Сердце Гудвина

Глава 42

Как и у любого человека, у меня есть недостатки. Я несерьезная, безответственная и немного избалованная. Мне не нравятся сложности и трудные задачки, я ненавижу соревноваться, бороться и кому-то что-то доказывать. Я, как бы сказал Иван Сергеевич, не сильнейшая, а значит, и место под солнцем для меня, вероятно, не предусмотрено. Я не лучшая, не совершенная и не блестящая, я недостаточно умная, чтобы сдавать профильную математику, и хожу с распущенными волосами, хотя это ужасно неудобно.

Я много чего не умею, страдаю повышенной тревожностью и принимаю ее за сверхъестественные способности. Я смеюсь над глупыми шутками и больше всего нравлюсь себе в красном платье. Я пьянею от одного глотка шампанского и, влюбившись, могу отправиться посреди ночи в соседний район.

Но зато я умею дружить. И любить. И ни за что не пошла бы на подлость из корыстных целей или ради самоутверждения. Я никому не желала зла и боли, как бы тошно ни было на душе. Да, так было раньше, потому что после всего, что произошло и вскрылось, мое понимание добра и зла перевернулось.

Тим был прав. То, что я увидела, потрясло меня намного сильнее, чем если бы Ершов разыграл сцену, подобную той, которую записал Матвей, унижая Ксюшу.

Вот только почему Рощин не показал мне эту запись сам? Или не прислал анонимно, как у них это принято, а отнес математику? Каким образом Мартов мог сделаться Гудвином, если не участвовал в их общей договоренности? И о каких ролях говорил Тим?

Вопросов оставалось много, слезы закончились, и жалость к себе на этот раз не помогла. Ксюша предлагала переночевать у меня, но я не захотела. Всю ночь, лежа под открытым окном, я прокручивала то сцены из ролика, то нападение Ивана Сергеевича, то горячие встречи с Ершовым, то слезы Мартова в детском домике, то ярость Тима в лифте. Кирилл снова написал, что «нужно поговорить», но, даже если он надумал в чем-то признаться, теперь это уже не имело значения.

Может, я и в самом деле такая, как они обо мне говорили и думали? Может, я действительно заслужила унижение, оскорбление, публичную порку и сожжение на костре? Может, я и правда была холодной, бесчувственной, развратной стервой, которую, кроме собственных развлечений и выгоды, ничего не интересовало? Но это же не так! Просто я не собиралась никого любить так, как этого хотели они, как ждали Мартов или Кеша, набивая себе татуировку. Я не знала, как нужно «правильно» любить и что нужно испытывать. В кино и книгах описывали большое и умопомрачительное чувство, ради которого можно отправиться хоть на край света, но ничего подобного со мной не происходило.

Тим просил запомнить его слова, сказанные в лифте, и я их запомнила: «Я стал относиться к тебе, как к человеку». А раньше я не была для него человеком, как и для остальных.

В половине пятого утра я написала Ксюше сообщение, что передумала и готова присоединиться к ним с Носовой. Жанна согласилась поддержать ее во всем, кроме того, что касалось Ивана Сергеевича. Она не сказала прямо, что не верит мне, но для Носовой Аксенов был по-прежнему «однолюб и честный человек», поэтому рассказ о том, как он удерживал меня в своей квартире, она списала на потрясение, которое я испытала, увидев запись с разговором парней, и даже попыталась внушить, что я все не так поняла. Во избежание нашего с ней конфликта Ксюша предложила разобраться с математиком позже.

Как только я услышала, что она хочет сделать, то сразу отказалась. Может, Носова и одобряла подобные методы возмездия, я считала неправильным решать проблемы силой. Однако, пока лежала, размышляя о том, что случилось, и о своей роли в произошедшем, пока слушала «Захлебнуться весной», пока выбраковывала взгляды, слова, признания, пока собирала себя по осколкам, пытаясь склеить, внезапно поняла, что, как было, уже не получится.

Я разблокировала переписку с Гудвином и до отупения перечитывала его пафосные послания, в которых он клялся мне в любви, отпускал шутки и полунамеки.

«Только с твоим появлением в моей жизни я смог ощутить, что мое сердце умеет любить», «Я лишь хочу, чтобы ты знала, что на свете есть человек, для которого все эти годы ты была причиной просыпаться по утрам, наполняя мою беспросветную жизнь смыслом», «Я сгенерировал для тебя кусочек своего плеча. На остальное потребуется гораздо больше времени», «Цель моей последующей жизни – забыть тебя», «Все равно это тупик, Алиса, из которого выход только один – чье-то разбитое сердце», «Индейцы, например, хранили скальпы поверженных врагов, чтобы показывать всем и хвастаться, насколько они сильны», «Я всегда боялся твоего равнодушия и высокомерия. Боялся, что найду им подтверждение и ты окажешься именно такой, как о тебе говорят».

