Сердце льва

ДЖОАННА И МАЛЕК-АБДУЛ

Ричард скучал по Филиппу. Он стал более раздражительным и гневливым. После болезни Ричард не чувствовал себя полностью окрепшим — не только Филиппу, но и ему климат Палестины был вреден. Ричард сетовал на промедление, но приходилось ждать, пока сарацины уплатят выкуп за пленных. До этого Ричард не мог покинуть Аккру. Его очень беспокоил отъезд Филиппа, он пытался себе представить, какие шаги предпримет тот, вернувшись во Францию. Ричард подозревал, что Филипп действует по принципу «Дружба — дружбой, а денежки врозь»; только пока они рядом, Филипп изъясняется ему в любви, а стоит им расстаться, как он способен тут же все позабыть и постарается извлечь выгоду для себя и для своего государства. Французские короли всегда норовили отобрать у англичан Нормандию. Для них это было неписаным законом.

Поэтому Ричард нервничал.

Христиане оттеснили войско Саладдина в горы, а сами удобно расположились в городе. Но долго держать армию в праздности было опасно. Солдаты, изголодавшиеся за время похода по «сладкой жизни», пустились во все тяжкие. Только и слышно было, что о попойках и непристойных оргиях. Это действовало на армию разлагающе, но Ричард не отваживался прекратить безобразия, зная, что его вмешательство вызовет неминуемый бунт. Он был жестким правителем и сурово расправлялся с теми, кто нарушал его указы, но при этом слишком хорошо чувствовал солдат. Да что говорить! Он ведь и сам когда-то грешил пьянством и предавался разврату. Ожидать, что люди, столько времени терпеливо сносившие жару, голод и болезни, не потребуют себе награды, просто глупо. А посему пусть натешатся вволю, зато потом будут лучше сражаться.

Но, похоже, крестоносцы позабыли, ради чего они отправились на священную войну! Впрочем, что с них было взять, с простых, грубых людей? Похоть ударила им в голову, перевесив все остальные чувства. Ричард утешал себя лишь тем, что скоро нужно будет выступить в Яффу, и солдатам вновь придется собраться, напрячь все силы для победы над врагом.

И вот наконец настал долгожданный день уплаты выкупа. Ричард с нетерпением ждал эмиссаров Саладдина, но день сменился вечером, а их все не было.

Куда запропастились эти магометане? Саладдин ведь торжественно поклялся выкупить своих пленных!

Прошел еще день.

Наконец сарацины появились.

Они принесли подарки: виноград, финики, цыплят.

— Мы благодарны султану за эти дары, — мрачно произнес Ричард, — но где выкуп?

— Его принесут позже, — последовал уклончивый ответ.

Вскоре вновь пришли послы с подарками, но без денег.

— Что это значит? — вскричал разгневанный король. — Неужели Саладдин обманул меня?

Послы принялись наперебой уверять его, что это не так. Султан просит лишь немного отложить день расплаты, чтобы набрать необходимую сумму.

Так продолжалось три недели. У Ричарда уже не оставалось сомнений в том, что Саладдин водит его за нос. Король вспомнил, как в ту ночь, когда он чуть не умер, Саладдин явился к нему в шатер — если, конечно, это был не сон — и прикоснулся к его лбу чудесным талисманом. Тогда ему показалось, что между ним и Саладдином существует душевное родство… Наверное, сейчас Саладдин смеется над его простодушием и говорит своим друзьям: «Вот, поглядите, как легко можно провести английского короля. Тоже мне великий вождь — так уверовал в силу моего амулета, что, будто по команде, встал с постели. Он доверчив, как дитя; мне ничего не стоит его обмануть».

«Саладдин дорого мне за это заплатит!» — думал Ричард, жестоко страдая от уязвленного самолюбия и вдобавок испытывая какое-то странное разочарование. Мысль о том, что он так обманулся в Саладдине, была для него непереносима.

И как всегда, когда Ричард не мог разобраться в своих чувствах, он рассвирепел. На сей раз его гнев вылился на султана и его подданных.

— Я больше не желаю ждать! — в ярости завопил король.

Теперь, задним числом он был рад, что Филипп уехал — тот наверняка попытался бы его урезонить. И, как показали дальнейшие события, правильно бы сделал, ибо, решив продемонстрировать султану Саладдину, что водить за нос английского короля опасно, Ричард предпринял безумную авантюру.

Дело было двадцатого августа, через три недели после отъезда Филиппа. Ричард сел верхом на своего любимого коня Фовела, которого он забрал в качестве трофея у Исаака Комнина, и с отрядом солдат направился к городским воротам. Солнце играло на его доспехах, выглядел он картинно — этаким сказочным рыцарем. Отряд поскакал на вершину холма, где располагался лагерь Саладдина. Магометане насторожились.

Затем из-за спины короля появились всадники, за которыми шли пешие воины, вооруженные луками и стрелами. Они разделились и встали так, чтобы врагам было хорошо видно все происходящее. После чего вперед вывели две тысячи пятьсот связанных пленников-мусульман.

Пленники стояли понурившись: они уже знали, что им уготована страшная участь.

Застыв от ужаса, не веря своим глазам, Саладдин и его приближенные смотрели, как всадники подступили к пленным и принялись рубить им головы.

Саладдин велел бить тревогу. Расправа над пленными разъярила мусульман, и они бросились на врагов, однако спасти своих соотечественников не успели — те были уже обезглавлены.

Началась битва, но оба войска действовали нерешительно. Саладдин корил себя за то, что тянул с уплатой выкупа; Ричард уже раскаивался, что погорячился. Он же был по натуре не кровожаден и чувствовал, что память о содеянном будет мучить его до последнего вздоха. Теперь о дружбе с Саладдином не могло быть и речи. Человек, которым Саладдин так восхищался, наверняка пал в его глазах…

Вскоре сражение прекратилось, и обе армии отошли на свои позиции.

