Роза пустыни

Глава 3

Ей никак не удавалось заснуть.

Элизабет скинула с себя прохладные хлопчатые простыни, отдернула противомоскитную сетку и потянулась за пеньюаром, который лежал в ногах кровати.

Не было смысла продолжать попытки заснуть. Она так и не сомкнула глаз.

Не зажигая лампу, стоявшую на столике у кровати, она сунула ноги в атласные тапочки и крепко затянула на талии пояс пеньюара. После этого открыла дверь каюты и вышла на палубу.

Ночь была тихая. «Звезда Египта» встала на якорь до утра.

Облокотившись на фальшборт, Элизабет смотрела на противоположный берег Нила. Луна заливала все ярким светом – на фоне иссиня-черного неба ночное светило казалось сияющим шаром. Ей были видны пальмовые рощи у края воды, плодородные зеленые поля вдали, а дальше – скалы, за которыми начиналась пустыня.

Местность между полями и пустыней была усеяна темными лачугами, белоснежными виллами и развалинами древних храмов. На воде играли серебристые отблески лунного света. Ночной ветерок приносил с собой запахи лотоса и папируса, акации, тамаринда и эвкалипта.

Время от времени в реке шумно плескалась крупная рыба – или, может быть, это голодный крокодил пытался добыть себе ужин.

Элизабет почувствовала, как по спине пробежал холодок, – вокруг нее толпились тени прошлого. Хотя ей казалось, что над этими местами не властно время.

Интересно, сколько мужчин и женщин вот так, как она, с замиранием сердца смотрели на вечный пейзаж Египта? Что они при этом чувствовали? О чем думали?

Возможно, сама Клеопатра с борта царской ладьи смотрела на темно-синюю воду, повторяя слова древнего гимна:

«Приветствую тебя, о Нил! Выбившийся из-под земли, пришедший питать Египет. Кормилец, источник богатства, создатель всего благого!»

И позже, когда Элизабет покинет Египет, какая-то другая женщина будет глядеть на синие воды и думать о тех, кто бывал здесь раньше. Что она будет чувствовать? О чем вспомнит?

Прошлое, настоящее, будущее – для Нила, Реки жизни, они были неразрывны.

Элизабет вздрогнула и крепче обхватила себя руками. Подумать только: она чуть было не лишилась возможности поехать в Черную страну! Ей снова вспомнился разговор с кузеном прошлым летом – тогда все и решилось…

– Боюсь, что ваша головка полна фантазий, – выговаривал своей кузине Хорас Фитцхью. – Египет – место отвратительное. Там жара, пыль, мухи и москиты и самые примитивные и ужасные условия жизни. – Он содрогнулся, вспоминая. – Солнце просто беспощадное. Я был болен все то время, пока там находился.

– Но мне так хочется поехать в Египет! – произнесла Элизабет мечтательно. – Говорят, что небо в тех краях синее синего, песок сверкает, как алмазы, а солнечный свет яркий, как нигде в мире. Папа как-то сказал мне старую пословицу: «В Египте вы ближе к богам». – И она добавила: – Папа не приезжал в Англию уже три года. Я так по нему соскучилась!

Ее немолодой кузен неуклюже переминался с ноги на ногу.

– Конечно, то, что вы скучаете по отцу, вполне естественно. Но чтобы вы поехали так далеко, в эти пустынные, забытые Богом земли…

Она перебила его:

– Ландшафт там необычайно живописный, правда? И Нил, и пустыня, и удивительные пирамиды Гизы, и огромный храм Абу-Симбела…

Выражение лица Хораса Фитцхью чуть заметно изменилось.

– Да, конечно, это великолепное зрелище. Храмы Карнака. Сфинкс. Живописные дахабийе, плывущие вверх по Нилу. – Опомнившись, он поспешно добавил: – Но это неподходящие места для такой хрупкой молодой особы, как вы.

Элизабет почувствовала, что начинает терять терпение. Ей надо ехать в Египет. Она должна увидеть отца! Это просто необходимо. Отец не только прислал ей письмо с приглашением приехать – он отправил полковника и миссис Уинтерз специально, чтобы они ее сопровождали. Лучшей возможности поехать в Египет у нее не будет. Если только удастся убедить кузена Хораса, тогда, несомненно, он поможет ей уговорить матушку. Элизабет решила схитрить.

