Семёновы

10

Ветер дунул и откинул тонкую тюлевую занавеску с коляски. Ольга заботливо вернула ее на место, привычно заглянув внутрь. Никитушка спал, шевеля во сне пальчиками. Она все никак не могла поверить, что этот прекрасный ребенок – ее сын. Малыш был красив. Так, как только может быть красивым маленький, всеми любимый ребенок. И он совсем не был похож на отца. Ольга не знала, к худу это или к добру. Антон ни разу не появился, хотя его мать, как и все в деревне, знала о рождении ребенка. И это было хорошо. Потому что о чем с ним говорить, она не знала.

Да, Никитка не был похож на Антона. И вообще было непонятно, на кого он похож. В семье у всех были серые глаза, а у ребенка ярко-голубые. Мать говорила, что с возрастом радужка поменяет цвет, но малышу шел уже четвертый месяц, а восхитительная голубизна оставалась неизменной. И еще он был брюнетом. Не рыжим, как отец, не пепельно-русым, как мать. А настоящим брюнетом. В общем, этот ребенок был загадкой. Появившись в доме, он сразу завладел вниманием всех, от новоявленных деда и бабушки, раз и навсегда прикипевших к внуку, до громкоголосого Бараша, который научился молчать, когда приказывали и ходить почти на цыпочках. Бараш вообще странно отреагировал на появление младенца. Он поменял место дислокации, перейдя от Ольгиной кровати к детской колыбельке. На всех, входящих в комнату, Бараш сначала утробно рычал, а уж потом смотрел, кто вошел. Если это были свои, он качал хвостом туда-сюда, показывая, что узнал, но, простите, служба. Когда Никита просыпался и начинал кряхтеть, у собаки случалась паника – он срывался, бежал на поиски старших, тянул Ольгу за край халата, вел смотреть на ребенка. Все смеялись над странностями собаки, и только Ольга понимала, что у повзрослевшего щена нервный срыв. Однажды, когда дома никого не было, она вытащила Никиту из кроватки и позвала Бараша. Он вбежал радостно, как всегда, на зов любимой хозяйки, но, увидев у нее на руках странно пахнущего ребенка, затормозил в дверях.

– Барашек, ну иди сюда, – ласково сказала Ольга, – иди, иди, мой хороший!

Пес подошел, и она сунула ему под нос маленькую ручку.

– На, нюхай!

Бараш осторожно обнюхал ладошку и посмотрел на Ольгу.

– Это Никита, Бараш, он хороший! Только шумный, но это пройдет! – она одной рукой держала сына, а другой гладила собаку между курчавых ушей. – Никита будет твоим другом, вот увидишь!

Щенок сначала сидел "по стойке "смирно", но потом расслабился от прикосновений и сполз по Ольгиной ноге, оставив на коленке только голову. Ольга неожиданно осознала, что из малыша размером с варежку уже вырос полноценный кобель. А ведь ему еще только полгода!

После этого пес перестал истерить. Он по-прежнему обитал в детской, его оттуда не гнали. Но приступов страха больше не было. Когда Никита просыпался, Бараш засовывал сквозь решетку половину морды и урчал. Ребенок с удовольствием трогал мягкую черную пипку носа и радостно гулил.

Незаметно для всех наступило лето. Ольга, постройневшая, и, на удивление, быстро восстановившаяся после родов, была замечательной матерью. В деревне молодых женщин с детьми почти не осталось, и Ольга была своего рода редкостью. Каждый считал своим долгом подойти, справиться о здоровье, поговорить о ребенке, а при удачном стечении обстоятельств и заглянуть внутрь коляски, при этом непременно сказав ритуальное "тьфу на вас". Часто можно было видеть, как она, шагает по проселочной тропинке, толкая коляску впереди себя. В корзине под коляской лежали покрывало и термос с чаем, значит опять уходила надолго. Ольга любила просто идти среди высоких деревьев, дышать воздухом, наполненным ароматом сосны и багульника. Она выбирала приятный тенек, ставила коляску, расстилала покрывало и доставала книгу.

Сегодня она ушла недалеко, но место выбрала хорошее, уютное. Погрузившись в очередную историю под ненавязчивый шум леса, она не сразу услышала звук приближающейся машины, но, когда услышала – улыбнулась. Это тарахтение ей не забыть никогда. Девушка часто вспоминала день рождения Никиты. Когда она держала теплый комочек, пытаясь осознать, что это она произвела на свет маленькое чудо. Ольга плохо помнила, как ее привезли в больницу. Они застряли ровно посередине между райцентром и городом, и она припоминала, что родители, находившиеся в ужасе от ситуации, препирались, куда вести дочь с внуком. Наконец сошлись, что все-таки в город. Отец Иван перенес ее в салон отцовского внедорожника. Она прижималась к его груди и слушала, как ровно и мощно бьется его сердце. И удивлялась, что священник пахнет мужчиной. Ей всегда казалось, что батюшки в храмах пахнут ладаном, свечами и чем-то еще, неуловимым, но не обычным человеческим запахом. Он уложил ее на заднее сидение, аккуратно укрыл одеялом. Потом задержался на минуту, отвернул край пеленки и посмотрел на маленькое красное личико.

– Красивый, – тихо сказал мужчина.

Ольга кивнула, не зная, что ответить.

– Обязательно надо покрестить!

Ольга снова кивнула. Отец Иван засунул руку за пазуху и вынул из внутреннего нагрудного кармана маленькую иконку.