Как и следовало ожидать, Саладдин прибегнул к ответной жестокости — приказал убить всех пленных христиан.

Величайшим желанием Ричарда было покинуть Аккру. Ему казалось, что страшные воспоминания будут неотступно преследовать его до скончания, что запах разлагающихся трупов навечно въелся ему в ноздри, а суровые лица мужчин, которые, не дрогнув, встретили свою смерть, будут каждую ночь являться ему в кошмарных снах. Филипп правильно сделал, что уехал из этого проклятого города, говорил себе Ричард.

Солдаты же его, напротив, не желали уходить из Аккры. Там у них было вдоволь еды и вина, там было много женщин. Крестоносцы считали, что они заслужили роскошную жизнь, напрочь позабыв о том, ради чего они забрались в такую даль.

Нужно поскорее выступать в поход, решил Ричард.

От Аккры до Яффы было восемьдесят миль. Вроде бы немного, но если учесть, что воины Саладдина могли в любой момент напасть на них по пути, да еще вспомнить про нестерпимую жару и полчища насекомых, то становилось понятно, что добраться до цели будет не так-то просто.

Когда Ричард сообщил Беренгарии, что его пребывание в Аккре подходит к концу, она сказала:

— Я рада, что мы уедем отсюда.

И он понял, что ее тоже преследуют призраки убитых мусульман.

— Нет, ты останешься здесь, — заявил король. — Как ты могла подумать, что я рискну взять тебя с собой?

— Но, Ричард! — воскликнула Беренгария. — Я хочу сопровождать тебя. Тебе может понадобиться моя помощь.

— Нет! — отрезал Ричард. — Твое присутствие будет отвлекать меня от мыслей о солдатах, потому что я буду беспокоиться за тебя.

Беренгарии, конечно, было приятно, что она не безразлична мужу, но, убедившись в его твердом намерении оставить ее в Аккре, она глубоко опечалилась.

— Ты останешься во дворце, — повторил Ричард, — под надежной охраной. Джоанна и маленькая принцесса составят тебе компанию.

— Ах, Ричард… — глотая слезы, прошептала Беренгария, но муж досадливо махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

После их свадьбы прошло уже несколько месяцев, а они почти не оставались наедине. Беренгария, разумеется, понимала, что Ричард очень занят, но… неужели он не мог уделить ей хотя бы несколько часов? Она подумала о солдатах, развлекавшихся с местными красотками. У всех есть время на удовольствие, только не у ее мужа. Почему?

Ричарду было искренне жаль Беренгарию. Он дал себе слово впредь быть с ней поласковей, но очень скоро отвлекся от мыслей о жене и принялся строить планы похода на Яффу. Задерживаться в Аккре опасно… Интересно, Саладдин подкараулит его по дороге? Наверное, султан считает его злодеем с тех пор, как на его глазах были убиты пленные мусульмане. Но ведь Саладдин сам виноват: пообещал выкуп и пропустил все сроки. Что ж, зато теперь он знает, что Ричард Львиное Сердце — человек слова. И потом… султан отомстил за смерть своих подданных, перебив всех пленников-христиан. Господи, сколько жизней загублено! И ради чего?..

Хотя… об этом думать не следует. Все погибшие христиане попали в рай. А куда отправил Господь мусульман? В ад? Впрочем, какая разница? Главное, что их уже нет.

Интересно, что скажет о случившемся Филипп? Филипп… О нем тоже лучше не вспоминать! Как и размышлять о том, что произойдет, когда Филипп доберется до Франции. Ясно только одно: доверять ему нельзя.

А как сейчас дела в Англии? «Король должен сам править своим государством», — сказал Филипп. Но что делать, если король дал зарок вернуть святую землю христианам?

Мысли разбегались и путались. Ричард болезненно скривился, сжал пальцами виски и вдруг услышал звонкий голос, распевавший под аккомпанемент лютни песню его сочинения.

Ричард невольно заслушался. Голос был юным и чистым.

Король выглянул из своих покоев и увидел белокурого мальчика. Заметив Ричарда, тот вскочил со стула и, зардевшись от смущения, пролепетал:

— Ваше величество, я вам, наверно, помешал своим пением?

— Нет, — покачал головой Ричард. — Мне было приятно тебя послушать.

— Да что я? Просто песня очень красивая…

Ричард не удержался и похвастался:

— Это я сочинил. И должен сказать, никто никогда не исполнял ее лучше тебя.

Мальчик потупил глаза. Так люди стараются не глядеть на солнце, боясь ослепнуть.

— Давай споем дуэтом, — дружелюбно предложил король. — Ты — первый куплет, я — второй.

Мальчик послушно заиграл… Мало-помалу он перестал нервничать, и они прекрасно спелись.

Ричард погладил его по золотистым кудрям.

— Скажи мне свое имя, — попросил он, — и я буду звать тебя, когда мне захочется услышать твое пение.

— Блондель де Нелль, сир, — ответил мальчик, зачарованно глядя Ричарду в лицо.

Все, кто принял участие в походе на Яффу, помнили об этом кошмаре до конца своих дней. Жара была невыносимая, доспехи так раскалились, что обжигали кожу. Как будто крестоносцам мало было укусов насекомых, которые тучами роились над их головами! Тяжелые мечи в ножнах, прикрепленных к поясу, стесняли движения. А нередко кроме меча воину приходилось нести еще и не менее тяжелый железный молот.

Сарацины злорадствовали, видя, что враги еле переставляют ноги. Близкая гибель христиан казалась неизбежной. Мусульмане были и одеты легче, и к жаре привычней. Вроде бы чаша весов склонялась в их сторону…

Однако Ричарда не зря называли лучшим полководцем современности. Поразмыслив над создавшимся положением, он решил, что пусть его солдаты проходят в день всего по две мили и почаще отдыхают. Тогда дорога будет для них не столь утомительной. Он приказал, чтобы галеры, на которых перевозили провиант, плыли вдоль берега, держась наравне с медленно идущим войском. Поэтому солдаты всегда имели под рукой все необходимое.