Многие молодые девицы, с которыми общалась Элизабет, страдали от всего на свете – начинали с обмороков и кончали меланхолией, причем втайне наслаждались этим. У Элизабет же в отличие от них было отменное здоровье. Тем не менее…

Она прижала кружевной платочек к губам.

– Но насколько я знаю, зимой погода в Египте считается очень полезной для людей со слабым здоровьем.

– Зимние месяцы более благоприятны, чем периоды разлива Нила или ужасная летняя жара, – признал ее кузен.

Она опустила взгляд на свои пальцы.

– Я очень страдала этой зимой здесь, в Йоркшире.

Это не было откровенной ложью. Зима была действительно ужасной – с момента смерти ее сестры Аннелизы до новой надежды, которую принесла весна. Ее милая, нежная Анни угасла за две недели. Трудно было привыкнуть к мысли, что сестры больше нет.

Кузена Хораса явно смутило напоминание о кончине леди Аннелизы. Эта пятнадцатилетняя девочка, младший ребенок лорда и леди Стенхоуп, была настоящим ангелочком, белокурым голубоглазым ангелочком с нежным сердцем.

Кузен откашлялся.

– Зима была очень трудной для всей нашей семьи.

– Да. И погода была особенно холодной и влажной, правда? – Элизабет вздохнула. – По-моему, мне не вынести еще одной такой йоркширской зимы.

Ей была сделана некоторая уступка:

– Возможно, солнечная и сухая погода Египта была бы полезна для вашего здоровья, леди Элизабет.

Она снова вздохнула и посмотрела в окно, на сад и расположенный за ним парк.

– Наверняка была бы. Но матушка не разрешила мне ехать.

– Она… Возможно, леди Стенхоуп не учла всех обстоятельств, – осторожно заметил кузен Хорас. – Если мне представится удобный случай, я поговорю с ней об этом.

Лицо Элизабет осветилось улыбкой, которая совершенно ослепила ее родственника.

– Это было бы так мило с вашей стороны, кузен Хорас!

Он снова откашлялся.

– Ничуть, дорогая моя. Ничуть. Мы ведь должны заботиться о вашем здоровье.

– Конечно, кузен. Ведь жизнь коротка, правда? И надо стараться сделать ее как можно богаче.

Он в который раз прочистил горло, явно недоумевая, как можно отреагировать на философские размышления столь юного существа – и к тому же девушки. С облегчением заметив, что настало время чая, он встал, чтобы проводить Элизабет в салон.

Не прошло и трех дней, как мать дала свое согласие, – и начались приготовления к ее отъезду.

И вот теперь она смотрит на воды Нила! Элизабет хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что это не сон.

Ей надо запечатлеть в памяти необычайную красоту этого момента и места. Ей надо наслаждаться каждой минутой за двоих – за себя и за Анни. Ведь ее милая нежная сестренка никогда не совершит поездки в эту дальнюю страну – она уже ушла в последний путь, на небо.

Подняв руку, Элизабет вытерла щеки – они были мокры от слез.

Прошло еще сколько-то времени – минуты или часы, сказать было невозможно, поскольку этой волшебной ночью время не подчинялось обычным законам, – и Элизабет больше не страдала от одиночества. Еще не увидев и не услышав ничего, она уже точно знала, что это – лорд Джонатан. Она сама не понимала, откуда у нее такая уверенность, но не сомневалась: это было так. А потом из ночи до нее донесся его голос – звучный, чувственный баритон, от которого у нее по телу пробежала волна какого-то незнакомого ей чувства.

«Привет тебе, о Нефертери, прекраснейшая из женщин,

Супруга Бога, возлюбленная носящего две короны

Лицом прекрасная, безупречная телом и духом,

Исиды воплощение, как преклоняются перед тобой все Боги!

Груди твои меда слаще,

Лицо прекрасней легендарной Нефертити,

Кожа тоньше золота Куша,

Глаза – как два гагата.

Твой голос напевней мелодичной арфы, слаще предрассветного журчания Реки жизни.

Ты любима всеми богами,

Что зовут тебя по имени, – и имя это Египет.

И когда видят, что идешь ты, говорят – идет Несравненная!»

Когда он замолчал, она чуть слышно прошептала:

– Как прекрасны даже сегодня стихи, которые фараон Мернептон Сети посвятил своей возлюбленной жене!

