Самый длинный выходной

Глава 4

Эйлин впервые встретила Джоэля на новогодней вечеринке, когда ей было шестнадцать. До тех пор она всегда встречала Новый год с родителями, у которых по традиции в этот вечер двери дома были открыты для всех. Гостей угощали искрящимся «Бордо» и «Гиннесом», а затем кофе с сэндвичами, чтобы протрезвить тех, кто совершил слишком обильные возлияния. На этих милых и приятных вечерах Эйлин хотелось петь и танцевать, и играть в глупые игры вместо того, чтобы слушать бесконечные разговоры. Если к ней приходили друзья, то они закрывались в ее комнате и слушали музыку, но это было все же не то. В тот год Эйлин решила нарушить установленный порядок.

— Нас с Фионой пригласили на вечеринку к Мак-Дональдам, — объявила она.

— Кто такие Мак-Дональды? — спросил отец.

— Я познакомилась с Джоном в теннисном клубе.

— Мы его видели? — спросила мать, наморщив лоб. Она никогда не могла запомнить имена и лица многочисленных друзей Эйлин и часто отпускала шокирующие замечания, вроде: «Мы с вами раньше не встречались?», обращаясь к человеку, который появлялся в доме в течение многих месяцев, или «Привет, Сэлли, очень рада видеть тебя» — по отношению к Полин, которая пришла в гости в первый раз.

— Кажется, да, — ответила Эйлин. — Он был у нас несколько раз, такой высокий темноволосый мальчик.

— Такой лохматый?

— Ну, не такой уж он лохматый. Он живет в шикарном доме рядом с Барнтоном. И…

— С Барнтоном! Как же ты доберешься домой?

— Мама Фионы говорит, что я могу остаться у них.

Родители Эйлин обменялись взглядами, и Эйлин подумала, что они, наверно, опасаются диких оргий, о которых пишут в газетах, поездок на машине в пьяном виде, объятий в темноте или просто переживают сам факт, что в первый раз она будет не дома и не с ними встречать Новый год. Иногда в Новый год действительно происходит нечто непредсказуемое, и культурные и уравновешенные люди напиваются мертвецки пьяными.

Эйлин понимала родителей — их небольшое беспокойство по этому поводу было вполне уместно. Они всегда так дорожили скромной атмосферой их домашних праздников — дней рождений и других, из которых Новый год был, конечно, самым главным. Поскольку Эйлин знала, что они никогда не выскажут ей все это прямо — она решила устранить первую возможную причину их колебания.

— Родители Джона будут в квартире, чтобы следить за порядком, если это волнует вас, и во всяком случае мои друзья не напьются.

— Насколько я понимаю, — слегка обиженно сказал отец, — никто и не говорил, что они могут напиться.

— И все же, в Новый год разное случается, — добавила мать.

— Новый год — замечательный праздник, и, по-моему, мы с Марион за все эти годы многое сделали для того, чтобы дать людям возможность повеселиться, будучи трезвыми.

— И все же Эйлин имеет право сделать свой собственный выбор, — вставила мать.

После этого последовала долгая дискуссия о необходимости учить детей пить в разумных пределах, и Эйлин едва не потеряла терпение.

— Тогда о'кей, да? — спросила она, как только получила возможность вставить хоть слово.

— А ты бы не могла пойти туда пораньше и вернуться домой до полуночи?

— Ах, мамочка, ну ты же прекрасно понимаешь, что вечеринка не начнется до полуночи. И все же… — Ей пришла в голову блестящая идея. — Я позвоню вам в полночь и поздравлю вас с Новым Годом, и тогда смогу подтвердить вам, как замечательно и трезво мы проводим время.

— Это было бы прекрасно, — согласилась мать, и Эйлин поняла, что победила. Иногда Эйлин спрашивала себя, как бы сложилась ее жизнь, если бы ей многое запрещалось; очевидно, ей приходилось бы отвечать открытым вызовом, но родители придерживались иной тактики: от нее всегда ждали собственного решения.

Эйлин быстро подавила в себе сомнения. Она, как обычно, разочаровывала своих родителей, и, как обычно, они воспринимали это великолепно. Она стала звонить Фионе.

— Все в порядке.

