Сердце ангела

Глава 11

Когда-то Кэтлин ненавидела свои рыжие волосы. Жесткие как проволока, они скручивались в мелкие кудряшки, образуя тускло-медную копну. А из-под неё светились лукавством зеленые, совершенно кошачьи глаза. У женщин Мегаро, куда привез молодую жену Сократ Флавинос, падали до пояса смоляные блестящие косы, огромные глаза в темных веках поблескивали агатом, а смуглая кожа не знала румянца. Щеки Кэтлин горели огнем смущения, когда её провожали любопытные взгляды. Мужчины здесь сидели с утра до вечера в многочисленных кофейнях или на улицах у своих домов — курили, разглядывали женщин. Их зачастую весьма грузные тела чудом держались на крохотных табуретках в течении долгих часов и оставалось загадкой, кто же, в сущности, ведет дела в этом городе — печет хлеб, торгует, чинит автомобили, составляет нотариальные акты.

Сократ лечил зубы с утра до вечера и был сказочно красив. Кэтлин казалось, что именно его изображения украшают музеи мира под видом самых видающихся греческих богов. Она хотела стать хорошей женой, обзавестись кучей детишек и прожить с Сократом обычную, невероятно прекрасную жизнь. Ведь не даром не вернулась Кэт в дождливую ирландскую провинцию, где над сумрачными лесами, глубокими озерами и болотистыми лугами возвышался замок. Замок стоял на вершине холма наподобие дозорному, охраняющему от вражеских набегов сбившиеся к церкви дома небольшой деревни. Здесь все дышало суровой стариной и никак не хотело смириться с наступлением иных времен телевизионные антенны стыдливо прятались за трубами на островерхих черепичных крышах, запряженные в телеги лошади соперничали с дряхлыми автомобилями, а каждый праздник знаменовался гуляниями и ритуалами трехвековой давности.

Деревенская церковь, древнее кладбище и сама крепость были занесены во все туристические справочники, и каждый завсегдатай придорожного трактира считал своим долгом поведать приезжим людям страшные истории из далекого прошлого. Рассказывали о привидениях, проклятьях, оборотнях, упырях, о духе светлого рыцаря, не знающем покоя, о бросившейся с башни безутешной деве и прочих обычных для таких мест вещах. Потом появились сказки о двухголовом теленке, родившемся у коровы местной ведьмы, безглазой рыбе, выловленной в пруду, о сдвинутых каменных плитах на трехсотлетних захоронениях и жутких шабашах, происходивших на кладбищенском пустыре.

Кое-что из всей этой чепухи, как ни странно, Кэт видела своими собственными глазами. Она была единственным ребенком местной учительницы Конноли Блекдоурс, рассказывавшей детям захватывающие ирландские саги. Два младших брата Кэт умерли в младенчестве. Затем утонул в болоте её отец, промышлявший охотой, а через два года нашли удушенной на чердаке старшую сестру Кэт.

К этому злосчастному дню Конноли вряд ли уже была в полном уме. Страшные потери помутили разум несчастной женщины. Она твердила пятнадцатилетней Кэт о проклятье, тяготеющем над родом Блекдоурс. Выходило, что отец Кэт, меченый по веку шоколадным родимым пятном, знался с нечистой силой, и вовсе не за дичью блуждал по лесам и болотам. Конноли клялась, что однажды выследила мужа — тот предавался разгулу прямо на могильных камнях. В День Всех Святых Кэт пробралась на кладбищенский пустырь — там пылали костры и гремела музыка, а в кустах ждали хозяев страшные черные мотоциклы.

Потом мать показала девочке двухголового теленка, правда издали. Он пасся во дворе живущей на болоте тетушки Крубсет.

— Я знаю, знаю, кто забрал моих детей, — шептала Конноли серыми от неведомой хвори губами. — Твой отец Фоулс продал их нечистой силе, как оплату за собственную жизнь. Но его не пощадили, нет! Страшно проклятье Блекдоурс!

Смех Конноли перешел в кашель. Ее тело содрогалось, а на прижатом ко рту платке выступили капли крови.

— Мне недолго осталось, но я хочу, чтобы ты выжила и отомстила за всех нас. Ты — Кэтлин Блекдоурс!

Однажды мрачным ноябрьским утром Конноли разбудила дочь:

— Вставай, нам пора идти.

— Но ведь там дождь и ветер завывает ветвях дуба. — Кэт до ушей натянула одеяло — землистое лицо матери пугало её.

— Одевайся, вчера тебе исполнилось шестнадцать. Больше мне ждать нельзя.

Они карабкались по скользким тропинкам, мокрым камням, царапая руки о колючий терновник, и промокли до нитки, но Конноли поднималась все выше и выше. От холода и усталости Кэт потеряла представление о времени, ей казалось, что всю свою жизнь она взбирается вверх — к грозно темнеющему на вершине замку. Потом они оказались внутри.

— Это Кэтлин Блекдоурс, дочь Фоулса. — Конноли стащила с Кэт клетчатый шерстяной платок и подтолкнула её вперед, к сидящему в кресле мужчине.

С мокрых рыжих волос девочки падали на каменные плиты большой сумрачной залы частые капли. Она спрятала за спину покрытые кровоточащими ссадинами руки, не решаясь посмотреть на хозяина.

— Подойди к очагу, погрейся, — прозвучал тихий голос. Но Кэт ясно услышала, как ему вторило эхо, прекатывающееся под высокими сводами. Она присела на поленницу дров, повернула лицо к огню и закрыла глаза. Сон пришел немедля.

— Просыпайся, уже ночь. — Над Кэт возвышался худой человек с бледным узким лицом. Его одежда была похожа на одеяние священника, но на груди не было креста.

— Где мама?

— Она давно ушла.

— Кто вы?

— Что ты больше хочешь, — ответа на свой вопрос или полную миску горячего бараньего рагу?

— Есть. Я очень хочу есть.

— Правдивая девочка и совсем глупая. — Хозяин позвонил в колокольчик, ноздри Кэт почуяли изумительный запах горячего мяса.

— Садись за стол, хочу посмотреть, как едят голодные люди. У меня пропал аппетит лет восемьдесят назад.

— Неправда, вы почти молодой, — заявила Кэт с набитым ртом. Человек, сидящий напротив нее, на дальнем конце длинного стола, был почти лыс, очень худ и бледен, но он не мог быть старше её отца.

— Иногда внешность бывает обманчива. Ведь я не нравлюсь тебе, Кэтлин?

— У вас печальное лицо и вы, наверно, никогда не смеетесь.

— Как может веселиться человек, не знающий ни голода, ни жажды, ни других желаний, радующих смертного?!

— Вы потеряли их тоже восемьдесят лет назад?

— Примерно так. Через три года после появления на свет.

Наевшись, Кэт вытерла губы ладонью — салфетки здесь не было.

