Серебряное зеркало

8.

На грохот примчались слуги постоялого двора. Все было быстро приведено в порядок, и они продолжили трапезу в полном молчании. Щеки Барбары пылали, а Альфред, подбодренный удачей, пробовал все блюда подряд. Однако после глотка вина Барбара спокойным голосом заговорила о чем-то несущественном. Единственный ее взгляд сказал Альфреду, что теперь она вооружена вдвойне и почти рассержена; остаток времени они провели в беседе о разных пустяках.

Так как Барбара очень хорошо разбиралась в политическом положении группировок в конфликте, она сдерживала сумасбродные идеи, возникавшие в голове Альфреда. Он же не поддался искушению остаться вместе с Барбарой на ночь, так как не ожидал перемен в ее поведении. Кроме того, ему нужно было обдумать, как выполнить обещание, данное Людовику, и увидеть принца и в то же время не солгать Генриху де Монфорту. В этом он преуспел, а что касается Барби… Альфред улыбнулся, и его крепкие белые зубы засияли на темном фоне лица: ему осталось ждать всего четыре дня.

* * *

На следующее утро, сразу после восхода солнца, Альфред отправился к Генриху де Монфорту. Он заявил, что очень хочет поговорить с принцем, но чувствовал бы себя исключительно глупо, если бы на предложения парламента, которые следовало еще раз изложить Эдуарду, но уже устами старого друга, принц ответил отказом не менее резким, чем если бы перед ним находился противник.

— Моя настойчивость приведет лишь к тому, что Эдуард рассердится и на меня и еще более озлобится. Но я постараюсь дать ему понять, что ты очень страдаешь и искренне желаешь предоставить ему больше свободы. Если мне удастся ослабить его ненависть, ты сам сможешь представить ему условия мирного договора в лучшем свете.

— Я не могу обещать ему больше свободы, пока он не согласится…

— Генрих, выслушай меня. Я буду выглядеть предателем и к тому же дураком, если стану настаивать на том, чтобы он принял условия мирного договора, с которыми я незнаком, условиями, которые просто не готовы, чтобы мне их сообщили.

— Увы, — огорченно вздохнул Генрих, — окончательный текст еще не подписан, хотя Эдуарду уже известно большинство положений. Все, о чем я прошу, — чтобы он рассмотрел их.

— Бесполезно. И я скажу тебе почему. Из всего сообщенного мне можно догадаться, что Эдуард слишком рассержен сейчас, чтобы вести себя разумно, и не имеет значения, кто к нему обратится. Неужели ты не видишь, что, если его гнев и обида утихнут, вероятность того, что он обдумает действительные достоинства предложений, а не отвергнет их, не рассматривая, существенно возрастет?

— Но что я могу сделать? Ты не знаешь, каким он стал теперь.

— Могу догадаться, — возразил Альфред. — Я видел Эдуарда в плохом настроении. Еще можно что-то предпринять, по крайней мере, уменьшить напряженность между вами. Сначала Барбара расскажет ему, что его жена и ребенок находятся в безопасности и наилучшем здравии. Это сразу смягчит его. Затем я напомню ему, какие несчастья он навлек на себя необузданным гневом. Я могу предложить, в обмен на более разумное поведение и ограниченное обещание не пытаться бежать, разрешение с твоей стороны, скажем, часовой прогулки по стене или еще чего-нибудь.

Генрих де Монфорт, обдумывая сказанное, прищурил свои светло-серые глаза, но спустя мгновение отрицательно покачал головой.

— Нет, если он попросит то, что я не смогу ему дать, он рассердится еще больше.

— Тогда скажи мне, что ты мог бы позволить ему, и я предложу ему это, — сразу откликнулся Альфред. — О, еще лучше: пусть наш первый визит будет очень краток. Позволь Барбаре утешить его, рассказав об Элинор и ребенке. Вечером, после того, как ты узнаешь, как подействовало на него наше посещение, я снова зайду к тебе, и мы решим, следует ли мне поговорить с ним еще раз или нет.

— Благослови тебя Бог, — сказал Генрих. — Я останусь твоим должником, а вместе со мной — мой отец и вся Англия, если ты сумеешь умиротворить принца.

Утром Альфред привел Барбару в замок. Их с Альфредом разоружили, забрав все, что можно было использовать в качестве оружия, даже маленькие ножики для еды. То, что Альфред только грустно покачал головой и отстегнул свой поясной меч, заставило Барбару оборвать свой протест на полуслове, так что она не смогла выдавить из себя и двух слов, когда вручала Генриху свой украшенный драгоценностями, почти игрушечный, нож для еды.

