Самый длинный выходной

Глава 6

Первые месяцы знакомства с Джоэлем запомнились Эйлин как сплошная вереница веселья — столько было радостного возбуждения, смеха и всяческих забав. Это время запомнилось ей как самое прекрасное. Ее подбрасывало вверх, как на качелях восторга, счастье кружило Эйлин голову. Они могли часами болтать о всякой ерунде, и эта ерунда казалась столь же приятной и сладкой, как самые любимые конфеты.

— Давай не будем жениться, — часто повторял Джоэль. — Я ведь недавно уже просил тебя не выходить за меня замуж? Неужели тебе хочется вести жизнь среди закладных…

— Мышеловок и нафталиновых шариков, — добавляла Эйлин.

— Поливальных машин, водоподогревателей и корзин для мусора.

— Счетов и грудных младенцев.

— Прачечных и потерянных библиотечных билетов.

— Подоходного налога и глажки белья.

— Ты знаешь, о чем я думаю, — говорил Джоэль.

— Что, ты опять думаешь?

— Я думаю, что люди должны жить в палатках и автоприцепах, и абсолютно ничего не должно принадлежать им. И тогда, когда хотят, они смогут отправиться в Стамбул, Владивосток или Лос-Анджелес.

— Неужели? — отвечала очарованная Эйлин.

— Когда я окончу мединститут, а ты получишь лицензию преподавателя, мы сможем на несколько лет поехать в Африку. Я хотел бы стать знахарем. Знахарство, возможно, гораздо более эффективно, чем лекарства и хирургия. Затем я стану лечить всех этих глупых богатых женщин с их воображаемыми недугами и зарабатывать миллионы. После этого мы купим замок в Хайлендах с центральным отоплением и чудесным видом на озеро. Из автоприцепа в замок, но без всяких хижин на промежуточном этапе!

Эйлин за все время их знакомства не удалось ничего узнать о его семье. Иногда, в зависимости от настроения, в рассказах Джоэля его отец выступал то цыганским графом, то профессором, открывшим секрет вечной жизни. А его мать представала то старой крестьянкой, общающейся с потусторонним миром, то всемирно известной оперной певицей, вышедшей на пенсию и живущей инкогнито, а то красавицей-шпионкой, нанятой русскими следить за американцами.

— Мы никогда не знаем, не услышим ли мы в полночь стук в дверь, и не представит ли нам ультиматум тайная полиция четырех стран, — выразительно говорил Джоэль.

— У тебя, должно быть, бывают кошмары по ночам?

— Кошмары? У меня бывают такие кошмары, по сравнению с которыми кошмары других людей можно считать приятными снами. Только ты можешь спасти меня.

Иногда Эйлин думала про себя, что он, возможно, стыдится своих родителей — быть может, его отец содержит кондитерский магазин или работает в банке, или делает что-то такое, что Джоэлю кажется невероятно скучным.

Джоэль водил Эйлин на каток, в бассейн и на длинные, длинные прогулки. Иногда он позволял ей навещать его на квартире, но, когда Эйлин предлагала приготовить ужин, он предпочитал обходиться фруктами, сыром и помидорами.

— Пища, — говорил он, — мешает работе мысли. Я приберегу радости гурманства для старческих лет.

Кроме всего прочего, он терпеть не мог приходить к ней домой, делал это лишь под давлением и вел себя там либо довольно вызывающе, либо подчеркнуто равнодушно. Эйлин не знала, какая его манера поведения смущает ее больше — когда он показывает свою непокорную сущность, приводя ее родителей в изумление, или, когда скованно сидит на софе, отпуская дежурные замечания насчет погоды, системы образования и политической ситуации.

— Я являюсь представителем новой жизни, а они боятся действительности, — с вызовом говорил он.

— Ты не прав, — возражала Эйлин.

— Они боятся меня, который представляет новое, — хвастался Джоэль.

— Это изречение построено на логике, — говорила Эйлин, — а я думала, что ты презираешь логику.

— Логика — это прибежище тугодумных людей.

Его посещения делали Эйлин несчастной и раздражали ее. Она хотела, чтобы люди, которых она любила так сильно, понравились друг другу. Но больше всего выводило ее из себя то, что, когда Джоэль не строил из себя идиота, его идеи были в общем сходны с идеями ее родителей. Ему просто нравилось шокировать их. В их обществе он вел себя по-детски и раздражал всех, но вне сомнения, — философски рассуждала Эйлин, — он должен это перерасти.

Если бы он поговорил с ними так, как он иногда говорит с ней — серьезно, — о своей работе, о книгах, которые читал.

