Сердце Гудвина

Глава 14

– Ого! Серова? Меня ищешь?

От неожиданности я вздрогнула и обернулась на голос Ершова, прозвучавший со стороны большой березы, росшей напротив соседей Оболенцева, но его самого не увидела.

– Что там у вас за шум? – от дерева отделился сливавшийся с ним силуэт.

– Ничего особенного, – желанием пересказывать случившееся я не горела и задерживаться не стала, прошла мимо, но тут же услышала за спиной шаги.

– Ты чего грустная?

– Хочу побыть одна.

– А я хочу с кем-нибудь поговорить.

– В доме полно народу.

– Зачем идти в дом, если ты уже здесь?

Я резко остановилась. В свете фонаря он напоминал существо из демонологической мифологии: духа березы, из которой вышел, или хранителя этой дороги. Стройный, острый, криво улыбающийся, испытывающий на мне магию своего гипноза. Волосы торчком, руки небрежно засунуты в передние карманы джинсов. Из-под черной ветровки, словно из самой глубины его самого, светилась белым рубашка.

– Чего пристал?

– Еще даже не пытался.

– Пожалуйста, не ходи за мной!

– Но у тебя глаза на мокром месте, и ты вот-вот разревешься.

– Неправда.

– Точно. Я же вижу, ты едва держишься.

Пока он этого не произнес, мне казалось, еще немного – и все уляжется. Я прогуляюсь, подышу счастливым майским воздухом, найду объяснения происходящему и успокоюсь.

Но удивительным образом его слова всколыхнули одновременно все чувства сегодняшнего дня: злость на Ксюшу за несправедливое обвинение, разочарование от несостоявшегося разговора с Тимом, беспокойство о пропавшем телефоне и даже стыд за обман Мартова.

Неожиданно для себя я всхлипнула. Утерла нос ладонью и поспешила прочь, чтобы окончательно не раскиснуть, но Ершов не отставал.

– Нет ничего стыдного в том, чтобы себя пожалеть.

На плечо легла рука.

– Не трогай меня, Ершов! – Я со злостью повернулась к нему, и тогда он просто обнял меня, прижав мою голову к своему плечу.

– Ничего, поплачь! Так всегда легче.

Его внезапная человечность и теплота подействовали на меня странным образом. Я размякла и, даже не пытаясь высвободиться, горько расплакалась, как от детской пустой обиды, когда, разбив коленки, ругаешь «плохой пол», который сделал тебе больно.

– Ну как? – Минут через пять он отстранился.

На вороте его рубашки расползалось мокрое пятно со следами черной туши.

– Кажется, лучше. – Я пошарила в карманах. – У тебя нет платка?

– Есть это. – Он достал небольшую стопку салфеток.

Высморкавшись и вытерев насухо лицо, я попыталась освободиться от продолжающих обнимать меня рук, но они сжались сильнее.

– Хватит, – я пихнула его ладонями в грудь, – отпусти!

– От тебя пахнет жасмином! – Он понюхал мою шею и волосы, на утешение это уже похоже не было.

– Я сейчас заору! – предупредила я.

– Я бы это послушал, – прошептал он на ухо.

– А-а-а! – закричала я, и он, расхохотавшись, отпустил.

Мой голос разнесся по всей округе, но со двора, где уже снова играла музыка, никто не вышел.

Ершов достал из кармана самокрутку и протянул.

– Что это?

– Косяк, что же еще?

– Травка?

– Угу.

– Ты совсем? – На секунду я даже забыла о его приставаниях. – Здесь Иван Сергеевич, а ты притащил наркотики.

– Пфф… – Он осклабился. – Какие же это наркотики? Это лекарство. Бери, станет легче.

– Ну уж нет! – Я снова предприняла попытку уйти, но он, схватив меня за плечи, потянул к березе, где обнаружилась узкая деревянная лавочка-доска.

– Садись. Успокойся. Расскажи, что случилось! – Устроившись на краю доски, он закинул ногу на ногу и закурил.

– Ничего особенного, – садиться я не стала, но не ушла. – Матвей подрался с Лу из-за Ксюши.

– А, ну это ожидаемо. И кто победил?

– Их разняли.

– Тоже предсказуемо. Что же тебя в этом расстроило?

– То, что Ксюша, не разобравшись, накричала на меня, как будто я виновата.

– А ты?

– А я не виновата. Наоборот, хотела оправдать ее.

– И как?

– Сказала Матвею то, чего не должна была говорить.

В ветвях прямо над нами переливчатой трелью закатился соловей. Мы подняли головы и замолчали, прислушиваясь к его самозабвенному пению.

– Ты в какой универ собираешься поступать? – перевела я тему.

– Пока не решил. – Ершов все еще всматривался в крону березы, силясь увидеть соловья.