Лорд Джонатан вышел из темноты на залитую луной палубу и, изумленно глядя на Элизабет, спросил:

– Вы знаете об этих стихах?

– Я о них знаю.

– И о Нефертери?

Элизабет кивнула, и распущенные волосы скользнули по ее плечам, словно тонкий шелк.

– Ей было дано имя в честь жены великого Рамсеса. У них с Мернептоном Сети было четверо детей. А потом во время разлива Нила у нее началась какая-то странная лихорадка, и она умерла.

Он смотрел на нее с высоты своего немалого роста, и на лице его отражалось искреннее восхищение.

– Вы знаете и о древних фараонах?

– Немного, – скромно ответила Элизабет.

Она не захотела признаться, сколько на самом деле знает. Лорду Джонатану, так же как полковнику и миссис Уинтерз, нельзя рассказывать о том, сколько она читала о Древнем Египте. Вспомнив о наставлениях няни, она подумала, что эти люди, возможно, стали бы считать ее хвастливой и невежливой.

Но ее сдержанность диктовалась не только скромностью. Мать строго запрещала в своем присутствии любые разговоры о Египте, его истории и памятниках. В конце концов «именно эта шлюха» – так матушка говорила о Черной стране – обольстила ее мужа, безжалостно отняла его у нее и у детей.

Неприязнь матери к Египту не мешала Элизабет прокрадываться в старую библиотеку Стенхоуп-Холла и там жадно читать множество книг, которые собрал ее отец. Начала она с автобиографии барона Демона, а потом взялась за отчеты Джованни Бельцони о его похождениях в Черной стране и переводы иероглифов с Розеттского камня, сделанные Шампольоном.

Лорд Джонатан негромко заметил:

– А вы все-таки дочь своего отца.

С нескрываемой гордостью Элизабет заявила:

– Я – дочь своего отца, археолога лорда Стенхоупа.

И только в эту секунду она сообразила, что стоит на палубе в одной только полупрозрачной батистовой ночной рубашке и легком халате. Совершенно неподобающий наряд для леди, разговаривающей с джентльменом. В Англии подобную встречу сочли бы недопустимой – просто скандальной.

Правила очень строго определяли то, что может и чего не может делать незамужняя женщина. Ее должны были сопровождать – при любом появлении в обществе. Ей нельзя было одной ходить по Лондону, брать извозчика или ехать в незабронированном купе поезда. Отправляться на бал и уезжать с него можно было только с матерью, компаньонкой или, в самом крайнем случае, со служанкой. Ей нельзя было оставаться наедине с мужчиной в оранжерее, библиотеке или любом другом помещении. Матушка говорила, что соблюдение этих правил совершенно обязательно, а уж она-то в таких вещах разбиралась.

Конечно, сказала себе Элизабет, дома было бы крайне маловероятно, чтобы она оказалась наедине с мужчиной на палубе парохода посредине ночи.

Лорд Джонатан шагнул к ней, и ее сердце забилось сильнее. Он показался ей еще выше, чем днем. Ей ясно видны были его яркие глаза и темная тень на небритом подбородке.

На нем был длинный экзотический халат, надетый поверх фрачных брюк и рубашки. Однако воротника у рубашки не было, и пуговицы до самого пояса были расстегнуты, а рукава закатаны почти до локтей.

Свободный халат ничуть не скрывал его широких плеч, мускулистых рук и поджарого тела. В открытом вороте рубашки видна была крепкая смуглая шея. Его руки, покрытые пушком волос, имели бронзовый цвет – наверняка в результате долгих часов, проведенных под жарким солнцем пустыни.

Элизабет поймала себя на том, что потрясенно смотрит прямо на его обнаженную грудь.

Он был великолепен!

Ее рука невольно поднялась вверх – и она в последний момент удержала ее, не позволив себе прикоснуться к его коже. Ей никогда не приходилось видеть обнаженные части тела мужчины. И несмотря на это, она почему-то была уверена в том, что он более мускулист, мужествен и красив, чем любой ее знакомый.

И гораздо более опасен.

Она вдруг остро почувствовала, как тонка ткань, защищающая ее тело от ночной прохлады и незнакомца, который стоит всего в нескольких футах от нее. От нервного напряжения тело ее задрожало, руки и ноги покрылись мурашками. Ей слышно было, как отчаянно бьется ее сердце.

