Серебряная герцогиня

Глава 22 Во имя любви и милосердия

Несмотря на закрытые ставни, рёв толпы, словно дым, проникал во все уголки Шёлкового дворца. Внучки герцога Нэйоса вместе с правнучками, с тремя снохами хранителя заняли две комнаты первого этажа, окнами выходящие во внутренний сад. Здесь же разместились и леди. Внуки и лорды щита, похватав арбалеты ушли на второй.

Дворец готовился к обороне.

Герцогиня Ювина сидела в глубоком кресле кабинета Нэйоса, поджав ноги к подбородку и положив на колени лицо. Смотрела вдаль невидящим взглядом. Она не плакала, но на её лицо было страшно смотреть, так оно потемнело и осунулось. Одни лишь глаза лихорадочно блестели. Кроме неё в кабинете находилась только Эйдис, расположившаяся прямо на полу. Южная леди, не стесняясь, открыто лила слёзы.

— Вам принести воды или вина? — дрожащим голосом спросила невестка у свекрови.

— Я так хотела, чтобы он рос добрым мальчиком, — прошептала Ювина. — Он очень похож на отца… Самого простодушного и доброго из сыновей Нэйоса… Когда королева велела мне выбрать мужа из котят, признаться, я испугалась. Шёлк славится интригами и кознями, ты знаешь… У нас говорят: «гарроту делают из шёлковых нитей». Я боялась, что котик заберёт власть в моём щите. Это, конечно, было эгоистично с моей стороны. И так бы сделал любой из четверых, только не Ойлинд.

— Дядя Ойлинд был добрым.

— Да… и простодушным. Поединки, кони, охота, балы… Простые забавы взрослого мужчины. По началу у него были даже любовницы. Мы с Ойлом долго не могли принять друг друга, — Ювина усмехнулась. — Мне он казался глупым и примитивным, а я ему — серой мышью, но потом… Я вдруг поняла, что в простоте есть красота и сила. Он был великодушен и благороден. Как большое дитя. А он… Знаешь, когда я стала смотреть на него по-другому, Ойлинд словно тоже меня увидел. И больше не было других женщин.

Эйдис поднялась, налила вино и протянула свекрови. Та приняла бокал, но пить не стала.

— Однажды у нас была ссора с Алэйдой, и Юдард приял сторону жены. Дело едва не дошло до вооружённой стычки, но Ойлинд уговорил меня устроить… бал. О нет, муж любил войну. Но не хотел сражаться со своими. Он протанцевал с золотой герцогиней, преподнёс ей в подарок бирюзовое колье с такими тёплыми словами, что… И, знаешь, мы помирились. А я поняла, что кошачья хитринка у мужа всё-таки есть… И Альдо пошёл в него, но…

Тонкие пальцы стиснули ножку бокала, а на глазах герцогини выступили слёзы. Она быстро заморгала. Эйдис всхлипнула.

— Он просто очень молод… И я так не хотела, чтобы мой Альдо во всё это… вляпывался. Я забыла, что политика невозможна без грязи. Нет, не забыла, просто хотела отсрочить… У меня никого не осталось, когда муж погиб.

Эйдис порывисто всхлипнула, схватила свекровь за руки и уткнулась в них лицом:

— Я виновата…

Пожилая женщина погладила её каштановые блестящие волосы.

— Нет, нет… не кори себя, дорогая. Я знаю, ты любила Альдо. И ты делала его счастливым, Эйдис. На мужчинах нашего рода словно лежит проклятье… Мой отец умер от чумы. Очень молодым. Мой брат — тоже. Я так скорбела по нему, что назвала сына в его честь… Не надо было. Теперь вот — Альдо.

— Мама, он жив, не надо…

— Да-да, милая… да-да… Мой дед после смерти детей был напуган, и нас, последних его внуков, спрятал за высокой стеной Летнего замка. Мы с Вальди росли, не зная мира, и детство наше затянулось… Когда я стала герцогиней, то поняла, что это было трагической ошибкой. Я пообещала себе, что со своими детьми не буду так поступать… Не буду скрывать их от жестокого мира за высокой стеной… Но я не сдержала этого обещания… Обычная ошибка матери: всё кажется, что ребёнок ещё слишком молод… Надо было постепенно вводить Альдо в мир власти… Нет, Лари, не как ты. Ты просто бросил это бремя на своих девчонок.