Немного погодя, пока Генрих де Монфорт обменивался ничего не значащими фразами с Альфредом, ее негодование прошло. Ей всегда нравился Генрих де Монфорт, который не был чрезмерно горд и праведен, как Лестер, но унаследовал от отца совестливость. Генрих чувствовал себя очень неловко, и ей было жаль его, поэтому она слабо улыбнулась в ответ на его добрые пожелания по поводу предстоящей свадьбы. Он сказал, что охотно согласится стать свидетелем.

Улыбка исчезла, когда она проходила мимо двух стражников, стоящих в начале освещенной факелами лестницы. Барбара не смогла подавить дрожь, когда один из них отодвинул тяжелый засов и отпер дверь камеры Эдуарда. Ее рука, крепко сжимавшая руку Альфреда, ослабла. Она боялась увидеть принца грязным и закованным в кандалы, но в действительности все оказалось не так уж плохо. Было сделано все, чтобы сырая комната — обычная кладовая — стала более уютной: земляной пол устилал толстый слой камыша, и душистый аромат трав смешивался с запахом плесени, влажной земли и каменных стен. Лучи света, падающего из высоких бойниц в западной стене, пронизывали мрак, который в глубине комнаты рассеивался свечами, связанными вместе и вставленными в прикрепленные к стене треножники, предназначенные для факелов. Посередине комнаты стоял огромный трон. У Барбары перехватило дыхание, она поспешила вперед и присела в реверансе. Когда же она взглянула вверх, ее взор затуманился слезами, — на нее смотрело скорее мраморное изваяние, чем человеческое лицо.

— Милорд, во Франции я находилась в свите принцессы Элинор, — начала Барбара. — Она скучает и беспокоится о вас, но она и маленькая Элинор пребывают в добром здравии, окружены заботой и вниманием короля Людовика и королевы Маргариты. С вашей матерью также все в порядке, она ни в чем не нуждается.

— Я уверен, моя жена и мать прислали для меня какое-то послание. — Голос Эдуарда прозвучал совершенно безжизненно.

— Нет, — Барбара расстроенно покачала головой. — Я не привезла с собой послания для вас. Это связано с моим обручением и свадьбой… Все произошло столь стремительно, что я была вынуждена отбыть в Англию намного скорее, чем ожидала. Я почти не видела принцессу Элинор последние несколько дней, которые провела в Булони, и не подумала о том, чтобы попросить у нее послание. Конечно, я не знала тогда, что увижу вас, но мне очень жаль. Я так глупа и жестока. Прошу прощения…

— Вам не нужно просить прощения. — На губах Эдуарда появилась легкая улыбка. — Я в восторге. Я не сомневался, что у вас для меня сообщение с требованием о заключении мира, чтобы принцесса Элинор могла вернуться домой.

Барбара почувствовала, как Альфред подвинулся ближе, и догадалась, что он хотел предупредить ее быть осторожнее в словах, но не обратила на это внимания.

— Принцесса никогда не прислала бы вам такое сообщение! — воскликнула она. — Милорд, вы должны знать ее лучше! Даже если бы она жестоко страдала, бедствовала — а она ни в чем не нуждается, кроме молитвы о вашем здоровье, — то и тогда принцесса Элинор никогда не попросила бы вас сделать для нее то, что противоречит вашим представлениям.

— Я действительно хорошо знаю мою Элинор. — Выражение лица Эдуарда неуловимо смягчилось. — Я бы понял, что послание ложно и мои враги прибегли еще к одному средству сломить мою волю. Надеюсь, вы простите мне, леди Барбара, что я подумал, будто вы могли участвовать в подобной интриге.

— Милорд, я с готовностью прощаю вас. — Барбара едва успела остановиться, чтобы не сказать, что, оказавшись на месте принца, она бы еще меньше верила дочери врага. Однако со стороны Эдуарда было несправедливо обвинять Генриха де Монфорта в преступлении, которого он не совершал. Она слегка улыбнулась и добавила: — Это правда, что я не согласилась бы передать вам поддельное послание. Но, должна сказать, что меня не просили этого делать и не спрашивали, что я собираюсь говорить вам.

Эдуард грубо рассмеялся:

— В этом не было необходимости. Я думаю, мои ангелы-хранители передадут суть нашего разговора моему тюремщику.

Принц взглянул через плечо Барбары. Она повернула голову и увидела еще двух стражников, сидящих на стульях по обе стороны двери. Она почувствовала себя глупо, потому что не заметила их и не подумала заранее, что здесь тоже могут быть соглядатаи. Быстро вспомнив сказанное ею, она осталась довольна собой и снова взглянула на Эдуарда.

