Сексуальный папочка

Глава 17

Саймон

Это похоже на ломку.

Следующее утро я провожу с Хейден, отвожу ее на экскурсию в «Открытую книгу», наш любимый книжный магазин в Верхнем Вест-Сайде. Затем, во время обеда, она решает попробовать чесночный картофель фри, несмотря на мое предупреждение, что чеснок ей не друг. Но мы все должны учиться на собственных ошибках.

Когда мы возвращаемся домой, мне даже не нужно говорить ей: «Я же тебе говорил». Она начинает полномасштабную войну со своим дыханием при помощи клубничной зубной пасты.

Эбби приходит, пока Хейден еще в ванной. Мы здороваемся. Целомудренно. Но мне не стыдно признать, что у меня внутри все переворачивается при одном только взгляде на нее. Эта женщина — великолепная, и она отпадно выглядит в сарафане. Тот, что на ней сегодня, светло-голубого цвета. Тонкий летний персиковый свитер накинут на ее плечи.

— Как прошел твой урок испанского этим утром? Этот новый студент все еще выносит тебе мозг? — спрашиваю я, когда она кладет свою сумочку на журнальный столик.

Эбби удивленно склоняет голову.

— Ты знал, что сегодня у меня занятие по испанскому?

Я оттягиваю мочку своего уха.

— Да. Я хороший слушатель. И ты рассказывала мне о новом парне, который настаивает, что Гугл-переводчик — это все, что ему нужно.

Ладно, признаюсь. Я пытаюсь произвести на нее впечатление.

Судя по благодарной улыбке, мне это удалось.

— Да, — говорит она, закатывая глаза. — Работодатель отправил его учиться, но сам он думал, что ему это не нужно. Пока я не рассказала ему о Фестивале ростков.

Я потираю руки.

— Расскажи мне о фестивале.

Она осматривает гостиную.

— Где Хейден?

— Проводит полную дезинфекцию своих зубов. На обед у нее был чеснок.

Эбби морщит нос.

— Ненавижу чеснок. Однажды я попыталась подать петицию, чтобы его убрали.

— Убрали с… лица земли?

— Да. Мне было четырнадцать, и я была идеалисткой. Я поцеловала мальчика после того, как поела чесночной пиццы, и он сказал, что мое дыхание отвратительно. Поэтому я запустила онлайн-петицию.

Это просто восхитительно.

— Против мальчика? Или против овоща?

— Против овоща, конечно же.

— Ты получила хоть какие-нибудь подписи?

Она энергично кивает.

— Боже мой, собралась довольно большая анти-чесночная группа. Оказывается, огромное количество людей по всему миру считает, что чеснок — проклятье природы. Так же, как и кабачки, — она вздрагивает. — Нет никаких причин для существования кабачков. Ну, или их огромной версии, когда кто-то выращивает их в саду, а потом они становятся слишком большими.

Уголки моих губ поднимаются в улыбке.

— Ты — идеальная женщина. Я тоже верю в необходимость уничтожения чеснока и гигантских кабачков.

Эбби улыбается мне в ответ. И да, это просто чеснок и слишком большой овощ, но в этом есть нечто особенное. Это признание того, что у нас есть много общего, как в мелочах, так и в чем-то большем.

Я делаю жест рукой, намекая, что хочу услышать продолжение истории.

— Фестиваль. Мы говорили о нем. Продолжай.

Она осматривает коридор, а затем понижает голос:

— Я рассказала ему историю фестиваля в Галийском городе на северо-западе Испании. Подразумевалось, что это будет праздник ростков, но на самом деле, благодаря Гугл-переводчику, этот маленький город разрекламировал его совсем под другим названием. Вместо этого городок пригласил всех своих жителей и гостей на… — Эбби делает паузу, собирается с духом, а затем говорит, — …фестиваль клитора.

Я громко смеюсь, а затем принимаю серьезный вид.

— Не могу утверждать, что отказался бы от посещения такого фестиваля. Ну, если бы ты меня на него пригласила.

— В любом случае, на фестивале проводят дегустацию и награждение лучших ростков, — говорит она, акцентируя внимание на последних словах. — Согласно рекламе, клитор (росток) — один из типичных продуктов галийской кухни, а также звезда местной гастрономии.

Я ухмыляюсь.

— Я всегда думал, что клитор должен быть звездой любого шоу.