– Храни тебя Господь, – он вложил в руку Ольги еще теплый прямоугольничек, затем аккуратно захлопнул дверь и пошел к своей машине. Ольга перевернула икону, присмотрелась – это была Казанская Божья Матерь, такая икона стояла у матери в комнате.

Ольга приподнялась и вгляделась – ну точно, он! Потрепанный уазик медленно ехал вдоль проселочной дороги, очевидно отец Иван решил "срезать" и свернул с основной трассы в пролесок. Она активно замахала рукой и водитель, заметив, конечно, подъехал. За эти четыре месяца у Ольги и отца Ивана сложились прочные дружеские отношения. Через неделю после ее возвращения из роддома священник навестил их, введя в изумление всех членов семьи. Мать суетилась и не знала, как себя вести. Отец Иван погостил недолго, подержал в руках Никитку, уже набирающего вес, а от того становящегося щекастым и очень умилительным. Ольга стеснялась, но была благодарна этому вниманию.

Автомобиль подъехал, мужчина в темной долгополой одежде ловко выпрыгнул с водительского места. Ольга стояла, ожидая, пока он подойдет ближе и любовалась им. Черная одежда удивительно украшала стройное тело мужчины. Правда существовал некоторый диссонанс между мускулистыми руками батюшки и благообразной внешностью.

– Здравствуйте, Иван Николаевич, – щурясь от светящего в глаза солнца сказала Ольга. Она так и не определилась, как звать его, поэтому с негласного позволения перешла на имя-отчество. Священник не поправлял, значит все было нормально.

– Здравствуйте, Оля, – ответил мужчина, и тут же выговорил – опять одна, в лесу, с ребенком?!

Он уже встречал ее в отдалении от деревни и в тот раз тоже беспокоился. Ольга только рукой махнула, она здесь никого не боялась. У колеса коляски дремал повзрослевший Бараш. Он только на секунду поднял голову, посмотрел, кто это побеспокоил их уединение, и узнав шум знакомого автомобиля, положил ее обратно.

– Я поговорю с Андреем Сергеевичем! – так же строго сказал священник.

Ольга потупилась. Отец тоже был против дальних вылазок дочери.

– Ну ладно, ладно, не буду больше…

– Давай-ка, бери ребенка и садись в машину, – она давно заметила, что он периодически переходил с вежливого "вы" на свойское "ты".

– Да я сама дойду! Тут совсем недалеко!

– Са-дись! – сказано было тихо, но настойчиво, и Ольга, недовольно шмыгнув носом, послушно вынула спящего Никиту из коляски, села на заднее сидение. Бараш, встав на задние лапы, заскулил, и отец Иван открыл ему переднюю пассажирскую дверь. Пес запрыгнул и уселся с довольным видом. Никита проснулся и громко завопил, возмущаясь, что не дали поспать.

– Ну вот, довольны?! – Ольга обвиняюще смотрела на священника, который уже убрал коляску в багажник и сел на водительское место.

– Не ворчи, – улыбнулся он ей в ответ, – я бы все равно тебя тут одну не оставил.

Он завел машину и тронулся, а Ольга аккуратно вынула грудь и дала заливающемуся сыну. Почувствовав любимый запах, ребенок тут же замолчал и крепко присосался. Удивившись внезапно наступившей тишине, отец Иван оглянулся. Наткнувшись взглядом на обнаженную грудь девушки, он мгновенно отвернулся и принялся сосредоточенно рулить. Ольга не заметила его метаний, она улыбалась, глядя на маленького бутуза. Когда она кормила грудью, казалось, весь мир переставал существовать и оставались только они вдвоем. От покачиваний ребенок расслабился и начал жмурить глазки. Ольга аккуратно вынула сосок из ротика малыша и поправила на груди футболку.

Доехали быстро. Ольга кое-как выбралась из машины, придерживая ребенка – уж больно высоко она стояла на колесах. Проходившие мимо селяне здоровались с батюшкой, ковыряющимся с детской коляской, он вежливо отвечал, но было видно, что ситуация смущает его и он хотел бы поскорее уехать. Из ворот вышел отец и все понял без слов. Он подошел, поздоровался со священником по-мужски, и сурово зыркнул на Ольгу. Она поняла, что разговора не избежать, быстро попрощалась с отцом Иваном и шмыгнула в ворота. Уже оттуда она услышала, как завелся и отъехал пожилой автомобиль.

Отец не ругался. Но ходить дальше края деревни запретил. Ольга решила, что в следующий раз не будет так уж приветлива с отцом Иваном. Она честно просидела дома целую неделю. Гуляла по саду, держа Никиту на руках, много читала. И очень много размышляла. Глупой Ольга себя не считала никогда. Вот и сейчас, она вполне внятно осознавала, что творится в ее жизни нечто непонятное. Ее влекло к молодому священнику. Влекло так, как до этого не влекло даже к Антону. Ольга не была близка к церкви. Мать пыталась ее приучить, но в общем-то дальше заучивания пары-тройки молитв и посещения церкви на Пасху и Рождество не пошло. Ей было интересно смотреть на людей, объединенных общей целью, таких благостно-веселых и взаимно вежливых, хотя в другие дни они запросто могли обменяться оскорблениями через забор, и посылали друг друга неведомо куда. Но в праздники они были добры и милы. Это смешило Ольгу. Мать не настаивала, и это было хорошо. И вот теперь жизнь словно толкает ее под темные своды старенькой церквушки.