Эйдис вздрогнула:

— Мама?

— Да-да, я помню, что ты бродяга… Но Лэйде было двенадцать, Лари. Она была совсем ребёнком, когда приняла щит… Нет, это не оправдание… Посмотри: Джайри стала хранительницей в девятнадцать… Она всё-таки успела созреть, а Лэйда… недозрелый плод, слишком рано сорванный… Даже не спорь со мной.

Эйдис расширенными от ужаса глазами посмотрела на свекровь. По телу девушки прошла дрожь. Герцогиня сходит с ума?

— Дети мои! Мои любимые дети! Мой кроткий и благодарный народ…

Король возвышался над толпой. Белогривый Фрэнгон плясал под ним. Лучники замерли позади. Толпа почти не дышала, с обожанием глядя на живого полубога.

— Я с вами, а вы — со мной. А, значит, ни один враг нас не победит.

— Да! — заорал кто-то из толпы, и рёв потряс окрестности.

Король подождал, пока шум не начал стихать. Поднял руку, простёр её над народом.

— Нас окружают враги. С востока идут кочевники Тинатина. С севера скалят волчьи клыки жители Медового царства. С юга подлый и жадный султан хочет отгрызть себе кусок королевства. Испугаемся ли мы, дети мои? Сложим ли оружие? Побежим ли плакать мамке в подол и прятаться по подвалам?

— Нет! Нет! — заорала толпа.

— Мы не станем этого делать. Мы не станем поступать, как трусы, — голос короля разносился над притихшими людьми. — Наш брат Ярдард, Медведь и защитник королевства, вышел навстречу Востоку. Ваши братья — медведцы — идут громить щенка-князя. И разгромят, и разнесут всю эту узкоглазую шваль так, что те забьются в свои гнёзда и носа не покажут. Потому что вы — со мной. Потому что вы — мои дети.

Толпа притихла, осознавая величие момента.

— Враги мечтают, чтобы вы, роняя слёзы, работали на них, не покладая рук, день и ночь. И что же они дадут взамен? Чем отплатят за ваш труд? Они будут насиловать ваших жён и дочерей. Ваши дети станут им мыть пятки. Хотите ли вы этого, дети мои? Согласны ли вы с этим смириться?

Народ взревел яростью. Король проехал вперёд и оказался среди разъярённых людей. Раскинул руки.

— Вы — мои крылья. Вы — моя сила. Мои верные и любимые дети. Я с вами. И враг не пройдёт. Мы не отдадим ему наших женщин. Наших жён, наших сестёр, наших дочерей. Пусть подавятся, пусть захлебнутся злобой.

— Да! Да! Сдохнут!

— Ваши враги — мои враги. И я защищу вас от них.

— Да здравствует король! Да здравствует король Ульвар!

— Пока мы вместе, ни один враг не войдёт в Элэйсдэйр, клянусь вам. Ни один враг не войдёт в Шуг.

— Слава королю! Смерть врагам! Смерть врагам короля!

— Вы — мои дети. Я — ваш король. Я — ваша защита. Враги знают это. Враги хотели меня убить, чтобы вы потеряли отца. Чтобы Элэйсдэйр пал…

— Смерть врагам! Смерть! Смерть!

— Вы просите у меня лорда Рандвальда…

— Смерть лорду! Смерть!

— … но я вам говорю: да будет суд. Королевский суд.

Впервые за всю речь, народ запротестовал, замычал. Раздались выкрики:

— Суд что дышло… оправдают… продажные шкуры…

— Вы равны передо мной, дети, — продолжил Ульвар. Он внезапно снизил громкость голоса, и люди замерли, вслушиваясь в такие важные сейчас слова. — Я люблю вас одинаково: и герцогов, и лордов, и торговцев, и воинов, и тех, кто куёт железо, крутит глину, стрижёт овец или возделывает сады. Каждый из вас вносит свой вклад в общее счастье. Каждый труд достоин уважения.

Король замолчал, и толпа тоже молчала, потрясённая неожиданным открытием: их государь их… любит… они равны с лордами… их труд важен… Наиболее чувствительные вытирали слёзы. Какой-то седой, горбатый сапожник разрыдался.

