Счастье в мгновении. Часть 3

Глава 19 Милана

Взяв такси, я еду в дом, который лишь вчера арендовали родители подруги.

Любовь и губит меня, и подхватывает на руки, спасая от отчаяния.

«Он не доверяет мне. Разлука имеет свои последствия. Нам трудно, трудно… Но нанимать людей, чтобы те контролировали любой мой шаг, – безрассудство». Как он смог пойти на такое? Не укладывается в голове.

Джексон ещё что-то хотел мне сказать, но я не стала его слушать. Может, про Даниэля?

Вытерев слезу, набираю номер пропащего, номер его близких, но ответ прежний – пустота. А что, если Джексон намеренно подговорил Даниэля, что тот больше никоим образом не связывался со мной?

Нажав на звонок на черных воротах, за которыми стоит двухэтажный особняк, мне открывает дверь отец Ритчелл.

– Милана? – удивляется Эндрю. – Ты чего так поздно? Все хорошо?

На моем заплаканном лице сквозит приветливая улыбка.

– Хотелось увидеть вас с миссис Аннет и Питера с Ритчелл.

– Проходи, мы как раз досматриваем перед сном старинное кино. Молодые еще не спят, – улыбается он, по-джентльменски пропуская меня вперед. – Как твоя мама?

«В поиске родителей Беллы, чтобы высказать им правду о нас с Джексоном», – молниеносно дает ответ сознание.

– В порядке, наверное, – заунывным голосом бормочу я. – Мы поругались, и я ушла из дома.

– Из-за еще одного Морриса? – предполагает он, со вздохом.

Я киваю, потупив голову.

– Все образуется, – приобнимает меня за плечи. – Бегом в дом, а то простынешь, воздух сегодня прохладный. Но, предупреждаю, в доме вещи еще не все разобраны… не споткнись о коробки.

– Да, спасибо вам большое, мистер Эндрю.

– Если тебе нужно, можешь оставаться здесь, сколько угодно.

Я еще раз его благодарю и прохожу в особняк.

– Я позову дочь, – высказывает по-доброму Эндрю и удаляется на второй этаж по крутой деревянной лестнице.

Мой взгляд падает на Питера, на котором одеты все те же старые пляжные (синие с желтыми нарисованными на них пальмами) до колен шорты, в которых он расхаживает дома, с одним лишь отличием, что в эту секунду они уж больно стали ему узкими, облегающими. По крайней мере, так было в Сиэтле. Джексон над ним всегда подшучивал, говоря, что шорты, как его талисман, он одевает их, где бы ни был. Раньше в обоих глубоких карманах этой одежды были сладкие карамельки, шоколадки, которыми он запасался, если мы втроем смотрели фильм, и чтобы не возвращаться обратно на кухню за «вкусняшками». Мы с ним заядлые сладкоежки, это Джексон у нас не любитель сахарных изделий.

Счастливый с виду, он держит поднос, на котором поставлены две чашки ароматного горячего шоколада. Заметив меня, изумленно произносит:

– Милана, ты ли это? Что, что с лицом? Откуда ты? – Всматривается в мои блестящие от слез глаза под тусклым кухонным светом и ставит утварь на стол. – И почему ты здесь?

Я прохожу к нему, глубоко вздохнув, опуская лицо вниз. Порой, когда кто-то интересуется твоим состоянием в момент, когда слезы ещё не успели отступить от тебя, ты пускаешь второй соленый поток на волю, тот, который не успел сгинуть первоначально.

– Ну что ты, детка, иди ко мне, – с невероятной нежностью говорит Питер, и я прижимаюсь, растворяясь в родных объятиях. Слезы градом льются из глаз, и я не в силах их остановить. – Он опять что-то натворил? – уже с грубостью высказывает брат. Я крепче обхватываю его руками, проливая слезы в плечо. – Сестренка, расскажи мне, что с тобой?! – Он поглаживает меня по голове, действуя успокаивающе, как и было ранее. – Он все рассказал тебе? – Впитывая каждое его слово, я поднимаю на него глаза, едва ли отстранившись. – Мы придумаем что-нибудь, не расстраивайся, – говорит прямо в лицо неровные мысли. – Нельзя терять надежды. – От него веет чем-то печальным.

Объятая трепетом от его двусмысленных выражений, спрашиваю:

– Про что ты имеешь в виду?

Его тело словно становится вздыбленным, напрягшимся.