— Я не хочу быть одним из тех безграмотных врачей, которые никогда не читают ничего, кроме «Журнала британской медицинской ассоциации», — говорил он ей. — Ты должна воспитывать меня, милая.

И Эйлин послушно давала ему читать свои любимые романы. — А я думала, ты презираешь искусство.

— Иногда, — отвечал Джоэль, — тебе нужен кто-то, кто бы сказал тебе, что Луна сделана из зеленого сыра, для того, чтобы сподвигнуть тебя выяснить, из чего же она сделана на самом деле. Я делаю резкие замечания в адрес искусства для того, чтобы услышать от людей, что же это такое на самом деле.

Непредсказуемость Джоэля приводила Эйлин одновременно в восторг и в отчаяние. Ей, привыкшей к людям, которые изо дня в день являли миру одно и то же лицо и всегда боролись за рационализм во всем, приходилось иметь дело с человеком, который гордился тем, что являл собой нечто обратное. Она никогда не знала, как он себя поведет — вообще никогда не знала, состоится ли их очередная встреча, поскольку пунктуальность тоже, согласно Джоэлю, была прибежищем тугодумных людей.

Он крайне редко приходил куда-либо вовремя, а однажды, когда Эйлин, уже одетая и готовая к выходу, с беспокойством ходила из угла в угол по квартире в ожидании его прихода, он вдруг позвонил ей и сказал:

— Догадайся, где я, моя прелесть. Я в Хайлендах. Если быть точным, в Авьенморе.

— Что?!

— Во время ленча я познакомился с человеком, который направлялся туда на машине, и я не мог устоять против искушения.

— Поздравляю, — произнесла Эйлин грустным тоном, понимая, что уикэнд окончательно потерян.

— Ты сердишься? Ты правда очень, очень сердита на меня? Ну так давай, сделай мне выговор.

Эйлин была воспитана на уважении прав других людей, и это пришло ей на помощь.

— Я абсолютно не вижу причины, почему бы тебе не поехать в Авьенмор, если тебе захотелось. Я ведь тебе не сторож.

Возникла пауза.

— Благодарю тебя. Это действительно очень мило с твоей стороны.

Эйлин могла бы и накричать на него. Она ждала извинений, каких-нибудь экстравагантных объяснений, но он сказал только:

— Скоро увидимся.

— Возможно, — огрызнулась Эйлин, швырнув трубку.

Встретившись с Джоэлем после этого случая, она вспомнила совет своей матери: «Если сомневаешься, лучше извинись». Поэтому она сказала:

— Прости, что я тогда была резка с тобой.

— Была резка?

— Я бы не вспоминала об этом, если бы это было не так… — глубоко тронутая, возразила Эйлин.

— Ну, я думаю, ты должна была рассердиться на меня. Я вел себя с непростительной безответственностью.

Эйлин подозрительно посмотрела на него. Может быть, он снова пародирует ее родителей?

— Ты свободен делать то, что тебе нравится, — холодно сказала она.

— Ну и чудесно. А теперь прояви великодушие и прости меня. Я в самом деле очень виноват перед тобой. Я даже не знаю, что вдруг на меня нашло. Наверное во мне взыграла кровь моих предков-цыган. Поцелуй меня, и давай забудем все.

Поцелуи разрешали почти все проблемы.

Лето было в полном разгаре. Эйлин готовилась к экзаменам и заполняла анкеты для поступления на курсы учителей. Джоэль тоже засел за подготовку к годовым экзаменам и появлялся бледный, измученный, с красными глазами.

— Давай сходим на какой-нибудь глупый фильм, — предложил он ей как-то вечером по телефону. — Я сегодня едва ли способен на членораздельную беседу. У меня все мозги отсохли.

— Мои тоже, — ответила Эйлин.

— Я займусь их массажем. Но пока тебе придется думать за меня.

В кино он заснул, держа руку Эйлин, и она чувствовала, как в ее душе разгорается чувство тепла и спокойствия. Джоэль так редко бывал тихим и усталым.

Когда зажегся свет, она слегка потрясла его, и он подпрыгнул, как зверь, которого вспугнули.

— О Боже, — воскликнул он. — Я, должно быть, заснул. Пойдем куда-нибудь и выпьем кофе.

— Мне кажется, тебе сейчас лучше пойти прямо домой и лечь в постель, — заботливо сказала Эйлин.

— Чепуха. Немного кофе поставит меня на ноги. Кстати, куда мы поедем во время каникул? У тебя есть деньги? У меня тоже нет.

— Я не думала об этом, — сказала Эйлин.

— Ну, так подумай. Я ведь сказал, что отныне тебе придется думать за меня.

Они зашли в бар.

