Сдалась орку по собственному желанию (СИ)

Глава 1

Утро началось подозрительно хорошо.

Слишком ровно щебетали птицы. Слишком вежливо шумели деревья. Даже наш петух Василий — тот, что каждое утро кукарекает строго в 04:07, потому что, по словам бабки Глаши, он "вышколенный" — сегодня промолчал. И в воздухе будто что-то стояло: тягучее, как медовый пар над самоваром, и такое же приторно-непонятное.

Я сидела у калитки и грызла хлебную корочку. Небо было бледно-голубым, как молоко, если в него капнуть чуть чернил. Река лениво блестела между деревьями, в траве играли солнечные пятна, а в пыльной тени под яблоней грелась кошка соседки Аграфены — толстая, белая, с выражением лица, будто она лично терпит всю эту деревню уже лет двадцать.

Всё было… слишком мирно. И я, как любая уважающая себя местная «травница», сразу насторожилась.

Зато баба Глаша — та, которая знает, кто у кого ночью шмыгал под окно, кто с кем ходил в лес и зачем… Отвлеклась! Так вот, баба Глаша уже стояла на крыльце. Руки на поясе. Седые волосы стянуты в пучок, в глазах — сверкающее недовольство всем живым. На ней была неизменная кофта с вышитыми черными цветами и юбка, которую она шила лет сорок назад, и до сих пор считала «выходной».

— А ну иди в дом, Мэл, — прокаркала она, сверкая глазами, — чувствую затылком: что-то надвигается. Воздух тянет на беду.

— Может, это просто гроза?

— Да с какой радости?! На небе ни облачка, а суставы у меня ноют! А ещё наш петух молчит!

Я хотела было усмехнуться, но тут земля под моими ногами чуть дрогнула. Легко. Едва-едва. Но достаточно, чтобы птицы взметнулись в воздух, а вдалеке над дорогой поднялся столб пыли.

— Орки… — прошептала я.

— ОРКИ!!! — заорала баба Глаша с такой мощью, что, по-моему, сама себя испугалась.

И началось.

Хлопнула одна дверь. Потом вторая. За ней третья. Пару детей с воплем спустились с крыши. Кто-то, возможно, уронил тележку. Кошка Аграфены исчезла. Даже пчел не было. И вся деревня Тихолесье, как по команде, начала превращаться в мышь при виде дракона.

Зашипели ставни. Захлопнулись лавки. Бабы побросали корзины и побежали подземными тропами (да-да, у нас даже подземные тропы есть, вырытые за зиму, храним общий урожай).

А я… осталась сидеть на завалинке с хлебом в руках. Медленно встала.

— Мэл, ты что, дурная?! — прошипела из-за плетня Аграфена. — Прячься! Сейчас начнут резать, проклинать, жениться!

— По-моему, ты путаешь с ярмаркой, — буркнула я.

— Говорю тебе, они злобные! Огромные! С клыками! Баба Марта ещё в девяностом году вышла к оркам, так её потом неделю искали!

— И нашли же, — напомнила я. — В орочьем стане. В дорогом вышитом платке. С куском жареной ноги и кольцом на пальце.

— Да, но кроме платка то на ней ничего не было!

Я отвернулась, чтобы не заржать. И всё равно заржала.

Солнце уже поднялось выше. Дорога, ведущая в деревню, пылила и дрожала. И над ней, как из сказки, выросли они.

Первыми шли кони. Нет, не кони — какие-то дьявольские создания на четырёх копытах, с головами как у горных козлов, мускулами как у деревенских мужиков, если бы они качались, и глазами полными… хм… философии. Как-будто им этот мир понятен, и они просто плывут по течению.

А следом — орк. Главный. Без шлема. Без коня. И без всякого стыда за свою внешность.

Он был высокий. Ну то есть высокий.

Где-то под два метра и немного. Кожа — серовато-зелёная, как старая бронза. Волосы стянуты в тугую косу, по которой можно было бы взобраться по нему как на башню.

Одежда — коричневая, с кожаными вставками и металлическими бляшками, блестящими на солнце. Глаза — чёрные. Рот — с клыками. Красивыми, беленькими. Проклятие.

Он шёл, как будто не по пыльной дороге, а по парадному ковру. Шёл так, будто не он к нам заявился, а мы к нему

А я? Я взяла хлеб и пошла ему навстречу.

Не спрашивайте зачем. Сама не знаю. Просто пошла. И, конечно же… На ровном месте. На сухой дороге. При полной адекватности.

Я споткнулась.

Падая вперёд, со всей силы шваркнула хлебом этого великолепного орка прямо в грудь.

ТЫК — сказала буханка. ХРРР — сказала броня.

— Ой, мать моя женщина, она первая начала! — выкрикнул кто-то из толпы.

Орк остановился, наклонил голову. Посмотрел на хлеб. Потом на меня.

Я тоже посмотрела на него.

Мы так и стояли. Я — с пыльными коленями. Он — с хлебом на груди.

— Это… — прогрохотал он, — ритуал?

Улыбнулась и сказала с наигранной серьёзностью:

— У нас так принято. Добро пожаловать... буханкой в грудь!

И тогда подошёл староста. Тихонько, сбоку, чтобы сильно не отсвечивать. С лицом, как у трусливого зайца.

Он наклонился ко мне и прошептал:

— Если что… скажем князю, что это ты их позвала. Ладно?