— Спасибо, очень вкусно. Теперь я могу уйти?

— Нет. Теперь я отвечу на твой вопрос. Я — последний хранитель Великих знаний. Под нашими ногами хранилище древних книг, объясняющих все на свете. Мне известно, почему семью Фоулса Блекдоурс преследовали несчастья, и в моих силах предотвратить дальнейшие беды.

— Вы можете вылечить мою мать?

— Увы, она доживает последние дни. Я могу спасти тебя и твоих детей.

— Моих детей?.. — Кэт как завороженная, не отрываясь, смотрела в глаза хозяина — совершенно темные, без белков, светящиеся на бледном лице притягательностью бездны. Так манит взгляд чернота пустого колодца.

— Но ведь ты хочешь иметь потомство, Кэтлин Блекдоурс?

— Н-не знаю. Я хочу уйти.

— Вот это как раз невозможно. Ты останешься у меня.

Кэт хотела подняться, закричать, но не смогла — её тело сковал странный холод.

Она пробыла в замке ровно полгода и сбежала, когда расцвели терновые кусты. Она многому научилась о того, кто называл себя Хозяином, и даже сумела перехитрить его — пробраться за стены крепости через подземный ход, ведущий прямо к подножью холма. Вынырнув из сырой темноты подземелья в солнечную радость апрельского дня, Кэт закружилась, раскинув руки. Этот весенний цветущий мир принадлежал ей, ей — Кэтлин Блекдоурс, посвященной в сокровенные тайны.

Она подняла лицо вверх, чтобы последний раз взглянуть на замок. Кэт не увидела бледного лица следящего за ней человека. Скорее, она почувствовала всем своим существом, что Хозяин опечален её поступком и дает ей последний шанс, призывая вернуться. Все ещё с раскинутыми руками, Кэт застыла на поляне, глядя то на башню крепости, то на белеющую у подножия холма деревню. И вдруг, сорвавшись с места, понеслась вниз.

— Ну, что ж, ты сама выбрала свой путь, Кэтлин Блекдоурс, — произнес Хозяин, вытянув перед собой праую руку. Девушка споткнулась и покатилась по камням к обрыву.

Местные жители, нашедшие лежащую без чувств беднягу, сразу признали в ней пропавшую осенью Кэт. Конноли полгода как умерла, и сирота попала в приют. Ушиб головы скоро прошел, девушка не только не пострадала, она обнаружила редкие способности, проявившиеся во врачевании. Старшие воспитанницы приюта ухаживали за больными небольшого госпиталя, где Кэтлин стала общей любимицей.

Кэт была отправлена на курсы медсестер, а потом получила от мэра специальную стипендию на обучение в Америке. Здесь в университете Вирджинии на пути огненнокудрой ирландки появился могучий грек. Когда Сократ спросил её о родителях, Кэт чистосердечно призналась, что воспитывалась в приюте, потеряв родителей в раннем детстве. Она не помнила ничего, что находилось за чертой того апрельского дня…

В сорок пять Кэт лишилась мужа, а через полгода ушел из дома сын. Рыжие кудри поседели, теперь они нравились Кэт. Бледное худое лицо в обрамлении серебристых прядей, глядевшее на Кэтлин из старого потемневшего зеркала, кого-то напоминало ей, но кого? Иногда Кэт не понимала своих поступков, будто обнаруживала внутри себя вторую, самостоятельно существующую личность.

Кэтлин Флавинос любила смеяться, готовить вкусные обеды и украшать свой дом. Ей нравилось помогать мужу в зубоврачебном кабинете — даже самые пугливые больные успокаивались, когда рядом сидела Кэт, а уж если она брала кого-то за руку, то зуб можно было рвать без анестезии.

Единственным, на кого не действовали умиротворяющие флюиды Кэт, был её первый сын — Микос. Ребенок страдал редким врожденным недугом, сопровождающимся душевным расстройством. Все попытки матери ухаживать за ним заканчивались тяжелым приступом буйства. Микоса пришлось поручить заботам пожилой няни-гречанки, которая прекрасно справлялась с больным.

Кэтлин и Сократ мечтали о втором ребенке. Родившегося через семь лет после первенца мальчика назвали Кристосом. Кэт души не чаяла в младенце. Казалось, в дом дантиста заглянуло счастье. Но оно оказалось недолгим. Подрастая, Кристос дичал, замыкался в себе, и все больше отдалялся от родителей. Он никогда не делился своими горестями и не жаловался на обиды, скрывая полученные от мальчишек побои.

Однажды Сократ вызвал на разговор соседского богатыря, сына бакалейщика по прозвищу Рыжий Янис. Парень действительно мог сойти за сына Кэт — огненная шевелюра над румяным лицом.

— Послушай, парень, мне не нравится, когда такие сопляки, как ты, бьют моего сына. — Сократ расправил могучие плечи, Янис с опаской попятился.

— Сопляк не я, а ваш Верзила. Он все время задается, но даже подтянуться на перекладине не может. Странный он какой-то, злой. — Выпалив обвинения, парень не замедлил скрыться.

Сократ догонять его не стал. Он задумчиво опустился на диван в приемной, думая о том, почему не нашел ни слова в защиту своего сына. Когда у Кристоса проснулся интерес к сцене, родители воспряли, намереваясь всеми силами поддержать это увлечение. Но мальчик прятался на чердаке, будто совершая что-то постыдное.

— У него там целая лаборатория. И толщенная книга по устройству фокусов, — доложил Сократ, обследовав чердак. — А я-то думалЮ куда у меня фенолфталеин пропадает. Может, купим парню каких-нибудь специальных штуковин?

— Разумеется, дорогой, — обрадовалась Кэт. — Ведь это здорово, что у мальчика появилось любимое дело.

Но родители не успели осуществить свои планы. Заметив, что на чердаке побывали, Крис перенес свои занятия в заброшенный сарай на задворках.

Тогда Кэт впервые почувствовала растущее раздражение, которое не могла объяснить. Она злилась на странную прихоть сына и просто ненавидела то, чем он занимался тайком от всех.

Когда пропал Сократ, вдова оделась в траур, — она чувствовала себя совершенно одинокой, с удивлением замечая, что в доме живет тщедушный подросток, считающийся её сыном. Он прятал глаза и подолгу пропадал в своем сарае. «Змееныш, он знается с сатаной!» — подумала Кэт, рассматривая хранящиеся в сарае стекляшки, порошки, тигли. А потом, орудуя бревном, как молотом, разнесла на куски сокровища сына. Задыхаясь от ярости, Кэт ещё продолжала колотить все вокруг, когда увидела стоящего на пороге Кристоса. С минуту они молча смотрели друг на друга. Потом Крис повернулся и зашагал прочь. Ночевать он не пришел. Не вернулся и через неделю. Люди сказали, что молодой Флавинос ушел с бродячим цирком.