— Генриха де Монфорта совсем не осчастливили возложенные на него обязанности, — вмешался Альфред. — Я надеюсь, вы не забудете, что знаете о нем не меньше, чем о вашей леди, милорд.

— Боже милостивый! Альфред д'Экс? — воскликнул Эдуард. — Что ты здесь делаешь?

Альфред улыбнулся. Он был уверен, что по своей рассеянности принц искренне не узнал спутника леди Барбары.

— Я — жених поспешно обрученной леди Барбары, — пояснил он, — и причина ее скорого возвращения в Англию. Она не стала бы выходить за меня замуж без согласия своего отца, а я чувствовал, что и так слишком долго ждал ее.

— Обручение, — снова повторил Эдуард, затем взглянул на Барбару и в самом деле улыбнулся. — Да, вы действительно сказали это. Я думал о чем-то еще и не понял смысла… Хорошо! Это счастливая новость…

Он встал и протянул Барбаре руку.

— Я думал, вы оба твердо придерживаетесь безбрачия… Ах… Возможно, это не то слово, но я действительно полагал, что вы оба не расположены к браку.

— О нет, милорд, — сказала Барбара со смехом. — Я была расположена выйти замуж только за Альфреда — и ни за кого другого.

Принц быстро взглянул на Альфреда, издавшего неясный звук, и подал знак страже принести табуреты. Барбара удивилась, когда стражники не стали садиться до тех пор, пока Эдуард не сел сам, и еще больше ее удивило, что они держали рукой каждый табурет, пока она и Альфред тоже не сели.

Альфред внимательно наблюдал за их поведением.

— Не мудро, милорд. Совсем не мудро. Человек, выигрывающий большинство турниров, умеет хорошо держать себя в руках и никогда не поддается недовольству, чтобы не оказаться побежденным. Каждая ошибка может стать гибельной.

— Они уже были моими… — Голос Эдуарда оборвался на полуслове, и Барбара перевела взгляд с одного мужчины на другого в полном замешательстве.

Альфред, улыбаясь, ответил:

— Чепуха, вы еще увидите много новых турнирных полей.

Ей показалось это слабым утешением, но принц взглянул на Альфреда и в мгновение ока отвел глаза. Только тогда Барбара поняла, что трон, слишком тяжелый, чтобы один человек мог передвинуть его, стоял так, чтобы стража могла видеть лицо принца. Эдуард пожал плечами на замечание Альфреда и спросил Барбару:

— И ваш отец одобряет помолвку?

Хотя Барбара не имела представления, какими сведениями хотят обменяться мужчины, ей было совершенно ясно: Эдуард намекал, чтобы разговором она отвлекла посторонних слушателей. Не переставая думать о своей роли, она бормотала об удовлетворенности Норфолка ее выбором и доброте короля Аюдовика, который освободил ее и Альфреда от уплаты налога за вступление в брак по их выбору. Сказав об этом, она вдруг вспомнила, что отца Эдуарда как раз обвиняют во введении неразумных налогов из-за отчаянной нужды в деньгах… Альфред, стоявший спиной к стражникам, улыбался до ушей и кивал, одобряя ее, но Барбара не сомневалась, что это был еще и сигнал Эдуарду.

— И мы должны обвенчаться здесь, в кафедральном соборе. Для меня было бы большой честью, милорд, если бы вы почтили это событие своим присутствием, — закончила она.

Эдуард быстро взглянул на Альфреда. Стража не могла увидеть ничего, кроме обычного замешательства, но Альфред хотел, чтобы Эдуард вслух высказал одобрение, а сам протянул руку, чтобы обнять свою сообразительную нареченную. Барбара обеспечила Эдуарду прекрасную возможность быть отпущенным с привязи хотя бы на несколько часов. Возможно, она предлагала это как искушение, напоминание, которое повлекло бы за собой уступку в правах, но также могло быть использовано, чтобы ослабить ненависть Эдуарда к Генриху де Монфорту. Если бы Генрих предложил или позволил Альфреду предложить Эдуарду попросить разрешения посетить свадьбу, то доброе расположение Генриха к принцу стало бы очевидно. Уступки со стороны Эдуарда требовались минимальные — только пообещать вернуться в тюрьму после торжества; это ему ничего не стоило.

— Для меня ваше присутствие тоже было бы великой честью. — Альфред многозначительно помедлил, кивнул и добавил: — Это можно было бы устроить.

Теперь Эдуард пожал плечами и опустил глаза. Прежде чем он успел снова заговорить, раздался резкий стук в дверь. Альфред встал, и оба стражника бросились вперед: один, чтобы схватить табурет, который он освободил, а другой потянулся за тем, с которого чуть помедленнее поднялась Барбара.