Как только войско крестоносцев двинулось в путь, сарацины устроили набег, и если бы не мужество Ричарда, солдаты, наверное, не вынесли бы тяжких испытаний, выпавших на их долю.

Сарацины попытались прорвать ряды христиан, но их попытка провалилась. Пехота Ричарда надвигалась на них плотной стеной, и нескончаемый поток сарацинских стрел не мог проникнуть сквозь эту толщу и поразить всадников. Вот когда христиане оценили свои латы! Пусть они были тяжелые, но зато спасли им жизнь!

На ночь войско встало на ночлег у моря.

Зная, что среди солдат есть немало таких, кто с тоской вспоминает недавнее привольное житье в Аккре, Ричард приказал герольдам [3] обойти лагерь, выкрикивая: «Помоги нам, о Гроб Господень!» Таким образом он напоминал своим воинам, что они явились в Палестину со священной миссией. И на них это подействовало! Все вскочили, простерли руки к небу и принялись молить Бога о помощи.

Каждое утро, просыпаясь на рассвете, крестоносцы с тоской думали о том, что им предстоит еще один день, полный разнообразных опасностей и тягот. Однако пример Ричарда вдохновлял их, и они шли дальше, надеясь заслужить благосклонность небес. Возможно, ими владело еще и стремление поскорее заслужить отпущение грехов, ведь в Аккре они предавались ужасному распутству и, наверно, боялись угодить после смерти в ад.

Ричард собрал вокруг себя много доблестных рыцарей, но один заслужил его особое одобрение. Он всегда находился в самой гуще сражения, а как-то раз, когда враги окружили Ричарда, пришел к нему на подмогу и спас от верной гибели.

Когда бой кончился, Ричард призвал рыцаря к себе и сказал:

— Благодарю тебя, ты славно потрудился. Любо-дорого смотреть было, как ты сражаешься. Наши воины должны брать с тебя пример.

Рыцарь откинул забрало, и Ричард остолбенел… Перед ним стоял человек, который оскорбил его во время состязания на палках!

— Вильям де Барр! — ахнул король.

— Боюсь, что да, ваше величество…

— Не бойся! Ничего не бойся! — вскричал Ричард. — А впрочем, что это я? Ты и так ничего не боишься… даже гнева короля!

— Сир, я старался исполнить ваш приказ и не попадался вам на глаза.

— Да, до сегодняшнего дня. Но сегодня ты не просто попался мне на глаза. Ты стоял со мной плечом к плечу.

— Я не думал, что вы меня узнаете.

— Ты мастерски сражаешься, — похвалил де Барра Ричард. — И, оказывается, не только на палках! Я бы с удовольствием еще разок насладился этим великолепным зрелищем.

И он залился громким, довольным хохотом.

А потом сказал:

— Давай станем друзьями и навек позабудем про нашу ссору.

В Арзуфе состоялась еще одна битва. Но теперь силы противника намного превосходили силы христиан: крестоносцев было сто тысяч, а воинов Саладдина в три раза больше. Сражались яростно, и поначалу казалось, что Саладдин вот-вот победит. Однако крестоносцы держались стойко, и сарацины не смогли прорвать их ряды. Легкая одежда мусульман не предохраняла их от острых стрел, а крестоносцам их тяжелые доспехи служили прекрасной защитой.

Саладдина потрясала ловкость христианских рыцарей, Ричард же восхищался отвагой мусульман.

«Нам не следовало бы воевать… — думал он и задавался вопросом: — Приходят ли подобные мысли в голову Саладдина?»

Ричард надеялся, что Саладдин понял, почему он приказал умертвить пленников. Султан нарушил свое обещание, а за это полагалась месть. Но порой у Ричарда мелькало сомнение: а вдруг он зря поторопился? Что, если Саладдин все-таки собирался прислать выкуп и медлил только по привычке — восточные люди все немного с ленцой?.. Однако король тут же гнал от себя подобные мысли. Сознавать, что его горячность привела к стольким жертвам, было слишком страшно.

Саладдин должен понимать: правители обязаны выполнять свои обещания. Иначе — война, упрямо твердил себе Ричард.

На закате Саладдин уступил победу Ричарду и покинул Арзуф, оставив его на милость английского короля. Дело было в субботу, и Ричард объявил, что все воскресенье армия проведет в городе.

В сарацинском лагере воцарился траур, когда мусульмане подсчитали, что их потери составили семь тысяч человек убитыми. Христиан же погибло гораздо меньше.

Саладдин утешал солдат, говоря, что простые люди проявили чудеса храбрости. А вот их военачальники-эмиры подкачали, им до христиан далеко.

Затем султан послал за братом и сыном.

И спросил их, почему они так его подвели.

— Проклятый Ричард! — прорычал Малек-Абдул. — Это не человек, а демон. Он появляется то тут, то там, в самой гуще… И те же солдаты, которые уже готовы были сдаться, начинают сражаться, как львы. Он подбадривает их своими криками, и в них словно бесы вселяются. Право, этот король обладает какой-то чудодейственной силой! Если бы вместо Филиппа на родину уехал Ричард, мы давно сбросили бы всех христиан в море. Но с Ричардом никто не может совладать.

Саладдин понимающе кивнул:

— Да, это так. Не знаю, что нам делать с этим человеком. Он способен покорить все наши земли. Как мы можем противостоять такому могучему противнику? Право, лучше было бы с ним подружиться. Хотя, конечно, если уж мне на роду написано лишиться власти, я охотней уступлю ее Ричарду, чем какому-либо другому королю.

Саладдин потерял аппетит. Он мрачно сидел, уставившись в одну точку. Все его мысли были лишь о Ричарде. Он и восхищался им, и строил грандиозные планы, как бы поскорее выгнать его с родной земли.

