Шелуха/Husk

Глава 1

Стайлз не понимает, почему звонит именно ему, но когда знакомый голос прерывает бесконечную линию долгих гудков, наконец-то становится немного легче дышать.

— Да?

— Всё хуёво, Дерек, — с улыбкой говорит Стайлз, постукивая пальцами по глянцевой обложке «Космополитена».

Дурацкое ширпотребство — забивать все столы в комнатах ожиданий этим пёстрым шлаком. Блеснуть своим отменно штамповым чувством стиля — это уже стало похоже на условное правило.

В очереди к зубному ты листаешь «Космополитен».

Ожидая, пока подружка скупится в отделе шмоток, ты листаешь «Космополитен».

В приёмной онкологического отделения бледные люди с застывшими выражениями лиц листают «Коспомолитен». И ты среди них.

— Что-то ещё, Стайлз?

— Ага. — Они не виделись с утра. — Занят?

— Занят.

— Хорошо. Хочешь, расскажу где сейчас мой отец?

Ему хочется, чтобы голос перестал трястись.

Ему хочется остановить движения холодных пальцев, которые стучат по глянцевой улыбающейся Джей Ло, но он только ускоряет их, потому что Дерек замолкает и, наверное, удивлённо хмурит брови. Стайлзу тоже хочется удивлённо хмурить брови, но всё что он может — сосредоточиться на своём дыхании. На том, чтобы прекратило мелко трястись колено, когда он отбивает бесшумную дробь пяткой по полу.

— Ты что, издеваешься?

Вдох-выдох.

Джей Ло улыбается.

— Вообще-то, понятия не имею, нахрена позвонил именно тебе. Логичнее было бы набрать Скотта. У меня, кажется, хреновые новости, приятель.

Дерек молчит.

Долго.

Какой-то нервный парень в зелёной бейсболке несколько раз бьёт ладонью по автомату с шоколадными батончиками. Стайлз смотрит на него, прислушиваясь к негромкому дыханию в трубке.

Парень матерится. Снова бьёт.

Получает рой напряжённых взглядов и замечание от блондинки за ресепшеном, которая даже приподнялась, навалившись на стойку, чтобы выглянуть из своей пластмассовой стерильной норы. У блондинки свой мир, замкнувшийся на телефонных звонках, фиксировании фамилий и имён, экране компьютера и холодном кофе в чашке.

Стайлз думает о том, что вся её квартира наверняка уже пропахла больницей и чужими матами, когда шоколадный батончик в очередной раз не выпадает из автомата.

Женский голос из встроенных в потолок динамиков сообщает о том, что доктору Джемесону нужно немедленно подняться в палату четыреста четыре. Наверное, там кто-то умирает.

Стайлза тошнит.

— Какие новости? — вдруг спрашивает Хейл. Он эмоционально нерушим, как гора. Остаётся только завидовать.

— Я в дерьме. Такое, оказывается, и со мной может случиться. Подъедь за мной, а, Дерек? Не хочу здесь торчать больше. Знаешь, когда чувствуешь, что выбиваешься из обстановки? Здесь ребята слишком мрачные, а на мне парадная футболка с эмблемой Людей Икс. Кажется, меня здесь ненавидят из-за неё. — Стилински сухо сглатывает, закрывая глаза. Он сочиняет на ходу, просто чтобы отвлечься, пока Дерек напряжённо молчит. — Справа от меня женщина огромных размеров. Клянусь, она может убить меня одной своей рукой. А передо мной какой-то пенсионер читает журнал, где на обложке фотка Дженифер Эннистон. Не знаю, о чём он читает, но, кажется, у него стоит.

— Где ты?

— В больнице.

— Стайлз, что происходит?

Этот вопрос херачит в грудную клетку, опрокидывая в крепкий нокаут. Бьёт по выдержке, по натянутым нервам, по распирающему в груди сердцу.

— Всё… — горло сводит.

«Всё нормально» просто не лезет. Повисает гулом в голове.

— Стайлз?

Что-то сжимается в мозгах так, что остаётся только жмуриться, отрывать руку от страниц журнала и подносить её к глазам. Пальцы холодные, очень холодные. Их накачали ледяным газом и жидким азотом.