— Что… — начала Барбара, сердито поворачиваясь к страже. Но она замолчала, когда Альфред взял ее за локоть и сжал его.

Принц громко засмеялся, потому что, когда открылась дверь, стражники находились между принцем и его посетителями.

— О, ради бога, — процедил он сквозь зубы, — не будьте такими дураками. — Он повернулся и отошел прочь, в глубь своей тюрьмы.

Барбара хотела обратиться к нему, но Альфред потянул ее к двери. Получив предупреждение, она не задавала вопросов, пока они не покинули замок. Она поняла, что Генрих де Монфорт хотел поговорить с Альфредом прежде, чем они уйдут, но Альфред предупредил его, указав на нее взглядом, и пообещал вернуться.

Когда они вышли за ворота, она сердито буркнула:

— Не нужно провожать меня до дома. Пожалуйста, чувствуй себя совершенно свободным, иди назад и расскажи Генриху то, что ты хотел, но не стал рассказывать, так как я могла услышать.

— Ты немного растеряна, любимая, — усмехнулся Альфред. — Разве ты не помнишь, что сама предупреждала меня, что с Генрихом следует быть осмотрительным. А Монфорт предложил мне стать его союзником. И, по правде говоря, я благодарю Бога, что ты была со мной. Воспользовавшись этим, я смог уйти без лишних объяснений.

— Так ты передал Эдуарду послание! — воскликнула Барбара и затем пылко кивнула. — Ладно, мне все равно. Это жестоко — так обращаться с ним, пиная, словно дикое животное. А что представляют собой эти стражники с их табуретами?!

Хотя Альфред ликовал, так как было ясно, что Барбара не сердится на него за его попытку помочь принцу, он все же испытывал некоторое раздражение.

— Тихо! — прервал ее он и затем продолжил, объясняя: — Эдуарда пинают, словно дикое животное, потому что он ведет себя неразумно. Без сомнения, стражники не позволяют ему коснуться табуретов, потому что он может схватить один из них и попытаться кого-нибудь им убить, скорее всего бедного Монфорта. Вот почему там находится трон. Он не сможет его поднять.

— Несчастный человек, — тихо сказала Барбара. — В каком отчаянии он находится. И Генрих тоже несчастный. Я была так рассержена, когда он забрал твой меч и даже мой нож. Я думала, он не доверяет твоему слову — не помогать принцу незаконно. Но если Эдуард ведет себя словно сумасшедший…

— Именно так, я уверен в этом, хотя Генрих и не сказал более того, что принц его ненавидит. — Альфред внезапно остановился посреди улицы и взял Барбару за руку. Его темные глаза блеснули. — Ты — чудо, Барби. То, что ты ему сказала, было великолепно и совершенно. Ты дала ему понять, что Генрих не пытается им управлять, чтобы не распалять его гнев.

* * *

Когда Альфред вернулся в замок, там царила суматоха: король Генрих, Питер де Монфорт, канцлер Николас д'Эли и остальной двор въезжали в Кентербери.

Прежде чем Альфред смог решить, что делать, к нему подошел Шалье и сообщил, что его искал Норфолк, а вскоре Альфред был представлен новому интенданту короля как нареченный Барбары и придворный короля Франции. Все жаждали новостей с континента, так что Альфред не заметил, как пролетело время, а как раз перед ужином приехали эмиссары Людовика из Дувра, куда они приплыли накануне. Симон де Клермон отвел его в сторону, попросил рассказать ему о ситуации в Кентербери и охотно одобрил план Альфреда умиротворить принца Эдуарда, хотя и считал небольшой надежду на то, что замысел Людовика окажет сильное влияние на Лестера.

Позднее Питер Чемберлен, другой посланник, который был представлен королю Генриху как уполномоченный французского короля, присоединился к ним и сказал Альфреду, что, по его мнению, теперь осталось еще меньше надежд на какое-либо вторжение. Людовик, как всегда, не настроен нарушать свое обещание придерживаться нейтралитета, а беспорядочные усилия королевы Элинор и ее постоянные ссоры со сводными братьями короля Генриха не воодушевляли людей. Войска, предназначенные для вторжения, были распущены, кошелек королевы Элинор почти пуст, и король Генрих запретил ей собирать деньги, продавая Франции его земли на континенте. Видя мало надежды на будущее, наемники уехали, как только им перестали платить. Рыцари, прибывшие в поисках приключений или в надежде получить землю в качестве вознаграждения, отправились на поиски более выгодных предложений.

