страстного желания. Глядя на нее, Кейт снова вспомнила Франческу. Наверное, и маленькая Мона Лиза выглядела примерно так же, когда поняла, что лишилась не только обещанного восхождения на Эйфелеву башню, но и потеряла любимую куклу. Кейт не могла вот так взять и забыть печальную девочку-итальянку, к которой успела привязаться помимо своей воли. Пусть она и совершенно чужой человек для Франчески, но, может, ей удастся сделать девочку хоть немного счастливее. Решено — как только она вернется в Лондон, то первым делом поговорит с миссис Дикс.

А тем временем… Кейт оторвала взгляд от девочки и котенка и огляделась. Прекрасные стройные королевы в развевающихся каменных одеждах безмолвно застыли вокруг засаженных геранью клумб; аккуратные няньки с детьми прогуливались под сенью желто-багряных каштанов; негромко шумели серебристые фонтаны. Умирающий день был красив той особенной красотой, что свойственна лишь поздней осени. На лужайках резвились дети, многие девочки были в накрахмаленных белоснежных платьях. Кейт поймала себя на том, что вглядывается в детские лица. Она понимала, что это глупо, и все же никак не могла избавиться от мысли, будто Франческа находится где-то здесь, в Париже. Быть может, девочке каким-то непостижимым образом удалось-таки оказаться в Париже, хотя бы ради того, чтобы навестить любимую Эйфелеву башню…

Ну конечно! Кейт даже остановилась. Именно туда и следует отправиться, пока не стемнело! Она поймала такси и попросила водителя как можно быстрее доставить ее к Эйфелевой башне. Такси, оглашая окрестности визгом клаксона, устремилось к цели. Несмотря на то что день клонился к вечеру, по пресловутому сооружению слонялось множество туристов; лифты, с жутким скрежетом сновавшие вверх и вниз, были забиты до отказа.

Но как только Кейт очутилась у подножия знаменитой башни, ее энтузиазм пошел на убыль. С внезапной ясностью она поняла, насколько пусты и бесплодны ее усилия. Франчески здесь нет. Даже если девочка каким-то таинственным образом оказалась в Париже, то похититель вряд ли станет потакать желаниям и капризам семилетнего ребенка.

Двери раздвинулись, и лифт исторгнул очередную толпу туристов. Служитель вкрадчивым голосом обратился к Кейт:

— Купите билет, мадемуазель, не пожалеете. Такой восхитительный вид! Воздух сегодня на удивление прозрачен.

Погруженная в свои мысли, Кейт машинально направилась к окошку кассы. В конце концов, этот человек прав. Можно просто полюбоваться панорамой Парижа. Она встала в хвост очереди, но все-таки успела втиснуться в лифт. Двери затворились. Заскрипел подъемный механизм, и город медленно поехал вниз. Кейт пробралась к стеклянной стенке. Внезапно внизу в толпе мелькнуло белое пятно.

— Кейт! Кейт!

Лифт скрипел все натужнее, вокруг шумела возбужденная разноязыкая речь. Кейт захотелось крикнуть: "Замолчите же! Разве вы не слышите, что меня кто-то зовет!" Она ухватилась за поручень лифта, неотвратимо уносившего ее все дальше и дальше от светлого пятна, которое она приняла за белое платье.

Если бы только можно было остановить проклятый механизм! Неужели и в самом деле кто-то звал ее? Толпа неумолимо отодвигалась. Со всей определенностью это был детский голос. Но звал ли он именно Кейт? Или всему виной разыгравшееся воображение? В белых платьях в Париже щеголяют тысячи девочек.

— Жуткое сооружение, — раздался рядом дружелюбный голос с американским акцентом.

Кейт слабо улыбнулась и начала проталкиваться к дверям.

— С вас уже довольно? — спросил вдогонку голос.

Лифт затрясся и остановился. Расталкивая всех локтями, Кейт выбралась наружу.

— Прошу прощения, я тороплюсь. Прошу прощения.