А я, воспользовавшись возможностью, разглядывала его. По красоте он, конечно же, не мог сравниться ни со скандинавской брутальностью Рощина, ни с мрачной привлекательностью Мартова. Но странная химия, из которой Ершов, казалось, состоял целиком, воздействовала на меня не лучшим образом. Так произошло и на том праздновании Нового года, и пару раз до него.

– Как не решил, если меньше месяца осталось?

– Времени полно.

– Если бы ты не учился в матклассе, я тебе поверила бы. Но вы все повернутые на карьере, поэтому ты точно врешь.

– Фу, «врешь». – Он посмотрел на меня с укором. – Какое грубое слово. Теоретически я мог бы уйти от ответа, но сейчас я откровенен как никогда. У меня есть выбор: поступить туда, куда хочет мама либо куда хочет папа, или всех послать и уехать куда-нибудь далеко-далеко разводить кроликов.

– А что, мама с папой договориться не могут?

– Представляешь, нет. Они уже пятнадцать лет ни по одному поводу договориться не могут. Только ссорятся бесконечно, на чем и держатся.

– Но если ты не хочешь никуда поступать, то зачем пошел в маткласс?

– У меня есть способности. – Выпрямив спину, он снова смотрел на меня. – Кстати, ты знаешь, что если человек живет и не использует свои способности, то по христианским меркам это считается грехом?

– О, класс. Получается, если у тебя никаких способностей нет, то ты и не грешишь?

– Способности есть у всех, просто некоторые тратят полжизни, чтобы их в себе найти. А обнаружив, уже не хотят ничего менять.

– А если это нехорошие способности? – Я все же села рядом с ним. – Их тоже нужно использовать?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… – Мне хотелось сказать о своем умении, но, чтобы снова не проколоться, пришлось импровизировать. – Предположим, ты можешь читать мысли другого человека или сам внушать их – это же плохое умение.

– О-о-о, это прекрасное умение, – понизив голос, протянул он.

Зря я привела именно такой пример, потому что, будто воспользовавшись моей подсказкой, он перекинул ногу через лавочку и, оседлав ее, уселся, уставившись на меня тем самым взглядом, от которого появлялись мурашки.

– Но это ведь неэтично. Мне кажется, это даже хуже, чем насилие.

Пора было уходить, но я отчего-то продолжала сидеть, не находя в себе сил пошевелиться.

– Ничего подобного! – Он придвинулся ближе. – Ты только представь, каким прекрасным стал бы мир, если бы все люди думали одинаково. Пусть даже с помощью внушения. Никто ни с кем не спорил бы и не ругался. Все помогали бы друг другу и шли к единой цели. Величайший прорыв для всего человечества!

– Тогда мы превратились бы в муравьев.

– И что с того? Главное – все были бы довольны и счастливы. А так мы обречены на вечное бестолковое метание, которое никому не приносит ни пользы, ни радости. Поиски смысла, способностей, неудовлетворенные желания…

– Ты нарочно это делаешь или оно само так получается? – Я попыталась встать, но он придержал меня за колено.

– Что получается?

– Вот так смотришь на человека. Это какой-то гипноз? Внушение?

– Не понимаю. Как это я смотрю?

Рассмеявшись, он подался вперед, и его лицо оказалось слишком близко. Еще секунда – и поцелует. Пытаясь вспомнить, на что похожи его поцелуи, я затаила дыхание.

– Значит, вот так, да? – Перед нами возникла высокая темная фигура.

– Кирилл? – Я опешила. – Что ты тут делаешь?

– То же, что и все. – Голос Мартова звучал ровно, но он явно едва сдерживался. – Развлекаюсь.

– Это правильно, – усмехнулся Ершов, ничуть не удивившись его появлению. – Хочешь косяк?

– Нет! – Мартов протянул мне руку, предлагая встать. – Отпусти ее.

– А я и не держу! – В подтверждение своих слов Ершов поднял руки, и я быстро вскочила.

Мартов был как бомба с часовым механизмом – вот-вот и взорвется. Дыхание тяжелое, взгляд убийственный, напряжение зашкаливает. Но трогать Ершова он не стал, лишь предупредил, перед тем как отвести меня в сторону.

– Если что, теперь я здесь.

– Ого, – хохотнул Ершов, – секс-контроль?

Мартов не ответил.

– Иди в дом! – Кирилл подтолкнул меня в спину.

– Ты совсем больной? – Когда первая волна удивления прошла, меня захлестнуло негодование. – Зачем ты приперся сюда? Следить за мной?

– Защищать тебя.

– Неужели ты не понимаешь, что это уже перебор? Я тебя ни о чем не просила. Это реально ни в какие ворота не лезет!

– Я понимаю! – Он покорно склонил голову. – Но, пожалуйста, иди в дом.