— А потому говорю вам: да будет суд. Я не выдам вам Альдо, я не хочу делать моих детей убийцами. Его будут судить. Он лорд, а потому судить его станут лорды. Но и вы — мои дети. И вы имеете право видеть этот суд над тем, кто хотел забрать у вас короля. А потому суд состоится прямо здесь и сейчас. На ваших глазах. Ференк, приведите преступника.

Толпа завыла от восторга и благодарности.

Эйдис с ужасом смотрела в безмятежно-печальное лицо герцогини. Но сама хранительница Южного щита уже не видела невестку. Она беседовала с другими людьми.

— Вальди, прости… Какой ты стал… красивый…

Южная леди вскочила и выбежала из комнаты. «Надо кого-то позвать! Нужен лекарь…» — испуганно думала она. Но — как? Где в такую ночь искать лекаря?

Она замерла в коридоре. Сердце билось так, что дыхание перехватывало, а в глазах темнело. «Альдо обречён. Но Уль не добьётся своего, если останется жива Ювина… По крайне мере, не добьётся сразу… Любой ценой надо спасти её жизнь и рассудок». И, подхватив юбки, Эйдис бросилась на второй этаж. Ворвалась в комнату, в которой вооружённые мужчины спокойно ожидали нападения. Схватила ближайшего из них за плечо:

— Лекаря! Герцогине Ювине нужен лекарь!

Тот обернул к ней знакомое-незнакомое лицо. Мрачное, суровое… Она с трудом узнала одного из шёлковых лордов.

— Вы с ума сошли, леди? Выйти наружу — значит идти на смерть.

— Она умрёт, — зашептала Эйдис, цепляясь за него. — Ты понимаешь, что она — умирает?

— Пусть о Южанке заботятся лорды Юга. Это не наша госпожа.

— Ты трус? — заорала девушка на него. — Скажи, что ты струсил…

Тот скинул её руки с плеча и вновь отвернулся в окно.

Эйдис оглядела всех пятерых. Это те самые парни, которые готовы были погибнуть ради её поцелуя на дуэли? Те, которые умирали с любезной улыбкой? Да как же так⁈ Где теперь их любезность и отвага?

— Леди, здесь опасно, — мягко сказал второй. — Спуститесь вниз.

Эйдис коснулась пальцами висков, закрыла глаза, глубоко вдохнула, а потом выдохнула. Лучезарно улыбнулась, снова посмотрев на них. На щеках её засияли ямочки, во взгляде заблестела насмешка.

— Ну что ж… и правда опасно. Столько отважных рыцарей, где ж женскому сердцу устоять.

— Леди? — опешил тот, кто был груб.

— Знаете, сейчас, вот с такими воинственными лицами… Ах, моё сердце тает. Вы так отважны, что моё бедное сердечко трепещет. Но, пожалуй, не устоит, если кто-то из вас совершит из любви ко мне безумие. Да-да, я решительно запрещаю вам рисковать своими жизнями, но… Вы же знаете: женщины не могут устоять перед героями. И, боюсь, если кто-то из вас приведёт мне лекаря, я тоже не устою.

— Леди?

Трое из пяти рыцарей обернулись к ней.

— Что делать, я, хоть и леди, но всё же слабая женщина.

— Верно ли я понимаю… — хрипло произнёс кто-то, но Эйдис целомудренно потупилась и уже не видел кто из них.

— Да, — прошептала она. — Я подарю ночь самому отважному и безумному из вас.

«Роза Востока» — так называли её. Неприступная и прекрасная, целомудренная и бесстыдная. Сколько ж рыцарей во имя неё сложило голов, ну или хотя бы получило ран! Она была достаточно целомудренна, чтобы не стать в мужских глазах шлюхой, и — недостаточно, чтобы о безумных и волшебных ночах с ней не ходили слухи.

— Это безумие, леди, — резко заметил первый из тех, с кем она заговорила. — И бесстыдство с вашей стороны…

— Я пойду.