Эбби хлопает меня по руке.

— Видишь? Тебе, вероятно, понравится Гугл-переводчик.

Я качаю головой.

— Никогда. Особенно, когда у меня есть такой учитель, как ты. Кстати, понял ли студент ценность преподавателя после твоей лекции о клиторе?

Эбби смеется.

— Я верю, что он избрал верный путь.

Разговор о клиторах прекращается, когда Хейден выбегает из своей комнаты, мчась по коридору. Она останавливается у моих ног, поднимает голову и выдыхает.

— Намного лучше, — говорю я ей, а затем оставляю двух моих самых любимых людей в этом мире, когда направляюсь в офис.

Вернувшись домой, я прощаюсь с Эбби.

Целомудренно.

Но успеваю прошептать ей на ухо:

— Я бы поцеловал тебя, даже если бы на вкус ты была, как чеснок.

Она дрожит, а затем уходит.

Эбби

Позже, той же ночью, на экране моего телефона высвечивается уведомление о новом сообщении. Садясь на диван, я хватаю свой телефон, и мое сердце пропускает удар, когда я вижу имя Саймона на экране.

Саймон: Я подумал, ты захочешь знать, что сегодня я создал онлайн-петицию. Она против всех форм кабачков со специальной графой о запрете использования кабачков в качестве подарка. Я назвал ее: «Кабачки — это не подарок. Это наказание». Будем надеяться, что эти усилия помогут остановить гнусную привычку соседей с садами пытаться всучить свои безвкусные негабаритные овощи под видом подарков. И еще, хлеб из кабачков? Это блюдо так же должно быть объявлено вне закона.

Кстати, сегодня ты выглядела сногсшибательно в этом голубом сарафане. Уверен, что как бы хорошо оно ни выглядело на тебе, оно было бы в десять тысяч раз лучше, если бы я снял его с тебя.

Скрестив ноги в лодыжках, я смеюсь. Саймон смешит меня, но также и возбуждает. Я начинаю печатать ответ, когда приходит еще одно сообщение.

Его имя на экране моего телефона посылает дрожь по моему телу.

Саймон: И еще, знаешь ли ты, что с французского фраза «Se taper le cul par terre» переводится как «громко смеяться»? Вероятно, ты знаешь. Как ни странно, Гугл-переводчик может сказать тебе, что это переводится как «стучать задницей по полу». Я считаю, что это придает новое значение фразе «смеюсь до отвала задницы». А еще это отличное напоминание ценности учителей. (Примеч.: фраза «смеюсь до отвала задницы» или LMFAO — жаргонное выражение, означающее громкий смех).

Кстати, ты намного сексуальнее, чем Гугл-переводчик. Это еще одно твое преимущество, как учителя. Хотя, если кто-нибудь из твоих учеников посмотрит на тебя так же, как я, то во мне, вероятнее всего, проснется пещерный человек.

Мой ответ прост. Я стреляю ему в спину, написав:

Эбби: А Гугл-переводчик горяч?

Затем я звоню ему. Уже десять вечера, и я знаю, что Хейден крепко спит.

— Значит, ты по уши влюблен в своего учителя? — говорю я, когда он отвечает на звонок.

Он смеется глубоким хриплым голосом. Но то, что он говорит дальше, вовсе не смешно. Это развратно и пошло, и от этого между ног начинает пульсировать.

Саймон

Я закрываю дверь в свою спальню, обеспечивая уединение. Затем с телефоном, прижатым к уху, и не на шутку разыгравшимся воображением, я отвечаю на ее вопрос:

— Я хочу нагнуть своего учителя над столом.

Ее дыхание сбивается.

— Похотливый студент.

Я опускаюсь на кровать, прекрасно представляя то, что хочу с ней сделать.

— Задрать вверх твою юбку. Снять с тебя трусики.

— Мне нравится этот образ, — говорит Эбби, задыхаясь. — Тогда не мог бы ты прижать мои запястья над головой?

Я стону.

— Тебе бы это понравилось, не так ли?

— Да, — мурлычет она, и я представляю, как сейчас она сидит на диване и опускает руку вниз по своему животу. И благодаря этой мысли, мой член мгновенно твердеет.

Я кладу руку на свой стояк.

— Я собираюсь запомнить эту информацию, и в ближайшем будущем использовать это.

