Самый длинный выходной

Глава 9

Джоэль слепил снеговика, вернее, три снежные фигуры, которых он назвал «три медведя». Эйлин подумала, глядя на них из окна, пока резала мясо, морковь и лук для жаркого, что они очень похожи на скульптуры Генри Мура.

Гей в красной шапочке носилась вокруг фигур, то падала, то поднималась, громко и весело смеясь. До Эйлин доносился лишь смех, ослабленный оконным стеклом, и она видела в дымке румяное, розовое личико.

Если все это называется «семья», и если бы ситуация сложилась по-иному — наверно, было бы чудесно. Откуда у Джоэля такая власть над ее сердцем, когда все остальные молодые люди, с которыми она встречалась за эти три года, оставляли ее равнодушной? Она живо вспомнила один случай, когда Фиона вынудила ее пойти на свидание.

Это было вскоре после того, как она в первый раз устроилась на работу в небольшую организацию, которая ссужала деньги различным предприятиям в Хайлендах. Единственной неприятной вещью в офисе был для Эйлин копировальный аппарат, который забирал почти все ее время. Более того, в офисе, который располагался в старом доме, были покатые столы, и даже когда Эйлин удавалось убедить аппарат работать нормально, он вдруг ни с того ни с сего падал на пол, и Эйлин получала выговор.

И все же это была неплохая работа, и Эйлин очень гордилась, принося зарплату домой, платя часть «помощнице матери» и имея кое-что для себя. На свои деньги она купила Гей нейлоновый спальный мешок мелкие красные и розовые цветочки на ярко-синем фоне — первую вещь, которую она купила дочери на свои деньги. С огромным удовольствием она засунула в него Гей.

Фиона полностью одобрила покупку, а затем сказала:

— Тебе пора проснуться после зимней спячки. Ты должна снова начать встречаться с красивыми парнями. Ведь если тебе один раз не повезло… — Она тактично кашлянула. — Знаешь, Эйлин, я в субботу встречаюсь с бесподобным мальчиком, а у него есть друг, и он специально спросил у меня, нет ли у меня подруги, и я сказала…

— Нет, — быстро ответила Эйлин.

— Бога ради, Эйлин, ребята — это такие же люди, это же не рептилии. Мы просто вместе сходим в кино, а потом выпьем кофе.

— А какой фильм? — подозрительно спросила Эйлин.

— Совершенно классный фильм. Я не запомнила названия, но там какой-то фантастический сюжет, одна девочка из класса смотрела его и говорит, что отличный.

Наконец, Эйлин решилась пойти. Фиона оказалась совершенно права. Все молодые люди не были рептилиями, не были они и возможными кандидатами в любовники или мужья. Пора ей перестать метаться и жить нормальной жизнью, которую она должна посвятить Гей.

Она договорилась встретиться с Фионой и двумя ребятами на улице возле кинотеатра, где шел этот совершенно классный фильм «Доктор Живаго». По дороге туда Эйлин ощутила то знакомое предвкушение чего-то нового, которого она уже, казалось, не испытывала годами. После Джоэля она ни разу не ходила ни с кем на свидания. Она почувствовала себя снова молодой, привлекательной, на этот вечер она забудет о Джоэле и о Гей, которая неизбежно напоминала ей о Джоэле.

Эйлин посмотрела на свое отражение в витрине магазина и увидела юную девушку с гладкими каштановыми волосами, спускающимися на плечи темно-зеленого пальто, длинноногую, обутую в модные туфли, похожую на любую другую девушку, спешащую на свидание.

У кинотеатра Фиона оживленно болтала с двумя юношами. Увидев Эйлин, она весело помахала ей и закричала:

— Привет, Эйлин! Познакомься с Дэвидом и Робертом.

— Привет, — пробормотала Эйлин, чувствуя внезапную робость.

Слава Богу, ее сопровождающий, Роберт, был совершенно не похож на Джоэля — высокий, худой, светловолосый с резкими чертами лица и небольшими светло-голубыми глазами. Немного похож на ласку, подумала Эйлин, а Дэвид — да, Дэвид с умными, широко расставленными над низким лбом глазами и непрерывно облизывающим губы языком, очень напоминал ящерицу. — Ерунда, — сказала она себе, — обычные милые ребята.

Роберт смотрел на нее с уважением и восхищением. Он улыбнулся, показывая ровные белые зубы.

— Очень мило, что ты пришла.

— Очень мило, что ты пригласил меня.