Девятнадцатилетний парень опустил арбалет и дерзко усмехнулся. Эйдис бросила на него загадочный взгляд искоса. Тот подмигнул девушке, подошёл, преклонил колено, приподнял подол её верхней юбки, коснулся губами и страстно взглянул в зелёные мерцающие глаза:

— Я приведу вам того, кого вы хотите. А если нет… вспоминайте обо мне.

«Безумие юности», — подумала Эйдис и, порхая ресницами, ответила глубоким шёпотом:

— Я о вас не забуду, лорд…

— Сэйос. Моё имя — Сэйос.

Мальчик рассмеялся и вышел прочь.

Джайри с трудом пробиралась сквозь толпу. Она видела светлое пятно — Ульвара на коне. Король казался очень спокойным. Люди запрудили город, и на площади ратуши, казалось, яблоку негде упасть. Но, к изумлению девушки, место нашлось не только для яблока.

Лучники выстроились в цепь, оттесняя напирающую толпу и образовав свободное, почти круглое пространство по центру. Небольшое, но достаточное для того, чтобы лорды, которых застали врасплох, выстроились двумя рядами. По трое из каждого щита, даже Южного. Двадцать один человек. Под барабанную дробь из здания ратуши вывели Альдо. Он шёл, гордо вскинув голову, в одной рубахе, заляпанной кровью. Не его — кровью его короля. Из-за того, что тёмные штаны в темноте ночи были почти не видны, несмотря на кровавые всполохи факелов, Альдо казался призраком, и Джайри похолодела.

Суд — это хорошо. Ульвар смог повлиять на толпу, смог убедить кровожадную чернь в необходимости суда. Эти люди — обычные бюргеры, ремесленники и мастеровые, подмастерья, мусорщики, одним словом — весь этот разношёрстный мирный люд — сейчас обезумел. Они бы разорвали Альдо на части, не разбираясь в его вине. Без жалости.

— Ранвальд, лорд Юга, — загремел королевский голос, — этой ночью ты замыслил злодейство против своего короля и его верного народа. Поправ законы богини и законы королевства, ты задумал убить своего монарха. Но я милостив. Принеси мне покаяние, и я, возможно, пощаду твою жизнь властью, данной мне богиней.

Народ завыл от разочарования. Никто не хотел королевской милости. Никто. Люди были распалены до предела. Казалось, все обиды, все несправедливости в их жизни совершены именно этим молодым парнем в длинной — почти до колен — белой рубахе и с дерзко поднятой русой головой.

— Сдохни, Ульвар, — зарычал Альдо, — мне не нужна твоя…

Но не смог договорить — прямо в его лицо прилетел камень. Альдо пошатнулся. Ульвар вскинул руку:

— Дети! Не делайте себя злодеями. Да будет суд.

— Суд! Суд! Смерть!

Конь под Джайри хрипел, пробиваясь сквозь плотную стену людей. «Я должна остановить это! Должна!»

— Уль! — крикнула она, но король её не услышал: толпа шумела, а голос у Серебряной герцогини всегда был тихий.

— Без страха и оглядки, без корысти и не из побуждений мести судите лорды. Да будет суд ваш правым и верным, — провозгласил Ульвар. — Я устраняюсь от суда. Обиженный, я не требую расплаты за обиду. Имеющий власть судить по своему произволу, я отстраняю себя от суда и передаю власть вам, лорды. Как приговорите, так и будет. По слову вашему да исполнится.

«Нет! Нет, Уль, что ты делаешь⁈» — Джайри задохнулась от ужаса. Разве кто-то из лордов осмелится сейчас выступить против желания толпы? Окружённый её плотной ненавистью? Это мог сделать один лишь король…

Вперёд вышел перепуганный человек в мантии, под которой виднелись кальсоны — городской глава. Зачитал обвинения. Король молча выслушал, а затем загремел голосом на всю площадь:

— Твоё слово, лорд Рандвальд. Говори, если тебе есть, что сказать.

— Ты — мерзавец, Уль! — заорал Альдо.

Толпа засвистела, завопила, и остаток речи преступника утонул в ярости народного гнева. Снова полетели камни, и четвёрка лучников окружила несчастного, заслоняя его своими телами.

— Дети! — повысил голос король. — Довольно! Суд лордов. Да судят лорды. Равные — равного.

И толпа послушалась, стихла, недовольно ворча. Вперёд шагнул один из лордов.

