Серебряное зеркало

20.

Первые несколько недель после их прибытия в Сент-Бревелс Барбара наслаждалась, чувствуя себя хозяйкой замка. Хотя в основном в крепости был порядок, недоставало многих удобств, обеспечить которые могла только женщина. Томас де Клер не был женат, а жена старого смотрителя ушла в монастырь, когда Томас стал выполнять обязанности своего брата.

В день приезда Барбара узнала от Клотильды о состоянии дел в замке: слуги ходят в лохмотьях, так как некому раскроить и сшить новую одежду, а старая износилась; шерсть покрасили и спряли, вместо того, чтобы сначала отбелить, а затем покрасить; продукты тратились попусту, потому что Томас часто был в отъезде и некому было распорядиться, сколько животных заколоть, сколько засолить; никто не знал, что, если творога больше, чем можно съесть, излишек следует положить под пресс, чтобы он превратился в сыр.

Барбара рассеянно слушала, так как ее голова была занята более серьезной проблемой: что ей делать с намерением Альфреда отправиться на встречу с Глостером в Данстебль. Но все же Клотильде удалось привлечь ее к беспорядку в домашнем хозяйстве и решению необходимых проблем. Позднее Барбара извинилась перед Томасом за вмешательство в его домашние дела, но он упал перед ней на колени и попросил помогать ему и дальше. Так что она почти случайно стала хозяйкой замка.

То, что она была занята делами, оказалось очень кстати, потому что ее попытки отговорить Альфреда от поездки в Данстебль оказались совершенно безуспешными. Когда наедине в их спальне, расположенной в западной надврат-ной башне, она сказала Альфреду, что Гилберт не захотел бы, чтобы он приезжал в Данстебль, так как он не передал Мортимеру его сообщение, Альфред рассмеялся.

— Томас передаст сообщение Мортимера, если он откликнется на письмо Глостера, прежде чем я сюда вернусь, но я предполагаю вернуться из Данстебля до двадцатого, в крайнем случае — двадцать пятого февраля.

— Ты только вдохновишь Глостера на борьбу, — с горечью упрекнула она.

— Нет, клянусь, что не сделаю этого. Я уверен, что если буду рядом с Гилбертом, то маловероятно, что молодые Монфорты попросят у своего отца разрешение на проведение турнира. Не думаю, что их просьба повлияет на Лестера, но почему не воспользоваться случаем? Хуже всего, если снова произойдет столкновение, но я постараюсь сделать так, чтобы Гилберт держал себя в руках.

— А если ты не сможешь? Вы оба попадете в тюрьму.

— Только не я. Самое худшее, что может сделать Лестер, — выслать меня из страны. — Он снова расхохотался, но, заметив обеспокоенное выражение ее лица, поднял, прижал к себе и поцеловал.

Удивленная, Барбара вцепилась в него, а он игриво спросил:

— Я могу поклясться, судя по твоему мрачному виду, что ты не хочешь расставаться со мной. Признайся! Скажи, что ты любишь меня!

На этот раз Альфред взял фальшивую ноту. Позднее Барбара спрашивала себя, потому ли он разозлился ее нежеланием сказать простые слова любви, что была для него важнее всех женщин на свете? Но в тот момент его под. дразнивание разъярило ее. Она попыталась оттолкнуть его, но он грубо сжал ее. Когда ей не удалось высвободиться, она откинула голову назад, приподняв брови.

— Если ты хочешь выжать из меня признание, то напрасно тратишь время. Я сказала тебе перед тем, как мы поженились, что любила тебя, потому что первая положила на тебя глаз, как и другие женщины.

Он обиделся, перестал смеяться, и свет доброты погас в его глазах. Сказав что-то легкомысленное, он сразу же отпустил ее. Потом пробормотал, будто забыл сказать Шалье, что кожаные ремни стремян износились и их нужно заменить перед поездкой, и вышел.