Кто из них и что из этого писал? За всеми ли словами скрывалась фальшь? О целях в жизни спрашивал Тим, про котенка рассказывал Мартов, а чат-ботом был Ершов. В том, что он тоже в этом участвовал, я теперь не сомневалась. Где правда, а где ложь? Будь то переписка или реальность. Не мог же Ершов сделать тату только для того, чтобы обыграть Тима. А может, и мог, потому что они ненормальные.

Больше я не плакала от жалости к себе. Я задыхалась от того, что мне предстояло потерять.

«Самое ужасное, что я все равно люблю его. Хоть он и унизил меня так сильно, что это невозможно простить. Но я прощаю. И если позовет обратно, сделаю вид, что ничего не произошло», – сказала Ксюша, и тогда я не могла понять ее, но теперь понимала. Однако именно из-за меня Ксюша нашла в себе силы отказаться от предложения Матвея встретиться, оборвала все, перетерпела и преодолела. Не успокоилась и не отпустила, но была на пути к выздоровлению, и я никак не могла поступить иначе. Не имела права.

Я помогла ей и буду помогать и впредь, а она поможет мне, и вместе мы обязательно справимся, сколько бы у нас ни было врагов и чего бы они против нас ни задумали. Так было и так будет, потому что вместе мы сильнее, умнее и прекраснее всех на свете!

Большие спортивные сумки получились объемными, пришлось навалить сверху учебники, чтобы, если охранник прицепится, сказать, что принесли их сдавать.

Жанна назначила всем на одиннадцать, чтобы они точно пришли. К счастью, в ближайшую неделю в нашей школе больше никаких экзаменов не ожидалось, и, пока мы поднимались по лестнице и шли до класса, встретили только историчку и директорскую секретаршу, нагруженную папками. Историчка на ходу писала что-то в телефоне, а секретарша сухо кивнула нам и покрепче вцепилась в перила, чтобы не навернуться на высоченных каблуках. Я вспомнила блондинку с собакой и болтовню Ершова про интуитивную динамику. Он же врал все. Все – от начала до конца! Жалости к нему я испытывать не должна. Пусть получает то, что заслужил!

Неизвестно, о чем думала Ксюша, но выражение ее лица было таким, как если бы она знала, что идет на верную гибель, и полна решимости принять ее достойно. Не считая Носовой, в классе было пять человек, в воздухе витало напряжение.

Матвей со Степой и Тимом сидели за первой и второй партами возле окна. Мартов с загипсованной рукой в том же ряду, но ближе к концу, а Ершов занял третью парту первого ряда. Носова стояла впереди и втирала им выдуманную еще вчера чушь про организацию выпускного, Жанна нужна для того, чтобы собрать всех здесь и продержать пару минут до нашего прихода.

Как только мы вошли, Жанна резко замолчала и повернулась в нашу сторону, парни тоже.

– Оба-на, – подал голос Матвей, – вот это явление! У нас сегодня мальчишник, что ли?

– У вас сегодня день расплаты, – отрезала Ксюша, расстегивая молнию на сумке.

На парту один за другим полетели учебники.

– Оплаты? – сострил Росс.

– Можно сказать и так, – когда ее сумка заметно полегчала, она кивнула Носовой. – Закрывай.

Жанна послушно достала ключ и заперла дверь.

– Вы чего это? – Тим поднялся с места.

– Я удивляюсь, – Ксюша манерно, словно на подиуме, двинулась к доске. – Вы все вроде бы такие умные, а элементарных вещей так и не уяснили. Любое действие рождает противодействие. Это какой закон Ньютона? Третий?

– Браво! – Матвей захлопал в ладоши. – Блестяще! Потрясающая эрудиция, Михайлова!

Он с интересом наблюдал за ней.

Плюхнув сумку на стол, Ксюша по-учительски обвела их взглядом.

– Рощин, сядь. Тема сегодняшнего урока: «Социальное проектирование». Уверена, вы запомните его надолго.

Затем она подошла к доске, взяла в руки мел и написала: «Профилактика измен».

– Тебе идет быть учительницей! – выкрикнул Степа.

Жанна заняла первую парту и положила перед собой телефон. Ей предстояло снимать видео. Но не сразу. Я же осталась возле входа, пристроив свою сумку на полу между ног. Мне тоже стоило избавиться от учебников, но я медлила. Ершов в отличие от остальных смотрел только на меня и улыбался неуютной улыбкой.