Впервые за месяцы, прошедшие после потери мужа, Кэт подошла к зеркалу. На неё смотрела абсолютно седая женщина. Кэт не понимала, что чувствует: седые волосы нравились ей, и нравилось, что в доме больше не появится змееныш. Но сердце болело так сильно от тоски и обиды, что могло разорваться. Прижимая левую руку к груди, она легла и долго смотрела в потолок.

«Я живу хорошо. Не беспокойся обо мне. Крис», — было написано на открытке с изображением американского города. Кэт воткнула её в рамку с фотографией сына и стала ждать.

Весточки приходили редко, а потом вдруг Кэт Флавинос получила огромный денежный перевод. Все соседи обсуждали новость, гадая, что станет делать сумасшедшая вдова с такой суммой. Но она не сделала ничего — спрятала полученный от Кристоса подарок, а вместе с ним вырезанные из газет заметки о новой звезде иллюзиона Крисе Флавине. И снова стала ждать.

Через пять лет пришло письмо от Сократа. Кэтлин не очень удивилась, она не верила в его смерть. Муж не собирался возвращаться, но и это не поразило её, ведь все случилось, как предвидела Кэт.

Она многое угадывала, часами глядя в потолок, а однажды, поставив свечи и зеркала, сумела увидеть в сумрачной мути дочь своей соседки, и рядом с ней пригожего офицера. Когда предсказание Кэтлин сбылось и соседи сыграли свадьбу, к вдове стали захаживать женщины, лечившие когда-то у Сократа зубы. Теперь они получали от седой ирландки иную помощь, — похоже, она умела ворожить.

Кристос пришел поздно вечером, как и ожидала Кэт. Она надела прежнее темно-зеленое платье, малахитовые бусы, подаренные мужем, и выглядела почти так же, как на фото, сделанном вскоре после рождения сына: Сократ обнимает жену за плечи, а та осторожно держит завернутого в кружева младенца.

— Ты совсем не изменилась, мама.

— А ты именно такой, каким должен был стать, сын.

Они обнялись и всю ночь просидели в полутемной столовой: Крис не хотел, чтобы о его визите узнали в городе. Рано утром он уехал, и с тех пор тайком навещал мать. Если кто заметил посещавшего госпожу Флавинос высокого мужчину, то и не подумал о пропавшем Кристосе. Не знали люди и того, что поседевшая ирландка неспроста сидит у порога своего дома принаряженная, светясь тайной радостью. Нечаянные визиты сына она предвидела заранее.

— Что слыхать о Кристосе? — Спросил её как-то Русос Галлос, с трудом удерживая на поводке двух здоровых терьеров.

Кэтлин с улыбкой покачала головой:

— Ничего, мальчик.

Через полчаса Галлос снова явился, положил перед Кэт стопку журналов и вопросительно посмотрел на нее:

— Ведь это он, правда?

— Мы так хотели, Русос, а значит, правда.

— Может, вы позовете мен, когда Верзила… то есть Кристос приедет к вам?

— А он приедет?

— Ребята видели его. Янис не мог ошибиться. Хотя. конечно, он того… Возмужал и прочее… — Русос замялся и от напряжения покрылся испариной. Он понимал, что ведет себя не слишком деликатно.

— Ты был хорошим другом моему сыну, Галлос. Вы ещё увидитесь, только не торопись. — Седай Кэтлин смотрела так, будто видела Русоса насквозь, и он вдруг сказал. — Однажды я предал Верзилу. рыжий разбил мне нос и я рассказал ему секрет самого главного фокуса, который должен был показать Кристос. Рыжий завалил его выступление. Поднялся такой кипеш… Я притворился больным, а Верзила ничего не узнал.

— Лучше бы он узнал тогда, правда?

— Я хотел признаться… Не смог. И вот все эти годы… Ах, да что там… — Русос заметил, что на него поглядывают из окон противоположного дома и помахал рукой. Конечно же, всех интересовало, о чем это Галлос-собачник так долго беседует с городской сумасшедшей.

— Ступай с миром, мальчик. У каждого свой путь. — Лицо Кэтлин потускнело, словно жаркое августовское солнце спряталосб за темную тучу…

… Кэтлин готовилась к новогоднему празднику. С плетеной корзиной она ходила по рынку, раскланиваясь со знакомыми, и сообщая: «Мне надо много провизии закупить. Я жду гостей». Ей кивали в ответ, не задавая лишних вопросов: ведь несчастной женщине, несомненно, предстояло встретить новый год в одиночестве.

Два дня Кэт возилась на кухне и даже пригласила девчонку-прислугу убирать дом. В магазине Кастопулоса с недоумением приняли заказ от госпожи Флавинос на праздничные гирлянды их туи, вино, шампанское, огромный торт и белые хризантемы. Покупательница щедро расплатилась с посыльным, попросив его украсить цветами и гирляндами парадную комнату.

Утром тридцать первого декабря Кэтлин Флавинос заняла свое место на скамейке у дома. День выдался сырой и промозглый, но женщина не надела пальто. Так и сидела в шерстяном сером платье с нарядным кружевным воротником, накинув на плечи шелковую шаль. Тяжелые длинные кисти трепал ветер, Кэтлин не двигалась, гордо выпрямив спину, словно позировала фотографу.

«Шли бы вы в дом, госпожа Флавинос, вон тучи с запада, может, и град будет», — советовали сердобольные соседи. Кэт согласно кивала, но в дом не шла.

После кое-кто сильно жалел, что не поверив Кэтлин, пропустил самое интересное: на узкую улочку въехало такси, медленно подкатило к самому дому и выпустило в декабрьскую слякоть ослепительную пару. Оба были в черном, но так высоки и стройны, что казались пришельцами из другого мира. Светлые волосы девушки сияли майским солнцем, она протянула Кэтлин корзинку с весенними цветами и наклонилась к ней, — все это так грациозно и нежно, что лучше и быть не могло. Ее спутник — поджарый южанин с черными кудрями, стоял рядом, а потом, обняв женщин за плечи, вошел с ними в дом, по-хозяйски уверенно, радостно.

«Похоже, седая Кэт дождалась праздника», — решили очевидцы этого события.

… Вита с любопытством разглядывала семейные фотографии. Кэт принесла несколько альбомов и зажгла старую настольную лампу с фарфоровыми амурчиками на бронзовых боках и пожелтевшим шелковым абажуром. Вита придвинула кресло поближе к дивану, на котором сидела хозяйка, прислушиваясь к её комплиментам.

После обеда, устроенного Кэт с помпезностью светского приема, Кристос ушел, пообещав вернуться к вечеру:

— Надеюсь, милые дамы не будут скучать. У меня кое-какие дела в городе. Учтите, вернусь голодный. как собаки Русоса.