Продолжая подталкивать, он довел меня до калитки.

– Ой, – спохватилась я вдруг, – телефон, кажется, на лавочке оставила.

– Опять? – Мартов нахмурился.

– Да! Погоди, я быстро.

Последние слова я бросила уже на бегу. Подлетела к Ершову и, наклонившись к уху, прошипела:

– Умоляю, давай сбежим!

Тот понимающе кивнул.

Стараясь двигаться как можно бесшумнее и держась за кустами в тени заборов, мы прокрались до поворота на другую улицу, свернули и помчались изо всех сил. Неслись так, что уши закладывало, и даже если Мартов, обнаружив наше бегство, что-то кричал, я бы все равно не услышала.

Вскоре мы уперлись в сетчатую ограду, замедлились и пошли вдоль нее. Фонари горели через один, то выхватывая из ночи наши тени, то погружая в нее целиком. Неожиданно, когда мы проходили мимо, один из погасших фонарей внезапно ожил, тускло замигав оранжевой лампочкой. Ершов остановился под ним.

– Ты чего? – удивилась я.

– Это знак! – Кивнув на фонарь, он огляделся и шагнул в темноту. – Здесь калитка. Идем?

Я с облегчением выдохнула. Люди часто говорили подобное в обыденном, ничего не значащем смысле, совершенно не понимая, насколько они близки к правде.

За калиткой обнаружилась едва различимая тропинка через поросший сухим прошлогодним борщевиком пустырь. Ершов шел впереди, я следом.

Над нами раскинулось высокое, усыпанное крошечными зыбкими звездочками небо.

Справа виднелась темная полоса леса, где самозабвенно заливались соловьи. Слева в сизом ночном тумане проглядывали черные очертания одиноких домиков с острыми крышами, и чем ближе мы к ним подходили, тем неуютнее становилось. Дурных предчувствий я не ощущала, но место выглядело жутким.

– Подожди, – окликнула я Ершова, – мы вообще куда?

Он не остановился.

– Сбегаем. Ты же сама хотела.

– Но мне здесь не нравится.

То и дело задевая локтями толстые стебли борщевика, я вздрагивала, словно меня кто-то хватал.

– Боишься? – поинтересовался Ершов, оглядываясь. – Думаешь, там кто-то живет?

– Давай туда не пойдем.

– Не бойся! – Он поймал меня за руку. – Там ничего страшного нет. Это брошенные дома. Развалюхи.

Ближайший к нам дом был обнесен покосившимся забором-штакетником, одна секция которого, отвалившись, валялась в траве.

Ершов потянул туда. Сделав еще пару шагов, я остановилась. Кроссовки и штанины до колен пропитались влагой.

– Я хочу обратно.

– К Мартову? – Он повернулся ко мне.

В темноте его острый нос, искривленное очертание губ, рваные, словно в аниме-отрисовке, перья волос сделались зловещими.

– Или к Тиму?

– Просто отсюда.

– Здесь нам никто не помешает. – Он потянул меня к дому, и я, запнувшись об отломанный штакетник, чуть не упала. Но Ершов удержал меня и, подхватив под мышки, перенес на прогнившие ступени, из распахнутой двери дома сильно пахло сыростью и гнилью.

– Все, Ершов, хватит! – Я шлепнула его по руке. – Идем обратно.

– Хочешь, я первый туда зайду, чтобы ты убедилась, что там нет никаких монстров?

– Я боюсь не этого дома, а тебя.

– Вот как? – Он замер на прогнившей ступеньке, и она затрещала. – Но ты же хотела сбежать со мной.

– Я лишь хотела сбежать от Мартова!

– То есть это не то, что я подумал? – Он криво ухмыльнулся.

Я огляделась, присматривая путь к отступлению.

– Мне показалось, ты собиралась со мной целоваться и хочешь продолжить.

– Тебе показалось.

Издевательски расхохотавшись, он в два счета оказался возле меня.

– Думаешь, я затащу тебя в дом, изнасилую, а потом задушу? Вернусь и свалю все на Мартова?

– Боже! – Я попятилась. – Ты совсем больной, Ершов?

– Но тебе же хотелось, чтобы я тебя поцеловал?!

– Отпусти меня!

– Просто ответь.

– Перестань, или я закричу!

– Кричи. Здесь никто не услышит.

Я с силой оттолкнула его. Сделала два осторожных шага назад и что было сил рванула. Страх сжался комком в животе, дыхание сбилось. Я неслась, ожидая, что вот-вот он накинется на меня сзади. Однако ничего не произошло. Возле калитки я обернулась. Поросшее борщевиком поле все так же утопало в сером тумане, острыми треугольниками торчали из него черные крыши, но за мной никто не гнался.