– Э… нет, я хотел сказать, что… – мнется, раздумывая как прикрыть сказанные им слова.

– Нет уж, Питер! – с восклицанием говорю я. – Объясни, что хотел мне сказать такими словами?

Он смотрит поверх моего плеча с таким лицом, будто видит призрака, внушающего ему сущий ужас и страх.

– Питер! Что мы придумаем? Какой надежды?

– Я хотел сказать, – снова берется за свое, – я хотел сказать, что… – колеблется он.

– Что-то с Даниэлем? – предугадываю я. – Вы именно поэтому встречались?

– Д…ыа… – закусывает нижнюю губу, – вестей пока никаких и…

Я вздыхаю.

– Но ты не тревожься, сестренка. И… – волнение чуть стихает в его действиях и глазах, – ты же не из-за этого приехала?

Слышатся чьи-то шаги:

– Ритчелл с Аннет отключили фильм и, оказывается, уснули, – уведомляет Эндрю шепотом, – поэтому спуститься не смогут. Не буду их будить.

– Конечно, я с Питером немного поболтаю тогда и… Где мне можно у вас переночевать? – робко спрашиваю я.

– Перед лестницей, – указывает он, – дверь. Там комната для гостей. Размещайся, бери все, что посчитаешь необходимым.

– Спасибо вам, я очень признательна… – Всегда испытываю смущение в гостях, так как не хочется теснить людей, но и ехать к Джексону не вижу смысла, снова начнем выяснять отношения.

– Я вас оставлю.

– Доброй ночи, – искренне говорю я я.

– Эндрю, а как же ваш горячий шоколад? – Указывает Питер на кружки.

– Милану угости, я валюсь с ног, – устало произносит папа подруги. – Завтра прилетят торговые агенты, наши знакомые из Буэнос-Айреса, длинный день.

– Хороших снов, – дополняет Питер.

Эндрю уходит.

Мы идем на кухню. Пахнет новизной и запахом срубленного дерева.

– Присаживайся, – указывает мне на высокий барный стул. – И начнем наши ночные беседы, – улыбается брат, подвигая ко мне чашку с напитком.

Заняв место рядом, обхватив руками горячую белую фарфоровую чашку, засматриваюсь, как из нее еще идет пар, кружась в танце с воздухом.

– В чем этот негодяй провинился на сей раз? – в тоне прослеживается и шутка, и легкое раздражение.

Питер, прислонившись локтем о стол, одной рукой берется за голову, маленько наклонившись, другой прихлебывает налитое в емкости.

– Джексон считает, что я изменяю ему, – высказываю с таким кажущимся мне равнодушным голосом.

Питер выбрасывает из горла напиток. Он растекается по его животу и добирается до шорт.

– Чт…о?

– Питер, – поверхностно смеюсь я, – у меня есть салфетки. – Раздобыв их в сумке, в которой бардак, представленный смесью всех разнородных предметов, я подаю ему.

– Вот неуклюжий.

– Весь в меня.

– Или наоборот, я в тебя такой, – подбадривает меня шуткой. – А теперь серьезно. Какие основания у нашего Величия так считать? Он обезумел совсем? – вытираясь, обдумывает Питер.

– Тебе не рассказывала Ритчелл про сына Марка?

Он опускает задумчиво уголки губ, которые покрыты коричневым оттенком, как будто у ребенка, который ел беззаботно шоколад, не мысля, что может быть испачканным.

– Ритчелл меня известила лишь о маскараде, в шесть вечера, завтра и то эта новость прозвучала у нее от тебя.

Я улыбаюсь, уносясь мыслями в далекое детство, смотря на Питера, отчего сама беру влажную ткань и устраняю на его лице слипшиеся потеки. Он мотает головой, как малыш, нарочно игриво противясь моему действию.

– Потому что я не могу говорить о серьезных вещах «грязнуле», – одновременно произношу я. Его зрачки загораются, он так глядит будто тоже бродит по нашим прошлым воспоминаниям.

– Я не перестану утверждать, как я рад, что мы возобновили общение и… настоящие брат и сестра.

От таких слов наполовину высохшая слезинка стекает из левого глаза, которую Питер мне мгновенно утирает подушечкой пальца.

– Как я вам? Чистый? Теперь мне можно побывать в высшем обществе и подслушать краем уха разговоры титулованных дам?

Я бросаю в его лицо эту же салфетку, тихо хохоча:

– Угомонись, братец!

– Итак, продолжим наши светские беседы, – со смешной гримасой сообщает Питер.