Лорд Джонатан оказался человеком очень наблюдательным:

– Вы замерзли, леди Элизабет?

– Просто холодный ветер подул, милорд, – ответила она. – Уже все в порядке. Спасибо.

Он пристально посмотрел на нее:

– Вам не спалось?

Она не видела смысла лгать.

– Не спалось.

Он неожиданно ласково заметил:

– Вы плакали.

– Немного.

– Отчего вам плакать, миледи?

– От красоты. Красоты Нила и этой страны, – призналась она тихим прерывистым голосом. «И из-за Анни», – добавила про себя.

– Эта страна при первом знакомстве может вызвать такую реакцию даже у мужчины. – Тут он поправился: – И конечно, у женщины. – По его голосу чувствовалось, как он любит эти места. – Египет – это страна легенд, застывшая между реальностью и мифом. Куда ни посмотришь, всюду видны тени прошлого.

– Да, это именно так! – воскликнула она, поднимая голову, – и встретилась с ним взглядом.

На несколько мгновений оба забыли обо всем, думая только друг о друге.

У Элизабет еще сильнее забилось сердце. Губы пересохли, и она провела по ним кончиком языка. Казалось, волосы у нее на затылке зашевелились. Живот как-то странно заныл, грудь вдруг словно распухла, а соски стали тугими и приобрели непривычную чувствительность, так что прикосновение тонкой ткани рубашки было почти нестерпимо ощутимым. Ей захотелось прикрыть грудь руками, потому что в глазах лорда Джонатана вдруг загорелся чувственный огонь, понятный даже ей.

Она очень плохо знала мужчин, конечно, но ей случалось подслушивать разговоры дам из общества, искушенных красавиц, у которых были любовники. Приезжая погостить в Стенхоуп-Холл, они разговаривали о мужчинах.

Есть такие мужчины, которым достаточно было просто посмотреть на женщину, и она начинала чувствовать себя желанной. Такой мужчина может доставить женщине наслаждение, даже не прикасаясь к ней, не произнося ни единого слова. Именно так смотрел на нее сейчас лорд Джонатан, и от этого взгляда Элизабет задохнулась. Ей хотелось растаять в его объятиях.

Оба услышали плеск воды за бортом, и чары рассеялись.

Когда лорд Джонатан снова заговорил, на его губах появилась ироничная улыбка.

– Я был с вами не совсем честен, леди Элизабет.

Она отметила, что на его лице не было ни малейшего признака стыда.

– Неужели, милорд?

У него начался тик.

– Боюсь, что да.

Элизабет не знала, что следует ответить джентльмену, признавшемуся в своей нечестности, – если его, конечно, после этого можно назвать джентльменом.

Лорд начал беспокойно шагать по палубе.

– Я позволил вам, полковнику и миссис Уинтерз считать, что у меня с моими близкими хорошие отношения.

– А это не так? – невольно вырвалось у нее.

– Отнюдь не так, – проговорил он с такой горечью, что она изумилась. – Я расстался с ними уже много лет назад. По правде говоря, я не видел отца и моего старшего брата, Лоренса, с того времени, как умерла моя мать.

– А она умерла шесть лет назад, – тихо сказала Элизабет.

– Да, в это Рождество уже шесть лет, но…

Он явно недоумевал, откуда ей может быть известен этот факт.

– Вы сами упомянули об этом сегодня днем, за чаем, – напомнила ему Элизабет.

– Да, конечно, упомянул! – Он покачал головой, как бы сомневаясь в собственной нормальности. А интонацией будто выдал презрение к себе. – Я чувствую, что должен сказать вам еще кое-что.

Элизабет прижала руку к груди.

– Если это действительно нужно.

Ее разговор с этим джентльменом не укладывался ни в какие рамки правил благовоспитанности. Да, она оказалась в очень необычной ситуации.

Но с другой стороны, она ведь стремилась именно к необычному – в противном случае следовало остаться дома, в Йоркшире, поспешила напомнить себе Элизабет.

Лорд Джонатан энергично взмахнул обеими руками.

– В Нортумберленде всем известно, что некоторые мужчины в семействе Уиков рождаются с голубыми глазами и с прискорбной склонностью к некоторой необузданности.

– Некоторой необузданности? – переспросила она. не понимая, что он хочет ей сказать.