Люди провожали ее сочувственными взглядами. Кейт раздраженно подумала, что выглядит самой настоящей дурехой, испугавшейся высоты. Впрочем, какая разница! Два лестничных пролета, и через несколько минут она окажется на земле. Перепрыгивая через ступеньки, Кейт устремилась вниз.

В голове вихрем проносились мысли. Что дальше? Как она определит, что детский голос звал именно ее?

Спрыгнув с лестницы, Кейт бросилась в самую гущу праздной толпы.

— Франческа!

Она отстраненно отметила, что ее голос приобрел вдруг пронзительные интонации обитательниц Апеннин. Кейт лихорадочно вертела головой, пытаясь разглядеть маленькую итальянку. Но кроме французов, бросавших на нее любопытные взгляды, и толстой американки, сочувственно спросившей: "Дорогуша, вы кого-нибудь потеряли?" — она никого не увидела. Обращенный к ней призыв оказался иллюзией.

А если… а если все же это не галлюцинация, то… то, значит, Франческу поспешили увести подальше от башни.

Теперь Париж казался Кейт одновременно и прекрасным и враждебным, впервые за все время путешествия ей пришлось бороться с подступающими слезами. Кейт никак не покидало ощущение, что она видит странный, чарующий, прекрасный и вместе с тем коварный сон. И все, что ее окружает, — темная, спокойная Сена, несущая свои воды меж высоких каменных набережных; склонившиеся над водой деревья; гладиолусы в палатках уличных торговцев; праздно слоняющиеся туристы; священники в черных сутанах; военные, щеголяющие выправкой; худые современные девицы с длинными волосами и загадочными глазами — все это лишь сон, пьянящий и тревожный. Что ж, пора возвращаться в отель, к потертым красным коврам и сияющим бронзовым люстрам. Возможно, там изнывает от скуки Люсиан и кошмар этот наконец рассеется.

Но в отеле Кейт ждал вовсе не Люсиан. В фойе стоял человек ничем не примечательной наружности. Он вопросительно глянул на портье, тот кивнул, и незнакомец подошел к Кейт.

— Мисс Темпест?

— Да, — удивленно ответила Кейт. Что этому человеку нужно от нее? Несомненно, англичанин. Даже если не обращать внимания на выговор, все в незнакомце: от твидовой куртки до аккуратно подстриженных усов, выдавало уроженца туманного Альбиона. Довольно моложавый. Но Кейт не решилась бы определить его возраст.

— Меня зовут Джонни Ламберт, — представился человек без возраста. — Я приехал в Париж сегодня днем, и миссис Дикс попросила меня, чтобы я вас разыскал. Она кое-что сообщила по поводу волнующего вас вопроса.

— Я не вполне понимаю…

— Разумеется. — Он дружески взял ее за руку.

Нельзя сказать, чтобы у него был особенно сердечный голос, но выглядел Джонни Ламберт вполне дружелюбно и к тому же со всей очевидностью не являлся частью ее кошмара. А это сейчас самое важное.

— Пойдемте выпьем чего-нибудь, и я вам все объясню.

Он отвел Кейт в бар, усадил, спросил, что ей заказать, и, не дождавшись ответа, предложил:

— Мы ведь в Париже, так что давайте выпьем что-нибудь истинно французское. Как вы смотрите на шамбери?

Этот человек явно привык распоряжаться. Но властность он умело скрывал под любезностью. А чтобы избавиться от наваждения, Кейт сейчас и требовался именно такой человек.

— Кажется, я начинаю понимать, — сказала она, когда Джонни вернулся с бокалами. — Вы тоже работаете на миссис Дикс.

— Совершенно верно. Последнее время я был учителем у арабских принцев. И честное слово, чертовски рад, что наконец-то избавился от них и возвращаюсь в Лондон!

— Вы были в Аравии? — с любопытством спросила Кейт, подумав, что подобное занятие отлично подходит для такого человека. Опытный педагог, энергичный и к тому же отлично умеет держать дистанцию.