Вита растерянно посмотрела ему вслед. Она не знала, как себя вести с этой женщиной. Крис не предупредил, можно ли говорить о посещении острова и знакомстве с отцом Гавриилом. Во время завтрака Кэтлин назвала Виту невестой, но Крис незаметно кивнул ей, и Вита промолчала — она сразу поняла, что с госпожой Флавинос не все в порядке.

— Вот это рыжая Кэт, — протянула женщина старое фото. — Видите, дорогая, это медицинский халат с красным крестом, — Кэт могла бы стать хорошим врачом… Но это была взбалмошная особа. Я всегда побаивалась ее… А это она с Сократом. Он великолепен, Кристос весь в отца.

Вита с недоумением взглянула на Кэтлин, но вопросов задавать не стала. Скоро она поняла, что пожилая ирландка страдает чем-то вроде раздвоения личности. О себе в прошлом она рассказывала как о двух разных людях — рыжей Кэт и Катос-гречанке. Рыжая Кэт — особа непредсказуемая, легкомысленная, была причиной всех бед благонравной и чадолюбивой Катос. Кэт не умела даже как следует молиться и вынашивать детей. Она слишком много смеялась и не хотела подстроиться к быту провинциального греческого городка. Она родила урода и не сумела понять своего второго сына, став для него врагом. Не удивительно, что у неё пропал муж.

Катос была совсем другой. Она с трудом поддерживала огонь в семейном очаге, стараясь изо всех сил стать достойной женой и матерью.

— Рыжая и сейчас частенько наведывается ко мне, чтобы нашептывать всякие тайны… — Кэт искоса взглянула на Виту, словно решая, можно ли посвятить её в свой секрет. — Знаете, чем она занимается здесь? — Кэт понизила голос до шепота. — Гадает! Да, да, гадает! Это она научила Кристоса жутким штучкам, а потом разгромила его сокровище. Тсс! Чертовка часто подслушивает и мстит, если ей что-нибудь не понравится.

— Как же мне вас называть, госпожа Флавинос? — Засомневалась Вита.

— Седая Кэтлин, это будет вернее всего. Так ты никого не обидишь, ведь они обе тут. — Женщина приложила ладони к груди, — И Кэт, и Катос.

— Вам нравится Греция, Кэтлин? — Попыталась Вита перевести разговор на другую тему.

— Мне? Я истинная гречанка… Пойдем, детка, ты сама почувствуешь, что это такое.

Они поднялись на второй этаж. Зазвенев ключами, Кэт распахнула дверь в темную комнату. Запахло сыростью и давно непроветриваемым помещением. Щелкнул выключатель. Под потолком засветился матовый фонарь, обвешанный длинной стеклянной бахромой.

— Это наша спальня, — объявила хозяйка. — Сократ привез меня сюда после свадьбы.

Темно-синие обои с бронзовыми виньетками кое-где отстали, старинная резная мебель выглядела обиженной и мрачной. Кэтлин распахнула створки огромного шкафа. «Сейчас вытащит пыльное подвенечное платье и засохший флердоранж», — поняла Вита, приготовясь выслушать свадебную историю.

Действительно, Кэт достала большую коробку и поставила её на кровать.

— Это я купила специально для тебя, детка. Очень давно, наверно, два десятилетия назад. Думаю, размер как раз подойдет. Тогда я получила от сына большие деньги и решила сделать ему приятное. — «Пусть, думаю, его невеста будет настоящей гречанкой».

Вита достала длинное платье из тонкой шерсти редкого терракотового цвета.

— Это праздничное одеяние критских принцесс. К нему полагается вот это покрывало, пояс с литыми украшениями, сандалии и головной обруч, который надевается поверх покрывала. Все самое настоящее.

— А здесь ещё браслеты, серьги и что-то… Кажется, пряжка.

— Такой пряжкой стягивается ткань на левом плече. Тебе нравится, дорогая? — Кэтлин залюбовалась перебиравшей украшения девушкой. — ты совсем такая, как я ждала.

— Спасибо, Кэтлин. Чудесный костюм. Я могу забрать его?

— Ну, нет! Ты наденешь его сейчас, к новогоднему празднику. Мы должны сделать подарок Кристосу… Пора поторопиться — скоро садиться за стол. ты справишься сама, дочка? Мне надо заглянуть в плиту. — Хозяйка исчезла, и Вита присела к большому овальному зеркалу, припорошенному палью. На душе у неё было неспокойно.

Когда яхта отплыла так далеко, что цветущий остров превратился в легкий штрих на горизонте, Кристос подошел к сидящей на палубе Вите.

— Я должен поблагодарить тебя, девочка. Двадцать три года я думал, что потерял отца. И вот теперь — нашел.

— Разве я привела тебя сюда, Крис!

— Истинные причины событий всегда прячутся глубоко. А мы хватаемся за лежащие на поверхности. Если очень крепко подумать, окажется, что все мои поступки в эти дни — ради тебя.

— Спасибо, Кристос, это хорошие поступки, — Вита коснулась рукой крестика на шее. — Как ты догадался, что мне это надо?

— Просто я очень внимателен к тебе. Это совсем просто.

— Значит, ты понял, что девочка Николь не существовала?

Крис пожал плечами:

— Для этого не надо быть магом, Вита. Я лишь ругал себя за то, что был так невнимателен к тебе, не догадавшись об этом раньше. Я постарался исправиться. И, знаешь, удивительная вещь, — я стал внимательным и к себе. А присмотревшись, ужаснулся, — уж слишком много лжи в фундаменте колосса Флавина. Непрочный это материал, дорогая.

— Но ведь ты действительно ничего не знал о своем отце?

— Может быть, не хотел Знать? Ведь я мог докопаться до правды раньше… И не способствовать душевной болезни матери.

— Крис! Раскаиваться — это не значит унижать себя. У тебя были веские причины вести себя так, теперь они кажутся тебе ложными.

— Я навещал её редко, тайком, словно являвшееся из ночной тьмы привидение. Кажется, Кэтлин так и не поняла — наяву или в бреду навещал её странный мужчина, назвавший себя сыном…

— Сядь рядом, Кристос. Я хотела рассказать тебе все накануне крещения. Но эта ночь была такая светлая, я не смогла омрачать праздник… Не зря злословят писаки — у каждого из нас, выставляющих себя на всеобщее обозрение, свой скелет в шкафу… Культовая фигура Виталии Джордан начала создаваться давно, задолго до того, как выяснилось, что худенькая воспитанница Эстер вообще чего-то стоит… — Вита настороженно взглянула на Флавина. Он принес бутылку вина и небольшие бокалы.

— Стоит выпить за храбрость и честность. Сейчас последнее утро этого года. Чудесное утро — мы плывем с тобой среди мифических островов и легендарной сини Эгейского моря… Подобно кораблю на картинке, мы летим из прошлого в будущее. А ведь будущее зависит от того, как мы распорядились своим прошлым. Это знаешь всегда, но редко понимаешь сердцем. Постараемся быть честными. Смелей, детка!