Он нахмурился, сдвинув свои красиво выгнутые брови, такие же темные, как волосы на голове, и попытался снова объяснить ей, что он имеет в виду:

– Отщепенцы, блудные сыны, леди Элизабет. В нашей семье раз в два поколения рождается паршивая овца.

Неужели этот человек совершенно безумен? Пытается обсуждать с ней вопросы сельского хозяйства посреди ночи?

– Паршивая овца, – эхом повторила она, испытывая легкое огорчение. – Не понимаю.

Он перестал шагать по палубе, остановился прямо перед ней и скрестил руки на груди.

– А я – самая паршивая из всех паршивых овец семейства Уиков. Именно поэтому я и уехал из дома. Поэтому шесть долгих лет не виделся с отцом и братом.

Она наконец поняла, о чем он говорит, и душа ее наполнилась состраданием.

– Милорд, я прекрасно понимаю ваши чувства, – с глубокой убежденностью заявила она.

Он был поражен.

– Понимаете?

Она кивнула:

– Я сама уже три года не видела отца. Да и тогда он пробыл дома всего две недели, а потом снова вернулся в Египет.

– Я не думаю…

Она прервала его, подняв руку:

– И дело не только в этом.

Он упер руки в бока и стал пристально ее рассматривать. Элизабет призналась себе, что его взгляд заставляет ее нервничать.

– Не только?

Ей было больно, но она чувствовала потребность рассказать ему все. Иначе как же доказать ему, что она действительно понимает?

– К сожалению, я нередко огорчала матушку.

Казалось, ее признание его изумило.

– Боже правый, что привело вас к такому выводу?

– Это яснее ясного, – ответила она просто. – Я слишком откровенна. Слишком упряма. Слишком импульсивна. И рост у меня слишком большой.

Он расхохотался.

– Рост?

Она обиделась:

– Я ничего не могу поделать с тем, что слишком высокая, милорд. Но я отказываюсь жаться в углу и казаться маленькой и хрупкой, когда я вовсе не такая.

Он попытался ее успокоить, мягко проговорив:

– Вы мне не кажетесь слишком высокой. По-моему, вы прекрасны.

Она покраснела от удовольствия.

– Это только потому, что сами вы такой великан, лорд Джонатан.

– Гм.

Не может быть, чтобы его смутили ее слова. Ей он действительно казался очень большим.

Элизабет решила быть с ним откровенной до конца. Вздохнув, она сказала:

– Но и это еще не все.

Лорд не удержался, чтобы не поддразнить ее:

– Похоже, вашим грехам нет конца.

Она сделала глубокий вдох и решительно сказала:

– Я считаю, что лондонский сезон – это пустая трата времени и денег.

Его красивое лицо осталось совершенно серьезным, но Элизабет показалось, что он сдерживает смех.

– Правда? – наконец сказал он.

– Да. Это просто унизительно. Лондонский сезон придуман только для того, чтобы демонстрировать молодых девушек на выданье, как товар, выставленный для продажи.

– В этом что-то есть, – признал он.

– Но даже если это было бы не так, меня вывозить в свет просто опасно. Я совершенно не знаю, что говорить и делать. Я не умею вести светскую беседу. Я слишком высока для большинства мужчин. И…

– И?..

– Для меня невыносима мысль о будущем. Я должна выйти замуж за сына какого-нибудь графа, родить ему наследника и еще сына про запас. А потом буду беззаботно менять любовников, как делают другие дамы из круга Мальборо-Хаус.

– Из круга Мальборо-Хаус?

– Это те, кто находится рядом с его королевским высочеством принцем Уэльским, – объяснила она. – Я для такой жизни не подхожу, милорд. Совершенно не подхожу.

Казалось, его заинтересовали ее слова.

– А для какой жизни вы подходите, миледи?

Элизабет поняла, что сейчас выкажет себя глупой мечтательницей. Ну и пусть, решила она.

– Я хочу, чтобы моя жизнь была как можно полнее. Я хочу повидать мир, пережить массу интересных приключений, а потом, когда стану старше, хочу выйти замуж, жить в деревне и растить счастливых здоровых детей – чтобы их был целый дом. Мне не нужен великолепный особняк или огромное поместье, но мне хотелось бы иметь библиотеку и немного земли для сада.

– Для сада? – повторил он звучным голосом.