Но затем султану все-таки удалось побороть меланхолию, и враг перестал казаться ему полубогом.

— В конце концов, Ричард такой же человек, как и остальные, — заявил Саладдин Малек-Абдулу. — Ради всего святого, давайте не будем смотреть на него как на божество, иначе мы и впрямь пропали. Да, это достойный противник. Такого у нас еще не было. Ну что ж, значит, мы должны собраться с духом и дать ему отпор! Он победил нас на поле боя, а мы постараемся одолеть его как-то по-другому. Сейчас Ричард предпримет поход на Иерусалим. Так вот, вместо того чтобы нападать на него по дороге, давайте сровняем с землей стены городов, через которые он должен проходить. Надо лишить его возможности пополнить запасы продовольствия. Можете не сомневаться: когда Ричард об этом узнает, он бросится в Аскалон и попытается отрезать нас от Египта, чтобы мы тоже не получали подкрепления. Но мы всегда должны на шаг опережать его!

Идея Саладдина пришлась по душе полководцам. Никакая армия не протянет долго без продовольствия. Поэтому Саладдин не стал чинить Ричарду препятствий на пути в Яффу, и Ричард добрался до города без особого труда.

Как чудесно было очутиться в апельсиновых и миндальных рощах! В Яффе солдаты нашли изобилие фруктов, которых им так не хватало во время похода по пустыне. Финики, виноград, гранаты — все что угодно, только руку протяни — и оно твое! Христиане были на верху блаженства.

Надо сказать, что очень многим уже порядком надоели приключения, и они завидовали хитроумному французскому королю, вовремя сбежавшему домой. А им… им предстояло еще столько испытаний. Сколько раз еще они могут встретить на своем пути смертельную опасность! Мысль о том, что погибшие в крестовом походе отправляются прямо в рай, неожиданно перестала служить для солдат утешением. И под покровом ночи кое-кто начал покидать лагерь и тайно переправляться на галерах в Аккру.

А вскоре Ричарду донесли, что сарацины разрушают стены городов, стоявших на дороге к Иерусалиму, чтобы лишить христиан возможности укрыться за ними. Запоздало поняв, почему ему удалось так легко продвинуться вперед, Ричард отправил галеру в Аскалон и, когда слухи подтвердились, решил немедленно покинуть Яффу и направиться в Аскалон, чтобы воспрепятствовать полному уничтожению города.

Ричард, конечно, сознавал, что это рискованно. Солдаты хотели отдохнуть. Они и так вынесли уже больше тягот, нежели обычно переносят воины. Их силы были на исходе, и Ричард, проведший в армии почти всю жизнь, чувствовал это как никто другой. Поэтому он созвал военный совет, на котором присутствовали герцог Австрийский, герцог Бургундский, Ги де Лузиньян и два рыцаря, которым он очень доверял, — Вильям де Пре и Вильям де Барр.

Король предложил выступить в поход на Иерусалим несмотря на то, что надвигалась зима, которая, между прочим, была в этих краях не менее тяжкой, чем лето. Но Ричард предлагал быстро дойти до Иерусалима, захватить его и как следует укрепить. Только тогда можно будет вернуться домой, считая, что цель похода достигнута.

Герцоги воспротивились. Людям надо отдохнуть! Пусть насладятся плодами Яффы. Если выступить в поход сейчас, многие дезертируют, сбегут в Аккру. Герцог Австрийский, так и не простивший Ричарда, который когда-то сорвал со стены его флаг, беззастенчиво намекнул, что он и сам может покинуть войско. А вслед за ним уйдут и все германские воины!

Ричард не сомневался в своей правоте. Тем более что его поддерживал Ги де Лузиньян. Но, заметив мятежный блеск в глазах обоих герцогов, пробурчал, что, пожалуй, отложит свое решение.

Каждый день тянулся для Ричарда дольше, чем год. Он маялся, не находил себе места. Король то и дело посылал за юным Блонделем, и тот развлекал его своими песнями. Ричарду нравилось, когда мальчик сидел у его ног и пел, а он гладил его златокудрую голову. Блондель оказался талантливым бардом: он сочинял прекрасную музыку и слагал не менее дивные стихи.

Они написали вдвоем балладу о короле и менестреле, и Ричард попросил мальчика:

— Не пой ее больше никому. Пусть это будет наша тайна.

Блондель обожал короля, а Ричард обожал его пение. Ему казалось, что в тонких проворных пальцах, перебиравших струны лютни, есть какая-то магия. Иначе ничем нельзя было объяснить, почему они умеют приносить покой даже в самые напряженные дни.

— Мне не терпится захватить Иерусалим, — говорил Ричард Блонделю. — Когда я вступлю в него, это будет самый счастливый миг в моей жизни!

И тем не менее он до сих пор оставался в Яффе.

Однажды Ричард отправился на соколиную охоту. Так же как и музыка, она приносила ему душевное облегчение. Верхом на своем любимом Фовеле Ричард отъехал довольно далеко от города и вдруг увидел отряд магометан. Он ринулся за ними. Быстроногий Фовел обогнал остальных лошадей и углубился за сарацинами в рощу. И… король очутился в западне! Он слишком поздно понял, что враги намеренно заманили его в ловушку.

Скорее всего сарацинам удалось бы захватить короля в плен, если бы на помощь ему не подоспел Вильям де Пре.

Подскакав к Ричарду, он громко крикнул:

— Что ты тут делаешь, рыцарь? Как ты посмел меня оставить? Я позволил тебе взять моего коня, но не позволю отобрать корону!

Среди сарацин были те, кто понимал язык франков, на котором изъяснялось между собой большинство крестоносцев. И, поймавшись на удочку де Пре, они решили, что действительно ошиблись и приняли за короля другого человека.

Сарацины погнались за Вильямом, и Ричард смог от них ускользнуть. А де Пре тоже оставил их с носом.