— Ну и чудненько. Приходи пораньше, и мы вместе оденемся.

В школе Фиона была ее ближайшей подругой, хотя эта дружба была основана больше на контрастах, чем на сходстве. Фиона помогала Эйлин по латыни, а та исправляла ошибки в исторических очерках у Фионы. Фиона каждую неделю влюблялась в нового мальчика; Эйлин почти целый год вынашивала безответное чувство к учителю по искусству — она писала его имя разными почерками на обрывках бумаги, смотрела на них и вздыхала. Фиона была веселой и импульсивной девушкой, не любила зубрить, но всегда ухитрялась неплохо учиться. Эйлин была предупредительна и послушна и аккуратно выполняла все домашние задания. Фиона шила себе одежду из нарочито ярких тканей, молнии у нее все время ломались, пуговицы отлетали, потому что у нее не хватало терпения аккуратно доделать все до конца; гардероб Эйлин состоял из чистых, хорошо подогнанных вещей спокойных тонов, которые успешно сочетались друг с другом.

Тем не менее, они восхищались друг другом, и когда Эйлин пришла в черной вельветовой юбке, черном свитере и с черной вельветовой лентой в гладких каштановых волосах, Фиона восторженно воскликнула: «Ты выглядишь сказочно. Очень, очень изящно и женственно».

Эйлин надеялась, что черный цвет придаст ей взрослости и опытности. Посмотревшись в зеркало, она пожалела о том, что ее лицо выглядит столь круглым и детским. Если бы только у нее были большие глаза и впалые щеки.

На Фионе была туника резких — оранжевого, розового и малинового — цветов; ее длинные светлые волосы рассыпались на крысиные хвостики; один ее розовый чулок поехал, но общее впечатление от ее наряда было грандиозное, и Эйлин заверила ее в этом.

— Заколи мне сзади вырез безопасной булавкой, — попросила Фиона. — Этот проклятый крючок все время расстегивается.

— Ты прямо как уличная женщина, — радостно сказала Эйлин.

— Правда? Ах, я так надеюсь, что Дерек тоже придет сегодня. Он пообещал, что придет, но ты же знаешь, в мальчишек какой-то бес вселяется накануне Нового Года, и напиваются они в 3 часа дня не там, где надо.

Эйлин не рассчитывала познакомиться с кем-то. Правда, ей нравился Джон, но не больше, чем дюжина других парней, с которыми она встречалась или играла в теннис. Она просто предвкушала свою первую встречу Нового года вне дома.

Отца Фионы не было дома, а мать суетилась, прибирая все вокруг; ее волосы все еще были закручены в бигуди.

— Ах, девочки, желаю вам хорошо повеселиться, — с отсутствующим видом сказала она, протирая сервант. — На днях, Фиона, я возьму ножницы и займусь твоими волосами.

— Увидимся в будущем году, — игриво сказала Фиона. — Пойдем, Эйлин.

Фиона жила в небольшом доме в южной части Барнтон-роуд. В северной ее части стояли большие дома, некоторые из них были построены по особым проектам и окружены деревьями. Один из таких домов и принадлежал Мак-Дональдам.

— Они, должно быть, очень богаты, — заметила Фиона.

— Его отец работает в страховой компании.

— Наверно, ты встречала подобных типов в своем теннисном клубе.

— Джону к восемнадцатилетию подарят машину.

— Ничего себе! У Дерека даже нет велосипеда.

— Тогда, значит, у вас настоящая любовь.

Они подошли к дому Мак-Дональдов и позвонили.

— Обожаю вечеринки, — вздохнула Фиона.

— Я тоже, — с надеждой согласилась с ней Эйлин.

Первое, что она заметила в Джоэле, это его веселость. До того, как он пришел с двумя друзьями, вечер протекал довольно скучно — мистер и миссис Мак-Дональды наливали всем сидр, отпуская остроумные замечания, молодые люди стояли вокруг и с явным презрением созерцали друг друга, лишь включенный проигрыватель нарушал всеобщее молчание. И тут появился Джоэль. Он был очень смуглый с прямыми черными волосами и квадратным, бульдожьим лицом, которое, казалось, растягивалось, как резина, потому что он все время придавал ему какие-то формы. У него были очень белые зубы и удивительно низкий с английским акцентом голос.