Со вчерашнего дня я не ответила ни на одно его сообщение, в которых он пытался скормить мне очередное вранье про то, как сдавал экзамен.

Мартов же сидел, склонив голову и не поднимая глаз, словно догадываясь, что сейчас произойдет. Впрочем, когда Ксюша заговорила о соцпроекте, причина, по которой мы собрались, стала понятна всем.

– Тимофей, ты не мог бы сесть рядом с Иннокентием? – сказала Ксюша.

Рощин бросил взгляд на Ершова.

– Зачем?

– Скоро узнаешь.

– Он сам со мной не захочет сидеть.

– А мы его желания спрашивать не будем. Ты просто садись.

Кеша медленно повернулся к доске.

– Подойдет – я сваливаю.

– Ох! – Ксюша театрально закатила глаза. – Давайте вы не будете козлиться раньше времени. Кирилл, сядь, пожалуйста, с Ершовым.

Я думала, Мартов тоже откажется, но он с безразличным послушанием поднялся и переместился за третью парту. Против его соседства Кеша возражать не стал.

Матвей что-то тихо сказал Тиму, и тот опустился на стул через проход от Степы.

– Вот и отлично, – широко улыбаясь, Ксюша потерла руки. – Если вы и дальше будете такими послушными, то все пройдет быстро, безболезненно, и, возможно, кому-то даже понравится.

– Выкладывай, не томи уже! – Матвей хохотнул. – Очень любопытно, что вы там задумали.

Они со Степой явно забавлялись.

– Задумали? – Ксюша состроила глупую рожицу. – Ой, ну что ты, Матвей, какое думать? Мы же тупые и примитивные. Мы не умеем. Это у вас мегасложные схемы и многоуровневые замыслы, а у нас все незатейливо и плоско. Эй, Алиса, может, ты хочешь сказать вступительное слово?

– Я хочу! – Носова вскочила. – Знаете, ребята, я проучилась с вами три года и все это время считала, что вы самые замечательные, умные, добрые и честные. Мои прежние одноклассники были подлыми, гадкими и на редкость мерзкими типами, поэтому когда я попала в ваш класс, то обрадовалась невероятно. Адекватность, мозг, целеустремленность – все было при вас. И я всегда искренне полагала, что вы цвет нашего поколения. Те, кто наконец сможет сделать этот мир светлее и лучше.

Ноздри Жанны раздувались, грудь вздымалась, губы побелели, праведное негодование переполняло ее.

– Однако то, что вы сделали, ваше отвратительное и безнравственное поведение, особенно, Оболенцев, твой поступок, полностью сводит на нет любые ваши достоинства. Вы низкие, жалкие, гнилые, страшные люди! И если вы останетесь безнаказанными, если все это вам сойдет с рук, человечество получит еще одну порцию грязи.

– Ах-ах-ах, – делано рассмеялся Ершов, – какая патетика! Ты, Носова, не в то время родилась. Тебя нужно на революционные баррикады – свергать царизм. Тогда люди верили в светлое будущее, а сейчас уже все знают, к чему это приводит.

Матвей поднял руку, как на уроке.

– А почему особенно я?

Быстрым шагом Жанна дошла до его парты и, опершись о нее руками, угрожающе нависла.

– Я знаю, что это ты побил Рому, когда он узнал, что ты затеял против его сестры. Но разве так можно, Матвей? Это выходит за все рамки допустимого. А если бы он умер? Если бы остался калекой?! Как ты вообще мог поднять на него руку? Он же ваш друг!

Парни с удивлением посмотрели на Оболенцева. Похоже, никто из них этого не знал, даже Степа.

Лицо Матвея сделалось жестким. Такого поворота он не ожидал.

– Ты че, бредишь?

– Не волнуйся, мне твое признание не нужно. Просто хочу, чтобы ты понимал, почему я сейчас поддерживаю девочек.

– Это тебе он наболтал?

– Кто? Рома? – Жанна выпрямилась. – Нет. Рома продолжает покрывать тебя, полагая, что поступает благородно. Я же считаю, что любое зло должно быть наказано.

В памяти всплыло перекошенное лицо Ивана Сергеевича.

«Зло нужно пресекать на корню, не давая ему разрастись до разрушительных масштабов».

Он считал злом нас, а для нас злом были они.

Присев на корточки, я расстегнула свою сумку и, разворошив в ней учебники, вытащила маркер.

– Ладно, давайте уже начинать!