– Ого, – в десятый раз выдохнула Нэнси, когда мы вернулись домой. – Нет, ну просто ОГО! Ты никогда не говорила, что твой Джоэл такой красавчик. – Укоризненный взгляд из-под очков буквально испепелял меня.
После безобразной сцены на улице мы поймали такси и поспешили домой. И всю обратную дорогу перед глазами стояло лицо его любимой девушки.
– Фледж никогда не был моим. – Я отхлебнула горячего чая и пожала плечами. – Мы дружили некоторое время, а потом перестали. Я стала неудобной, вот и всё.
За окном давно стемнело, так что не дождавшись нас к ужину, Майлз взял готовку на себя, обещая угостить чем-то умопомрачительным. Учитывая его слабость к вкусной еде мы ожидали чего-то необычного, а получили заурядную пасту.
– Не ври, подруга, – погрозила пальчиком Нэнси, разглядывая меня со всей строгостью учительницы. – Ты же вспыхнула, побелела и едва не свалилась, когда его заметила. Ладно мне, но ты же себе лжёшь!
– Забей. – Я скосила глаза вбок, словно потрескавшаяся на стене плитка была увлекательным зрелищем.
– Джоэл – это тот самый парень, которого тебе прочат в мужья? – деловито уточнил Майлз, помешивая спагетти в кастрюльке.
– Да, – устало отозвалась я. – Давайте уже закроем эту тему. Надоело.
Переглянувшись, брат и сестра одновременно кивнули и продолжили начатое: Майлз стряпал ужин, Нэнси читала новости и исследовала сайты агентств. Через несколько минут, она приподняла голову и нахмурилась:
– А ты чего сидишь?
– В смысле? – поперхнулась я и закашлялась, отстукивая по груди.
– Иди играй. Ишь какая хитрая, – протянула весело Нэнси. – Я тут агентство выбираю из-за нашего уговора, а ты не музицируешь. Так нечестно.
Вздохнув, я обвела взглядом кухню, будто ища поддержки у старых стен, покрытых пожелтевшим кафелем с узорами полей и трав. Перед глазами промелькнула маленькая девочка. Весело хохоча, она брызгалась водой на мать, которая шла на неё, расставив руки и бурчала. Один из немногих счастливых моментов прошлого. До того, как я начала играть. Едва мать осознала, что я могу не только играть, но и писать музыку, начался кошмар. Сморгнув, я избавилась от наваждения прошлого и поставив чашку в раковину, пошла в зал. Я обещала, значит должна играть.
– Динь, – окликнул Майлз, сливая макароны и снимая полотенце с плеча. – Погоди. Я с тобой.
Слава богу, я мысленно выдохнула и оперлась на потёртый дверной косяк. Душка Майлз сегодня был одет в растянутые треники и футболку с изображением кота Шрёдингера. Светлые волосы разлохматились, на щеке остался след от чернил. Мягкие тапки в форме Дарта Вейдера завершали образ. Если к этому прибавить большой вес и абсолютное нежелание что-то менять, можно вполне себе представить, почему Нэнси так с ним носилась.
– Ты как? – шёпотом спросил он, когда мы остановились перед дверьми. – Динь, если не можешь, то не стоит себя заставлять и не слушай Нэнс, она та ещё зануда.
– Да нет, – выдавила я, толкая лёгкие створки грязно-серого цвета. – Я попробую.
– Ладно. Я посижу с тобой, ты не против? – Друг положил ладонь на моё плечо, давая понять, что поддержит. Хотя я была уверена, что Майлзу просто страшно заходить в комнату, где когда-то убили человека.
Щёлкнув выключателем, я зажмурилась и распахнула глаза, наблюдая за тенями на потолке. Май быстро опустил жалюзи на окнах и устроился на краешке софы у дверей. Следы босых ног – память о моём возвращении, сияли на покрытом пылью полу.
Подцепив пальцами молочно-снежное покрывало, я аккуратно стянула его с инструмента и скинула. Сияние дерева ничуть не изменилось за столько лет. Аккуратно, едва дыша подняла клап и задохнулась от восторга. Сколь мало мне нужно было для счастья. Рука повисла в воздухе. Сложность выбора между победой над страхом и тихой норой улитки вынуждала дотронуться.
Подрагивающие пальцы тронули клавиши. Приятный холодок разлился по пальцам заставляя сердце скакать, кожа покрылась мурашками. Облизнув пересохшие губы, я села на стул и отрегулировала высоту.
Столько лет…
В голове послышался негромкий перелив мелодии. Ничего не забыто. Нажав на несколько клавиш, я послушала звук, с удовлетворением отметив, что рояль не расстроен и пробежалась по клавиатуре, жмурясь от наслаждения.
– Ты не будешь поднимать крышку? – подал голос Майлз.
Я успела забыть, что не одна.
– Нет, – прошептала, вслушиваясь в звучание каждой клавиши. – Для игры дома это абсолютно не обязательно. И потом. – Я ласково погладила корпус. – Я хочу вернуть себе друга, а не давать концерт.
Я играла почти до полуночи. Чувства лёгкости и правильности происходящего вселяли надежду. Да, выступать я больше не собиралась, но ведь никто не запрещает играть до посинения дома. Правда?
– Диана?
На плечо опустилась невесомая рука, слегка сдавливая. Я взмахнула кистью и откинула голову, прижимаясь к тёплой коже и вдыхая любимый аромат, столько лет круживший мне голову.
– Ты прекрасна, Диана.