Девушка догадывалась, нет, даже была уверена, что любовь к батюшке – нечто запретное. Но именно это запретное и влекло ее, как жар свечки привлекает глупого тонкокрылого мотылька. Она пока не делала шагов к сближению, но то, что происходило, даже самое минимальное столкновение с этим мужчиной, вызывало в ней шквал эмоций. Будучи от природы закрытой, она не проявляла чувств внешне, но внутри, по ночам, она фантазировала. Бурное воображение кидало ее в жаркие объятия красавца-батюшки. Ольга не представляла, как это будет, но была уверена, что прекрасно. Ее фантазии простирались и дальше. Она видела себя, идущей в длинной фате по проходу церкви, а впереди стоит ее возлюбленный и улыбается ей. Утром она признавала, что пересмотрела романтических фильмов, и свадьба в церкви каким-то образом трансформировалась в католический обряд, но это было не важно.

Однако, по деревне уже поползли слухи, что батюшка зачастил в семеновский дом, и мать посчитала своим долгом развеять сомнения. Наталья была наблюдательна и видела, что с дочкой творится неладное. В народе бы сказали "молоко в голову ударило". С Ольгой всегда было трудно. С самого детства из нее приходилось как клещами выуживать подробности детских обид. Они всегда были близки, но даже мать не знала всех Ольгиных тайн. С Настей было намного проще. Ее фантазии были написаны на лице, и когда она что-то задумывала, мать ее просчитывала на "раз".

Вот и сейчас Наталья разгадывала очередной ребус. После рождения сына Ольга была сама не своя. Она то запиралась в комнате и ворчала, когда беспокоили, то убегала в леса на целый день. Да ладно бы одна, а то ведь и ребенка тащила за собой. Мать пыталась говорить о безопасности, но Ольга смотрела упрямо и твердила о том, что "задыхается". Чего она задыхается, мать понять не могла. Раньше не задыхалась. А теперь вот что…

А тут еще и молодой священник зачастил. Наталья его знала плохо, он всего года полтора служил в этом приходе, заменив совсем уже дряхлого отца Леонида. По округе ходили слухи, что прислали батюшку к ним за какие-то проступки. За какие именно – никто не знал, поэтому кто как мог, тот так и фантазировал. И теперь ссыльный отец Иван общается с их дочерью. Наталья не верила в случайность. И эти встречи ее ох как беспокоили.

– Ну и что это такое? – с места в карьер начала мать, войдя в детскую.

Ольга переодевала ребенка и удивленно обернулась на недовольный голос.

– Что, мам? – ровным голосом спросила она.

– Ты мне не крути, я же не слепая! Где это вы опять столкнулись?

– Да тут, недалеко, в елочках, – Ольга решила не делать вид, что не понимает, о чем, точнее о ком идет речь.

– Оля, мне не нравится, что ты с ним общаешься!

– Почему, мам? – Ольга удивленно приподняла бровь, – всем можно, а мне нельзя? Позавчера он подвозил бабу Надю, я сама видела.

– Дочка, бабе Наде девятый десяток, даже если ее папа римский подвезет, ей хуже не будет. А про тебя болтать начнут!

– Не начнут! – Ольга решительно отмахнулась, – и ты в голову не бери. На-ка вот лучше тебе внука, расскажи ему, как надо маму слушаться, а то опять полночи гулял, сам не спал и мне не давал.

Она сунула матери ребенка и решительным шагом вышла из комнаты. Наталья только вздохнула. Как подменили доченьку.

Ольга вышла на крыльцо. Она старалась сдержаться, но внутри душили слезы. Непонятные подозрения, предупреждения обижали и унижали ее. Как-будто она была малолетней нимфоманкой, за которой глаз да глаз. Не страшны были деревенские пересуды, поговорят и забудут. Но то, что мать в этом участвует, ранило ее. Она почувствовала какую-то непонятную ярость, желание досадить всем.

Ольга встряхнула головой и морок прошел. Она села на ступеньку. Скучно. Настя с Артёмом не приезжали почти два месяца. Настя занята поступлением. После родов, которые ей пришлось принимать, в Насте что-то переменилось. Она, как одержимая, окунулась с головой в учебу. Артём тоже не торопился домой. Ольга почувствовала, что тоскует по младшим. Они разбавляли ее нудную жизнь. А сейчас и того нет. Ей отчаянно захотелось поболтать с Настей, рассказать о своих чувствах. Уж она бы поняла. А Тёмка, их рассудительный братец, был бы в курсе событий, Настя бы точно не сдержалась, но молчал бы, как партизан. Но они не едут. И звонят редко.

День шел за днем. Лето перевалило за середину. Никитка рос на глазах, и Ольга уже не представляла, что когда-то этого маленького сгустка энергии в ее жизни не было. Ребенок требовал все больше внимания и Ольга, незаметно для себя, отвлеклась. Ей уже не хотелось уединяться в густоте леса. Часто она звала с собой мать, и они гуляли по окрестностям, заодно наполняя старую плетеную корзину грибами. Пару раз приезжали Артём с Настей, привозили племяннику кучу подарков, и дом наполнялся разговорами и смехом.

Ольга все чаще стала навещать свою клинику. Она скучала по работе и признавала это. В последнее время она не отказывала односельчанам в помощи "на дому", приходила посмотреть корову-первотелка или привить кур и гусей. Соседи благодарили как могли, и это тоже было приятно. Отца Ивана Ольга не видела уже больше месяца. Сначала она непроизвольно высматривала его среди людей, но потом успокоилась. Ночные фантазии стали казаться бредом, и она стыдилась их, посмеивалась сама над собой, и радовалась, что никто об этом не знает.