— Пойдемте внутрь, — сказала Фиона. — Здесь холодно стоять.

— Давайте попросим четыре билета подальше, — предложил Дэвид, беря Фиону под руку.

Эйлин забеспокоилась.

— Ой, только не среди этих обнимающихся парочек, — быстро сказала она. — Я слышала, что это замечательный фильм, и я хочу посмотреть его.

— Как скажешь, — дружелюбно согласился Роберт.

Как оказалось, четырех мест вместе не было, и Дэвид с Фионой сели сзади, а Роберт с Эйлин впереди.

— Ты читал книгу? — спросила Эйлин, чувствуя своим долгом начать разговор.

— Я прочел только половину. А ты?

— Да, она очень грустная.

— Ты любишь грустные книги?

— Мне нравится, когда местами грустно, но чтобы был счастливый конец.

— Хочешь сигарету?

— Нет, благодарю.

— Фиона сказала, что ты ушла из школы.

Эйлин резко посмотрела на него. Интересно, что еще Фиона сказала ему? Может быть, она сказала так: «Бедняжка родила ребенка и несколько лет не видела никаких развлечений».

— Да, — натянуто ответила Эйлин. — Я работаю в офисе. Неплохо, но не очень увлекательно.

— Но, надеюсь, не менее скучно, чем в школе. Благодарю Бога, это мой последний год.

— А потом куда пойдешь?

— В университет, если поступлю.

Затем начался фильм, и беседа стала ненужной. Огромные снежные просторы, расставания влюбленных, суровые революционеры, романтический поэт, изменница-жена и рыжая красавица-любовница. Эйлин блаженствовала и вытирала глаза тыльной стороной ладони. Вполне естественно, что Роберт взял ее руку и нежно пожал. Она посмотрела на него, и оба улыбнулись. И вновь мелькнули перед ее взглядом его ровные белые зубы.

Роберт поближе придвинулся к ней, и их ноги соприкоснулись.

Эйлин отодвинулась, а потом подумала: «А почему бы и нет?» Ей было приятно теплое дружеское прикосновение этого юноши.

— Я могу одолжить тебе носовой платок, — прошептал он.

А когда они потом пили кофе, он уже не так нравился Эйлин. Он, Дэвид и Фиона болтали друг с другом, вспоминали школьные анекдоты, в то время как Эйлин едва слушала их, все еще находясь под впечатлением фильма. Она вновь переживала болезненное расставание Лары с доктором Живаго, когда ее увозят от него, и он остается один в ледяном доме со своими стихами. Расставание было показано не как приятное переживание, а как горькая, уродливая, болезненная агония.

Внезапно Эйлин почувствовала себя очень несчастной. Она не хотела больше слушать их глупый разговор, их страстные взгляды вновь напомнили ей дикую ласку и ящерицу, готовых вонзиться в свою добычу.

Эйлин посмотрела на часы и с удивлением воскликнула:

— О, Боже, уже так поздно. Я должна бежать.

— Я провожу тебя домой, — сказал Роберт, быстро вставая.

— Не беспокойся.

— Пустяки.

Он заплатил за кофе и, взяв Эйлин руку, вышел с нею на ледяной холод.

— Бррр! Давай-ка поторопимся.

Единственное, чего она хотела теперь, это оказаться дома в постели, но следовало соблюсти приличия. Он пригласил ее в кино, и она должна вести с ним приятную беседу и поцеловать его на прощанье.

— Когда мы увидимся снова? — спросил Роберт после краткого обсуждения фильма.

— Не знаю.

— Можно, я тогда тебе позвоню?

— Если хочешь.

Они остановились у подъезда дома, где жила Эйлин и, придя в ужас от мысли, что сейчас ей придется поцеловать его, она протянула ему руку.

— Большое тебе спасибо.

Вместо ответа он обнял ее и стиснул в своих объятиях, жадно ища ее губя. Эйлин отвернулась.

— Не надо.

— Не очень дружелюбно.

— Да, ты прав.

— Что ж, хорошо. Я тебе не позвоню.

Он сердито ушел, а Эйлин вбежала в подъезд, содрогаясь от необъяснимого отвращения. Ей понравилось держать его за руку, прикасаться к его ноге. Почему она так возмутилась при мысли о том, что ей надо поцеловать его? Может быть, он узнал о ее ребенке и подумал, что она будет ему «легкой подстилкой» или чем-то в этом роде, как мужчины иногда называют девушек «с опытом».