— Твою мать, что происходит? — голос Дерека похож на голос человека, который нихрена не понимает. — Я позвоню Скотту.

— Не нужно, — сипит Стайлз, прижимая руку к глазам. С силой надавливает на веки. Всё какое-то иррациональное, ненастоящее. Это как будто сон. Если во сне могут так сильно трястись губы, могут быть такие мокрые, настоящие слёзы — это однозначно сон.

Ущипните его кто-нибудь.

Пусть он проснётся, придёт в себя, иначе… Иначе всё пропало. Но люди вокруг как будто глухие. Как будто это нормально — плачущий человек в онкологическом отделении.

— Ты в порядке? — в динамике раздаётся звук хлопающей двери, а через секунду — звон ключей и гул мотора. Хорошо. Значит, он скоро будет здесь.

— Нет, — хрипит Стайлз. — Я не в порядке, чувак.

И, наверное, уже никогда не буду.

Солнце медленно скатывается за сухие холмы Мохаве.

Стайлз смотрит на него и думает о том, сколько людей ежедневно пропускают это зрелище. Проходят мимо, не глядя на закатывающийся бордовый шар, или вообще забывают о том, что можно поднять голову и увидеть небо. Сейчас уже вечер, но он тёплый, потому что в начале июля всегда тёплые вечера.

Они молчат с самой больницы. Даже магнитолу не включали все те полтора часа, что ехали сюда.

Дерек садится рядом со Стайлзом на капот «Камаро», вытягивая перед собой ноги и закидывая одну на другую. Странно сидеть с ним рядом. Они никогда не были особо близки, если дело не требовало совместной работы.

Дела Стаи превыше всего — условное правило.

Этот дуэт странно смотрится, но ни Дерек, ни Стайлз не обращают внимания, потому что они и сейчас не стали ближе. Просто Стайлз упирается локтем в колено и прижимает к губам сжатый кулак, а Дерек щёлкает зажигалкой и подкуривает какое-то крепкое табачное дерьмо, от которого печёт глаза.

Стилински уверен — слёзы наворачиваются именно от этого.

Стайлз чувствует, что кожаный рукав куртки иногда цепляет его локоть, когда Хейл подносит сигарету к губам. Молчание и дым успокаивают куда лучше, чем слова врача о том, что современная медицина шагнула вперёд.

Стайлз смотрит на его бейджик во время всего разговора. Рассматривет короткие инициалы и старается не заорать от страха.

Отказывается поднимать взгляд.

Он боится столкнуться с неуверенной, почти мёртвой улыбкой отца, собравшей на щеках глубокие морщины. Боится увидеть исполинский ужас в его глазах. И взгляд врача, который почти несправедливо спокойный. Конечно. Ведь Стайлз его десятитысячный пациент.

Мистер Д. Хиккен говорит о том, что они вместе преодолеют это. О том, что нельзя опускать руки.

Он выписывает антидепрессанты. Он выписывает обезболивающие. Он выписывает ещё миллион таблеток, зачем-то говорит о том, что они разноцветные. Он предлагает воды. Он не говорит о том, что боль больше не пройдёт.

Стайлз выходит из кабинета, в котором остаётся отец. Падает на жёсткий стул и чувствует, что, кажется, у него отнимается душа. Стайлз стаскивает со столика «Космополитен» и достаёт телефон.

— Кто-то ещё знает?

Голос Дерека какой-то непривычный, слишком отстранённый. Стайлз смотрит, как он затягивается и выпускает в угасающий день плотное облако дыма.

— Нет.

Хейл поворачивает голову, прищурившись. В глазах Стилински что-то огромное и пустое.

«Почему ты позвонил мне?»

«Не знаю».

Дерек не задаёт лишних вопросов. Наверное, поэтому.

Когда солнца больше не видно, они молча садятся в машину и возвращаются в Бейкон-Хиллз.

Магнитола молчит тоже.

— Опухоль височной доли головного мозга. Четвёртая степень.