Все еще рассерженная, Барбара позволила ему уйти. Она больше не собиралась заводить разговор о том, чтобы Альфред остался в Сент-Бревелсе, потому что на самом деле не опасалась, что он может быть ранен в Данстебле. Если бы она боялась этого, то изобрела бы какое-нибудь средство удержать его или даже призналась бы, что ревнует, лишь бы уберечь его. Но она не могла заставить Альфреда бросить друга в трудный момент лишь потому, что желала утихомирить свою ревность.

Кроме того, он скоро вернется, забыв обиду и в прекрасном настроении. Барбара понимала, что он может связать ее слова о других женщинах с упорным нежеланием выпускать его из виду и сделать выводы. Но выдать свою ревность было хуже, чем позволить, чтобы он знал, что она его обожает. Так что она была более уступчива, чем обычно, когда он стал ласкать ее в постели, и на следующий день позволила ему уехать в Данстебль. Он пообещал удержать Гилберта от сражения и не подстрекать его.

Альфред уехал из Сент-Бревелса двенадцатого февраля. Шестнадцатого прибыл посыльный от Мортимера с благодарностью за то, что продлено разрешение остаться, и с предупреждением, что его господин уступил два своих укрепленных поместья прожорливым Монфортам. Посыльный доложил также, что лорд Мортимер не желает нанести оскорбление и хочет поговорить лично с Глостером, но не может преодолеть сомнение, что эта встреча — уловка, чтобы посадить его в тюрьму подобно Дерби, который еще недавно считался сторонником Лестера. Мортимер хотел, чтобы на место встречи приехал заложник, который сможет свободно покинуть его, если свободе Мортимера ничто не будет угрожать.

Сэр Томас в отчаянии воздел руки горе. Он был оскорблен тем, что Мортимер не доверяет слову чести его брата, и хотел сразу отказаться, но затем вспомнил, что они, возможно, находятся на грани войны и он не может позволить себе отвергнуть союзника. Барбара, готовая на любой шаг, лишь бы избежать битвы Глостера с Лестером, в которую будет вовлечен ее муж, пришла к быстрому решению: она настаивала, чтобы Томас предложил в качестве заложников Мортимеру ее с Альфредом.

— Я не могу пойти на это! — воскликнул молодой человек, ужаснувшись. — Гилберт убьет меня, если узнает, что его гостей превратили в заложников.

— Не убьет, если предложение исходило от самих гостей. И кого еще может послать Гилберт? Кроме того, я не вполне уверена, что Мортимер примет нас, он может подумать, что мы не представляем для Гилберта достаточной ценности, но сделать предложение — значит, выиграть время. Посыльный должен съездить к Мортимеру и вернуться обратно. Я уверена, что к тому времени Гилберт будет здесь…

Она запнулась. Она представила Альфреда, убитого на дороге, а не летящего впереди армии, но оба видения оказались ложными. Во второй половине дня двадцать седьмого февраля, за день до очередного, четвертого, прибытия посыльного Мортимера, Глостер и Альфред въехали в Сент-Бревелс. Они замерзли и были перепачканы, но только с такими опасностями они и столкнулись в пути. Красно-коричневые полосы на их одежде и доспехах, заставившие Барбару в ужасе прикусить губу, оказались ржавчиной, а не кровью.

Сначала все задавали вопросы, и никто не отвечал, но, когда кольчуги были сняты, мокрая одежда заменена на сухую и все уселись вокруг потрескивающего огня, мало-помалу все стало проясняться. У Глостера не возникло открытой ссоры с Лестером, но не получил он и его заверения в том, что кто-либо из его людей будет прощен за прошлые нарушения. Так что он рад был использовать тот повод, что его уэльсским землям грозит опасность, и покинуть Лондон, отправившись в Сент-Бревелс. Тогда Томас посвятил его в сущность требований Мортимера.

— Заложников! — воскликнул Глостер. — После того, как я, рискуя собой, откладываю его изгнание в Ирландию…

— Гилберт, — прервала его Барбара, — не принимай близко к сердцу то, что говорит или делает Мортимер. Я могу поклясться, что страх быть захваченным в плен сильнее разумной мысли, что тебе можно доверять. Во всяком случае, не воспринимай как оскорбление то, что оскорблением быть не может.

— Не может? — переспросил Глостер, но скорее с любопытством, чем рассерженно.