А может быть, она действительно понравилась этому парню, и тогда она напрасно оттолкнула его. Может после своего опыта с Джоэлем, она вообще стала фригидной.

Веселые крики Джоэля и Гей, барахтавшихся в снегу, прогнали воспоминания.

Она открыла дверь и прищурилась от света яркого апрельского солнца.

— Хватит сидеть дома. Иди сюда позабавиться с нами. Я запишу тебя в класс по снежной скульптуре профессора Швейзенберга, — позвал ее Джоэль.

— Но кто-то же должен готовить ленч, — прокричала в ответ Эйлин.

И все же она уступила. Оставив горячее блюдо на плите, она натянула перчатки и сапоги и вышла к ним.

Воздух был чистый, холодный и восхитительный, весеннее солнце уже начинало энергично растапливать снег. На ветвях деревьев щебетали грачи.

— Ты образцовый папа, — польстила она Джоэлю.

— Да, в нас сильны родственные чувства.

— Что ты хочешь сказать словом «нас»?

— В нас евреях, конечно.

— Почему? Разве ты еврей?

Джоэль перестал лепить снежного мишку и с удивлением посмотрел на Эйлин.

— Конечно. А разве ты не знала?

— Откуда я могла знать?

Эйлин была явно озадачена. Она не привыкла спрашивать людей об их национальности, религиозных или политических убеждениях. Если они цветные (тогда по крайней мере их происхождение видно), тем более не следует делать из этого поспешные выводы об их характере, — считала она. Почему Джоэль забеспокоился?

— Ты не знала? — снова спросил он.

— Нет.

— Ты хочешь сказать, что никогда не обращала внимания на мои глаза, в которых запечатлелась грусть по поводу пяти веков преследований, мой крючковатый нос, форму черепа, говорящего об алчности и обмане?

— Ну, теперь, когда ты указал мне, я заметила. — Она притворилась, что с интересом изучает его лицо. — Твое второе имя Соломон?

— Конечно, потому что я такой мудрый.

— Глупый осел, — машинально сказала Эйлин, начиная лепить снежный ком.

Джоэль оставил маленького медведя, подошел к ней и спросил серьезным тоном:

— А тогда, почему ты однажды назвала меня презренным евреем?

— Разве? — удивилась Эйлин.

— Тогда, помнишь, на берегу.

— А, тогда, — смутилась Эйлин. — Я просто называла тебя всеми словами, которые приходили мне на ум.

— Но почему презренный еврей?

— Однажды я слышала, как один таксист так назвал другого, потому что тот в него врезался — вот я и подумала, что это, должно быть, звучит оскорбительно.

— Ты действительно не знала, что это самое неприятное слово, какое можно сказать еврею?

— Конечно, нет, а что здесь такого?

— Это все равно, что назвать африканца ниггером или итальянца итальяшкой — только гораздо хуже.

— Боже праведный, — сказала Эйлин. — Я не имела понятия об этом. Но я не собиралась оскорблять твою национальность.

Джоэль уставился на нее.

— Конечно, — ответил он. — И все же это такое мерзкое слово.

— Мне очень жаль, — произнесла Эйлин с неловкостью. Воцарилось молчание, а затем резиновое лицо Джоэля растянулось в усмешку. Он взял ее за плечи и потряс. — Ах ты, глупый невоспитанный ангелочек! — и, набрав пригоршню снега, попытался залепить ей в шею. Эйлин побежала от него.

Он поймал ее, закидал снежками, и она кидала в него снегом в ответ, пока не поскользнулась на снегу. Он помог ей встать, и с минуту их лица были так близко друг от друга, что Эйлин заметила в его зрачках золотистые искорки от отраженного солнечного света. Она не могла не понять выражение его лица. Он хотел поцеловать ее. На минуту она размякла и тут же панически отпрянула в сторону. Она не хотела возобновлять отношения с Джоэлем. Он внесет в ее жизнь лишь смятение и боль. Тут, крича, подбежала Гей и попыталась забраться к Джоэлю на спину, поэтому Эйлин, воспользовавшись моментом, поднялась на ноги без посторонней помощи.

— Сними это чучело с моей спины, я сейчас упаду, — пробормотал Джоэль и затем добавил отрывисто: «Я хочу пройтись».

Она начал подниматься по склону холма, на вершине помахал рукой и скрылся.

Слегка встревоженная, Эйлин в сопровождении Гей вернулась в дом, и девочка упрямо потребовала сока.