– Да. В особенности для розария.

Лорд Джонатан уже не поддразнивал ее:

– А вы нашли его, того идеального мужчину, за которого выйдете замуж?

Она сама не сознавала, насколько невинным был взгляд, который она обратила к нему.

– Увы, нет.

Его речь вдруг зазвучала резко:

– Такой мужчина – это всего лишь мечта, леди Элизабет.

– Возможно, – ответила она. – Но это – моя мечта. И когда-нибудь я его найду.

Черный Джек затряс головой. Господи, что с ним происходит?

Ему не спалось, он вышел на палубу, чтобы подышать свежим воздухом. И вдруг начал читать этой девочке древнюю любовную поэму.

Нахмурившись, он напомнил себе, что сейчас не время кривить душой. Леди Элизабет – не девочка.

Она очень молода, это так. Но она отнюдь не ребенок. Разве может ребенок иметь такое чудесное тело и такой острый ум? В своем отделанном кружевами халате она казалась одновременно девочкой и женщиной, скромной и пылкой.

Чертовски неприятное противоречие.

На секунду лорд дал волю воображению. Прикрыв глаза, он необычайно живо представил себе, какой шелковистой окажется ее кожа, когда он прикоснется к ней, как длинные густые пряди ее волос обовьются вокруг его руки.

От нее исходил легкий аромат, манящий, естественный. Звуки ее голоса ласкали его слух: чистые, мелодичные, с чуть заметной обольстительной хрипотцой, о которой она явно не подозревала.

Джек открыл глаза и заглянул в ее лицо. Губы у нее были влажные и свежие, нижняя казалась чуть припухшей. Ему вдруг захотелось узнать, каким окажется их вкус: медовым или, может быть, винно-сладким?

Он представил себе, как приникнет к ее губам, как кончиком языка проследит очертания ее ушка, как прижмется к нежному изгибу шеи…

Фигура у нее была неожиданно зрелой для девушки, которой еще не исполнилось восемнадцати. Он почувствовал, как его рукам хочется прикоснуться к ней, обхватить ладонями ее тугие груди, ощутить, как набухают страстью соски…

Он знал, что от его нежных прикосновений у нее дивно затрепещет живот. Завитки волос в самом его низу будут маняще-упругими. Она невинна, однако ее тело даст ему горячую и сладкую влагу страсти, которая останется на кончиках его пальцев, на губах, на пульсирующей желанием плоти, сводя его с ума, заставляя забыть обо всем, пока он не раздвинет ее дивные ноги и не погрузится в нее снова и снова, пока не достигнет вершины экстаза, орошая своим семенем ее нежное лоно.

Черный Джек едва не застонал.

Сам того не желая, он позволил Элизабет увидеть гораздо больше, чем намеревался. Она тревожно спросила:

– Лорд Джонатан, что с вами?

Он поправил свое одеяние, чтобы не поставить их обоих в неловкое положение, и процедил сквозь зубы:

– Просто старая рана заныла, миледи.

Леди Элизабет преисполнилась трогательного сочувствия. Она даже осторожно прикоснулась к его руке.

– Бедняжка! Чем я могу вам помочь?

Ему страшно хотелось ответить ей честно: разрешите мне взять вас ко мне в постель, милая леди, и любить вас так, что у нас обоих в глазах потемнеет. Вместо этого он сказал:

– Ничем. Это, право, пустяк. Боль быстро пройдет.

Она не отступала:

– У вас старая рана?

Ему пришлось заставить себя дышать ровно.

– Очень старая.

Вопрос вырвался у нее почти неосознанно:

– Вы участвовали во многих войнах, милорд?

– Даже слишком.

– Значит, вы военный?

Он сказал ей правду:

– И военный тоже. А еще предприниматель, авантюрист, исследователь. Я занимаюсь многим.

У нее разгорелись щеки и засверкали глаза.

– Как интересно! Иногда я жалею, что не родилась мужчиной: тогда я могла бы ехать куда хочу и делать что пожелаю.

Джек подумал, что Элизабет, вероятно, даже не подозревает о том, насколько она наивна и бесхитростна. Несомненно, она была бы очень недовольна, если бы узнала, что ее лицо для него – открытая книга. На нем отражались все ее чувства. В ней не было таинственности, искусственности, наигранности, женской хитрости. Она была именно такой, какой казалась, – в отличие от большинства людей.