Конечно, по дороге сюда с ним случилось нечто забавное, и он тут же со смаком рассказал историю, передразнивая кондуктора автобуса, утонченную эдинбургскую леди и примитивного эдинбургского пьяницу. Схватив стакан с сидром, он опрокинул его в себя.

— Надо же, вкусно, еще, пожалуйста. — Он одобрительно оглядел Фиону и Эйлин — красивые куколки, — поздоровался за руку с мистером и миссис Мак-Дональдами, восхищаясь их мужеством пригласить «жалкого студента» в их избранное общество.

Он направился к проигрывателю, просмотрел набор пластинок и воскликнул: «Ах, моя любимая, настоящий гвоздь сезона!» Он поставил диск и сказал: «Какую же куколку мне пригласить на танец? Я не могу устоять перед блондинками. Ах, мне нужно разоблачиться. Нужно выбрать кого-то, кто поможет мне потом надеть все это снова». Он прижал к себе Фиону, и они стали танцевать.

Эйлин смотрела на него широко раскрытыми от изумления глазами. Будучи единственным ребенком в семье и имея серьезных, преданных своей работе родителей, она не часто испытывала веселье в кругу семьи. У них в семье царили спокойные и дружелюбные отношения. И, хотя родители Эйлин часто посмеивались над журнальными публикациями в «Этой Англии», «Новом гражданине» или со смехом подмечали странности своих учеников и соседей, веселыми людьми их было назвать довольно трудно.

Веселость Джоэля казалась совершенно ненапускной. Он не делал вид, что ему весело, он просто вел себя естественно. Он влетел в комнату, как огненная хлопушка, и через пять минут родители, как и положено хорошим родителям, ушли в другую комнату, ребята нашли себе партнерш для танцев, а нетанцующие стали разговаривать и смеяться. Вечеринка началась.

— Кто он такой? — спросила Эйлин у Джона, с которым танцевала на незастеленной ковром части пола.

— Джоэль? Он студент мединститута, друг Ангуса. Он живет в Лондоне, но мы уговорили его провести Новый год у нас.

— Он что, пьян?

— Вовсе нет, он всегда такой. Не знаю, где он берет энергию.

Не успев устать от танцев, Джоэль вдруг обнаружил воздушные шарики, и они устроили соревнования по их надуванию. Все покатывались со смеху.

Вот такой и должны быть вечеринка, — думала Эйлин, представляя чинное, спокойное собрание дома. — Если бы он заговорил с нею.

Тут на сцене вновь появились мистер и миссис Мак-Дональд и их друзья.

— Уже без пяти двенадцать, — сказали они, и все соединили руки, готовясь спеть гимн.

Джоэль протиснулся между Эйлин и Фионой: «Впустите бедного иностранца в ваши родные пенаты», — попросил он.

— Я буду вашей наставницей, — пошутила Эйлин.

Включили радио, и, услышав перезвон колоколов, все замолчали, в то время, как Эйлин ощутила знакомое волнение — наступал Новый год, совершенно новый и удивительный год, в котором всякое могло случиться.

— А что мы будем делать теперь? — спросил Джоэль, поворачиваясь к ней.

— Мы… — поцелуем друг друга, — вдруг сорвалось у нее с языка, и она страшно смутилась. Но Джоэль, глядя по сторонам своими проворными, сияющими глазами, быстро смекнул, в чем дело.

— Дорогая, я начну с тебя, — сказал он.

Эйлин приготовилась к обычному дружескому поцелую в щеку, но Джоэль поцеловал ее в губы. Его рот был теплый и мягкий, и она не отвернулась.

Джоэль сделал преувеличенно глубокий вдох: «Ах, это было великолепно. Скажите мне свое имя и, если возможно, номер телефона. Теперь я больше никого не хочу целовать, чтобы не испортить вкус.»

Эйлин целовалась, и ее целовали много раз, но никогда она не отвечала на поцелуй так, как теперь. «Наверно, виноваты Новый Год и бокал сидра», — сказала она себе, и еще Эйлин заметила, что, глядя, как Джоэль подходит к другим девушкам, она испытывает чувство ревности — получал ли он от поцелуя с ними такое же удовольствие?