Улыбнувшись, я заиграла с новой силой. Голова качалась в такт мелодии, пальцы сводило от напряжения. Но мне было всё равно, ведь меня слушал он. Из-под прикрытых век побежали слёзы, не отвлекаясь я снова и снова проигрывала клавиатуру и жала на педаль.
– Я люблю тебя, Диана… Сыграй мне снова.
Лёгкий кивок и ураган, бушевавший в сердце, вырвался на волю. С каждой нотой звук был чище, сильнее, ярче. Под конец мои пальцы с остервенением жали на клавиши, так, будто от этого зависела жизнь. Последняя соль мажор взорвалась, оставляя внутри пустоту. Я выжала всё, что могла. Всё, что хранила столько лет, тщательно пряча за стеной безразличия.
– Динь? – Майлз подскочил и остановился на полпути. – Почему ты плачешь?
– Хорошо, – хрипло выдавила я. – Майлз, сейчас всё хорошо. Спасибо.
– Мне показалось, что в какой-то момент ты стала играть по-другому… – осторожно начал он. – Точно нормально?
– Да. – Я откинулась, всматриваясь в лампочки на потолке. – Не беспокойся.
Повернувшись к дверям, откуда донеслось покашливание, я с удивлением заметила на щеках Нэнси мокрые дорожки. Большие капли собирались на подбородке и падали, оставляя влажные кляксы на тёмном полу. Как противовес этому её глаза сверкали злобой. Нэнси судорожно вытерла мокрые щёки и собралась уходить.
– Нэнси? – Я было поднялась, но сразу села. – Что не так?
– Всё! – выдохнула она, снова вытирая щёки и кривя губы. – Здесь всё неправильно! Такой талант… Почему?..
– Если ты о том, чтобы я возобновила игру на публику, то даже не обсуждается, – резко отозвалась я.
– У тебя такой талант, – будто не слыша, повторила она. – Так несправедливо.
Я уставилась на подругу не в силах её понять. При чём здесь талант и что было несправедливо?..
– Пошли есть, – разрядил обстановку Майлз и улыбнулся.
– Ага. – Я усмехнулась и закрыла клап, проведя пальцем по гладкому дереву. – Надо отвлечься и отдохнуть.
Когда Майлз ушёл вперёд, насвистывая какую-то песенку, Нэнси задержала меня, и как мне показалось, слишком резко спросила:
– Кому ты играла?
– Что? – Я распахнула глаза и повернулась. – Никому. Просто играла.
– Не ври, – жёстко ответила она. – Я видела твои глаза. Ты играла для кого-то. Для кого?!
– Тебе показалось, – вздрогнув, прошептала я и ускорила шаг. – Просто показалось.
– Ну да, – донеслось из-за спины.
Оставив Нэнси одну в коридоре, я поспешила на кухню, чтобы отделаться от настойчивых вопросов. Согласиться с Нэнси, означало признать, что все мои попытки избавиться от этого чувства потерпели крах. Я не могла этого позволить, не могла. Но его образ был столь явен, будто живой, даже запах духов был и теплота тела, и бархат кожи рук. Всё было как наяву.
Чёртово наваждение.
Я раздражённо отодвинула стул и уселась за стол.
– Сок или газировка? – Майлз шлёпнул на стол тарелку с пастой.
– Воду, – вздохнула я. – Мне нельзя сладкое, иначе снова разнесёт.
– Ладно, – несколько удивлённо согласился друг.
Когда мы все расселись и приступили к позднему ужину, Нэнси прочла молитву и усмехнулась:
– Традиция, осталась в наследство от бабушки. И хоть в церкви я ни разу не была после её смерти, благодарность за еду это святое.
– Как пожелаешь. – Я намотала на вилку спагетти и отправила в рот. – Бог мой, Майлз, как же это вкусно!
– Спасибо, – покраснел он.
– Это его собственный рецепт, – подначила Нэнси. – Любовь к химии помогает с дозировкой ингредиентов.
Мы ели не спеша, смеясь и вспоминая прошлое. Когда часы в коридоре пробили двенадцать раз, в тишине дома раздался звонок стационарного телефона.
Моя рука застыла на полпути ко рту. Майлз замер не дожевав, а Нэнси едва не упала со стула. Повернув ко мне мертвенно-бледное лицо, она икнула и прошептала:
– Ди, ты ждала чьего-либо звонка?
– Н-нет. – Я отставила тарелку и поднялась, настороженно следя за чёрной трубкой телефона стоявшего в коридоре, на комоде. Дисплей загорелся красным, когда начался очередной проигрыш мелодии. – Никто не должен был мне звонить. – Я ошарашенно повернулась к друзьям и прошептала: – Понимаешь, Нэнс, этого номера никто не знает. По сути, его не существует.
Через минуту звонок стих, но включился автоответчик. Переглянувшись, мы медленно подошли к телефону и затаили дыхание. В повисшей тишине раздался скрип, щёлканье и пошёл звук, как со старой пластинки:
– Я улетаю в небо, сиянье звёзд ловлю, моё свиданье летом, от безысходности кричу…
– Песня? – Нэнси съёжилась. – Голос детский…
– Это моя песня. – Я протолкнула слова с большим трудом, сквозь стиснутые зубы. – Запись концерта.
– Запись? – ахнула подруга. – Диана, кто-то хочет тебя напугать!
– Скорее, свести с ума, – прошипела я, выдернув штекер из розетки и отбросив его, словно тот был ядовитой змеёй. – Кто-то знает, что я вернулась.
– Но кто? – Нэнси сжала пальцами мою руку, почти повисая на ней. – Кто мог знать?
– Тейлор Фурье, – нехотя признала я. – Только он знает, кто я такая. Ну и курьер, доставивший документы, полагаю.