— Хорошо… Собственно, начало моей истории обычно для простой американской девчонки. Но слишком непритязательно и тускло для той, что должна была стать символом роскоши и сказочного благополучия.

… У тети Эстер был пудель Сакс и бойфренд Джек. Он стал фотографировать меня и делать сладенькие открытки. Тетя, конечно, не знала об этом, как и мои школьные друзья… Увы, я не пользовалась особым успехом и сверстников: замкнутая, диковатая. предпочитающая «сиротскую» невыразительную одежду… Только вот Нани… Он всегда сидел на балконе соседнего дома в своем инвалидном кресле и что-то рисовал. А его брат носился по округе на мотоцикле и писал, как говорили, на дверце шкафа имена завоеванных девушек. Список был длинным. Однажды, вероятно, подошла моя очередь, и Аллен пригласил меня на прогулку. Мы умчали на пляж и там допоздна он пел мне песни, бренча на гитаре. Он думал, что очень похож на Пола Маккартни и сильно ему подражал… Потом… потом он обнял меня, повалил на песок и стал целовать. Я вырвалась и заревела.

— Хорошо, — сказал Аллен. — Утри сопли. Не очень-то ты мне нужна! Только о том, что здесь случилось, молчок. Я внес тебя в мой список, понимаешь, что это значит?

Конечно, я поняла, и совсем не удивилась, когда на следующее утро нашла в своем палисаднике обрывки рисунков — Нани уничтожил и выбросил с балкона мои портреты, когда увидел мое имя в донжуанских списках брата. Но это было ещё не все. Аллен не скрывал своих побед. Сейчас я думаю, что большинство из них были, наверняка, вымышленными. Но ему верили.

Поздно ночью на Пасху Джек ввалился в мою комнату. Он был пьян, как всегда, когда тетя уезжала погостить к подруге. Отшвырнул спавшего у меня в ногах Сакса и сорвал одеяло.

— Чем этот блеющий козел Аллен лучше меня, а? — рычал он, избивая меня. А потом разрыдался и стал жалеть, приговаривая, — Сиротка, малышка, шлюха…

Вита умолкла, опустив голову.

— Не продолжай, девочка. Я все понял: он грозил, что если ты не отдашься ему, он расскажет все Эстер, а ещё покажет твои фотографии директору школы. — Крис саданул кулаком о стол. — Где он сейчас, этот гад?

— Не знаю… Ты угадал — Джек стал моим первым мужчиной… Ведь я могла кричать, разбить ему голову чем-нибудь, выцарапать глаза… Но я струсила… Струсила, позволив Аллену занести мое имя в списки, струсила, когда уступила Джеку. В общем-то он был не самый противный.

— Так ваша связь продолжалась?

— Нет, все вышло по-другому. Наверно, у меня был шок. Я провалялась неделю с температурой, а потом появился некто Эшли Крамер — очень солидный человек, ворочавший большими делами в шоу-бизнесе. Тетя принимала его в своем доме словно президента. Она надеялась, что он даст хорошую работу Джеку. Но Эшли приезжал посмотреть на меня. Оказывается, его очень заинтересовала девочка на открытках — в подвязочках, кружевных панталонах, розовом веночке и с пуделем в обнимку, — что-то вроде этого изображал Джек.

Через пару дней Эшли вызвал к себе в офис меня, Джека и тетю. Они о чем-то совещались, пока я ждала в приемной. Пригласив меня, Эшли спросил:

— Что ты имеешь против миллионного счета в банке, собственной вилы на берегу океана, шикарной яхты, ванн из шампанского, путешествий, славы, блеска… ну, и прочих атрибутов сладчайшей жизни?

— Ну… Ничего. — Не поняла я.

— Тогда надо трудиться, крошка. И немножко шевелить мозгами. Чем отличается умный от глупца? Умный делает только то, что ему выгодно. А глупец зачастую, извини, гадит в собственную шляпу.

Джек и тетя согласно кивали, а я, кажется, открыла рот.

— Значит, по рукам?

— Да… — Удивилась я, надеясь, что мне что-то объяснят.

Собственно, в этот момент родилась Виталия Джордан. Джордан — фамилия миссис фон Ганнесфельд, вдовы американского банкира. После смерти мужа аристократка-австрийка вернулась в свое поместье под Веной. У Джорданов была единственная дочь — Августа, ведущая весьма богемный образ жизни. Тем летом яхта, на которой кутила с друзьями Августа, затонула неподалеку от Лонг-бича. Двое, в том числе и Августа, пропали без вести. Утешил миссис Джордан её давний приятель Эшли — он стал её ближайшим другом и доверенным лицом, — ведь Голди остались только крохи огромного состояния. Но она до сих пор удивительно хороша.

— Ничего себе! — Крис шлепнул ладонью по лбу. — А мне-то всегда казалось, что ты так похожа на мать… Выходит…

— Да, Грета-Анабелла фон Ганнесфельд уже почти десять лет успешно исполняющая роль моенй матери — чужая мне женщина.

— Но как же… Как же вам удалось провести всех?

— Думаешь, трюки осуществляются только на сцене? Мистер Эшли Крамер виртуоз авантюры. Он сделал так, что Августа «нашлась», и в честь своего счастливого спасения получила второе имя — Вита. Мать и дочь Джордан перебрались в заново отреставрированное поместье в Сокраменто, где прежде никто не видел их.

— Но ведь были люди, знакомые с этой девушкой, существовали, в конце концов, фотографии. Или вы похожи, как близнецы?

— Всем бывшим друзьям Августы было объявлено, что она пережила тяжелейшую амнезию и, очевидно, не сумеет восстановить в памяти прошлое. Кроме того, Эшли распустил слух о пластической операции, перенесенной Августой-Витой в результате катастрофы.

— Фантастика! И после всего этого она становится красивейшей женщиной планеты? Кто же в это поверил?

— Как видишь, все. Конечно, это обошлось мистеру Крамеру очень не дешево. До сих пор он получает процент от всех моих гонораров. Еще бы — я получила аристократическую наследственность, звучную фамилию и «зеленую улицу» в карьере модели. Правда, мне пришлось повзрослеть на два года в соответствии с анкетой Августы и подписать отказ от притязаний на фамильное наследство.

— Разве ты не могла стать звездой без этого спектакля? Разве все девушки, выходящие на подиум, могут похвастаться своим происхождением?

— Да, кое-кто. Если это, конечно, правда. Но здесь были другие мотивы. Мистер Крамер хотел заполучить Голди. Он убедил её, что перемена в жизни не помешает взгрустнувшей вдове, и что она станет совладелицей источника дохода по имени «Вита Джордан». Он хотел втянуть её в игру, которая сделала бы их неразлучными соучастниками.

— А что хотела ты — ванны шампанского, как обещал этот мерзавец?

