Роза пустыни

Глава 16

«Звезда Египта» встала на якорь в Луксоре. Этот день не был похож ни на одно Рождество в жизни Элизабет. Про себя она решила, что скорее всего ничего подобного не испытает и в будущем.

Пассажиры сошли на берег. Полковник и миссис Уинтерз, граф Полонски и Жорж, лорд Джонатан без своего верного Карима, Али, Элизабет и Колетт – в конных экипажах они отправились в гостиницу, расположенную на окраине города. Их багаж должны были везти следом, на повозках, запряженных волами.

Фивы – так назывался в древности этот легендарный город, по которому они ехали. Гости увидели колоннады. То были величественные храмы Карнака – жилище царя богов, Амона-Ра, и всех фараонов на протяжении тридцати пяти столетий.

Каждый фараон что-нибудь прибавлял к огромному храмовому комплексу, строя и перестраивая его: колоннаду там, ворота здесь, аллею сфинксов с круторогими бараньими головами, святилища из прекрасного розового гранита, статуи, пилоны и внутренние дворики…

Время беспощадно разрушило всю эту красоту. Кое-где были видны руины.

Прикрываясь от солнца зонтиком, Элизабет оперлась на руку Али и вышла из коляски.

– Этот дом предоставлен вам, ситте, хотя боюсь, что он недостаточно хорош для английской леди.

– Дом вполне хороший, Али, – уверила она молодого египтянина. – Думаю, мне здесь будет очень удобно.

Они вошли в парадную дверь – деревянную, что было роскошью для пустынной страны, где почти не было лесов.

Элизабет оказалась в комнате, которая в английском доме называлась бы гостиной.

Пол был застелен коврами ручной работы, а в самом центре красовалась набитая конским волосом кушетка (Колетт опасалась, что в ней обитают всевозможные гадкие насекомые, и на второй день их пребывания настояла на том, чтобы провели дезинфекцию). По полу были разбросаны большие подушки с кистями, заменяющие кресла. Кроме того, в комнате было несколько странных разрозненных предметов мебели, керамика, гобелены и медные украшения.

Однако Элизабет заинтересовалась не обстановкой. Ее внимание привлекли каменные блоки, из которых были сложены сами стены.

– Али, а откуда брали камень, когда строили этот дом?

Красивый юноша нахмурился:

– Камень, ситте?

Бросив зонтик и ридикюль на низенький столик, Элизабет внимательнее осмотрела стены.

– Да ведь это камни из храмов! Посмотрите, вот надпись. И вот, и вон там! – указала она. – Боже мой! – воскликнула девушка, всплескивая руками.

Али заволновался:

– В чем дело, ситте? Что случилось?

– Миледи, вы совсем побледнели, как полотно. Вам нехорошо? – спросила Колетт с искренней тревогой за состояние здоровья своей молодой госпожи.

– Со мной все нормально. Я не больна, – поспешила успокоить своих спутников Элизабет. Как объяснить им свои чувства? Это было удивительно – и прискорбно. Это было свято – и святотатственно. На нее нахлынули противоречивые чувства. – Вы представляете себе, что изображено на этой стене?

Оба отрицательно покачали головой.

Дрожащей рукой она прикоснулась к прекрасно сохранившемуся рельефу.

– Вот часть картуша, на нем ее имя. Это – часть лица и платья. А перед ней, в традиционном облачении фараонов, ее сын от Юлия Цезаря, Цезарион.

– От Юлия Цезаря, миледи?

Элизабет кивнула и быстро перевела иероглифы:

– Здесь изображена сцена принесения жертв богине. – Элизабет глубоко вздохнула и изумленно объявила: – Это – самая знаменитая из Клеопатр, Клеопатра Седьмая. Та самая Клеопатра.

– Mon Dieu![7] На стене нашего дома? – воскликнула Колетт Дюве.

– Да, на стене нашего дома. Эти камни следует вернуть в храм Карнака, – заявила Элизабет. – Ведь наверняка кто-то пытается сложить куски в целое и восстановить древние строения во всем их прежнем великолепии.

– Есть люди, которые этим занимаются, ситте. – Али был не менее воодушевлен, чем она. Он с удовольствием объяснил ей: – В Египте всегда не хватало строительных материалов. Местным крестьянам нет дела до нашей истории: они не умеют ни читать, ни писать на своем родном языке. Их жизнь – это каждодневная борьба за выживание, бесконечные труды, чтобы на столе была еда и чтобы имелась самая простая одежда. – Тут он расправил свои худые, как у мальчишки, плечи: – Наш долг – долг тех, кто понимает и ценит историю, – хранить и беречь наследие этой великой страны.