Потом Ричард и Вильям еще долго покатывались со смеху, вспоминая это удивительное приключение. Ричард проводил много времени в обществе Вильяма де Пре и Вильяма де Барра: играл с ними в шахматы, шутливо боролся, ездил на охоту. Но вел себя осторожней, чем раньше. И дело тут было вовсе не в трусости, которой Ричард никогда не грешил. Ричард отдавал себе отчет, что, если его схватят, так славно начавшийся крестовый поход окончится ужасным позором.

Увидев, что солдаты чуть ли не целыми отрядами сбегают из Яффы, Ричард стал мягче относиться к усталым воинам и поспешил примириться с их заносчивыми предводителями, в том числе и с герцогом Австрийским. Однако перемирие было хрупким и могло нарушиться в любую минуту. И тут Ричарду пришла в голову отличная мысль: а что, если попытаться достичь временного перемирия с Саладдином? Его войско, наверное, тоже измучено. Пожалуй, и впрямь имеет смысл попробовать договориться…

Ричард решил прощупать почву, и оказалось, что султан действительно готов начать переговоры о мире.

Ричард потребовал, чтобы Иерусалим и земли за рекой Иордан отошли к христианам.

Услышав об этом, Саладдин удивленно вскинул брови. Ишь чего захотел! Неужели Ричард и впрямь рассчитывает на то, что его непомерные требования будут выполнены?

Однако Саладдин проявил мудрость и не стал сгоряча отказываться. Обе стороны устали воевать. Всем требовался отдых, необходимость в мирных переговорах давно назрела.

Саладдин не мог официально навестить Ричарда, ведь тогда бы им пришлось сесть за стол, а совместная трапеза означала для арабов нечто большее, чем простое утоление голода и жажды. Это было символом дружбы. А разве можно, чтобы великий мусульманский владыка — для сарацин он, как и Ричард для англичан, был царь и Бог — пировал со своим врагом-христианином?

Поэтому Саладдин отправил к Ричарду своего брата Малек-Абдула.

— Обсуди с ним условия договора, — повелел султан. — Я не верю, что он хочет мира. Ричард хочет выгнать нас из Иерусалима и вернуть город христианам. Это вопросы веры, и в них нам не прийти к общему согласию. Однако и ему, и нам требуется передышка. Мы все устали воевать. Поэтому отправляйся к Ричарду и выслушай его.

Малек-Абдул с готовностью взялся за эту миссию. Ему было невероятно интересно поближе познакомиться с легендарным героем, который одним своим появлением наводил ужас на сарацинских воинов.

Брат Саладдина явился с богатыми дарами, в числе которых были семь верблюдов и прекрасный шатер. Ричард и Малек-Абдул сели за стол, ломившийся от яств, и начали переговоры о временном перемирии.

Они произвели друг на друга очень благоприятное впечатление. Малек-Абдул обладал почти такой же изысканностью манер, как его брат. Он был остроумен, находчив и отважен. Ричард не переставал изумляться тому, что общество людей, которых он раньше считал дикарями, ему так приятно.

Малек-Абдул ловко обходил все скользкие моменты, и простодушный Ричард был совершенно уверен в его искренности. Он воспрял духом, ему показалось, что мирный договор вот-вот будет подписан.

Когда они заговорили о музыке, Ричард кликнул своего любимого менестреля, Блонделя де Нелля, и тот ублажал Малек-Абдула своим дивным пением. Затем Малек-Абдул позвал сирийских танцовщиц и музыкантов, которые, в свою очередь, принялись услаждать взор английского короля.

Все прошло великолепно.

Когда Малек-Абдул вернулся к Саладдину, тот сообщил, что Конрад Монферратский пытается вступить с ним в переговоры за спиной Ричарда.

— Этот человек — изменник, — с брезгливостью сказал Саладдин. — Но все равно давай его выслушаем. Он воспылал ненавистью к Ричарду, потому что Ричард поддерживает Ги де Лузиньяна. И пообещал восстать против английского короля, ежели мы посулим ему Сидон и Бейрут.

— И что? Ты согласишься?

— Я бы не доверял ему, как доверяю Ричарду. Но встретиться с Монферратом стоит, а ты, брат, потихоньку передай Ричарду, что Монферрат строит ему козни. Таким образом мы одним махом убьем двух зайцев: побудим Ричарда поскорее заключить мирный договор и дадим ему знать, что Монферрат — предатель.

Вот почему весть о тайной встрече Конрада Монферратского с Саладдином вскоре достигла ушей Ричарда. Мотивы его были ясны. А коли так, то Конрад не мог более считаться другом Ричарда. Они и раньше не были особенно близки, но Конрад хотя бы признавал Ричарда предводителем крестоносцев, единственным предводителем после отъезда Филиппа.

Ричард прекрасно понимал логику Монферрата. Конрад точил на него зуб за то, что он договорился с Филиппом сделать Ги пожизненным правителем Иерусалима. Из-за этого воцарение Монферрата сильно откладывалось, а могло и не наступить вовсе.

Но разве Саладдин пойдет на переговоры, поняв, что в рядах христиан назревает раскол? Вряд ли… Зима была на носу, передышка в боях требовалась как воздух. Ричард долго ломал голову, как выйти из создавшегося положения, и пришел к единственному выводу: выдать Джоанну замуж за Малек-Абдула. Только такой брак может скрепить союз двух правителей. Эта мысль ему понравилась. Овдовевшей Джоанне все равно надо было подыскивать мужа. И не будь Ричард так поглощен войной, он наверняка уже занялся бы этим.

А Малек-Абдул пришелся ему по душе.

Такого обворожительного, культурного, благородного человека не каждый день встретишь, думал Ричард. Да от него любая женщина будет без ума!

Ричард вспомнил, что его собственная мать была когда-то влюблена в сарацина, которого тоже звали Саладдином. Он был родственником этого султана. При дворе даже поговаривали о свадьбе. Если уж мать не прочь была стать женой высокородного мусульманина, то почему Джоанна будет упираться?