Эйлин колебалась, помешивая кофе. Она не могла предсказать реакцию своих родителей на сообщение, что она с Джоэлем куда-то поедет.

— Мне бы так хотелось поехать на природу — погулять, полазить по горам, поплавать, — сказал Джоэль, разминая мускулы.

— Но ведь у нас нет денег.

— Мы заработаем немного.

— Мне кажется… — начала Эйлин, — …мои родители захотят, чтобы я поехала с ними.

— Ты не можешь ехать с ними. Я хочу, чтобы ты отдала предпочтение мне.

Когда они вышли из кофейного бара, Эйлин настояла на том, чтобы он ее не провожал. Она задумчиво брела по Квинсферри-роуд и остановилась на мосту, любуясь садами по другую сторону реки и наслаждаясь ее тихим шепотом.

Догадываются ли ее родители о том, что они с Джоэлем уже любовники? Иногда ей казалось, что они принимали это как должное и поэтому просто проявляли тактичность. А временами она думала, что эта мысль просто никогда не приходила им в голову. Она вовсе не желала «дискуссии» о столь щекотливом деле.

Хотя они придерживались высоких принципов поведения, данные вопросы касались не обычных отношений, а уважения, которое все люди должны питать друг к другу. Ее родители никогда не высказывали строгих суждений по поводу моральной неустойчивости общих друзей и знакомых — выражаясь их языком, люди проявляли либо благоразумие, либо беспорядочность.

Благоразумные люди были верны своим мужьям и женам, воспитывали детей в соответствии с современными методами просвещения, усердно трудились, пили умеренно, не влезали в долги, избирательно смотрели программы телевидения и благополучно сдавали экзамены.

Беспорядочные люди запутывались в проблемах своей несчастной любви, имели более одного развода, много пили, покупали дорогие безделушки, каждый вечер смотрели по телевизору все подряд, проваливались на экзаменах и рожали случайных детей.

Единственное, что вызывало у них открытый гнев, — это была расовая дискриминация, придирки и хулиганские выходки между мужьями и женами, родителями и детьми и, конечно, в международной политике — фашистские группировки и подавление малых стран большими.

Конечно, ее жизнерадостные, удивительные взаимоотношения с Джоэлем не подходили под категорию «беспорядочного поведения». И все же некоторая легкомысленность этих отношений внушала подозрение. У Эйлин с Джоэлем не было соответствующего разговора перед первой близостью, они не взвешивали «за» и «против» добрачного воздержания, очевидно, считая, что еще слишком молоды для того, чтобы рассуждать о зрелых сексуальных отношениях, — это просто произошло и все.

Она оказалась неподготовленной к взрыву страсти, когда они лежали вместе высоко в Пентландхилз в один жаркий летний день. Если бы Джоэль не предохранялся, она бы могла забеременеть с того первого раза, потому что весь ее рационализм и природная осторожность растворились в огненном приступе желания.

Потом он спросил: «Как насчет таблеток, наверное, надо сходить в консультацию?»

— Наверное, — ответила Эйлин.

— Ты не сердишься на меня? Ты не порвешь со мной и не выбросишь меня вон, как ненужную перчатку? Я хотел быть деликатным и тактичным и контролировать себя, но у меня не получилось.

— Я отвергну тебя, — улыбаясь пробормотала Эйлин, притягивая к себе его лицо, чтобы поцеловать.

Она все откладывала поход в консультацию — это так смущало ее; точно так же, как и обсуждение с родителями планов на каникулы. Ее родители любили поездки на машине, открывающие любопытные уголки Великобритании — полуостров Гауэр, границу с Уэльсом, Пеннины, Хайленды и Острова. Они обычно делали стоянку в редко посещаемых местах, готовили на костре. Только если погода была действительно невыносимой, жили в небольших отелях. Они останавливались у каждого полуразрушенного замка, аббатства, остатков римской цивилизации — и внимательно их изучали.

— Весь год я придерживаюсь жесткого расписания, — объяснял ее отец, — но во время каникул я — бродяга, путешествующий джентльмен, бездельник. Свободный, как вольная пташка.

Эти путешествия доставляли много удовольствия и Эйлин, хотя иногда ей становилось скучно. Девушке хотелось веселиться со сверстниками, принимать собственные решения о том, куда поехать, где остановиться и что смотреть.

Она устроится во время каникул на работу и поставит родителей перед свершившимся фактом.

Приняв решение, она быстро пошла домой.

— Как поживает Джоэль? — вежливо спросила мать.

— Он совершенно измучен, даже заснул в кино.

— Как он думает жить дальше? — поинтересовался отец.

— Он мне не говорил, но все, кто его знают, считают его блестящим студентом, который усердно занимается, — похвасталась Эйлин.