Элизабет смотрела на их молодого проводника с большим уважением.

– Конечно, вы правы. Это сделают такие преданные и способные египтяне, как вы.

Молодой человек ответил быстрым вежливым поклоном.

– А теперь я должен извиниться и уйти. Мне надо позаботиться об устройстве остальных гостей.

Его рука уже лежала на ручке двери, когда Элизабет, окликнув его, задала наконец вопрос, который не давал ей покоя:

– Али, а где мой отец? Когда я его увижу?

– Наш… Лорд Стенхоуп отправился на раскоп еще до рассвета, ситте, как он делает каждый день. Он просил сказать, что вернется к чаю.

Лицо Элизабет омрачилось.

– Только к чаю?

Он ответил очень мягко:

– Таков его обычай.

– Спасибо вам, Али. Я понимаю, – сказала Элизабет.

Хотя на самом деле Элизабет ничего не понимала. С тех пор, как она в последний раз виделась с отцом, прошли долгих три года. Она преодолела тысячи миль на поезде, корабле, в запряженных лошадьми экипажах, на осликах и даже на верблюде. Почему-то она ожидала, что отец встретит «Звезду Египта» на пристани или по крайней мере будет ожидать ее здесь, чтобы убедиться в ее благополучном прибытии в Луксор. И ей трудно было скрыть свое разочарование и боль.

– Не надо расстраиваться, ситте. Просто он такой, – сказал Али на прощание.

Когда за ним закрылась тяжелая входная дверь, Колетт начала бормотать по-французски:

– Где он? Он же ваш отец. Какой стыд! Какой позор!

Элизабет с трудом проглотила ставший в горле ком. На глаза ее навернулись жгуче горькие слезы.

– Ну пожалуйста, Колетт! Папа не хочет никого обидеть. Правда!

– Это я знаю. И конечно же, мне самой все равно. Это вы, cherie, страдаете от его невнимательности.

Элизабет смахнула со щеки слезу.

– Али прав. Папа просто такой.

– Ах, милочка, не обращайте на это внимания. Я рас. пакую наши вещи, и к чаю этот дом уже будет в полном порядке. Но сначала мне надо проверить спальни!

Колетт вышла из гостиной. В синюю входную дверь робко постучали.

– Это, конечно, наши сундуки. Я распоряжусь сама, – крикнула Элизабет своей служанке.

Она направилась к выходу и, открыв дверь, с изумлением обнаружила на пороге мальчика лет десяти-одиннадцати. В руках он держал небольшую коробочку.

– Ситте?

Она кивнула:

– Да.

Он протянул к ней руки с коробочкой, показывая, что она должна принять ее.

Никакой записки не было.

– Но от кого она?

Мальчик покачал головой: видно было, что он не понял ее вопроса.

Элизабет все равно попробовала еще раз:

– Кто дал тебе эту коробочку?

Карие глаза мальчишки по-прежнему выражали недоумение. Потом вдруг они вспыхнули, и он начал что-то оживленно тараторить. Теперь уже Элизабет не могла понять ни слова из того, что он говорит.

Немного подумав, она подняла руку высоко над головой:

– Мужчина?

Он нахмурился, потом энергично закивал головой:

– Мужчина!

При этом он подпрыгнул высоко в воздух и вытянул вверх руку, чтобы показать, каким невероятно высоким был этот мужчина.

– Черные волосы? – внятно произнесла она, указывая на собственные темные локоны.

Мальчишка ухмыльнулся и снова кивнул.

Высокий мужчина с черными волосами.

Им мог быть только Джек.

Сделав знак свободной рукой, Элизабет велела посыльному:

– Подожди, пожалуйста.

Она ушла в дом, чтобы достать из ридикюля мелкую монетку, однако когда снова вышла за дверь, мальчишка уже исчез.

Элизабет закрыла синюю дверь, прошла в комнату и, поставив коробочку на столик у кушетки, принялась рассматривать ее. Она решила, что вещица изготовлена из алебастра и относится ко времени девятнадцатой династии. Значит, это была вещь древняя и весьма ценная. Резьба на крышке и боковинах была выполнена умелым мастером. Коробочка поражала своей изящной простотой.

Пульс девушки стал быстрым и неровным. Неуверенно протянув руку, она открыла крышку. Секунду была в недоумении – но только одну секунду.