Он решил посетить Аккру и поговорить с сестрой.

Кроме того, ему нужно было съездить туда, чтобы положить конец побегам из армии. Крестоносцы толпами сбегали из войска и перебирались по морю в Аккру. Переход по пустыне настолько измучил их, что они позабыли все свои клятвы.

Через несколько дней Ричард уже появился в городе. Во дворце началась радостная суета. Беренгария и Джоанна устроили пир, на который пригласили лучших музыкантов.

Но Ричард слушал их вполуха. Он был явно чем-то озабочен.

— Я ненадолго, — предупредил он. — Вскоре мне придется вернуться. Вы поедете вместе со мной.

Беренгария просияла.

— Ты скучал по мне? — с надеждой спросила она.

— Конечно, хотя и был доволен, что не взял тебя с собой. Поход был очень тяжелым, а я не желаю, чтобы ты выносила тяготы. Да и потом, оставшись здесь, вы избавили меня от лишних тревог. Бог свидетель, у нас и так было достаточно треволнений.

— Ричард всегда печется о нашем благополучии, — с любовью глядя на брата, сказала Джоанна.

Ричард был уверен, что ему удастся без труда убедить Джоанну выйти замуж за Малек-Абдула, но на всякий случай решил не заводить об этом речи до приезда в Яффу. В Аккре у него было полно других дел: нужно было пристыдить и вразумить дезертиров.

Король обошел город, громко обличая тех, кто дал клятву освободить Гроб Господень, а потом нарушил ее.

— Такие люди предстанут после смерти перед лицом Создателя, — заверял Ричард, — и устыдятся своих черных дел. Бремя их грехов будет настолько тяжким, что они не смогут даже разогнуться…

Ричард говорил так красноречиво и убедительно, что вскоре ему удалось склонить к возвращению в Яффу почти всех дезертиров.

Пополнив поредевшие было ряды солдат, он наконец приступил ко второму делу — переговорам с Джоанной.

При этом присутствовали Беренгария и малышка-принцесса, которая не разлучалась с ней ни на мгновение. Девочка тихонько сидела в уголке и вышивала.

— Джоанна, — начал Ричард, — я долго размышлял о твоем положении и намерен обсудить его с тобой. Ты потеряла супруга. Хочешь ли ты второй раз выйти замуж?

Джоанна изумленно вскинула на него глаза.

— Ну… смотря за кого… Если он мне понравится…

— Я знаю, — перебил ее Ричард, — что ты была счастлива в первом браке. И наверняка не откажешься от второго. Особенно если твой муж будет знатен и хорош собой.

— Но ты же не можешь найти мне такого… здесь! — ужаснулась сестра.

Ричард поцеловал ее в лоб.

— Почему не могу? Могу! И уже подобрал.

— Но кто он? — с тревогой вскричала Джоанна.

— Малек-Абдул, брат Саладдина.

От изумления Джоанна потеряла дар речи, а Ричард торопливо продолжил:

— Он высокороден и обладает прекрасными манерами, красив, умен…

— Но он же магометанин! — взмолилась Джоанна. — Сарацин! Как тебе только пришло в голову предложить мне стать женой такого человека?

— Дорогая, тобой владеет распространенное заблуждение. Ты считаешь этих людей дикарями. Но уверяю тебя, это совсем не так. Они храбры, культурны, умеют поддержать беседу… Да от такого жениха любая женщина будет без ума!

— Только не я! — упрямо выпятила подбородок Джоанна.

— Тебе, наверно, нужно время, чтобы свыкнуться с этой мыслью…

— Ничего подобного! Говорю тебе: я не выйду за сарацина! Это мое последнее слово.

— Джоанна, ты ведешь себя неразумно. Ты поверила россказням невежд. А я знаю этих людей лично. Я сидел за одним столом с Малек-Абдулом. Он умен, обходителен. Им любая женщина может гордиться.

— Дочери Генриха Английского и Альенор Аквитанской этот сарацин — не пара!

Джоанну было не узнать. Куда подевалась ее обычная кротость? Сразу стало понятно, что отцом Джоанны недаром был Генрих Плантагенет. Глаза ее засверкали, словно раскаленные уголья.

— Сколько жен у этого сарацина? — зловещим шепотом спросила она.

— Не знаю… Наверное, несколько. Но какое это имеет значение?

— По-твоему, это неважно? Впрочем, по-моему, тоже, потому что я не собираюсь выходить за него замуж.

— Прошу тебя, будь благоразумна, сестра. Это дело чрезвычайной важности. От твоего решения может зависеть судьба всего похода.

— Что ж, в таком случае она окажется печальной. — Подумай о том, сколько человеческих жизней висят на волоске!

— Я лучше подумаю о своей жизни.

— Ты поступаешь опрометчиво, Джоанна.

— А ты? Сам-то ты взял бы в жены сарацинку? — Если бы это было необходимо — да!

— Так тебя же это ни к чему не обязывает! Как ты поступаешь со своей женой? Ты почти не помнишь о ее существовании! А чтобы не видеться с ней, у тебя есть прекрасная отговорка — война.

Беренгария ахнула.

Джоанна покраснела. Она уже пожалела о том, что невольно причинила боль своей невестке.

Но уступать брату на сей раз Джоанна не собиралась.

— Ричард, — твердо сказала она, — я не пойду за него замуж. Ни за что! Так и передай своим сарацинам: я скорее прыгну вниз с городской башни, чем стану женой нехристианина.

— Но, может, нам удастся убедить его принять христианство, — неуверенно предположил Ричард.

Джоанна расхохоталась, как безумная.

— Скорее они потребуют, чтобы я стала магометанкой.

— Нет, — серьезно возразил Ричард. — Я на это не соглашусь.