В отличие от него.

Тут Джек подумал о другом объяснении. А что, если она из тех женщин, которые ненавидят собственную природу?

– Вам нравится быть женщиной, Элизабет?

Она ответила сразу же:

– О да! Конечно. Но я предпочла бы к тому же ни от кого не зависеть. Иметь собственные деньги и возможность делать то, что мне нравится.

– Выращивать розы?

– Да. И путешествовать, учиться – просто жить.

– В полном смысле этого слова.

Она кивнула:

– Вот именно.

Он не удержался и спросил:

– Вы когда-нибудь были наедине с мужчиной?

Она высокомерно вздернула носик:

– Конечно.

– Вот как.

– Ну… в некотором смысле. С Траутом.

– И кто же был этот Траут? – насмешливо осведомился он.

– Главный садовник Стенхоуп-Холла. Он работал у нас много лет назад.

Лорд сумел не показать смеха, который так и рвался наружу.

– И сколько же лет этому Трауту?

Она на секунду задумалась.

– Восемьдесят. Может, восемьдесят один.

– Думаю, Траута можно не считать. А другие?

Было заметно, что она пытается сохранить невозмутимость.

– Мой брат, Франклин. Папа, конечно. И кузен Хорас.

– О, кузен Хорас!

Она пробормотала что-то. Ему послышалось: «Но он друг матушки».

– Друг матушки?

Всегда бледное лицо леди Элизабет вдруг залила краска.

– Ее особый друг.

– Особый друг…

Обычно он не был таким тугодумом.

Она выпалила:

– Кузен Хорас – любовник моей матери.

Джек смущенно кашлянул.

– Понимаю.

Его собеседница поспешно объяснила:

– Естественно, они очень осмотрительны.

– Естественно.

– Но я уже давно это знаю. Надо полагать, все знают. – Она нахмурила свои тонкие брови. – Вы не должны судить матушку слишком строго, как это поначалу делала я.

– Постараюсь, – сухо отозвался он.

– Повзрослев, я поняла, что отца интересует только египтология. Он уезжает и на целые годы оставляет мать.

– Она могла бы ехать с ним, – предположил Джек.

– Если бы матушка уезжала с ним в Египет, то некому было бы заниматься Стенхоуп-Холлом, фермами, землей и тысячами вопросов, которые возникают при управлении таким большим поместьем. А потом ведь были и мы, дети.

– Я удивлен, что у вас появился такой глубокий интерес к Египту – ведь именно он отнял у вас отца.

Элизабет с чувством сказала:

– Египет меня зачаровывает. Так всегда было. Наверное, это у меня в крови.

Лорд снова испытал странное беспокойство.

– Вы поистине дочь своего отца.

Ему следует всегда об этом помнить. Он должен ни на минуту не забывать об этом. Он плывет по Нилу на «Звезде Египта» не ради удовольствия. У него есть святая обязанность. Он дал клятву и должен ее сдержать.

Да, он совершил большую глупость, оставшись на палубе с этой девушкой. Если бы полковник или миссис Уинтерз застали их вместе, ему больше не разрешили бы говорить и даже видеться с ней. Почему-то при мысли о такой перспективе у Джека болезненно сжалось сердце.

Он опять заговорил более резко, чем следовало:

– Уже очень поздно. Глубокая ночь.

– Да, милорд.

Он снова произнес фразу, сказанную ей недавно в городе:

– Вы понимаете, леди Элизабет, что этот эпизод должен остаться нашей тайной.

Она переспросила:

– Остаться нашей тайной?

Ему пришлось говорить откровенно:

– Боюсь, что в противном случае это может повредить вашей репутации. Я давно не был в Англии, но не сомневаюсь, что нас осудят даже за такую случайную встречу.

– Осудят, – без всякого выражения повторила она.

Черный Джек отступил обратно в тень. Лунный свет упал ему на руку. Он проследил за взглядом Элизабет. Она не отрываясь смотрела на золотое кольцо, которое он носил в знак своей преданности принцу Рамсесу.

Глаза Элизабет сначала широко раскрылись, потом сощурились. По ее лицу было видно, как в ней борются любопытство и гнев. Она вскричала в изумлении:

– Там, у базара, были вы!

Он глубоко вздохнул и признался:

– Да.