Радостно улыбаясь, Элизабет достала из коробочки великолепную и очень реалистичную фигурку. Это оказалась миниатюрная овечка из черного оникса…

Элизабет хотелось, чтобы ее встреча с отцом после долгой разлуки произошла не на глазах у всех. Однако этому не суждено было случиться. Все путешественники собрались в главном здании гостиницы на традиционный английский чай, когда к дверям подкатила его коляска.

Глядя в окно, Элизабет поначалу его не узнала. Она увидела немолодого мужчину в пыльных одеждах. Когда тот сбросил с головы капюшон, то видно стало лицо, покрытое морщинами, обветренное и обожженное солнцем. Волосы у приехавшего были длинные, косматые и совершенно седые. Кожа его напоминала коричневый сафьян. Глаза привычно щурились.

Она поняла, что это ее отец, только когда Али бросился привязывать коня.

Что скажет ей отец после долгой разлуки? И что скажет ему она?

С глубоким волнением и нарастающим нетерпением Элизабет поднялась из кресла и поспешила в вестибюль, чтобы поздороваться с ним.

Эвери Гест, шестой граф Стенхоуп, стремительно прошел в парадную дверь гостиницы. Широкие одежды его развевались, сапоги были покрыты красной пылью пустыни. Граф что-то быстро говорил по-арабски, обращаясь к красивому молодому египтянину, шедшему рядом. В эту секунду он поднял голову, заметил ее и остановился, как вкопанный.

Рот его раскрылся от изумления.

– Лиззи?

Элизабет старалась владеть собой. Она не даст воли жгучим слезам, которые подступали к ее глазам. Она закусила нижнюю губу с такой силой, что во рту появился вкус крови.

– Да, папа.

Он посмотрел на нее долгим и пристальным взглядом, но не сделал к ней даже шага.

– Ты выросла.

– Да, выросла, – глуховатым голосом подтвердила она.

Внезапно на загорелом лице лорда Стенхоупа появилась виноватая улыбка.

– Ты уже больше не «моя малышка Лиззи» – да?

– Да, папа.

Она уже много лет не была «его малышкой Лиззи». Просто отца не было рядом, и он не видел, как она растет, как из ребенка превращается в подростка, из подростка – в юную женщину. И его не было рядом тогда, когда он был ей нужнее всего. Он сам этого захотел. Но в результате потеряли они оба.

Конечно, за прошедшие годы ее отец тоже изменился. Элизабет помнила его высоким, красивым, щеголеватым. Джентльменом с ног до головы, ухоженным и безупречно одетым по последнему слову портновского искусства, как подобало человеку с положением в обществе. А теперь отец сутулился. И она была почти одного с ним роста.

Ее отец превратился в старика.

Лорд Стенхоуп рассеянно погладил подбородок, и Элизабет заметила под его ногтями полоски красной глины.

– Сколько времени прошло, Элизабет?

– Три года.

– Три года? Так много?

«Почти четыре, будь ты проклят!» – хотелось крикнуть ей в ответ. Однако она сумела промолчать.

На его лице не было и тени раскаяния.

– Значит, тебе уже почти…

– Восемнадцать, папа. Весной мне исполнится восемнадцать.

– Ты уже можешь считаться взрослой женщиной.

– Я и есть взрослая женщина.

Он виновато улыбнулся.

– Да, конечно-конечно. И к тому же красивая.

Элизабет зарделась от удовольствия.

Это был первый комплимент, который она услышала от отца с того дня, когда он предположил (лет пять или шесть назад), что она, возможно, не окажется такой же пустышкой, как ее старшая сестра Каролина. Та превратилась в совершенно никчемную ветреницу, которую интересовали только сплетни, модные наряды, бессмысленные развлечения и молокососы, смеющие называть себя мужчинами.

После того случая лорд Стенхоуп и его старшая дочь редко сходились во мнениях хоть по какому-то вопросу. Больше того, Каролина даже не стала приглашать его на свою свадьбу, хотя в тот момент он как раз ненадолго появился в Англии, чтобы навестить семью.

Но это, конечно, все осталось в прошлом, пыталась убедить себя Элизабет, пока ее отец стряхивал с сапог пыль пустыни. Еще секунда-другая, и он спросит ее о матери, или о Франклине, или о Каролине, или хотя бы о милой бедняжке Анни.

Вместо этого лорд Стенхоуп напомнил ей:

– Не следует заставлять остальных дожидаться нас. Я был бы не прочь выпить чаю. В горле у меня пересохло.

Элизабет шагнула к нему и, понизив голос настолько, чтобы ее мог услышать только он, решительно сказала:

– Мне надо поговорить с вами наедине, папа. У меня чрезвычайно важное дело.

Он рассеянно-небрежно взмахнул рукой:

– Может быть, за чаем.