— О, Гилберт, человек, который желает нанести оскорбление, не присылает посыльного в четвертый раз. Мортимер сделал первый шаг к примирению. И тебе, возможно, уже известно, что по моему настоянию ему предложены в заложники мы с Альфредом.

Глостер взглянул на Альфреда, который сидел позади Барбары. Он взял ее руку в свою, когда она сказала это, поднес к губам и поцеловал. Тогда Глостер снова посмотрел на Барбару.

— Я думаю, что тебе следует знать, Барбара, что Альфред уже признался мне, что на самом деле вас не держали в Уигморе как заложников. Я должен сказать тебе также, что меня больше не устраивает то, что граф Лестер управляет королем, принцем, правительством, то есть всеми. Я вынужден перейти в открытую оппозицию, и, возможно, это сделает меня врагом твоего отца.

— Почему? Отец тоже одобряет не все поступки Лестера. Норфолк выступает только против сумасбродства короля. Я не думаю, что мой отец будет считать тебя врагом, пока ты не нападешь на него и на его земли.

— Можешь быть уверена в том, что я этого не сделаю, — заверил ее Глостер, улыбаясь.

— Я думаю, Барби придумала великолепный ответ на просьбу Мортимера, — сказал Альфред, возвращаясь к вопросу о заложниках.

Глостер заворчал, что не может использовать своих гостей как заложников, но Альфред только рассмеялся.

— Если Мортимер примет нас, ты можешь рассматривать это как явный признак того, что он тебе действительно доверяет и просит заложников для какой-то цели, о которой мы пока не догадываемся. Ты знаешь, Мортимер не дурак и должен понимать, что если ты человек чести, то не сможешь задержать его, используя нас как приманку.

Глостер снова начал возражать против того, чтобы подвергать опасности тех, кто находится под его защитой, но Барбара поняла, что он говорит для соблюдения приличий, а не по убеждению. Она успокоилась, добившись задуманного, взяла свою корзинку и достала воротник который вышивала для придворной одежды Альфреда Слушая разговор мужчин, она принялась бережно вынимать нитки, но они зацепились за что-то тяжелое, и корзинка сползла с колен Барбары.

Только когда она подхватила корзинку, а половина ниток и ткани вывалилась из нее, Барбара вспомнила, что, когда Альфред уехал из Сент-Бревелса, она положила туда серебряное зеркало. Краска залила ее щеки, и она спрятала его под корзинку. Можно было заметить только, как блеснуло серебро, и символ ее порабощения скрылся из виду. Когда она взяла нитку, чтобы продеть ее в иглу, то робко взглянула на Альфреда. Казалось, он не обратил на нее внимания, занятый мужским разговором, перешедшим к обсуждению места встречи с людьми Мортимера.

Мысленно она произнесла короткую благодарную молитву, и вдруг у нее возникла идея:

— Есть более подходящее место для встречи, чем город. Это аббатство Ланфони.

— Слишком близко к Глостеру, — возразил Томас.

— Нет, я имею в виду старое, в долине Эвиас. Это прямо у подножия черных гор.

Затем она описала место, которое хорошо помнила, хотя была там всего один раз, когда король Генрих и королева Элинор специально отправились туда, чтобы поклониться святыням.

Томас простонал, когда Барбара упомянула о том, как мало посетителей осмеливается на поездку по пустынной, узкой дороге к месту, известному, кроме того, плохими условиями для посетителей, но Глостер кивнул и засмеялся.

— Я думаю, что могу уволить капитана моего отряда и назначить вместо него Барби, — заявил он. — Она прекрасно понимает, какие места лучше подходят для какой цели.

— Нет, это не так, — возразила Барбара. — Но Ланфони поистине святое место. Никто не осмелится совершить там предательство. Даже Мортимер поймет и одобрит это. Предать человека в Ланфони было бы непростительным оскорблением Господа и девы Марии.

Наступила недолгая пауза.

— Надеюсь, что Мортимер хотя бы благоразумен… — Глостер слабо улыбнулся и посмотрел на своих спутников. Каждый из них тоже одобрительно кивнул в ответ на предложение Барбары.