— Нет, в Бейруте. Все бы ничего, но мне там до смерти надоело. В Париж я приехал сегодня днем и сразу же позвонил миссис Дикс, она и сообщила мне о ваших проблемах. В Лондон мы летим завтра утром одним и тем же рейсом, и миссис Дикс пришло в голову, что я смогу как-то подбодрить вас. Она сказала, что вы чем-то очень встревожены. Так что же с вами стряслось? Как я понял, пропал ребенок или что-то в этом роде?

— Все это похоже на трюк фокусника, — грустно ответила Кейт. — Не знаю, смогла бы я предотвратить случившееся, даже если бы ни на шаг не отходила от Франчески. Если бы отец девочки стал настаивать на возвращении дочери в Рим, то разве смогла бы я возразить ему?

— Вы совершенно правы. Эти семейные дрязги всегда сущий кошмар. Но это нечестно по отношению к вам. Отец девочки случайно не оперный певец? Похоже, у него страсть к мелодраматическим сюжетам. И что же, ваша подопечная исчезла совершенно бесследно?

— У меня осталась кукла Франчески, и это меня сильно беспокоит. Девочка очень привязана к ней. Я все время ношу куклу с собой в сумочке.

— Кукла? Так это же улика. Все это очень неприятно. Бедняжка. Но миссис Дикс уверяет, что вам не стоит расстраиваться и корить себя.

— Да, конечно, я стараюсь, но у меня не получается взглянуть на происшедшее глазами миссис Дикс. Какой удар для бедной Франчески! Она так хотела подняться на Эйфелеву башню. Сегодня я была там, и мне внезапно показалось, что я слышу, как девочка зовет меня. Я отчетливо слышала детский голос, звавший: "Кейт! Кейт!". Наверное, я слишком устала, и мне все померещилось. Это не могла быть Франческа, и тем не менее я никак не могу избавиться от уверенности, что кричала именно она.

— М-да, нелегко вам пришлось, — сочувственно проговорил Джонни Ламберт. — Хотите еще выпить?

— Нет, спасибо.

— Тогда давайте поужинаем вместе. Я понимаю, что вы меня совсем не знаете, но мы ведь оба работаем на одну фирму, одновременно оказались в Париже, и нам обоим осточертели дети. Три веских основания. Что вы на это скажете?

— Я не против, но мне надо дождаться звонка.

— Когда вам должны позвонить?

— В любой момент.

— Давайте решим так: если он не позвонит до восьми часов, то вы ужинаете со мной? Согласны?

— Он?

Голубые глаза Джонни Ламберта насмешливо блеснули.

— Кейт, вы слишком привлекательны, чтобы дожидаться в парижском отеле звонка от подруги или престарелого родственника. В нашем распоряжении только этот вечер, и я хочу показать вам одно примечательное местечко на Левом берегу. Вернемся в отель где-нибудь к полуночи. Договорились?

Сердечность, сквозившая в его голосе, была несколько преувеличенной, но грань, что отделяет любезность от фамильярности, Ламберт не переходил. К тому же по крайней мере в одном Кейт была с ним полностью согласна: провести этот вечер в одиночестве было бы просто невыносимо. Но как быть со звонком Люсиана? Впрочем, ответ на этот вопрос напрашивался сам собой: если Люсиан не позвонит до восьми часов, значит, он очень занят и не слишком жаждет встречи.

— Договорились, — медленно сказала она.

— Ну и прекрасно! — Голос Джонни был исполнен энтузиазма. — Встречаемся здесь в восемь, ну а если у вас не получится, что ж, тогда увидимся завтра утром в самолете.

Известное Джонни Ламберту примечательное местечко оказалось настолько неожиданным, что Кейт на время позабыла и о Франческе, и о Люсиане, так и не давшем о себе знать.