Она устремила на него укоризненный взгляд своих огромных зеленовато-серых глаз:

– Мы должны остаться вдвоем.

– Вдвоем, конечно, – согласился он после секундной паузы. – Нам надо будет поговорить. Скоро.

– Как можно скорее.

– Скоро. Я обещаю.

У Элизабет упало сердце. Она вспомнила множество других обещаний, которые он ей давал в прошлом и которые так и остались невыполненными.

«Обещаю, что в день, когда тебе исполнится семь лет, ты получишь в подарок белого пони».

«Обещаю, что ты поедешь со мной в Лондон, когда я в следующий раз соберусь туда».

«Обещаю, что в этом году приеду на Рождество домой», «Обещаю, что в этот раз я не уеду, не попрощавшись».

Обещаю…

Обещаю…

Обещаю…

Элизабет больше не верила обещаниям. Она уже много лет им не верила.

Чьи-либо безответственные обещания разбивают вам сердце.

Глядя на ночную пустыню, молодая француженка тихо говорила своему возлюбленному:

– Знаешь, дорогой, скоро я обо всем расскажу миледи. Мы с ней уже много лет вместе, не расстаемся. Я не просто ее служанка – я ее подруга, и она мне доверяет.

Молодой человек крепко прижимал к себе мадемуазель и горячо шептал ей на ухо (он свободно говорил на нескольких языках):

– Я тебя люблю! Я тебя обожаю! Я хочу на тебе жениться. Мы должны уехать как можно быстрее, пока еще не поздно. Корабль отплывает в Александрию в конце недели. К весне мы уже были бы дома.

Она мечтательно вздохнула:

– Весна в Марселе!

– На извилистой улочке у моря у нас будет свой магазин и квартирка над ним. У нас будет возможность всю оставшуюся жизнь жить так, как мы хотим.

– Да, конечно, конечно! – тихо воскликнула она.

– Когда-нибудь у нас будут дети.

– Дети! – радостно повторила она.

– Я люблю тебя, cherie.

– А я люблю тебя, – ответила она. – Я скоро скажу миледи. Обещаю.

– Уверяю вас, мой муж ничего о нас не знает, – промурлыкала женщина многообещающим тоном, бесшумно скользя в темноте к его распахнутой постели.

Она уже была полураздета – двигаясь по спальне, возбуждающе скидывала с себя одежду. Мужчину действительно возбудил вид ее полуобнаженного тела.

Его серые глаза были прикованы к ее высокой упругой груди, пока женщина распускала шнуровку корсета. Его взгляд скользил по длинным и стройным ногам, когда она медленно и маняще сворачивала бледно-розовые шелковые чулки, которые вскоре полетели в сторону. Он задержал взгляд на округлой попке, когда она повернулась к нему спиной, чтобы избавиться от кружевных панталон.

Она повернулась к нему спиной не из застенчивости (они оба прекрасно это понимали), а для того, чтобы продемонстрировать ему еще одну часть ее точеной фигуры.

А потом женщина встала перед ним во всей своей красе, обнаженная, и подняла руки над головой.

– Ты – тщеславная кошечка, Амелия, – хрипловато рассмеялся ее возлюбленный.

Она не собиралась этого отрицать:

– Да, это правда.

Красивый мужчина перевернулся на бок и приподнялся, упираясь локтем в гору подушек.

– Однако я отнюдь не уверен в том, что твой муж ни о чем не подозревает.

Она подошла к кровати, где лежал мужчина, и наклонилась над ним так, чтобы ее соски скользнули по его обнаженной груди. При этом они маняще набухли.

– Хилберт стареет. И он глуп.

– Либо глуп, либо очень хитер. – Мужчина притянул ее к себе и с наслаждением провел рукой по всей спине. Поцеловав голое плечо, он добавил: – Хотел бы я это знать наверное.

Она прижалась губами к его губам. Ее язычок быстро высовывался и прятался обратно – будто кошечка лакала сливки.

– Обещаю, Хилберт ни о чем не узнает. И еще обещаю тебе: он сделает все, о чем я его попрошу.

Его белоснежные зубы обнажились в сардонической улыбке.

– Ты сучка, Амелия.

– А ты, Андре, подонок.

Граф рассмеялся.

– Возможно, именно поэтому мы так подходим друг другу. – Его голос звучал тихо и обещал наслаждение.

Ее ловкие руки нашли его плоть и начали творить с ней свое волшебство.

– Думаю, не только поэтому, – проворковала она, когда ее возлюбленный не сдержал стона удовольствия.