— Ладно, мы уже приготовили свои предложения о встрече. Нам осталось только узнать, достаточно ли заинтересован Мортимер, чтобы рискнуть.

— Тогда я желаю вам всем спокойной ночи. — Альфред встал и протянул руку Барбаре. — Ничего не может быть лучше, чем сидеть, потягивая вино, но я… ну что, жена?

Неудержимый поток мужского юмора скрыл в первый момент потрясение Барбары. Он увидел зеркало! Ей следовало бы догадаться, что Альфред не мог совершенно не обратить внимания на ее неожиданное движение, даже если бы не видел зеркало и ее глупую попытку спрятать его. Если бы она хоть не пыталась его спрятать! Что она могла теперь сказать?

Совершенно подавленная, она представила, как Альфред вытащит зеркало, смеясь над ней, если она возьмет корзинку с собой в комнату. Поэтому она, сложив шитье, задвинула ее под скамью. Один из мужчин спросил о чем-то, она со смехом ответила. Она не имела ни малейшего представления, оценили ли ее ответ, но никто не казался удивленным. Затем Альфред накинул ей на плечи плащ и надел капюшон на голову. Они перебежали двор, не обсуждая потрясение Барбары, и она в отчаянии поверну, лась лицом к мужу, когда он закрыл дверь их комнаты.

— Барби, — обратился он, отбросив капюшон ей на спину. — Я хотел поговорить с тобой наедине, прежде чем Глостер скажет, чего он надеется достичь встречей с Мортимером. Я очень благодарен тебе за то, что ты, кажется, всегда поддерживаешь и одобряешь мои решения, но, я знаю, твои симпатии остаются на стороне Лестера, и я не хочу перегружать тебя секретами, если ты чувству, ешь, что не должна их хранить.

Барбара стояла, держа одной рукой край плаща, который снимала, и, не отвечая, смотрела на него. Он не видел зеркало. Его заставило уйти из зала не то, что он догадался, как сильно она желает его. Ей следовало радоваться, но она была разъярена.

Альфред уронил свой плащ на сундук, стоящий у стены, и подошел к Барбаре, взяв у нее плащ. Она почти бросила его. Альфред положил ее плащ рядом со своим и снова повернулся к ней, протянув руки. Он привлек ее ближе. Несколько минут они сидели молча. Барбара доверчиво положила голову на плечо Альфреду. Он обнял ее, глядя на языки пламени, лижущие свежие поленья. Хотя он не смотрел на нее, он видел только свою жену. Она столько раз говорила, что ей безразличны любые партии и она заботится только о безопасности тех, кого любит. Теперь он начинал верить ей. Она ему доверяла, она цеплялась за него, она была ему предана. У него был даже повод думать, что она ревнует его. Так что же она от него скрывала? Она хранила какие-то подарки, которые везде носила с собой. Шалье как-то упомянул, что она что-то прячет от него, и он не раз видел это сам.

— Барби…

Она повернулась и обвила руками его шею.

— А как же ты? — прошептала она. — Ты будешь в безопасности? Ты обещал что-нибудь Глостеру?

Прочитала ли она его мысли или намеренно отвлекла его от вопроса, который он наконец набрался мужества задать ей? Он отогнал подозрения и поцеловал губы, которые были так близко. Через мгновение Барбара задрожала, нежно взяла в руки его голову и прервала поцелуй.

— Альфред, ответь мне.

Благодарный за отсрочку, ибо его мужество растаяло при поцелуе и он не хотел больше ничего знать о подарках, которые она прятала, он сказал:

— Я не давал никаких клятв — я не мог, так как служу своему брату, так как я… но… — Он прервался, но спустя мгновение его голос окреп: — Да, я сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти принца Эдуарда, и если это приведет к войне, я буду драться на стороне Глостера и Эдуарда.

Ее глаза наполнились слезами, затем они покатились по ее щекам. Он ожидал, что она начнет вырываться, но она не стала этого делать. Вместо этого, все еще плача, Барбара прижала свои губы к его и прошептала:

— Люби меня, люби меня, пока еще можно.