В тот день Ольга выбралась из дома одна. Это было такой редкостью, что она невольно радовалась возможности просто погулять. Правда времени у нее было немного, все-таки она была кормящей матерью, но зато именно сейчас были свободны руки. Днем, в будний день, в райцентре было немноголюдно. Она зашла в банк, оплатила все квитанции и получила детское пособие. Ольга немного стыдилась пособия, ей казалось, оно для тех, у кого совсем все плохо, но мать настояла. Выполнив, что запланировала, она зашла в парочку магазинов, но тут же вышла, не найдя для себя ничего, привлекающего внимание.

Дождя никто не ждал. Но вдруг тяжелые капли начали падать и небо затянулось свинцовыми тучами. Ольга, натянула на голову кофту, чтобы хоть как-то прикрыться от льющейся с небес воды, но тщетно. За считанные минуты она промокла до нитки и дрожала как осиновый лист. Ольга пожалела, что отпустила отца, понадеявшись на рейсовый автобус. Простояв на остановке сорок минут, она потихоньку побрела вдоль дороги. Водителя автобуса, дядю Гришу, она знала, и надеялась, что он ее узнает и остановится, когда будет проезжать мимо. До деревни было недалеко, километров пять, и Ольга оттопала половину, когда хлынул дождь. Она побежала, хотя смысла в этом не было. Впереди показалась церковь, и Ольга, недолго думая, свернула туда. Вбежав в гулкое помещение, она не стала далеко проходить, а плюхнулась на первую попавшуюся скамейку. Вода капала с нее на пол, оставляя маленькие лужицы.

В храме было тепло, но все равно она тряслась. Нашарив в кармашке сумочки телефон, Ольга набрала домашний номер.

– Мам, – проговорила она в полголоса, – а папа дома?

Получив утвердительный ответ, обрадовалась.

– Мамуль, пусть он к церкви подъедет, заберет меня… Ну что что…Под дождь попала… Нет, не у церкви гуляла… Ну, мам…

Мать в трубке ругалась, Ольга чуть отодвинула от уха аппарат, чтобы это было не так громко. Наконец выговоры закончились, и она с облегчением отключилась.

– Ольга? – услышала она удивленный знакомый голос и подняла голову. Отец Иван с изумлением смотрел на мокрую с головы до ног девушку.

– Здравствуйте, – криво улыбнулась Ольга. Выглядела она ужасно, да и чувствовала себя не лучше.

Он понял все без слов и, подняв ее под локоть, повел в какую-то боковую комнатку. Келейка была очень маленькая, тут лежали стопки книг, какие-то вещи. На окне стоял цветок в горшке, разросшийся, а поэтому загораживающий свет из без того маленького окна. Отец Иван открыл шкаф, вынул оттуда широкое вафельное полотенце и подал Ольге. Она вытерла голову, впрочем уже достаточно сухую, все успело скапать вниз, чуть обтерлась поверх одежды. Мужчина ничего не спрашивал, и ей неудобно было заговаривать первой.

– На, держи, – батюшка протягивал Ольге черный свитер, большой, очевидно свой.

– Ой, ну зачем… – она пыталась отказываться, – сейчас папа приедет, заберет меня…

Священник не стал уговаривать, он притянул ее к себе, ловко надел горловину на голову и просунул руки в рукава. В толстом свитере было удивительно тепло.

– Спасибо, – полушепотом сказала Ольга.

– Не за что, – проворчал батюшка.

Они стояли так близко, что Ольга чувствовала на себе его теплое дыхание. Она дрожала внутри, но не от холода, а от напряжения. И не могла заставить себя поднять глаза. Но вечно так стоять было невозможно и она решилась. И вдруг звонко чихнула, от неожиданности ткнувшись мужчине в грудь лбом. Он схватил ее за предплечья, а она тихо засмеялась. Подняв голову, она увидела над собой его глаза цвета горячего шоколада. Он медленно, как во сне, поднял руку и убрал с ее лба налипшие влажные волосы.

В сумке зазвонил телефон, и батюшка тут же отпустил Ольгу и отошел. Она слегка потеряла равновесие и закачалась, но устояла и, достав телефон, коротко поговорила.

– Папа приехал, – тихо сказала она, ощущая неловкость.

– Да… – неопределенно сказал мужчина, – пора…

Они вышли из ризницы. Ольга взяла с резной скамеечки забытую кофту, мокрую хоть выжимай, и направилась к дверям. На выходе она обернулась – он стоял и смотрел вслед. Она махнула рукой и вышла. Добежав до машины, Ольга плюхнулась на заднее сидение и только тут глубоко вдохнула. Отец что-то говорил, а она ощущала, как колотится ее сердце. В голове кружилось "Что это было? Что это было? Что это было?!" Казалось, еще чуть-чуть, и он коснется ее губ своими. Ольга наклонила голову вбок и прижалась к плечу, вдохнув запах от свитера. Пахло им, и этот аромат будоражил ее.

Дома она получила очередную порцию нагоняя. Первый раз в жизни они с матерью не могли найти общего языка, и от этого всем было плохо. Ольга даже всплакнула от своей, как казалось несамостоятельности в принятии решений. А на следующий день она заболела. Проснувшись утром с непонятной ломотой в теле, Ольга кое-как встала. В носу свербило и она пошла рыться в аптечке, в поисках чего-нибудь от насморка. Еще надо было срочно кормить ребенка. Грудь налилась до ломоты, хотелось скорее сцедить, чтобы облегчить эту боль. Однако, получить успокоение от кормления не получилось. Тянущая боль превращалась в острую и отдавала в сосок. Ольга забеспокоилась и пробежалась пальцами по набухшей груди. Так и есть – уплотнение! Она начала массировать застоявшийся комочек, проталкивая его к выходу, но припухлость не исчезала. Только этого еще не хватало! Закончив кормить, она еще посцеживала и приложила капустный лист. От прохлады компресса стало чуть легче, но лист быстро нагрелся. Мать не сразу заметила, что с дочкой что-то не так. Она до сих пор сердилась за вчерашнее. Но, глянув на Ольгу, сразу заметила горячечный румянец и то, как она аккуратно касалась груди, стараясь не задеть больной участок. Сразу весь гнев как рукой сняло и Наталья, подойдя к дочери, приложила руку ко лбу. Температура!