— Как это великодушно с твоей стороны! — саркастически хмыкнула Джоанна. — Тебе не жаль выдать меня за дикаря, у которого, наверное, целый гарем. Но поскольку ты у нас такой добренький, ты предложишь ему принять христианство. Представляю, как он будет над тобой потешаться!

— Ты просто несговорчива сегодня, сестра.

— Да! — вскричала Джоанна. — Да! И не уступлю тебе. Не надейся!

Поняв, что толку от нее все равно не добиться, Ричард поспешил убраться восвояси.

А Беренгария и Джоанна бросились утешать друг друга.

Джоанна истерически рыдала, Беренгария была бледна и печальна.

— Джоанна, — прошептала Беренгария, — а вдруг он будет настаивать?

— Нет! — убежденно ответила Джоанна сквозь рыдания. — Он знает, что я не изменю своего решения.

— Неужели ты и вправду готова… покончить с собой?

— Да, если меня будут принуждать выйти замуж за сарацина!

— Ах, Джоанна! Как ужасно быть принцессой! Мы игрушки в чужих руках… А я-то думала, что мне повезло с мужем.

— Теперь ты в этом сомневаешься?

— Джоанна! Зачем нам притворяться друг перед другом? Я ему совершенно безразлична. Он изобретает любые предлоги, лишь бы не оставаться со мной наедине.

— Но Ричард пренебрегает тобой не ради женщин. Пусть это послужит тебе хоть каким-то утешением.

Беренгария поджала губы и еле слышно произнесла, глядя в одну точку:

— Может, я должна ревновать его не к женщинам?

Увы, уныло подумала Джоанна, бедняжка повзрослела и сделала неприятное открытие, что мир не такой, каким он ей являлся в мечтах…

С этого мига из их отношений полностью исчезла фальшь. Джоанне уже не нужно было оправдывать Ричарда. Беренгария понимала, что Ричард равнодушен к ней и исполняет свои супружеские обязанности только из чувства долга.

Обе были несчастны, но Беренгария страдала неизмеримо больше. Джоанна хотя бы сопротивлялась и не собиралась покоряться.

Киприотская принцесса затаилась, как мышка, в своем уголке и молча наблюдала за ними. Она сидела так тихо, что о ней все позабыли.

Да, думала девушка, быть принцессой действительно грустно.

Ее сердце тоскливо сжималось, когда она пыталась представить себе свою судьбу. Отец ее был в цепях, пусть даже серебряных; Кипр принадлежал Ричарду. Увидит ли она когда-нибудь отца и родной дом? Найдут ли для нее мужа? Навряд ли… Кому она такая нужна?

Постепенно Ричард понял, что Джоанна никогда не согласится выйти замуж за брата Саладдина. Тогда он вспомнил про свою племянницу и предложил ее в жены Малек-Абдулу. Естественно, король предпочел не называть истинную причину отказа Джоанны, а написал в своем послании, что ей потребовалось бы получить согласие папы римского, а это долго и хлопотно.

Услышав это, Саладдин покатился со смеху. Он и не надеялся, что сестра Ричарда выйдет замуж за его брата. Султан никогда не относился серьезно к этой затее.

Он послал Ричарду ответ, в котором говорилось, что столь высокородный человек, как Малек-Абдул, считает ниже своего достоинства жениться на ком-либо, кроме сестры короля. И Ричарду скрепя сердце пришлось примириться с тем, что породниться с Саладдином не удастся.

Саладдин же воспринимал брачные переговоры как неожиданную передышку. Пока они шли, осень успела смениться зимой, а это время года считалось неблагоприятным для войны.

Оставив Беренгарию и Джоанну в Яффе, Ричард отправился во главе своей армии в Рамлех. Саладдин же вернулся в Иерусалим и начал готовиться к обороне города.

В лагере христиан начались раздоры. Возвращение султана в Иерусалим могло означать только одно: мирные переговоры закончились ничем.

Часть крестоносцев высказывалась за то, чтобы поскорее дойти до Иерусалима и начать осаду. Однако они не были достаточно вооружены, и Ричард не сомневался, что их ждет полный разгром.

Провал мирных переговоров и попытки Ричарда устроить брак своей сестры с Малек-Абдулом несколько пошатнули веру солдат в его непобедимость. А кое-кто даже начал подвергать сомнению приказы короля!

Наконец Ричард все-таки уступил настояниям большинства и объявил, что войско выступает в поход на Иерусалим. Конечно, ему и самому очень хотелось поскорее увидеть святой город; он жаждал славы и говорил, что, если ему удастся водрузить христианский флаг на городских воротах, он сможет умереть спокойно.

Двадцать второго декабря Ричард покинул Рамлех и отправился в Иерусалим. Проливной дождь шел стеной. Крестоносцы еще такого не видели. А когда с неба посыпался крупный град — некоторые градины были размером с голубиное яйцо! — они дружно вспомнили про кары египетские и задрожали от ужаса. Горные речки вышли из берегов, бурные потоки текли и по дорогам. Воины с трудом продвигались вперед по колено в грязной, ледяной воде.

Вскоре стало ясно, что до Иерусалима им не дойти. Все были страшно подавлены. Оставалось только вернуться в Рамлех.

Усталое, деморализованное войско повернуло назад. Ричард даже не подозревал, что на самом деле его шансы на успех были велики как никогда, поскольку состояние духа у воинов Саладдина тоже оставляло желать лучшего. Сарацины голодали, и султан с ужасом ждал появления Ричарда…

В Рамлехе английский король устроил военный совет, на который пригласил герцогов и благородных рыцарей. Все, кто был хоть немного знаком с палестинской зимой, в один голос твердили, что следует подождать до весны. Они пугали Ричарда проливным дождем и сильными холодами. Ричард внял их советам и отдал приказ восстановить за зиму крепостные стены, разрушенные Саладдином.

Король был страшно угнетен неудачами. Он рассчитывал захватить Иерусалим до Рождества, и — на тебе, на дворе уже январь, а город до сих пор не взят!