— Я хотела сбежать от Джона. И потом, когда увидела Голди… Эшли устроил нам встречу в своем доме в Лос-Анджелесе. Я вошла в комнату, высокая женщина с гладко зачесанными волосами, элегантная, как Грета Гарбо, поднялась, сделала пару шагов мне навстречу… вдруг спрятала лицо в ладонях и выбежала. Я слышала, как она плакала на террасе, а Эшли утешал. Мне показалось, он сказал: «Ничего, мы найдем другую, милая!» Представляешь, опять другую! Как тогда, в приюте, эта женщина тоже не хотела взять меня. Слезы полились сами собой. Я не заметила, как Голди подошла и обняла меня. Мы плакали вместе, не сказав друг другу ни слова. Но как дивно она пахла! Как чудно сверкала бриллиантовая капелька в её ухе!

— Тебе надо поменять духи, детка. Пожалуй, я знаю, что тебе должно понравиться! — сказала она. Господи, разве я могла разочаровать эту женщину?

— Она действительно привязалась к тебе?

— Голди позволила заменить все фотографии Августы моими. Джек сделал фотомонтаж, и вместо неё в объятиях счастливых родителей появилась я. «Августа-Виталия — школьница». «Августа-Виталия на теннисном корте, на собственной яхте, под картиной Веласкеса» и прочее, прочее. Собственно, эти снимки и стали добычей журналистов.

Она пригласила для меня прекрасных учителей — ведь мне едва исполнилось пятнадцать, а Августа должна была кончать школу. За полгода на вилле в Сакраменто я научилась многому, что надлежит знать юной леди. Я занималась танцем, спортом, немецким языком… Ах, с каким же удовольствием я заглатывала информацию, отсутствовавшую в моей прежней жизни: правила светского этикета, имена и родство влиятельных людей Европы и Америки, лучшие фирмы дамской одежды, парфюмерии, сплетни о кинознаменистостях, названия вин, блюд, лучших курортов, отелей… Я поступила в выпускной класс великолепной частной школы, где учатся привилегированные детишки. Лишь только Виталия Джордан вошла в школьную залу, где в сентябре собрались ученики, все открыли рты. Я испугалась, что меня разоблачили, даже колени задрожали. Но тут самый яркий красавчик присвистнул и громко сказал: «Вот это класс!» Впервые я почувствовала, что значит быть привлекательной. Голди следила за моим загаром, осанкой, манерой говорить и я стала хорошей ученицей…Честное слово, Крис, часто мне казкалось, что я нашла свой дом и настоящую мать…

— Что же случилось потом?

— Потом я стала «мисс Калифорния» и попала на конкурс «Мисс Америка». Победила, получила контракт с рекламным агентством Фордов, познакомилась с Хью Брантом… Все остальное тебе известно.

— Значит, Хью в курсе?

— Его кандидатуру на пост менеджера одобрил Эшли. И, разумеется, сделал его участником заговора. Но мы стали настоящими друзьями… Может быть… может быть, в Хью есть что-то отеческое.

— Что ж ты приуныла, девочка? — Крис налил вино. — Я знаю, что мисс Джордан отказывается от спиртного даже в самых экзотических поездках, и не собираюсь нарушать твои правила… Но все же, дорогая моя, стоит выпит за твое везение — Голди Джордан и Хью Брант — неплохое приобретение. Тебе удалось найти жемчуг в горе навоза.

— Все, к сожалению, не совсем так. — Вита опустила глаза. — Мне, кажется, суждено терять людей, которых я полюбила… Мы не разговаривали с Голди уже пять лет.

— Господи, все вокруг твердят о неразлучных матери и дочери!

— Ах, я потеряла её навсегда. Банальная история… Эшли Крамер, как ты понимаешь, не был уж так бескорыстен к малышке Вите. Деньги деньгами, а личные симпатии как бы входят в обязательную оплату благодеяния.

— Но он же хотел жениться на Голди, как я понимаю?

— И при этом не упустить её ставшую знаменитой дочку. Ведь это так естественно у мужчин…

— Хм, кажется, я должен попросить прощения за свой пол?

— Перестань, Крис… Мы же договорились не вспоминать рождественскую ночь… Эшли ходил вокруг да около, все намекая и приглашая куда-то. А однажды, когда я проводила уик-энд в Сакраменто, навестил нас. Голди не было дома. Возможно, он заранее убедился в этом. Я загорала у бассейна. И вдруг добрый дядюшка Эшли засопел и распустил руки… Вернувшаяся раньше времени Голди увидела нас. Я пыталась что-то объяснить, но Эшли закричал, что я развратна, что спала с Джеком и теперь хочу «закрепить» свои отношения с ним, обеспечивая свою карьеру.

Голди не сделал выбора — она отказалась и от меня. и от него. Теперь мы разыгрываем родственные чувства на расстоянии… Эй, мистер Флавин! Вы жалеете, что спровоцировали эту исповедь?

Крис стоял у поручней спиной к Вите. Теперь он понял, что толкнуло её на близость с ним. Разумеется, Хью рассказал ей о бескорыстной помощи Флавина, примчавшегося в Москву, и бедняжка решила расплатиться. Ведь именно так вели себя все мужчины в её жизни.

— Я жалею, что в твоей жизни было так много подлецов. Интересно, какими добрыми делами провинился Рисконти? Что он сделал, чтобы купить невесту.

— Ты… Ты очень жесток, Крис. — Голос Виты задрожал. Скрипнул отодвинутый шезлонг, — она рванулась, чтобы убежать в кубрик. Но крис перехватил и крепко сжал её локоть, глядя в запрокинутое лицо.

— Хорошо, я скажу правду. Не знаю, почему ты снизошла ко мне, но за эту единственную ночь я буду благодарен судьбе до конца своих дней. И всю эту жизнь буду считать себя твоим должником. Ни с одной женщиной я не был так счастлив… — Флавин отпустил Виту, она стояла перед ним, склонив голову, на отвороты куртки падали частые слезы.

Усилием воли Крис сдерживал желание целовать её губы, волосы, глаза. Прижать к себе и говорить о любви, пока она не почувствует то же самое они — две половинки единого целого, созданные друг для друга… Но он стоял, словно окаменев, и ему казалось, что так будет всегда.

— Кристос… — чуть слышно прошептала Вита. — Там, в приюте, это я, а не Николь молила Боженьку о крепких руках дорогого человека, сумеющего защитить меня… Я чувствую это, когда ты обнимаешь меня, вот так… — Она прижалась к его груди.

— Ну вот, у папаши Хью появился соперник. Я полон почти отеческой нежности. — Крис гладил её волосы и слегка похлопывал ладонью по спине, будто укачивал ребенка. — Не так уж плохо, кстати. И вполне естественно. Как выяснилось, я старше тебя на целых пятнадцать лет…

Потом Крис пригласил Виту встретить Новый год в доме его матери. Вита согласно кивнула.