– Андрей! – закричала Наталья в панике, – заводи машину, надо в больницу, Оленька заболела! Отец собрался быстро. Ольга, расстроенная до слез, села в машину и старалась не заплакать, глядя на мать, держащую Никитку на руках. Ребенок был весел, его проблемы окружающих волновали мало. Он махал ручонками и тянулся к Ольге.

Достаточно было осмотра, чтобы сельский доктор озвучил диагноз – мастит. Как всегда, аппарат узи был сломан, и доктор настаивал на консультации в городе. Ольга, проглатывающая сухой комок в горле, кивала, что-то подписывала, получала бумаги с направлением, а самой хотелось плакать. Мир сморщился до размеров пульсирующей припухлости в груди, и больше не думалось ни о чем.

Удивительно, как окружающее обтекает нас, когда мы в коконе своих страданий. Ольга сидела, сложив руки и отвлеченно наблюдала, как мать, собирая ее вещи, причитала, что надо же было такому случиться. Ребенок почувствовал, что взрослые беспокоятся, и начал хныкать. Ольга взяла его, вдохнула милый теплый запах и расплакалась. Когда настало время уезжать, она положила малыша в кроватку и быстро вышла, понимая, что если задержится еще на минуту, то с ней случится истерика. В городе подтвердили диагноз и предложили операцию. Средних лет хирург, уставший с ночной смены, прокуренный и неласковый, бегло ощупал набухшую покрасневшую грудь. Ольга даже не успела смутиться таким проникновением в ее личное пространство. "Готовьте к операции" сказал он и вышел. Подготовка заняла больше часа. Сначала Ольга подписала сотню бумаг, затем взяли кровь, измерили температуру. Обеспокоенный отец переминался в приемном покое, каждые пять минут отвечая на звонки телефона. Наконец Ольгу повели в отделение. Она уткнулась отцу в грудь, и он, как в детстве, погладил ее по голове. Уходя, она оглянулась – он стоял жалкий, с курткой в руках и через силу ободряюще улыбался. Она улыбнулась ему в ответ и махнула рукой. Отец не был таким сильным в горе, как мать. Он был сильным в жизни, сильным в работе. Но когда болели дети или переживала жена, он страдал не меньше, и его хотелось жалеть тоже.

На самом деле операция была пустяшная. Уже через час, заплетающимся от отходящего наркоза языком, Ольга разговаривала с матерью, успокаивая, что все нормально. Она то и дело ощупывала толстую повязку на груди и радовалась, что это всего лишь боль выздоравливающего тела. Потом позвонила Настя и верещала в трубку, обещая вскоре прийти. Артём перезвонил под вечер, спрашивая, не надо ли чего. Они приходили оба, до краев наполнив и так перенаселенную палату. Очень хотелось поболтать, но в палате слушали еще пять человек, а в коридоре негде было посидеть. И болталки оставили до лучших времен. Сейчас, когда боль и страх отступили, и, неожиданно, образовалось свободное от всего время, можно было подумать и покопаться в себе. Она сидела на кровати, и, глядя в одну точку, думала, что же так привлекает ее в этом человеке. Ведь он не красавец в полном смысле этого слова. Недурен, да, но таких сколько угодно. Ольга грешила на недостаток мужского внимания. "Нормальных мужиков", как с досадой говорила мать, не осталось, одни "алкаши". Это было правдой. Но Ольга не чувствовала необходимости в мужчине, как таковом, ее влекло другое. Ощущение тайны и желание добиться недостижимого.

Ольга пробыла в больнице полных три дня. На следующий после операции день она слезно отпрашивалась у доктора Каширского, того самого, с желтыми от никотина пальцами, чтобы он отпустил ее домой. Хмурый Каширский, выслушал причитания, выдохнул в ее сторону струю табачного дыма, не стесняясь курить в кабинете, и удостоил одним ответом – нет. Ольга начала было плакать, но, он совершено невежливо выставил ее за порог, предлагая порыдать там. На второй день, на обходе, она опять, вежливо, но настойчиво спросила о выписке. Каширский посмотрел на настырную пациентку, полистал карту, услужливо подсунутую медсестрой, побурчал что-то себе под нос и назначил выписку на завтра. На эмоциональном подъеме вредный хирург показался Ольге не таким уж противным. Тем более дело свое знал и выполнял его с достоинством. На следующий день Ольга была дома. Правая грудь, заклеенная крест-накрест, болела и подтекала, предстояли долгие перевязки, но она была дома. Основной печалью было то, что за это время пропало молоко. Никитку перевели на смеси и бутылочки. Впрочем, он не сильно расстроился, а может быть даже и не заметил подмены.