— Я, лорд Айсмуд, вассал короля и герцога Нэйоса, хранителя Шёлкового щита, властью данной мне моим королём, рассуждаю, сужу и приговариваю: лорд Рандвальд, наследник Юга, виновен в богинемерзком преступлении. Достоин смерти.

Джайри ударила каблуками в тяжело опадающие бока коня.

«Уль, пожалуйста, останови это!» — кричало сердце.

Ларан улыбался. Только это была совсем не весёлая улыбка. Рядом с ним стояла хмурая дочь.

— Ю, — устало заметил хранитель чаек, — теперь ты понимаешь мою детскую трусость? Мы с тобой — заложники своего положения. Мы не выбирали и не желали нашего бремени.

Ювина тихо рассмеялась.

— Ты — мальчишка, Лари. Ты снова мальчишка… Но кем бы ты тогда стал, если бы не вернулся на Солёные острова?

— Бродягой. Тем, кем был всегда.

Надо же! А она и забыла, каким он был невысоким — ниже её. Ершистый, словно весенний воробей.

— Знаешь, мне всегда казалось, что принц Ульвар похож на тебя. А сейчас я поняла: нет. Ты смеялся, а он — злился. Ты был добрым мальчиком, Ларан, хотя твои шутки иногда были злыми.

— Я и сейчас — добрый мальчик, Ю, — он улыбнулся своей некрасивой улыбкой — от уха до уха.

— Ты пришёл за мной? Я умру?

— Это не так страшно, Ю. Совсем не так.

— Но я боюсь.

Лари протянул ей худую мальчишескую руку, поцарапанную, в синяках и ссадинах. Снова усмехнулся:

— Я с тобой. Не бойся. Я знал, что тебе будет страшно. Поэтому пришёл сам.

— Ты всегда умел втравить меня во всякие неприятности, — заметила Ювина, покачав головой.

Мальчишка пожал плечами:

— Но было весело, разве нет?

Толпа заревела, предвкушая зрелище. Лорды, испуганные перед лицом стихии, постарались: казнь должна была стать ужасной. Расчленить, рассечь грудь, разрубить на глазах Альдо его сердце…

Джайри с ужасом всматривалась в фигуру короля. Она не видела выражения его лица — было ещё далеко, но Ульвар казался высеченной конной статуей. А вот бледное, но гордое лицо друга детства девушка видела. Услышав, на что он обречён, Альдо побелел, но не склонил головы. Только губы его дрожали.

— Милости! — закричала Джайри, как могла пронзительней — высокий голос лучше слышен. — Королевской милости.

Во всё сжимающийся из-за давления толпы овал шагнул палач. И новый рёв потряс город. Все неурожаи, все болезни, тяжкий, почти рабский труд, холод и голод жаждали найти виновного, а, обретя его, стремились утолить свою обиду.

— Король принимает суд своих лордов, — провозгласил Ульвар. — Король склоняет голову, как один из вас…

— А-а-а-а! — в экстазе заорала чернь.

Монарх подождал и продолжил:

— Однако ваш король справедлив, но милостив. Дети мои, я не желаю никому зла. Я хочу милости, и я творю её. Рандвальд, сын Юга, ты слышал приговор. Но небесная богиня учит нас, что милосердие выше справедливости.

Джайри замерла, сглотнув. Голова её кружилась от эмоций.

— Я милую тебя. Ты умрёшь лёгкой смертью. Тебе лишь отсекут голову мечом. Во имя любви и милосердия. И прежних заслуг твоего рода перед троном.

«Что? — Джайри не поняла, не могла понять его слов. — Ты его помиловал… но…Но как же…»

— Да здравствует милосердие короля! Славься, король Ульвар!

Девушка схватилась за голову, силясь понять, но разум отказывался. И, лишь увидев, как белый и прямой Альдо преклонил колени, а палач занёс над ним широкий длинный меч, она всё поняла.

— У-уль! Нет!

Голос сорвался, словно шёлковая нить, но Ульвар услышал, обернулся и увидел её. Голубые глаза расширились от испуга, и король бросил коня к ней, но дальнейшего девушка не увидела. Мир потемнел, поводья выпали из её рук, и она стала падать-падать-падать в бездонную темноту.