Вскоре возникла острая необходимость пополнить запасы провизии, и Ричард приказал выступить в Аскалон, где стояли на якоре английские корабли.

Этот переход оказался еще тяжелее предыдущего. Дождь заливал глаза, поклажа солдат тонула в грязи; они проклинали суровый климат, когда неизвестно, что было хуже — удушливая летняя жара, проливные дожди или пронизывающий холод.

В Аскалоне их ждал очередной удар. Стены были полностью снесены: догадавшись о планах крестоносцев, Саладдин постарался сделать город непригодным для жилья. Правда, корабли с продовольствием оказались на месте, но пришвартоваться к берегу они не могли, потому что море постоянно штормило. Близок локоть — да не укусишь!

Но Ричард не пал духом и приказал занять город, заявив, что стены они починят, а волны рано или поздно улягутся, и тогда можно будет разжиться продуктами.

В трудные минуты он всегда вдохновлял солдат собственным примером. Вот и теперь Ричард вместе с ними принялся возводить вокруг города новые крепостные стены.

Но тут произошло непредвиденное. Ричард заметил, что Леопольд Австрийский не желает работать вместе с остальными.

— Почему ты не принимаешь участия в нашей общей работе, герцог? — нахмурился король.

— Потому что не желаю! — дерзко ответил Леопольд. — Я не сын каменщика или плотника.

Ричард вскипел. В последние недели он особенно старался сдерживаться, понимая, что все на взводе и нужно проявлять снисходительность. Но тут буйный нрав Плантагенетов дал себя знать, и в припадке гнева Ричард ударил герцога ногой. Да так сильно, что тот растянулся на земле.

Такого унижения Леопольд, конечно, вынести не мог.

— Будь ты проклят! — в ярости заорал он вслед удаляющемуся королю.

И через несколько дней все германские полки покинули войско Ричарда.

Зима принесла Ричарду сплошные разочарования. Вскоре примеру Леопольда Австрийского последовал герцог Бургундский, который попросил Ричарда ссудить его деньгами, но получил отказ. Герцог сказал, что он рассчитывал на свою долю выкупа, который Ричарду должны были уплатить за пленных, захваченных в Аккре. Но Ричард их казнил и тем самым оставил всех без денег…

Однако герцог еще не вернул Ричарду предыдущий долг, и потому король не пожелал его выручить. Разъяренный герцог ушел, прихватив с собой всех французских солдат, и присоединился к Монферрату.

Планы Ричарда рухнули. Победа была далека как никогда. Но он все равно не терял надежды. Томясь бездействием, король мечтал, чтобы зима поскорее кончилась и можно было выступить в поход на Иерусалим.

Но тут пришло письмо от Альенор. Королева была очень встревожена. В Англии назревал мятеж. Народ сетовал на долгое отсутствие короля, Филипп Французский заигрывал с Джоном, братом Ричарда, и тот явно нацеливался захватить корону.

«Ежели ты не хочешь ее потерять, — писала мать Ричарда, — сейчас же возвращайся в Англию. Медлить более невозможно».

Ричарда охватили сомнения. То он решал вернуться домой, то говорил себе, что глупо бросить все, не дойдя совсем немного до Иерусалима…

Однажды, в момент тяжких раздумий, Ричарду доложили, что к нему пожаловал Конрад Монферратский. Король поторопился его принять.

О, какой же ненавистью пылали глаза Конрада. Ричард вдруг почувствовал страшную усталость. Столько сил потрачено понапрасну!

Стоявший перед ним человек был виновником раскола, начавшегося в армии.

— Ты сражаешься не ради Господа, а ради себя, — сказал Ричард.

— Я в этом не одинок, — парировал Монферрат. — Только некоторые добиваются больших побед — к примеру, захватывают Кипр, — а другие довольствуются малым. Выполняя наш долг перед Богом, мы не должны забывать и себя.

— Надеюсь, ты осведомлен о нашем договоре с французским королем: Ги де Лузиньян будет править Иерусалимом до самой своей смерти, а затем корона перейдет к тебе и к твоим наследникам.

— Я тоже хочу быть пожизненным правителем Иерусалима.

— А если я не соглашусь?

— Множество солдат уже перешло на мою сторону. Меня поддерживают герцог Австрийский и герцог Бургундский. Но и не только они!

Да, печально подумал Ричард, и не только они.

Но на сей раз он умерил свой пыл и не стал оскорблять Монферрата, а сухо сказал:

— Я подумаю.

Когда Монферрат ушел, король снова вспомнил про письмо матери. Пожалуй, она права. Ему пора вернуться домой. А то вдруг он отвоюет у мусульман Иерусалим, но при этом потеряет Англию?

— Нет! Такого не может быть! — гневно воскликнул Ричард, но внутренний голос подсказывал ему, что двух зайцев поймать не удастся… во всяком случае, пока…

Поэтому, когда советники Ричарда принялись уговаривать его позабыть про обещание, данное Ги де Лузиньяну, и отдать иерусалимский престол Конраду Монферратскому, он, к своему собственному удивлению, моментально согласился.

Призвав к себе Ги, Ричард устало сообщил ему о своем решении.

— Но не отчаивайся, друг мой, — добавил король. — Во-первых, иерусалимский престол еще надо завоевать, а во-вторых, он все равно не достался бы твоим наследникам. Я хочу сделать тебе более заманчивое предложение: стань королем Кипра, и твои дети смогут наследовать престол. Как ты на это смотришь?

Ги ответил, что, конечно, с иерусалимской короной никакая другая не сравнится, но для него главное услужить королю. Тогда и Господь будет им доволен. Поэтому он согласен стать правителем Кипра и одобряет ловкий ход короля, ведь, согласившись отдать еще не завоеванный иерусалимский престол Конраду Монферратскому, Ричард лишил коварного изменника повода покинуть ряды крестоносцев.

Ричард обнял Ги и прочувствованно сказал, что он не сомневался в верности друга.