Когда в доме растет ребенок, не замечаешь, как летит время. Прожитое измеряешь не календарем, не часами, а вешками в развитии любимого чада. Вот он протянул ручки, вот сел в кроватке, неловко цепляясь за решетчатый бортик. Вот сам встал, и вы оба не знаете, что с этим делать. Вдруг пополз, смешно отпячивая попу и припадая на живот. Первый год вашего ребенка вы живете его жизнью. Незаметно закончилось лето, прошла осень и, предваряемая снегом и пронзающим ветром, наступила зима. Ольга навешивала на высокую, пахнущую смолой, елку, игрушки и думала о том, что еще год назад она, ужасно беременная, так же наряжала привезенную отцом елку. Оглянувшись, она посмотрела на бутуза, сидящего на толстом одеяле и пытающегося поймать непослушными пальцами блестящий шарик. Рядом лежал возмужавший за лето Бараш. Да-а, время летит. Мысленно просматривая события проходящего года, Ольга воспроизвела в памяти и человека, которого хотела и не хотела одновременно. Свитер все еще лежал в шкафу, спрятанный за ее вещами. Иногда она тайком доставала его и прижимала к лицу. Иван, как она называла его про себя, с того злополучного и счастливого дня, никаких попыток сблизиться не предпринимал. Иногда ей казалось, что он, озабоченный проблемами этого грешного мира, забыл о ней. И она старалась сделать то же самое. Но каждый раз, когда случалось встретиться, воспоминания всколыхивали былые чувства. Она не была уверена, влюблена ли она или это только память тела. Ольга помнила прикосновения и электрику, пробегавшую между ними. Она ощущала себя шпионкой, хранящей запретное в глубине своей души.

Новый год принес новые события. Близнецы наконец-то съехались, променяв студенческие общежития на маленькую съемную квартирку. Артём, помимо приближающейся защиты диплома умудрился найти работу, причем очень неплохую, как разболтала говорливая Настя, и вроде бы начал с кем-то встречаться. Но сам он не рассказывал, поэтому родители, хоть и умирали от любопытства, но вопросов не задавали. Настя, их воздушная взбалмошная Настя, ушла с головой в учебу. Не без помощи Некрасова и его медицинской родни, она поступила-таки в институт и планировала связать свою жизнь с родовспоможением. Теперь все разговоры были только о больнице, где она практиковалась и будущих перспективах. О мальчиках тоже не было сказано ни слова. Близнецы вскладчину подарили Ольге шикарный подарок – зеркалку, требуя фотографий подрастающего племянника. Ольга, с восхищением изучая аппарат поняла, что приобрела новое хобби. А Никита, удивив всех, начал вставать на крепенькие ножки, обещая вскоре ходить. Все новогодние и рождественские праздники его баловали и залюбливали. Худенькая Настя, поднимая на руки десятикилограммового крепыша, кряхтела и смеялась, когда он тянулся к ней розовыми губками – поцеловать. Бабушка, глядя на веселую возню, улыбалась и говорила, что не иначе, маленький Никита пошел статью в дедушку. Даже растущие зубки не пошатнули здоровье мальчика. Он по-прежнему хорошо спал, с аппетитом ел, и предавался своим детским радостям в той мере, насколько это делает здоровый ребенок.

Весна наступила, как водится, неожиданно. Еще вчера стояли сугробы по пояс, а сегодня уже видны проталины, птицы кричат на все голоса, как сумасшедшие, зазывая свои половинки создавать семьи и строить гнезда. Ольга жмурилась от яркого солнца. Никита, без двух недель годовалый, ходил рядом, ковыряя лопаткой остатки серого снега. Время от времени он подходил к Ольге и показывал содержимое лопатки. Она кивала, хвалила его и улыбалась. Ребенок опять шел к месту игры, аккуратно переставляя толстенькие ножки. Ольга из-под руки осматривала окрестности. Вот из ворот вышла соседка, старая баба Надя, почти слепая, но бодрая старушка. Она для порядка, хоть и малоэффективно, поскребла такой же старой, как она сама, метлой, ворча на соседских собак, которые взяли моду справлять большую и малую нужду около ее ограды. На самом деле, это объяснялось тем, что во дворе бабы Нади жила маленькая брехливая сучка Жулька, которая в настоящее время невестилась, и толпы жаждущих тощего Жулькиного тела кобелей осаждали бабынадины ворота, завывая на все голоса, ну и, естественно, повсюду оставляя свои метки. Вот проехал огромный КАМАЗ, и Никита, подняв голову, восхищенно загудел. Машины он уважал, часто ездил с дедом, против всех правил, на переднем сидении, и даже рулил, раздуваясь от важности и удовольствия.

– Да, Никитушка, у-у-у, машинка большая! – подыграла Ольга сыну.

– Здравствуйте! – неожиданно раздалось из-за спины, и Ольга круто развернулась. Отец Иван, взявшийся ниоткуда, словно выскочивший из-под земли, стоял рядом и улыбался.

– Иду, смотрю – вы гуляете. Решил подойти поздороваться.

– Здравствуйте, Иван Николаевич, – ответила Ольга. Сердце застучало так, что она услышала его биение.

Батюшка присел около Никиты.

– Здравствуй, братец, – ласково проговорил он, – вон ты уже какой!

Никита с любопытством смотрел на незнакомого мужчину, не убегая, но и не протягивая руки. Священник погладил его по шапке.

– Хороший у вас сынок растет, – похвалил он.

– Хороший, – подтвердила Ольга, – вот, годик скоро отмечать будем.

– А приходите к нам тринадцатого, – вдруг предложила она, – все-таки вы не чужой человек для Никитушки.

– Да неудобно как-то, – засомневался он, – родители-то не будут против?

– Я – родитель, – немного нервно засмеялась Ольга, – значит мне и приглашать!

– Ну хорошо, постараюсь, – он кивнул.

Они еще постояли немного, поговорили вежливо и отстраненно, потом он попрощался и пошел. Ольга запоздало опомнилась, что не спросила, где же развалюха-машина, и почему святой отец перемещается в пространстве на своих двоих.