Снова наполнили бокалы, и всех пригласили на кухню, где на столе красовались бутерброды с сыром, холодной индейкой, салатом, поджаренной колбасой, фруктовым салатом, а также шоколадные пирожные и кофе.

Эйлин и Фиона, стоя рядом, с наслаждением поглощали лакомства.

— Великолепный вечер, — мечтательно сказала Фиона, и Эйлин ожидала, что подруга пооткровенничает с ней насчет Джоэля (все же он танцевал с ней первой), но та вдруг закричала: «Дерек!»

Дерек в этот момент входил с группой друзей.

— С Новым годом! — воскликнула Фиона, повиснув у него на шее.

— С праздником! — выдавил из себя Дерек, краснея до ушей.

Наблюдая за ними с некоторой завистью, Эйлин услышала голос рядом с собой: «Как тебя зовут и как тебе позвонить?»

Это был Джоэль.

— Эйлин, — ответила она. — Эйлин Форрест.

— А номер телефона?

Эйлин задумалась, — ей не хотелось отвечать прямо этому напористому юноше.

— Он есть в телефонной книге, моего отца зовут Генри, — сказала она, чувствуя скованность.

— Напиши его губной помадой на моей руке.

— У меня нет губной помады.

— И как это тебя угораздило, милашка, прийти на вечер без губной помады? Сдается мне, ты настоящее воплощение скромности. Ну хорошо, возьми мою ручку.

Засмущавшись, Эйлин написала на тыльной стороне его ладони: 337-1815.

— 1815 — дата битвы при Ватерлоо. Я запомню.

— Клянусь, ты его забудешь к утру.

— Клянусь, что не забуду. Если не веришь мне, выгравируй его на моем сердце. Черт побери, я забыл захватить свое сердце. Должно быть, оставил его в автобусе.

— Никогда не приноси свое сердце на вечеринку, — отплатила шутнику Эйлин.

— Очень метко сказано, если учесть, что здесь столько красивых куколок. — Он поймал взгляд Эйлин и с минуту молчал, а его глаза смотрели серьезно.

— Я хочу снова поцеловать тебя. Пойдем в сад.

Как загипнотизированная, Эйлин последовала за ним через парадную дверь в сад. Но вместо того, чтобы поцеловать ее, чего она одновременно с надеждой и ожидала и боялась, он поглядел на лужайку и сказал: Прекрасно. Мы будем танцевать «Лебединое озеро».

Он начал имитировать балетные па, и Эйлин после минутного колебания пришлось включиться в танец. Внезапно она перестала стесняться. Лужайка хрустела от белого снега, светили звезды, деревья напоминали темную декорацию, а две залитые лунным светом фигуры казалось парили в воздухе. Эйлин кружилась и поворачивалась; Джоэль ловил ее руки, осторожно придерживая за талию. Эйлин чувствовала себя такой грациозной, быстрой и легкой, как будто ее тело было наполнено воздухом.

Затем Джоэль поймал ее и на минуту прижал к себе. Она чувствовала, как бьется его сердце, слышала его дыхание.

— Эти проклятые скрипки снова фальшивят, — сказал Джоэль на ломаном немецком языке. — Я говорю и говорю им опять, что вы губите моего любимого Чайковского, и как могу я, мэтр балета… — он замолчал.

— Эйлин! — с восхищением прошептал он.

— Джоэль.

Они поцеловались.

— Ты похожа на скромного светящегося ангела, — прошептал Джоэль. — Ты слишком хороша для меня. Ах, какое прекрасное начало нового года.

Переполненная чувствами, Эйлин вздохнула.

Они снова поцеловались, она погладила жесткие волосы у него на затылке и теплую кожу на шее. Разомкнув объятия, он держал ее на расстоянии вытянутой руки, пристально вглядываясь в ее лицо.

— Да, — прошептал он, — я был прав. Ты единственная и неповторимая. Но я не могу позволить тебе простудиться. Он взял ее руку и с почтением поднес к губам. — Позвольте мне проводить Вас в дом.

Когда они чинно проходили по лужайке, Эйлин вспомнила, что она забыла позвонить родителям.