— Это ж кто такой красивый припёрся, — проворчала баба Глаша, появившись сзади с ведром.
Она, к слову, была в образе: шаль, халат, тапки с дырками и выражение лица «я тут отработала сорок лет, и мне всё равно, кто ты, пока не помогаешь с картошкой».
— Проверяльщики, — шепнула я. — Из города, наверное.
— Пф, — Глаша сплюнула через плечо. — Эти проверяльщики только порчу разносят, а не ищут. У меня после прошлого так свёкла три года не всходила.
Я натянула платок, сильно, до бровей. Потому что уши у меня, напомню, не вполне человеческие. Слишком острые и заметные.
А инквизитор между тем развернул свиток и начал оглашать список:
— По указу Совета Теней, лица, подозреваемые в использовании магии...
— Это чё, мы теперь даже в печку плюнуть не можем? — хмыкнул кто-то из мужиков.
— ...по деревням Восточных Земель проводится зачистка и перекличка. Слушайте внимательно.
Рагхар вдруг оказался рядом.
Он не влезал — просто стоял молча у забора. Но я заметила — он пристально смотрит в список инквизитора.
Я на всякий случай натянула платок ещё ниже, благо лоб у меня большой — есть где прятаться.
И тут случилось то, что я точно не планировала.
Кошка Аграфены грациозно вышла из-под лавки, потянулась, подошла к колесу повозки, подняла хвост трубой и пописала… прямо на сапог проверяльщика.
Тот взвизгнул и отскочил, как будто его укусила жаба, а я чуть не задохнулась от смеха. Глаша, не моргнув, выдала:
— А чё, это она так… одобряет твои списки.
Инквизитор фыркнул, отряхивая сапог.
— Продолжаю! Мэл… Мэллори…
— Нет у нас такой! — рявкнула Глаша, перекрывая ему голос.
Я похолодела. Но — не пошевелилась.
Рядом кто-то закашлялся. Это был Федька. Его узкое лицо вытянулось, глаза забегали, как у крысы в углу.
Он уже открыл рот, собравшись, вероятно, показать пальцем в мою сторону — но…
БУХ!
Один из орков (по прозвищу Угрюмый) ловко ткнул его локтем в живот, и тот сложился пополам со звуком «бульк».
— Что он сказал? — спросил инквизитор, косясь на хрюкающего Федьку.
— Говорит, что в соседней деревне больше подозрительных. Особенно кузнец там — и магом, и пьяницей был, — бодро ответила Глаша.
— Принято, — сказал инквизитор. — Мы продолжим в следующем селении.
Они уехали, оставив за собой пыль и запах печатного воска.
Староста появился, как всегда, когда стало безопасно.
Он подошёл ко мне с лицом «мне это всё надоело».
— Мэл. Ты… лучше убирайся. Скорее. Мы тебя сколько прикрываем, а? Глаша на все сходки за тебя горло дерёт. Мы терпим, терпим, а теперь — инквизитор. Сколько можно? Уходи. Хоть к оркам, хоть к троллям.
Он ушёл, даже не дождавшись моего ответа.
Я стояла и только после поняла, что всё время держала руку на шее, чтобы платок не упал. Пульс бился слишком быстро.
И в этот момент подошёл Рагхар. Он ничего не сказал. Просто достал короткий нож и вложил мне в ладонь.
— Если полезут — кричи. Если не поможет — режь.
— А если помогло? — спросила я, подняв на него глаза.
— Тогда кричать уже не надо.
Вернулась домой, чтобы проверить, не сдохла ли курица от моих пирожков, и увидела на двери, крупно, белым мелом:
«ВАЛИ К ОРКАМ»
Нет, ну честно…
Какой же надо быть скотиной, чтобы не просто пожелать мне счастья личной жизнью, но ещё и написать это на моей двери.
Я постояла. Вдохнула. Выдохнула. Подошла к двери, вытерла надпись рукавом и разревелась.
Слёзы капали, как из дырявого ведра. Потому что когда ты всю жизнь кому-то доказываешь, что ты не опасна, не ведьма, не уродка, не шпион эльфов, а потом тебе говорят "вали" — это бьёт. Даже если ты притворяешься, что не бьёт.
А потом я вытерла нос о подол, собрала узелок с тем, что осталось (то есть хлеб, нож, пара монет, сарафан), и пошла.
Шла по пыльной дороге. Платок на голове, спина прямая, как у последней княжны, которую тоже гнали вон. На подходе к лагерю орков за околицей я на секунду засомневалась. А вдруг и они пошлют?
Но стоило мне ступить в круг из камней, как из одного из чумазых шатров выглянул Угрюмый и крикнул:
— Мэл пришла!
И дальше началась суета, которую я не ожидала вовсе.
Меня не то что не послали.
Меня усадили. Подложили бочонок вместо табурета. Старший орк вынес шерстяной плед (с запахом дыма и хмеля, но всё же тёплый). Другой сунул в руки миску с чем-то горячим, похожим на тушёную капусту, но с мясом (надеюсь).
— Ты плакала? — спросил Рагхар, сев напротив.
Он подложил под мою спину шкуру.
— Нет, — фыркнула я. — Это аллергия. На идиотов.
— У тебя сильный приступ, — мрачно констатировал он.
— Да, мне теперь к вам прописали. Навсегда.
Я ковыряла ложкой в миске, пока он смотрел. Не на еду — на меня.
— Почему вы вообще… остались? — не выдержала я. — Вам же ясно дали понять: не ждут.
— Ждут, — коротко сказал он.
— А куда путь держите?
— Ищем пустые земли, чтобы заселиться. Устали скитаться.
К вечеру ветер переменился.
Сидели мы у кострища, за спиной — шатры, у ног — пустая миска, а небо стемнело до цвета чернил.
Рагхар бросал в огонь щепки и что-то мурлыкал себе под нос. Я спросила:
— Ты всегда был таким… угрюмым?
— Я — самый весёлый у нас, — буркнул он. — Улыбаюсь, когда рублю врагов.
— Романтик, — кивнула я.
Внезапно Угрюмый резко встал. Вдали вспыхнуло пламя.
Секунда — и я поняла: это не костер. Это горит крыша. Моя. Мой дом.
Я вскочила, уронив плед. Рванула к дороге, но меня остановили руки Рагхара.
Он схватил меня за плечи, крепко, не больно, но так, что я не имела возможности вырваться.
— Тебе туда нельзя, — сказал он.
— Но мой дом горит!
— Он уже не твой. Он их. Пусть сгорит.
Я дёргалась, кричала, била кулаками в грудь этого зелёного медведя, а он стоял, глядя на огонь и шептал:
— Пусть сгорит. Зато ты цела.