Спонтанное приглашение выбило Ольгу из колеи. Она уже пожалела об этом и мучилась неизвестностью. С каждым приближающимся к празднованию днем она все больше нервничала. Тринадцатого, с самого утра вздрагивала от каждого хлопка двери и даже не смогла расслабиться, когда в дом ввалились шумные близнецы с кучей подарочных пакетов. День рождения Никиты отметили скромно, среди своих. Вспомнили все подробности прихода малыша в этот свет, каждый рассказал о своих эмоциях в тот день. Мать, проникнувшись рассказами, охала и пыталась плакать, обнимая то Никиту, держащего в ручонках яркий трактор на батарейках, и потому не расположенного к обниманиям, то Ольгу, жалея ее, то Настю, называя ее героиней и ангелом. Никита кричал "Баба, ди!" и отталкивал бабушку. Дочери улыбались и обнимали в ответ. Отец пытался перекричать шумную возбужденную супругу, усаживал ее на стул и требовал успокоиться за истечением срока давности события.

День прошел, угощения были съедены, вино выпито, торт надкушен и оставлен на завтра. А Иван так и не пришел. Ольге стало печально. Конечно, он совсем не обязан был приходить, но она весь день прождала. Ощущая горечь разочарования, она убирала чистые тарелки в верхний шкаф. Никита давно спал, намытый и нацелованный всеми членами семьи.

– Оля, что с тобой? – мать, подававшая посуду, наконец созрела для вопроса. Тем более что она весь день наблюдала, как старшенькая дергается и вздрагивает.

– Да ничего, мам, все хорошо, – вяло ответила Ольга. Откровенничать не хотелось, да и мать, скорее всего, взволновалась бы снова.

В это время скрипнула входная дверь, и обе женщины повернулись ко входу.

– Добрый вечер!

Обе в полутьме не узнали вошедшего, а когда рассмотрели, то оторопели. В теплой парке и черных джинсах, с коробкой в руках в дверях стоял и переминался, улыбаясь, отец Иван.

– Прошу прощения, что так поздно. «Дела», —он протянул коробку Ольге, которая неловко сползла со стула и подошла ближе. Наталья по-прежнему изображала соляной столб, хотя правила хорошего тона не забыла и поздоровалась с поздним гостем. Из комнаты выглянула любопытная Настя, вытаращила глаза и уставилась на батюшку, а еще через полминуты в тесной кухне собрались все. Мужчины поздоровались и остались стоять тоже. Неловкая пауза затянулась.

– Ну, я пойду, поздно уже, – засобирался гость. Все тут же загомонили, заставили его снять куртку, пройти в гостиную и угоститься чаем с тортом. Мать подозрительно поглядывала на Ольгу, Настя откровенно развлекалась, а сама Ольга, целый день прождавшая его, почему-то жутко стеснялась и молчала. Когда чай был выпит, а торт съеден, батюшка еще раз поздравил всех с днем рождения хорошего мальчика Никиты и засобирался.

– Я провожу, – Ольга спешно натянула куртку, схватила шапку и, почти толкая мужчину впереди себя, выскочила в сени. Закрывая дверь, она увидела побагровевшее лицо матери и поняла, что душеспасительной беседы не избежать.

Выйдя на улицу, она вдохнула свежего воздуха, чтобы хоть чуть-чуть остыли багровевшие щеки. Они молча вышли за ворота.

– Провожать нет необходимости, – тихо сказал мужчина.

– А погулять можно? – робко произнесла Ольга как бы спрашивая разрешения.

– Погулять перед сном очень хорошо, – утвердительно кивнул он.

Они медленно пошли по дорожке. Ольга мучилась, не зная, что сказать. И, шедший рядом батюшка, молчал.

– А ведь я о вас совсем ничего не знаю, – вдруг печально сказала Ольга.

– Да и знать, в общем, нечего, – ответил Иван, – как видите, к тридцати четырем годам ни сана ни дома не нажил, – произнес он это так, что она поняла – это главная боль святого отца.

– А почему вы не женились? Обычно у священников всегда есть жена…

– Я был женат. И дочка у меня есть, уже первоклассница! – он улыбнулся в темноте.

– Супруга моя умерла… – он помолчал, – … родами… Ее родители не хотели нашего брака, но терпели, ради Милы, а когда она ушла, они решили сами воспитывать малышку.

Ольга вдруг подумала, какой ужас, наверно, испытывал отец Иван, в тот день, год назад. И сколько мужества надо, чтобы поддерживать постороннюю тебе женщину, пережив смерть любимой жены, да еще и в родах. Она остановилась и взяла его за рукав. На улице было темно и только глаза блестели, отражая лунный свет.

– Я вам так благодарна, – тихо проговорила она и, обхватив его поперек талии, прижалась. Мужчина чуть засомневался, но тоже обнял ее. Сейчас Ольга не испытывала вожделения к отцу Ивану, а только бесконечное сочувствие, какое может испытывать женщина к мужчине. Она потянулась к его губам и, неожиданно, он страстно откликнулся, накрывая ее губы своими. Сколько это длилось, она не поняла, но вдруг он оторвался от нее.

– Вам пора, – тихо, но настойчиво сказал батюшка, глядя ей в глаза, и она поняла, что действительно, сейчас лучше всего пойти домой.

– До свидания, – Ольга улыбнулась и пошла к своему дому на совершенно ватных ногах.

– Спокойной ночи, – произнес отец Иван.