Джонни Ламберт, в отличие от Люсиана, не обладал ни примечательной внешностью, ни интригующей угрюмостью, но он был мил, любезен и весел. Его чрезвычайно позабавила реакция Кейт, когда такси остановилось у ночного клуба, процветающего в средневековом подземелье. Вниз вела крутая винтовая лестница, по стертым ступеням которой прежде спускалась куда менее состоятельная и беззаботная публика; почерневший от времени низкий сводчатый потолок подземелья наводил на мысли о клаустрофобии. Мягким и бесстрастным голосом Джонни принялся рассказывать, что некогда в этом подземелье заживо хоронили обреченных на смерть. Несчастные погибали либо от голода, либо от болезней, либо камеры заполняли водой и узники тонули. Криков жертв не слышал никто, кроме стражников, изредка швырявших вниз пищу, да товарищей по несчастью. Но если призраки бедолаг и продолжают маяться в этих стенах, то обстановка несколько изменилась — приглушенный свет, клубы сигаретного дыма и звуки рояля, за которым восседала белесая особа с лошадиными зубами. Время от времени на небольшой сцене появлялся человек и затягивал нечто чрезвычайно заунывное. У него было удивительно гладкое, словно восковое, лицо и холодный взгляд разочарованного Пьеро. Исполнив несколько песен, он одарил публику надменным поклоном и удалился. На сцену выплыла весьма основательная дама, облаченная в декольтированное бархатное платье. Она энергично трясла головой, взметая вихрь волос цвета воронова крыла, закатывала водянисто-голубые глаза и кокетливо улыбалась. В паузах между этими упражнениями декольтированная дама издавала замысловатые трели.

— Ну и как вам здесь? — спросил Джонни, наклонившись к Кейт.

— Трудно сказать. — Девушка обвела взглядом низкий потолок, утыканный зловещего вида крючьями, за которые, должно быть, некогда в отчаянии цеплялись чьи-то пальцы. — Я думаю о прошлом.

— У вас доброе сердце, Кейт. Но с тех времен немало воды утекло. Мертвые не возвращаются, так уж устроен мир. Что будем есть и пить? Заказать вам что-нибудь?

— Да, пожалуйста. Тут довольно весело. Но место какое-то странное.

Сладкоголосую мадам сменило трио, и под сводами подземелья зазвучали старинные французские песни. "Sur le pont d'Avignon", "Frere Jacques"[2]. Кейт тихонько подпевала, ей наконец удалось расслабиться. Джонни, который и в самом деле был крайне любезен, наклонился к спутнице и прошептал:

— Вот так-то лучше. Теперь вы выглядите куда счастливее. Вы перестали беспокоиться о девочке?

— Думаю, да. Полагаю, с Франческой все в порядке. Как только вернусь в Лондон, отошлю ей куклу и выкину все из головы.

— Расскажите поподробнее, как все произошло.

Кейт заметила, что ее бокал снова полон. От вина и чарующей музыки, дыма и стремительного мелькания юбок танцорш слегка кружилась голова. Но тревожное ожидание все еще тлело в глубине души. Кейт вдруг подумалось, что, быть может, именно сейчас в пустом номере отеля звонит телефон, а на другом конце провода Люсиан нетерпеливо хмурит брови над пронзительно-жгучими глазами.

Девушка принялась детально излагать перипетии своей поездки в Рим.

— Так вы говорите, никто не поверил, что с вами был ребенок? Даже тот человек, что помог вам?

— Люсиан? Но он не видел Франческу, а накануне вечером я ничего ему не сказала о девочке. Глупо как-то рассказывать незнакомцу обо всех своих делах.

Тяжелая и мягкая ладонь Джонни на мгновение накрыла ее руку.

— Мне бы хотелось, чтобы вы нарушили это правило, Кейт.

Она взглянула в его лицо, находившееся в этот момент совсем близко. Лицо было слишком большим и слишком красным, казалось, наиболее выразительной его частью являются чувственные губы. Она не могла оторвать глаз от этих выжидающих губ.

Кейт чуть нахмурилась. Господи, что она здесь делает? Зачем она торчит в этом душном подвале, зловещую атмосферу которого не в силах прикрыть натужное веселье. И каким ветром занесло ее сюда? Почему она не пошла в оперу или на худой конец не отправилась в какое-нибудь более респектабельное место?!

Всему виной навязчивая любезность Джонни Ламберта. Тот факт, что он тоже работает на миссис Дикс, в какой-то мере притупил ее бдительность. Кейт заставила себя улыбнуться и как можно беззаботнее сказала:

— Тогда вам следует рассказать о себе. Вы женаты, у вас есть и дети?