Затем Альфред повторил Питеру то, что уже сказал Клермону, и в первый раз узнал, что к условиям мирного Кентерберийского договора была добавлена преамбула, расширявшая власть Лестера на некий неопределенный срок во время правления Эдуарда.

Нет сомнений, сказал Питер, что Людовик категорически отвергнет это предложение, и поскольку Папа уже провозгласил недействительными Оксфордские соглашения, которые послужили основанием для правления Лестера, в общих чертах описанного в условиях Кентерберийского мирного договора, они с Клермоном только зря потратили время.

Положение действительно казалось безнадежным. Альфред был подавлен этим известием и погрузился в размышления. Ему хотелось выбросить все из головы, однако его добросовестные соотечественники хотели получить от него совет, к кому бы они могли обратиться, чтобы обсудить предложение Людовика. Альфред сразу назвал Норфолка и объяснил, что сам был заперт в Дувре, так что ни с кем не встречался и ничего больше предложить не в состоянии.

Он уже собрался уходить, когда увидел Генриха де Монфорта, окруженного большой группой людей. К его удивлению, Генрих извинился перед теми, кто ожидал с ним разговора, схватил его за руку и утащил наверх, в свою комнату, расположенную на третьем этаже.

— Я не смогу отблагодарить тебя, как ты того заслуживаешь, — заявил он, лишь только они остались наедине. — Эдуард стал другим человеком после того, как вы с леди Барбарой поговорили с ним.

— Я не уверен, что ты должен благодарить меня, — сказал Альфред. — Я только что слышал о расширении условий Кентерберийского мирного договора на какой-то неопределенный срок во время правления Эдуарда. Я не виню его за то, что он рассержен. Эдуард не слаб и не глуп. И я просто напомнил ему, что расчет — более острое орудие, чем дубина ненависти. Ты уверен, Генрих, что Эдуард обдумал, как ему теперь поступать?

— Да! — воскликнул Генрих де Монфорт. — В этом все дело. Эдуард достаточно умен, так что постановление о том, что король не может предпринимать никаких действий без согласия совета, перестало бы иметь значение. Совет не стал бы вмешиваться в правление Эдуарда. Его назначение — лишь в том, чтобы препятствовать проматыванию денег и королевского имущества. Во всяком случае, Эдуард не стал бы этого делать. Если он подумает, то поймет, что постановление, рассчитанное на то, чтобы остановить излишества и глупость Генриха, на самом деле не будет распространяться на него.

Альфред нахмурился:

— Надеюсь, ты не рассчитываешь, что еще один мой визит подтолкнет Эдуарда принять решение, которого ты добиваешься?

— Нет-нет. Я знаю, сегодня твой приход к нему возбудил бы его подозрения, но завтра… — Генрих заколебался, смущенно посмотрел, но упрямо продолжил: — Ты знаешь, стражники докладывают о том, что говорят Эдуарду посетители. Я знаю о приглашении леди Барбары, которое она сделала принцу, а также о том, что сказал ты. Я благодарю тебя за это. Не мог бы ты сказать ему, что я буду счастлив позволить ему присутствовать на вашей свадьбе за не слишком высокую цену: обещание без промедления возвратиться в свою комнату в замке, когда я того потребую?

— Да, я хочу это сделать.

— Тогда ты готов сдержать свое обещание утром? Я надеюсь, ты сможешь посетить принца сразу после завтрака, чтобы остаток дня быть свободным, но если у тебя есть другие дела…

— Это не имеет значения, — перебил его Альфред. — Ты найдешь меня в большом зале, когда бы я тебе ни понадобился. Леди Барбара шьет свадебное платье и, думаю, захочет навестить придворных дам, прибывших в Кентербери. Она не будет возражать против моего отсутствия.

Генрих де Монфорт снова выразил свою благодарность, и они расстались. На душе у Альфреда было неспокойно. Он не мог поверить, что ничтожные заверения, которые сделали они с Барбарой, оказали такое большое и немедленное воздействие на принца Эдуарда, и постарался предупредить об этом Генриха. Никто не бывает так слеп и глух, как те, кто не желает видеть и слышать, однако было совершенно ясно, что Генрих де Монфорт умышленно выбросил из головы упорство принца.

На следующее утро Альфред послал Шалье к Барби с новостями о прибытии двора и эмиссаров Людовика и предупреждением, что он не знает точно, когда освободится. Он просил ее оставить Шалье у себя до тех пор, пока она не попросит у своего отца человека, который мог бы выполнять ее поручения и сопровождать ее.

— И передай ей, — приказал он Шалье, — что с пятнадцатого числа и до второго пришествия я буду ждать ее у алтаря кафедрального собора.