Ольга тихонько приоткрыла дверь и "втекла" в проем. И тут же охнула от неожиданности – ее ждали. Мать стояла у кухонного стола, будто и не сходила с этого места, Настя сидела, поджав ноги на мини-диванчике, зевала, но не уходила, то ли чтобы посмотреть, чем все кончится, то ли для моральной поддержки. Отец стоял рядом с матерью и тряс флакончиком над стопкой с водой. Только Артёма в этом собрании не было, обычно он не участвовал в семейных разборках, предпочитая заняться чем-то более продуктивным.

– Оля, что происходит?!

– Мам, мне кажется, я его люблю, – Ольга понуро посмотрела на мать.

– Да ты с ума сошла что ли?! – Наталья хлопнула себя по бедрам в негодовании. Ольга ни разу не видела, чтобы мать так сердилась.

– Выброси это из головы и даже думать забудь!

– Ну почему?! – Ольга пыталась сопротивляться, защищая теплый островок счастья в своей душе, – ну и что же, что он священник! Он тоже человек! Мужчина! И я чувствую, он неравнодушен ко мне!

– А это еще хуже! – мать наставила на дочь палец, – ты испортишь жизнь себе, и навредишь ему!

– Нет-нет, не испорчу! – Ольга плакала от бессилия доказать матери свои добрые намерения, – он хороший человек, добрый, милый…

– Да пойми же ты, глупая, что он выбрал служение Богу!

– Но он же не монах!!!

Наталье вдруг стало жалко дочку. Вот стоит она, несчастная, невезучая, и, как маленькая, не понимает, почему отнимают любимую игрушку. Она взяла Ольгу за руку, усадила на табурет рядом с собой.

– Доченька, служение Богу это не на один день, а на всю жизнь. Пойми, он не женится на тебе. И не потому, что ты плохая, ты просто замечательная, а потому что существуют правила. Обычно будущие священники женятся еще в семинарии, создают свою, так сказать, "малую церковь", а уж потом их возводят в сан. И жену берут – девственницу. А у тебя Никитушка…

– Он любит Никиту!

– Да, любит, как твоего сына, как просто маленького прекрасного ребенка.

Ольга снова заплакала, мать гладила ее по волосам и не знала, чем помочь.

– А если и он испытывает к тебе чувства, это вдвойне плохо. Он нарушает каноны, за это его могут лишить сана. Понимаешь?

Ольга отрицательно замотала головой. Наталья вздохнула.

– Он что-то говорил тебе? Намекал?

– Нет…

– Вот и не искушай его. Ни к чему это, дочка, совсем ни к чему. И себя не мучай.

Все это время тихо сидевшая Настя, была ошарашена эмоциями, исходящими от сестры. Она совсем не ожидала, что флегматичная Ольга способна на такие чувства. Хотя она, далекая от церковных дел, видела в отце Иване не священника, а просто привлекательного мужчину, и вполне понимала Ольгу. Но то, что говорила мать, сразу показалось ей очень серьезным. Особенно в части порчи жизни. Она сама пережила душевные муки и знала, каково это, когда сердце разрывается от боли. Поэтому у нее созрел план.

– Лёль, а поехали со мной? – сказала она.

Мать и Ольга одновременно повернулись в Настину сторону.

– Куда – с тобой? – Ольга насторожилась.

– В город. А что? По-моему, хорошая идея. Найдем тебе работу, засиделась ты уже дома.

– А как же Никитушка? – Ольга смотрела испуганно, переводя взгляд с матери на Настю и обратно.

– Никита останется с мамой, а ты будешь приезжать в гости. А потом, как устроишься, сможешь забрать его к себе, – Настя смотрела на мать, ожидая согласия и одобрения.

– Нет, нет, – Ольга испугалась, почувствовав, что вот сейчас, на этой кухне, начнут рушить ее маленькие воздушные замки.

– Оленька, Настюша права, тебе надо развеяться, – мать ухватилась за мысль, – поедешь, поживешь с ребятами. А за Никитку не беспокойся, не пропадет твой ангелочек.

– Нет, не поеду, не поеду! – Ольга уже плакала в голос, – не поеду!

– Оль, ну чего ты как маленькая, а? – Настя пересела к сестре, обняла ее за плечи, – двигаться надо, расти. Съездишь, посмотришь, а не понравится – вернуться никогда не поздно. Твои коровы и куры никуда не денутся!

Ольга всхлипывала, и Насте хотелось ее жалеть и жалеть, столько безысходности было в этом плаче.

– Доченька, тебя никто из дому не гонит, – перехватила инициативу мать, – мы будем часто приезжать к вам. Но тебе надо уехать. Пока. – она сделала упор на слово "надо". И потом, тебе надо жизнь устраивать.

Полчаса потребовалось на то, чтобы уговорить и успокоить.

– Хорошо, – Ольга, шмыгая носом, вытерла красные глаза, – Но на выходные буду приезжать!

– Конечно, конечно, – обрадовано зачастила мать, – конечно приезжай!

На том и порешили. Наконец-то все, после порции пустырника, разошлись по кроватям. Ольга была уверена, что он ни за что не уснет. И Настя думала так же, готовясь выслушивать сестрины страдания. Но, на удивление всем, то ли от усталости, то ли от действия седативных травок, заплаканная Ольга мгновенно провалилась в сон.

Утром Настя помогла уложить Ольгины вещи. Сама Ольга несколько раз принималась это делать, но, положив в чемодан очередную кофточку, садилась и лила слезы. Это могло продолжаться бесконечно. Поэтому Настя выгребла Ольгин гардероб, запихала в чемодан как есть. Приедут – разберутся, что к чему.