Я докладываю ему события последних дней.

Питер сосредоточенно выслушивает.

– ЧТО ОН ТВОРИТ? – громко глаголет брат. – Из ума выжил, нанимать слежку, – злостно молвит, мотая головой в стороны. – Давно пора вправить мозги ему, больно умный стал. И только и знает, что ступает в самое дерьмо!

– Так еще и кричит на меня, обвиняя, что я изменила ему и мне нельзя ни с кем встречаться из лиц мужского пола! – раздраженно заявляю я. Обида еще не отступила.

Питер нервно воспринимает ситуацию, но произносит, что поговорит с ним.

– У меня вопрос. Ты гарантируешь, что этот малый захотел пообщаться с тобой только, чтобы стать тебе другом или?.. – через минуту спрашивает ровным голосом.

– Питер, – настойчиво я произношу, – ты же знаешь, что кроме Джексона мне никто не нужен и…

– Милана, детка, – когда он так говорит, мне становится так тепло, так спокойно, – меня в свое время это не останавливало, поверь. – Замолкает на мгновение. – Говоришь чемпион по боксу?

Я киваю.

Он мигом набирает его инициалы в интернете, где высвечивается вся информация о Мейсоне.

– Ох, стойкий боец, – комментирует Питер, читая полушепотом, и некоторые фразы выделяет голосом: – Лидер по количеству золотых медалей, мастер спорта, известный, как «непробиваемая стена», славящийся на ранге своей силой, возрождающейся в нем от голоса рефери (судьи), гласящего о том, что можно начинать раунд. – Милана, отчасти я понимаю опасения Джексона. Но он, конечно, в своем репертуаре нанимать лиц, чтобы проследили и… – утихает на полуслове, размышляя о другой мысли.

– Почему не договорил?

В его взгляде висит острая задумчивость.

– Джексон был неправ, это я выясню, что там за охрану он нанял, но… Милана, а как бы поступила ты, увидев его на фото с неизвестной девушкой?

– Точно также, – вздыхаю я, осознавая, что сглупила так явственно, среагировав на его ревность. – Но, Питер, он же даже слушать не стал меня, я хотела рассказать ему про Мейсона.

– Верю, – жгуче говорит Питер, почесывая чуть заметную щетину на подбородке, – это он может – взбеситься, нашуметь, раскомандываться. Ты главное не принимай так близко к сердцу. Разберемся. С этим точно.

Он кладет свою руку на мою.

– Спасибо тебе. После наших бесед тревога исчезает и растворяется.

– Ты приехала по адресу, детка. – И с шумом отхлебывает из чашки шоколад.

Он знает, что меня этот звук раздражает и одновременно смешит. И я беззлобно дразню его:

– Питер, ну кто же так делает! Манерам джентльмена девятнадцатого века ты и не научился.

Он намеренно продолжает втягивать в себя жидкость.

Я морщусь и головой будто отпираюсь назад от этого противного звука.

– Питер!

– А что?! – Он хватается за яблоко, лежащее в вазе, предлагает мне, но я отказываюсь и откусывает его сам. Издается хруст, также не вызывающий блаженных чувств. – Я человек простой, как крестьянин. Это ты у нас эталон женской красоты!

Я смеюсь от тона, которым он произносит фразы, пытаясь увезти меня от того, чтобы я оставила неспрошенным еще один вопрос.

– Питер, и все же, что он еще говорил, когда вы встречались?

Вертев в руках огрызок, он, подумав несколько секунд, отвечает:

– Он очень тебя любит и не представляет жизни без тебя, из-за этого и вспыхивает по каждому поводу.

– И я его очень люблю.

– Его злость пропитана любовью. Вы просто не слушаете друг друга – в этом вся проблема.

Поговорив еще немного, успокоившись, мы в порыве сестринско-братских чувств присоединяем кулачки друг к другу.

В следующую минуту он рыскает по карманам.

– А это моей младшей сестренке, – протягивает конфету-ириску. – Всегда улыбайся.

Момент из детства.

Я смеюсь вместе с ним, забирая сладость с ощущением искрящегося детского веселья.

– Ты все еще кладешь в них конфеты?

– Что значит все еще? – гогочет Питер, прикрывая рот.

Посидев минут десять, Питер показывает мне спальное место и уходит к Ритчелл. И все беспокойные тревожащие душу мысли, которые были во мне до разговора с братом, утихают и принимают форму сновидений.