— Буду с нетерпением ждать этого момента, — говорит Эбби тихо и мягко. — Ты действительно думал о моем сарафане сегодня?

— Это тебя удивляет? Было ли что-нибудь непонятно о том уровне непристойного желания, которое ты во мне вызываешь?

Она смеется.

— Нет. Но скажи мне, было ли на мне что-нибудь под платьем, когда ты снимал его?

Мне нравится, куда ведет этот разговор, и я стягиваю свои трусы вниз, оборачивая ладонь вокруг своего ствола.

— Черные кружевные трусики. Подходящий бюстгальтер. Я снял их с тебя, а затем расцеловал все твое тело, и ты растаяла, когда я тебя коснулся.

— Я таю, когда ты меня касаешься.

— А сейчас? Прямо сейчас ты таешь? — спрашиваю я, потому что я, блядь, весь горю, когда прикасаюсь к себе.

— Я вся в огне, — говорит она с придыханием, и этот звук безумно соблазнителен.

— Ты ласкаешь себя?

— Да, и представляю тебя.

Перед глазами сейчас я вижу голую Эбби, ее спина выгнута, и она быстро кружит пальцами между ног. Это самый возбуждающий образ, который мой мозг когда-либо создавал.

— И что я с тобой делаю?

Она не отвечает сразу. Сексуально вздохнув, она говорит:

— Я расстегиваю твои джинсы.

Я молчу несколько секунд, подстраиваясь под новое направление разговора. Я думал, что она подробно опишет сценарий, где я прижимаюсь лицом между ее ног, и, черт возьми, это самое мое любимое занятие на свете. Однако новый образ безумно возбуждающий, и я уже двигаю кулаком вверх-вниз по твердому члену, когда она добавляет:

— Я хочу сделать это с тобой. Хочу встать на колени ради тебя.

Ох, блядь. Вся кровь в моем теле приливает прямо к члену. Мое дыхание становится громче, когда она говорит, что хочет скользнуть рукой по моим боксерам, снять их, а затем касаться меня, гладить и пробовать. Ее голос и образы, что она рисует, заставляют меня терять контроль, и мне уже недостаточно ее слов. А затем она добавляет:

— Я буду облизывать и целовать, а затем обхвачу губами твой член.

Я близко, так чертовски близко. Мой голос хриплый, полон вожделения, а кулак двигается все быстрее.

— Я хочу увидеть это, Эбби. Хочу придерживать твою голову и смотреть, как ты делаешь это со мной.

— Я заставлю тебя кончить. — Ее дыхание прерывисто.

— Черт возьми. Я не могу насытиться тобой.

Она стонет.

— Так же, как и я. Я хочу всего тебя. Хочу ощутить твой вкус во рту.

И теперь слова бессмысленны, так как наши стоны становятся единственным саундтреком разговора. Эбби вскрикивает, и я понимаю, что она близка к оргазму. Мое собственное удовольствие взлетает до небес. Я представляю ее сейчас, как она доводит себя до исступления своими пальцами. Этот образ вспыхивает передо мной, и напряжение в моем теле достигает максимума, а затем взрывается. Мое освобождение мощно, и очень скоро, когда я стону ее имя в телефон, она делает то же самое для меня.

Минуту спустя, после того как я привожу себя в порядок, мое тело все еще гудит.

— Итак, если сопротивление сексу по телефону является показателем силы, то мы с треском провалились.

— Так и есть.

— И я совсем не жалею об этом.

— Так же, как и я, — говорит она.

Мы говорим еще час, и это не имеет ничего общего с сексом.

Мы говорим о наших наименее любимых овощах и наших самых любимых фруктах, и мы согласны с тем, что творог — это дьявол, и задаемся вопросом, как брюссельская капуста каким-то образом обманула всех, выдавая себя за крутую еду.

Она говорит мне, что хочет когда-нибудь взять уроки на трапеции, но я все еще должен научить ее игре в бильярд, и я говорю, что хотел бы этого, тем более после того, как она сильно помогла мне с французским. Я узнаю, что она добровольно участвует в местной программе грамотности, и я говорю ей о своих планах пробежать десять километров для благотворительной помощи детской больнице в конце этого лета.

— Я ненавижу бегать, но буду подбадривать тебя, — говорит она.

— Мне бы этого хотелось.

Когда мы прощаемся, кажется, что это может случиться, — она будет ждать меня там, на финише.