Несколько дней спустя, во время завтрака она сделала объявление.

— Я нашла себе работу на время каникул, — заявила она, как бы ожидая поздравлений. — В библиотеке.

— Тебе повезло, — сказал отец.

— Когда ты будешь работать? — спросила мать.

— В июле и частично в августе, — ответила Эйлин.

— Но мы же все уезжаем на каникулы в середине июля.

— Я знаю. Мне очень жаль, но я не смогу поехать, — соврала Эйлин, чувствуя себя виноватой в неискренности.

По лицу матери было видно, что она расстроилась.

— Но ведь тебе необходимо отдохнуть после столь трудных экзаменов.

— Да, ты права, — осторожно сказала Эйлин, — но Фиона, я, Джоэль и Дерек (она подумала, что к тому времени Дерек едва ли будет с ними) решили пожить летом в студенческом общежитии в Хайлендах. Для этого необходимо заработать деньги.

— Но ты же не можешь остаться здесь одна, — сказал отец.

— Почему же, папочка?

Отец замолчал. В самом деле, почему? Он всегда защищал необходимость одиночества, но редко применял это на практике.

— Мы обсудим это позже, — сказала мать, когда Эйлин встала из-за стола. Конечно, их не мог волновать именно тот факт, что две или три недели ей придется пожить дома одной. Вероятно, их гораздо больше обидело то, что она не хочет их общества, и они обвиняли себя, что в какой-то мере обманули ее ожидания или не учли в достаточной степени ее желания.

— Быть может, тебе хотелось бы по-другому проводить каникулы, — сделала предположение мать. — Например, за границей, и ты бы могла поехать с другом. Тебе, вероятно, скучно со своими старыми родителями.

— Вовсе нет, — возразила Эйлин. — Просто, мне кажется, настало время, чтобы я стала чуточку более независимой.

По ее мнению, это был блестящий последний выстрел. Но она все же чувствовала себя виноватой. Ей следовало быть честной и честно вести игру, сказать им, что она хочет поехать с Джоэлем. Если бы он им нравился, ей было бы просто сделать это.

Эйлин представила себе, как она говорит: «Но я честно думаю, что у нас с Джоэлем возможны хорошие взаимоотношения. Я понимаю, что еще слишком рано говорить о браке, но я чувствую, что все больше отдаюсь своим чувствам, также как и он. В одних вещах он опытнее меня, в других приоритет принадлежит мне. Мы растем вместе. Мы вполне можем контролировать себя. Конечно, было бы гораздо более безответственно пожениться прямо сейчас, когда мы еще не по-настоящему узнали друг друга».

Но были бы ее слова правдивыми? Ведь у них с Джоэлем ни разу не сложилось серьезного разговора по поводу их возможного совместного будущего или, скорее всего, Эйлин не знала, какие разговоры считать серьезными, а какие — нет. В настоящий момент они были счастливы жить изо дня в день в этой веренице забав и веселья. Потом, когда Джоэль оставит свои безумные идеи, и оба они закончат учебу, они поженятся. Но спешить некуда.

В конце концов, как и предполагала Эйлин, родители разрешили ей остаться в Эдинбурге одной, хотя собирались звонить ей через каждые несколько дней, чтобы узнать, все ли в порядке. Уехали они в прекрасном настроении, надев джинсы и спортивного покроя рубашки, изучать нормандские церкви в Восточной Англии, неоднократно напомнив Эйлин, чтобы она не забывала выключать свет и подогреватель воды, хорошо ела, не забыла о молочнике и о прачечной и никому не открывала дверь после десяти вечера.

— Хорошо, мама, хорошо, папа, — отвечала Эйлин в паузах. — Не волнуйтесь.

— Мы и не волнуемся, — возмущенно сказала мама. Затем она улыбнулась: «Все же я полагаю, что есть немного. Прошу прощения».

— Желаю вам чудесно провести время, — сказала Эйлин.

Придя после работы в библиотеке в пустой дом, она испытывала особое чувство. Он казался неестественно аккуратным: книги и газеты лежали на соответствующих полках и в ящиках, нигде не было видно кофейных чашек, радио не играло классическую музыку, не устраивались дискуссии по поводу «ее дня».

Эйлин приняла ванну, переоделась и стала ждать Джоэля. Это уже почти напоминало семейную жизнь. Она приготовит ему еду, а потом они займутся чем-нибудь восхитительным и в то же время обыкновенным — например, посмотрят телевизор.

Но у Джоэля были другие планы. Он устроился работать снабженцем фруктами и овощами на фруктовом рынке и пришел к ней, размахивая гроздью бананов.