— Отличное решение. Ты прав, — было бы хорошо оставить все боли уходящему году.

— Если бы мы могли сделать это, если б смогли!

… Вита не хотела огорчать Кэтлин. Странная женщина утверждает, что купила наряд для неё двадцать лет назад, когда Вита была ещё крошкой. Ведь точной даты рождения и имени сироты установить не удалось. Даже тетя Эстер не знала, когда и от кого произвела на свет дитя её погибшая сестра Лиз…

Рассказав о себе Флавину, Вита освободилась от лжи, стоявшей между ними. Крис все понял и пожалел. Замечательный Крис — отец, брат, друг.

«Да он же любит меня, любит, как ответственный зрелый мужчина, который сделал свой выбор, отыскав Единственную!» — поняла Вита. — «Об этом думает и Кэтлин, неспроста назвавшая едва знакомую девушку его невестой».

Вита задумалась, сидя перед зеркалом и перебирая в памяти историю своей дружбы с Флавином. Нет, это не было обычной дружбой, рожденной взаимным восхищением и уважением. Крис всегда мечтал о ней.

— Можно мне войти? — В комнату заглянула Кэтлин и укоризненно покачала головой. — Размышления в канун Нового года бывают прекрасны, как ребенок, родившийся у влюбленной пары. Но тебе не понравился мой подарок, девочка? Смотри, уже одиннадцать часов, — мы должны сесть за стол. А ты ещё не одета.

— Кристос вернулся?

— Нет. Это очень странно. Он никогда не теряется во времени. — Кэтлин улыбнулась, скрывая беспокойство. — Думаю, у него немало врагов.

— О чем вы, Кэтлин?

— Одевайся скорее, милая, и спускайся в столовую. Мне ещё надо кое-что сделать.

Длинное платье в широких, падающих от плечей фалдах оказалось как раз впору. Вита закрепила пряжку, надела браслеты и сандалии, набросила легкое, расшитое золотыми блестками покрывало и возложила на лоб широкий обруч с множеством крошечных свисающих бубенцов. Потом достала из сумочки коробку с парфюмерией и густо подвела глаза. Поднялась и сделала несколько плавных движений руками, и только тут поняла, что снизу доносятся звуки сиртаки. Мелодия только начинала свой завораживающий, раскачивающийся ритм.

Кэтлин включила старый проигрыватель — на бархатном диске вращалась пластинка. Покрытый кружевной скатертью стол украшали блюда с праздничными лакомствами. От старого года осталось всего двадцать пять минут.

— Вот так. Именно так. — Оглядев появившуюся девушку, Кэтлин осталась довольна. — Теперь садись и жди.

Они сели за стол, друг против друга, в центре горела поставленная Кэт квадратная оранжевая свеча с выдавленными по бокам греческими словами. Волнение Виты нарастало; Кристос исчез, а безумная Кэт ведет себя как ни в чем ни бывало. За три минуты до полуночи она открыла вино и наполнила им четыре бокала.

— Вы ждете ещё кого-то, Кэтлин?

— Всегда жду. Это прибор Сократа.

— Уверена, господин Флавинос тоже думает о вас.

— Еще бы, ведь у него больше не было женщин. У Кристоса в роду однолюбы. — Ну, наконец-то, — сказала Кэт и на пороге появился Крис.

— Боже мой… Я не зря волновалась, — выдохнула Вита в растерянности.

— А я не зря так старался вернуться сюда. Господи, вот это да! — замер Крис, восхищенно глядя на Виту.

Пошуршав пружинками и вздохнув, часы начали гулкий отсчет последних секунд. Спохватившись, Крис взял свой бокал, женщины встали.

— Будем счастливы в новом году!

«Будем. Будем.» — отозвались Вита и Кэтлин.

— Теперь можно перекусить. Ага, да здесь, я вижу, моя любимая еда. Смотри, Вита, это долмодакиа — голубцы из виноградных листьев. Это долматес гемистес — печеные томаты, фаршированные мясом и рисом. тут нежнейшая котопита — паштет из птицы и изысканнейший тарам осалата — салат из рыбьей икры. Попробуем, а? Ты настоящая волшебница, Кэт!

— А ты бандит, сынок. Ну разве так решаются давние споры в новогоднюю ночь? Поди умойся, не пугай невесту, у девочки дрожат руки.

Вита положила вилку, концом которой мелко ударяла о тарелку. Но есть ничего не стала, слушая, как шумит душ в ванной. Вид Криса испугал её.

— Да, я действительно мог привести в ужас любого. — Одетый в свободный синий хитон, Флавин вытирал полотенцем волосы. — Взглянул в зеркало и чуть не заплакал — несчастная жертва вандализма, — подбитый глаз, галлон крови, испорченная рубашка. А дело-то пустяковое — вот и вот… — Он указал на рассеченную бровь и разбитую губу. — Да, кажется, слегка ушиб пальцы. — Он вытянул вперед правую руку и размял пятерню.

— Покажи… — Вита взяла руку. — Что это?

— Совсем ерунда — сжег ладонь о кочергу, ещё на барже. Задумался и схватил горячий конец. Со мной такое бывает.

Вита недоверчиво прищурилась, она вспомнила, как спешно покинул Флавин спальню после её просьбы забыть случившееся.

— Поверь, девочка, раз уж ему так хочется. А сейчас я расскажу, что случилось сегодня: мальчик решил раздать старые долги. Мышцы-то у него железные, кого угодно в бараний рог свернут. А не тут-то было…

— Правильно. Позвольте мне быстренько проглотить чего-нибудь и внести пояснения. — Крис нагрузил полную тарелку.

— Да ладно уж, найдутся рассказчики. Ешь спокойно. — Кэт встала, чтобы открыть дверь. На пороге стоял удивленный Русос Галлос.

— Проходил мимо с собаками… Им же и в праздник прогуляться надо. Простите… — Русос увидел сидящую за столом Виту.

— Это Виталия. Русос, — Представил Крис.

— Извините, — Русос спрятал руки за спину. — Не ожидал, весь в псине… Сейчас я моих девочек к ограде пристегну… — Пятясь, он вышел.

Сдвинув прибор Сократа, Кэтлин поставила на стол тарелки и рюмки, а когда Русос вернулся, проводила его в ванную.

— Ну вот, теперь я… — Он неловко взял протянутую Витой руку, вероятно, вспомнив, что в таких случаях следует целовать, но вместо этого сильно потряс. — Очень, очень приятно. Да я… меня, собственно, жена ждет… Ну, если на пару минут… — Он боком присел к столу. — Хотел посмотреть, как тут Флави.

— А с глазом у тебя что, Галлос, на столб наткнулся? — Подозрительно присмотрелась Кэт.

— На столб… Мы шли по Кривому переулку с Крисом, там темно… Ну, я не знаю! — Смутился толстяк.