— Упаси господь! Я скиталец. Мне противопоказаны семейные узы. Кейт, а вам известно, что вы чертовски привлекательны? И как это миссис Дикс отпустила вас одну? Обычно она куда осмотрительнее.

— Как правило, я справляюсь с поручениями.

— А вы самоуверенны.

— Давно вы работаете на миссис Дикс? — спросила Кейт.

— Пять или шесть лет. Раньше я тянул лямку обычного школьного учителя, но это мне быстро наскучило. И я начал подрабатывать уроками, выискивая по всему миру отпрысков денежных мешков. Одно время служил секретарем у нефтяного магната, но мы не сошлись характерами. И такой образ жизни я веду до сих пор.

На сцене снова возник человек с восковым лицом, под энергичный аккомпанемент дамы в лиловом платье затянувший очередную меланхоличную песнь. Кейт прижала ладони к лицу, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Было только одиннадцать часов. Обидится ли Джонни, если она предложит уйти? Еще немного, и здесь, наверное, нечем будет дышать. Публика все прибывала, люди спускались по узким ступенькам и рассаживались по сумрачным углам. Появилась сладкоголосая мадам. Игриво покачивая телесами, выпирающими из черного бархата, она запела "Алуэтту". Певица закатывала глаза, взмахивала пухлыми ручками, словом, старалась изо всех сил. Джонни благодарно захлопал. Кейт пожалела, что выпила слишком много вина. Сколько? Вряд ли больше двух бокалов. Как глупо, что от такого количества у нее закружилась голова. Девушка знаком остановила официанта, который уже собирался опять наполнить ее бокал, и откинулась на спинку стула. Густой и проникновенный голос певицы звучал, казалось, у нее в голове. Внезапно перед глазами все поплыло, свет в зале замерцал, а лицо Джонни, покачивавшееся в такт музыке, отодвинулось куда-то далеко-далеко.

— Кейт, — его голос донесся словно сквозь вату, — с вами все в порядке?

— Я очень устала, — сказала она. — Если не возражаете…

Но девушка не успела закончить, так как в этот миг без всякого предупреждения в зале погас свет.

Подвыпившие посетители оглушительно загалдели. Какая-то девица рядом с Кейт залилась тоненьким смехом. Люди, словно обезумев, повскакивали с мест и бросились к выходу. В следующую секунду загремел голос мадам, лишившийся вдруг сладости и проникновенности.

— Прошу всех оставаться на своих местах. Ничего страшного не произошло, всего-навсего перегорели пробки. Сейчас все будет в порядке.

— Кейт, как вы? — Голос Джонни раздался прямо у ее уха. Она ощутила его пальцы на своей руке.

Кто-то принялся зажигать спички, из темноты проступали фантасмагорические лица-маски и тут же опять исчезали. Это вполне могли быть лица тех несчастных, что некогда были брошены умирать в жуткое подземелье. А рука Джонни, крепко ухватившая ее за запястье, вполне могла принадлежать товарищу по несчастью. Внезапно на сцене появилась мадам с канделябром, полным зажженных свечей. Ее широкое обрюзгшее лицо, белым пятном мерцавшее в золотистом полумраке, было исполнено какого-то зловещего веселья.

У Кейт перехватило дыхание. Она попыталась встать.

— Сидите! — властно сказал Джонни. — Через минуту зажгут свет.

Но Кейт уже пробиралась к двери. Она споткнулась о табурет и услышала позади грохот отодвигаемого стола. Это Джонни поспешил подхватить ее.

— Кейт, не впадайте в панику! Все в порядке. Свет сейчас включат…

Впереди зияла чернота винтовой лестницы. Кейт решительно, хотя и не совсем твердо держась на ногах, устремилась туда. Она осторожно поставила ногу на ступеньку. Скорее к звездам, к свежему ночному воздуху.

— Кейт, не валяйте дурака. Подождите.

Еще ступенька… И тут в лицо Кейт ударил сноп света. Она отпрянула и потеряла равновесие. Чей-то голос, удивленно выкрикнувший ее имя, донесся словно сквозь сон…