— А вот и наш ужин.

— А я как раз собиралась приготовить для нас что-нибудь вкусненькое, — сказала Эйлин. — Мы съедим бананы на десерт — ты любишь их жареными с лимонным соком?

— Послушай, мы не будем становиться домоседами, — возразил Джоэль, — мы съедим их сырыми и пойдем гулять.

— Разве ты не устал? — с надеждой спросила она.

— Когда я устану, ты сможешь вызвать физиотерапевта или владельца похоронного бюро.

Эйлин вздохнула. Ей так хотелось провести спокойный вечер дома, с ним наедине.

— Я устала, — угрюмо сказала она.

— Ерунда. Сегодня такой прекрасный вечер. Слишком хороший для того, чтобы торчать дома.

— Ну ты и иди.

— Дорогая, как ты можешь быть такой жестокой? Посылать меня гулять одного. Как смогу я наслаждаться закатом и божественным вечерним воздухом без моей белоснежной жемчужины рядом со мной?

— Ах, ну ладно, — проворчала Эйлин.

Джоэль был капризным и упрямым любовником, и ей приходилось просто принять этот факт. Он всегда предпочитал свежий воздух. Он говорил, что в его комнатах пахнет мышами, и что в любую минуту может зайти его хозяйка и начать обсуждать с ним ее ревматизм и другие болезни — вот недостаток того, что он студент-медик. Теперь его не устраивает и просторная пустая квартира Эйлин. Это уже никуда не годится.

— Ты угрюмая особа.

— Неправда.

— Нет, правда, и это привычное поведение для женатых людей среднего возраста.

— Как часто ты женишься?

— Нет, милая, я серьезно, — сказал Джоэль, с чувством привлекая ее к себе. — Мне временами так грустно из-за этого. Ведь, понимаешь, в школе в детях столько таланта, живости и оригинальности, а через десять лет все они станут маклерами, банковскими клерками без единой мысли в голове, кроме как — не отстать от Смитов.

— Лучше Джонсов.

— Нет, пожалуй, Смитов лучше.

Эйлин получила удовольствие от прогулки.

Один из самых счастливых вечеров был у них, когда она заболела — не серьезно, головная боль, а потом тошнота — наверно, что-то съела.

— Доктор Швейзенберг позаботится о вас, — сказал Джоэль, придя к ней и выслушав. Через несколько минут Эйлин уже лежала в постели, и он мерил ей температуру, а когда ее тошнило, Джоэль держал перед ней тазик, вытирал ей лицо холодным полотенцем, а потом сидел рядом с ней и говорил, что скоро ей будет лучше.

Ей следовало смутиться из-за того, что Джоэль видел ее в такой неловкой ситуации, но тем не менее он оказался в этой роли вполне естественным.

— Мой бедный маленький гранатик, — нежно сказал он, — а теперь поспи. Я буду в столовой, поэтому крикни мне, если захочешь что-нибудь.

Эйлин с благодарностью заснула.

В конце концов Джоэль заявил, что не может уехать на каникулы. Она была настолько огорчена, что, как и ее мать, ничего не могла ответить.

— Прости меня, мой ангел, но долг обязывает.

— Какой долг? — пробормотала Эйлин, изо всех сил пытаясь не сказать то, что ей хотелось сказать.

— Моя дорогая мама… нездорова… ей предстоит небольшая операция, которая требует присутствия ее любимого сына.

— Понимаю, — унылым голосом сказала Эйлин.

Почему же мать Джоэля была важнее, чем ее собственная мать?

— В любом случае я должен поехать на несколько недель домой до того, как начнется осенний семестр. Я и так сильно пренебрегаю сыновним долгом.

— Но ты говорил… — начала Эйлин.

— Да, конечно, каюсь, но я действительно должен поехать, любимая. Я скоро вернусь.

Эйлин вспыхнула. Даже если он действительно должен ехать, он мог хотя бы выразить чуть больше сожаления об этом. Может быть, она ему надоела. В таком случае он может обращаться с ней достаточно бесцеремонно.

— Расстояние сближает сердца, — сказал Джоэль.

— С глаз долой — из сердца вон, — резко ответила Эйлин.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Подождешь — увидишь.

Она откровенно поговорила обо всем с Фионой.

— Ах, какая дрянь! — воскликнула Фиона. — Надеюсь, ты сказала ему это?

— Конечно, нет. Я просто разыграла холодную неприступность.

— Джоэль хорош собой, но немного сумасшедший. Мне кажется, ему время от времени надо давать поленом по голове.