— Раньше ты лучше сочинял, Гал. Давай, все по порядку и начистоту. Мои дамы все насквозь видят.

— Флавин хотел, как лучше. Взял большой стол в таверне Спироса, заказал много вина и посла меня за Патером, Янисом, ну, всей их кодлой. Было уже часов пять. Велел не говорить, кто их приглашает… Да сегодня такой день, сами понимаете, — кто с ребятишками, кто с женой… Редко у нас так, мисс Виталия, бывает, чтобы мужики дома сидели. Что правда, то правда. Но вот как раз сегодня…

— Переходи к основным событиям, дружище. А то у тебя целый телесериал получается… Короче, — взял инициативу на себя Флавин, — притащился один Сиплый, ну, мелкий такой с заячьими глазками. Увидел меня, постоял пнем и опрометью кинулся на улицу. Минут через десять явились все, да еще, кажется, полшколы привели. Смотрят на меня, как на слона в зверинце.

— А этот Сиплый бегает и визжит тоненьким голоском: «Говорил, говорил, это он!» Флави поднялся, давайте, говорит, ребята, к столу. Кто старое помянет, тому глаз вон. Ну, собственно выпили… — Русос растерянно посмотрел на Криса.

— Ну, собственно, выпили. — Продолжил Крис. — тут и началось. Они меня задели, я не сдержался… Катались по полу и колошматили друг друга, пока хозяин погребка с мужиками нас не разнял.

— Вы дрались три часа? — Удивилась Вита.

— Конечно, нет. Подались, потом помирились, как водится, и сели пировать. Правда, Русос?

— Хорошо выпили, закусили. Разговоры пошли разные, то да се… Давно ведь не виделись… — Галлос упорно смотрел на свои руки и вдруг прямо посмотрел на молчащую Кэт. — Вы не подумайте ничего плохого, госпожа Флавинос, вражда забыта. Все наши парни восхищаются Кристосом. Автографы просили! А Янис даже выпил с Верзилой на брудершафт и пел с ним дуэтом величальную… Я чуть не плакал.

— Ну уж, это слишком живописно, — деланно засмущался Крис. — В общем, я выражаю благодарность моему старому дружку за успешную дипломатическую миссию. И прошу всех выпить за него.

Галлос смущенно принял поздравление.

— А можно мне сказать? — Поднялся с бокалом Русос. — Флаи никогда не был знатоком женской красоты, в школе он избегал девочек. А я — был! Целый альбом фотографий актрис в столе прятал… Вот и хочу сказать честно, никогда не видел такой красавицы, как мисс Вита… Рад, что сижу с ней за одним столом… Эх, жаль, фотоаппарата нет — ведь никто не поверит!

— Спасибо, Русос. Мне сегодня хотелось стать похожей на гречанку. Мы с Кэт очень старались.

— Вы — лучше Афродиты, честно. Пусть Флави скажет…

— Скажу: Русос Галлос всегда прав…

— Мы должны ехать, мама, — сказал Крис утром. — Вита собирает вещи, сейчас спустится. Мне надо тебя кое о чем спросить.

— Знаю, ты спал в своей комнате. Ничего, мальчик, надо уметь ждать. Кэт, выглядевшая точно так же, как и накануне, казалось, провела ночь в кресле.

— У меня сейчас другие проблемы. Вита больна.

— Вот оно, значит, как… Я на заре и карты бросала, и зеркала ставила — ничего не выходит, сплошной мрак. А вот здесь у меня, — Кэтлин прижала кулачки к груди, — совсем другое. Наверно, рыжая Кэт поссорилась с Катос и не хочет выдавать своих тайн. Но в груди-то у меня есть ответ… Но я не вижу его пока, Кристос… — В глазах женщины блеснули слезы.

Крис взял её за руки.

— Мама, скажи мне, где родилась рыжая Кэт?

— В Ирландии, мальчик.

— А точнее, город, поселок, местность?

Кэтлин отрицательно покачала головой.

— Никогда не знала. В приюте, где рыжая выросла, её называли Кэтлин Корриган. Корриган — это ирландский мох, серебристый такой.

— Неужели ты никогда не пыталась разыскать кого-нибудь из родных или знакомых?

Кэтлин виновато пожала плечами:

— Н-нет… У меня здесь все. Кажется, здесь и родилась, как Катос. А зачем тебе, сын?

— Извини, мама, все хорошо. — Кристос поцеловал её в лоб, удивляясь, какой маленькой оказалась эта женщина — едва по его плечо, а ведь помнилось, что жена была под стать Сократу — высокая и сильная… С копной огненных волос и рассыпчатым смехом.

Провожая Кристоса, отец Гавррил сосредоточенно молчал. Уже распрощавшись, он вдруг позвал его, очевидно, приняв какое-то решение.

— Сын… Заедешь к матери — спроси у нее.

— О чем ты?

— О нашем споре. Она может знать, как спасти Виталию. — Сократ опустил глаза.

— Новпая тайна, отец?

— Женившись на Кэтлин Блекдоурс, я хотел помочь ей справиться с душевным недугом — напомнить ей забытое прошлое… Ничего не говоря жене, я отправился в Ирландию, нашел приют, потом деревню, в которой выросла Кэт, и кое-что разузнал… Тогда все это показалось мне порождением мрачной фантазии, угнетавшей девушку. Я не стал возвращать ей прошлое. Но сейчас… Сейчас я уверен, что не все так просто. Кажется, истоки надо искать где-то там… Истоки наших бед.

— Где, — там?

— На юго-западе Ирландии, в округе Бантри. Местечко Серебряный Мох. Сильвер Корриган.

… — Я готова. — По лестнице спустилась одетая к отъезду Вита. Доброе утро, Кэтлин. Привет, Крис.

— Привет. Мы здесь обсуждали наш дальнейший маршрут. — Флавин перехватил сумки Виты.

— И что же мы теперь будем искать?

— Слыхала про такую штуковину — Серебряный Мох? Нет? Вот видишь, а говорят, Виталию Джордан ничем невозможно удивить…

… Проводив гостей, Кэтлин тихо побрела наверх. Дверь в спальню, где вчера переодевалась в наряд критской принцессы светловолосая девушка, была открыта. Кэтлин огляделась, словно видела комнату впервые. На комоде что-то белело — листок, вырванный из записной книжки. На нем слова: «Спасибо за все, Кэтлин. Вы замечательная мать. Виталия Джордан».

Кэт подняла жалюзи, впервые за все эти годы в комнату ворвался свет первый день нового года обещал быть солнечным. Кэт легла поперек кровати на синий атлас старинного, расшитого выгоревшим шелком покрывала и стала смотреть в потолок. Лежащая на груди рука сжимала записку Виты.

Кэтлин не заметила, как перешагнула порог сна. За ним в робких лучах апрельского солнца белела у подножия холма деревенька с красивым названием Сильвер Корриган.