— Давай тогда поедем без него, — продолжала Фиона. — Я бросила Дерека. Он начал становиться собственником и постоянно спрашивает меня, что я делаю, когда я не с ним. Мы замечательно проведем время, Эйлин. Мы сможем подцепить иностранцев, которые будут целовать нам руки и говорить комплименты.

Во время каникул Эйлин скучала по Джоэлю, но все равно ей было очень хорошо с Фионой, вместе с ней хихикать, сплетничать и спорить, будучи свободной от всяких обязательств. Вместе они бродили по дорогам Хайленда, поднимались на горы, пели в студенческом общежитии и жарили колбасу на коммунальной плите.

Именно там, во время отдыха, Эйлин впервые подумала, что она беременна. Она с презрением отбросила эту мысль, потому что Джоэль всегда предохранялся. А потом, наконец, она вспомнила. Она все время откладывала визит в консультацию и когда, наконец, набралась достаточно мужества, то обнаружила, что она закрыта на лето. Эйлин терпеть не могла обсуждать такие вещи с Джоэлем и лишь мимоходом сказала ему: «Я пойду туда сегодня вечером». А потом не стала говорить, что консультация оказалась закрыта. Страсть всегда охватывала их внезапно, и Эйлин нравилось, что она была непреднамеренной и спонтанной.

Она никогда не знала, когда Джоэль овладеет ею с помощью страстных поцелуев или, когда он просто скажет: «Давай пойдем купаться». Поэтому, когда через несколько дней после ее предполагаемого визита он, заключив ее в свои объятия, спросил: «Ты ведь теперь принимаешь таблетки, да, мой ангел?», Эйлин, вместо того, чтобы ответить «Нет», позволила себе отдаться этой восхитительной эйфории чистого чувства. Но мог ли один единственный раз быть столь опасным? Очевидно, мог.

Она вернулась в Эдинбург, с радостью воссоединившись со своими родителями, но все время, пока она слушала их рассказы о путешествии и рассказывала им о своем, мысли ее были далеко.

О, нет! — думала она, — Нет! Нет! Нет! Она считала, что разбирается в сексуальных вопросах. Но одно дело — секс, а другое — чувство любви.

Как ей сказать родителям? Для них любовь считалась спокойным, дружелюбным, рациональным чувством, и хотя они признавали страсть, Эйлин не была уверена в том, что они смогут понять ее. Как объяснить им про это состояние желания и бездумной отрешенности, когда даже она сама не могла разобраться в себе? Она лишь сделает им больно, предав их убеждения и разрушив их надежды.

Родители часто говорили о том, насколько разумна Эйлин, что, еще обучаясь в школе, она сама в определенное время ложилась спать, вела счет своим карманным деньгам, считала алкоголь и курение глупой тратой денег, не желала носить длинные приклеенные ресницы и облегающие джинсы и не лелеяла мечту стать фотомоделью или популярной певицей.

И тем не менее Эйлин оказалась столь же глупой и безответственной, как и другие, менее воспитанные девушки.

Начался школьный семестр, и она целые дни одна проводила дома. Словно наказывая себя, она занималась уборкой квартиры, все чистила и мыла, ходила в магазин и готовила еду для родителей.

— Какая же ты у меня умница, — смеялась мать, в то время как Эйлин про себя тяжело вздыхала.

— Да, нам будет недоставать твоего усердия, когда ты уедешь — добавлял отец. Эйлин вздыхала опять.

Когда основные хлопоты по дому были завершены, ей оставалось часами бесцельно бродить по квартире, пить многочисленные чашки кофе, включать и выключать радио, надеясь безо всякой надежды, что она ошиблась, и что никакой беременности нет. Эйлин пыталась читать, но, как только ее начинал поглощать читаемый сюжет, у нее возникало такое ощущение паники, что страница начинала плыть у нее перед глазами, и она вздыхала вслух. Что же ей сказать Джоэлю? Писать она не могла. Она должна подождать, пока он не вернется из Лондона.

Он подумает, что его нарочно поймали в ловушку, и будет взбешен. Это ведь не его вина. Она позволила ему считать, что она принимает таблетки, потому что ей не хотелось портить золотое мгновение практичной рассудительностью. Занятия любовью происходят в ином плане существования в отличии от того, в котором случаются несчастья. Быть может, она так только думала. Но, конечно, как бы он ни был сердит, он что-то предпримет. Джоэль не оставит ее в беде.

Затем она вспомнила, что в школе у них была толстая веселая девушка, которой «пришлось» выйти замуж.

— Ты хочешь замуж? — с любопытством спросила ее Эйлин.

— Не очень.

— А твой друг хочет?

Друг ее рассмеялся, как показалось Эйлин, довольно вульгарно:

— Да, ему не повезло. Следовало подумать об этом раньше.

Эйлин содрогнулась. Ни при каких обстоятельствах она бы не стала себя так вести. Джоэль может сделать ей предложение только по любви — или пусть не делает вообще.

Слава Богу, Джоэль позвонил ей, когда ее родители были на работе.

— Ах, Джоэль! — с облегчением воскликнула она.

— Что случилось, моя драгоценная! Ты как-то странно говоришь.

— Я не ожидала, что ты так быстро вернешься.

— Надеюсь, это для тебя не неприятный сюрприз?

— Конечно, нет.

Ей надо постараться, чтобы ее голос не звучал слишком страстно, на случай, если его чувства к ней охладились.

— Я приехал ночным поездом. Когда мы с тобой увидимся? Можно мне сейчас прийти?

Эйлин внезапно не захотелось видеть его в своей квартире. Пусть это произойдет на нейтральной территории, на природе. Ведь если он начнет целовать ее, она потеряет над собой контроль и все расскажет ему. И может получиться так, что расскажет с такими эмоциями, что он будет вынужден среагировать так, как ему бы совсем не хотелось. Она решила быть с ним абсолютно честной и обсудить проблему беспристрастно и благоразумно.

— Давай с тобой погуляем, — предложила Эйлин. — Мы можем отправиться в Крэмонд и пройтись вдоль реки.

— Хорошо, — несколько озадаченным тоном ответил Джоэль. — У тебя какой-то странный голос, милая, все ли у тебя в порядке?

— Ничего странного со мной нет, — огрызнулась Эйлин.

Они договорились, где встретиться, сердце Эйлин трепетало от волнения и печали. Она поняла теперь, как мало знает Джоэля и не может с уверенностью предсказать его реакцию.

Действительно ли они любят друг друга, и даже если так, подходит ли такая любовь для брака?

Единственное, что она знала о нем наверняка, так это то, что он невероятно честолюбив, хотя, опасаясь, что его сочтут занудой или педантом, он, как и многие другие студенты, старался не показывать рвения к работе. Эйлин впервые поняла это, когда однажды застала Джоэля в его комнате за занятиями. Он сидел за столом и, окруженный кипой книг, что-то увлеченно писал. Он поднял глаза, взглянул на нее отсутствующим взглядом, коротко улыбнулся ей и сказал: «Буду с тобой через полчасика». Все эти полчаса он совсем не замечал ее. Однажды он признался Эйлин, что собирается стать членом Королевского Хирургического колледжа до того, как ему исполнится тридцать.

Каким образом его амбиции смогут ужиться с семейной жизнью? Эйлин попыталась представить себе, как они живут в меблированной комнате, Джоэль пытается заниматься, ребенок плачет, пеленки сушатся перед камином. Она попыталась представить, как он качает коляску, меняет пеленки, готовит ребенку кашу, но у нее не получилось.

А она сама, действительно ли она хочет выйти за него замуж? Когда-нибудь в будущем — да, но не теперь. Определенно не теперь.

И в то же время, в полном противоречии с этим, ей хотелось, чтобы Джоэль пожелал жениться на ней, обрадовался перспективе иметь ребенка. Больше всего ей хотелось, чтобы он обнял ее и попросил не волноваться, он позаботится обо всем.

Когда Эйлин сошла с автобуса и спустилась с холма по дороге, ведущей к морю, мысли ее настолько путались, что она уже больше не знала сама, чего хочет.

Джоэль сидел на низкой дамбе. Он вскочил, чтобы поцеловать ее, его лицо засветилось от радости, когда он увидел ее. Конечно, он продолжает любить ее. Но не изменятся ли его чувства, когда он узнает?

— Я ужасно скучал по тебе, — сказал он, обнимая ее. — Я также скучал по Эдинбургу. Ты только вдохни этот опьяняющий аромат морских водорослей и нечистот. Ничего подобного нет в Лондоне. Но почему ты не захотела, чтобы я пришел к тебе домой?

— Мама сказала, что должен прийти мойщик окон, — соврала Эйлин с виноватым видом.

Джоэль проницательно посмотрел на нее, но Эйлин отвернулась и тут же спросила: «Твоей маме лучше?»

— Да, спасибо. Она, бедняжка, перенесла довольно неприятную женскую операцию, но теперь ее заслали фотографировать военные базы в Перу или Парагвае. (Его мать снова была красавицей-шпионкой, и это раздражало Эйлин. Почему он не может быть с ней искренним?)

— Хорошо, — глупо пробормотала она.

— А ты хорошо провела время? Познакомилась ли с юными обителями общежития, которые были выше, умнее и красивее меня?

— С целой дюжиной.

— Я с ними быстро разделаюсь. Немедленно дай мне их имена и адреса.

— Мы просто называли их А, Б и В, — уклончиво сказала Эйлин. Ей не хотелось болтать чепуху, когда она была так расстроена. Глупый разговор влюбленных восхитителен, лишь когда между ними существует глубокая гармония. Но сейчас между ними отсутствовало такое понимание, и Джоэль должен почувствовать это. Она посмотрела на него, как всегда жизнерадостного, пышущего здоровьем, на его блестящие черные волосы, и почувствовала, что горько обидит его, нарушив его веселое настроение.

— Я беременна, — вдруг выпалила она, не столь мужественно, сколько желая защитить себя.

Лицо Джоэля побледнело, и он на минуту закрыл глаза.

— О Боже, не может быть!

— Это правда.

Джоэль отвернулся, как будто не хотел, чтобы она видела его лицо, поднял камень и швырнул его в море.

— Надо же было случиться такой неприятности, — пробормотал он, все еще стоя спиной к ней.

— Неприятности? — с возмущением переспросила Эйлин.

— Да, ты не хочешь этого, и я не хочу. — Он повернулся к ней, и Эйлин, мечтавшая увидеть на его лице выражение радости и нежности, обнаружила лишь смятение.

Он предал ее. Рыдания душили ее, но она сдержала их и смотрела на него сверкающими глазами.

— Ты не ходила в консультацию, — обвиняющим тоном сказал Джоэль.

Эйлин была слишком рассержена, чтобы сказать правду. Почему он не должен страдать так же, как она?

— Ходила, — солгала она, и стыд оттого, что она сказала неправду, разозлил ее еще больше. — Это должно быть случилось раньше. Ты, наверно, был неосторожным.

Джоэль положил руку ей на плечо, но она увернулась.

— Ах ты, мой бедный маленький гранатик, — сказал он добрым голосом, но для Эйлин это прозвучало оскорбительно и покровительственно.

— Для тебя все очень хорошо, — бросила она, вспомнив избитое выражение. Джоэль смотрел на нее с обидой и изумлением. Он никогда прежде не видел Эйлин сердитой.

— Послушай, милая, — начал он спокойным голосом, но она с яростью прервала его.

— Не говори ничего.

— А что ты ожидаешь, чтобы я сказал? Что я готов сделать из тебя честную женщину? Да, конечно, я готов. Если ты этого хочешь.

Это была последняя соломинка. Пока в Эйлин вскипали слезы бешенства, он продолжал: «Нет, я сделаю это более галантно. Мадам, я так долго скрывал в своей груди страсть к вам. Позвольте предложить вам свою руку, свое сердце, свое имя, всего себя».

Эйлин изо всех сил дала ему пощечину свободной рукой и заорала так, как никогда и ни на кого прежде:

— Ненавижу тебя! Ты гнусная дрянь! Как ты можешь быть таким отвратительным и бесчувственным? Из меня не нужно делать честную женщину. Я бы не вышла за тебя замуж, даже если бы ты был последним мужчиной на свете. Я больше никогда не желаю тебя видеть!

Она вся была в состоянии страшного гнева, истерики и почти не осознавала, что говорит. Она никогда никого не била раньше и никогда ни на кого не кричала. А теперь, начав, она не могла остановиться.

Она забыла его веселость и щедрость, и нежность, когда она болела, а помнила только, когда он заставлял ее ждать, когда уехал в Авьенмор без нее, подвел ее во время каникул, тащил ее на прогулки, когда она была усталой, грубил ее родителям. А теперь, когда она нуждалась в утешении и защите даже больше, чем в любви, он просто отверг ее. Как он смел строить из себя клоуна в такую минуту?

— Ты подлец, свинья, ублюдок, — она пыталась вспомнить все ругательные слова из книг и подслушанных ссор на улице. Ей хотелось, чтобы каждое слово было, как острый камень, попадающий в это наглое, жестокое существо.

Наконец, Джоэль прервал ее. Сквозь огненный туман своей ярости Эйлин едва ли замечала, что Джоэль выглядел бледным и застывшим от оцепенения, и улыбка, наконец, появившаяся на его губах, казалась робкой и нерешительной.

— Ты все видишь в неправильном свете, — сказал он упавшим голосом. — Тебе следовало сказать: «Но, сэр, это столь неожиданно».

Была минута, когда они могли упасть в объятия друг друга, но Эйлин отвернулась. Оставив его на берегу, она убежала наверх по холму к автобусной остановке, слезы потоком бежали по ее лицу.

— Ненавижу его, ненавижу его! — рыдала она. — Как он мог быть таким жестоким?