Стайлз слышит диагноз в третий раз, и всё равно сердце пропускает несколько ударов, но пальцы, безостановочно теребящие завязки красной толстовки, не останавливаются.

Это всё равно, что снова и снова узнавать дату своей смерти. Это похоже на падение с американских горок. Когда вагончики добираются до самой крутой точки, а потом железные рельсы просто распадаются. Арматура гнётся, и ты летишь вниз, не слыша собственного вопля.

Это всё ещё похоже на плохой сон.

Так страшно видеть кошмар, когда на обеих руках по прежнему остаётся по пять пальцев, сколько не пересчитывай.

— Я понял.

Голос глухой.

Мистер Хиккен мягко постукивает карандашом по столу, глядя на Стайлза. «Д» на его бейджике означает — Дональд. Дурацкое имя для онколога.

— Хорошо. Ответишь на несколько вопросов?

Если бы у меня был выбор, меня бы здесь не было. Стайлз молча поднимает голову и смотрит в серые глаза врача.

— А вы на мой?

— Я догадываюсь, что за вопрос ты хочешь задать.

Эта фраза напоминает о том, что Стайлз — десятитысячный пациент.

Одни и те же взгляды прошли через Дональда. Одни и те же слова. Одни и те же вопросы. Ему совсем не интересно, когда опухоль сожрёт Стилински изнутри. Ему нужно делать свою работу.

— Это вряд ли.

— Послушай… — он опускает глаза в карточку, лежащую на широком дубовом столе, и слегка хмурит брови.

— Стайлз, — подсказывает Стилински. — Лучше так, чем по имени.

Мистер Хиккен понимающе поджимает губы. Этим движением он как бы говорит: «Я понимаю желание подростков сбежать от настоящего, это нормально».

Самое смешное, что он ничего не понимает. Ни капли понимания, одна фальшь.

— Хорошо, Стайлз. Послушай, тебе вовсе не обязательно закрываться от меня. Я знаю, насколько тебе тяжело, и…

Стилински отводит взгляд, не переставая теребить руками завязки своей толстовки. В голове с детства осталась глупая установка — врачи не болеют, но он всё равно спрашивает:

— У вас тоже рак мозга?

Повисшая в кабинете тишина почти вызывает улыбку. Стайлз смотрит на холодную, бледно-бежевую стену, увешанную дипломами и награждениями в рамках. Как это забавно, должно быть — получать премии за то, сколько людей подохло в твоих руках.

— Нет, — сдержанно отвечает Дональд-У-Которого-Много-Рамок. — Но позволь всё же задать тебе несколько вопросов.

Стайлз жмёт плечами, рассматривая теперь прозрачные шторы и искусственные цветы в углу кабинета. Они такие ненастоящие, что зубы сводит.

— Ты не замечал в последнее время ухудшения зрения?

— Немного. Когда моим сознанием овладел тёмный демон, было очень неважно видно. Знаете… все эти вспышки…

Мистер Хиккен смотрит на Стайлза, терпеливо улыбаясь. Извините, док. Это слишком для вас, наверное. Мой мир не для вас, а ваш — не для меня.

— Нет. Не замечал.

Он делает какую-то пометку в медицинской карте.

— Галлюцинации? Визуальные, слуховые?

— Нет.

— Головные боли?

— Иногда.

Постоянно.

— Раздражительность? У тебя не возникает состояния, когда тебя раздражает то, что раньше такой реакции не вызывало?

«Ты заебал меня, Скотт! Хватит глазеть, у меня пока ещё рога не выросли! Пасуй, мать твою. Не хочу проторчать здесь до грёбаного вечера, чёрт!»

— Наверное, тоже иногда. Один раз.

Стайлз поклялся держать себя в руках после этого. Он больше не сорвётся. Не позволит себе поступать так ни с кем из своих близких.

Мистер Хиккен закрывает карту и переплетает перед собой пальцы.

— По моему мнению…

По мнению Дональда-У-Которого-Нет-Рака-Мозга, Стайлзу нужен психолог. С ним будет работать какая-то очень приятная женщина, с которой можно будет делиться своими мыслями. По мнению Дональда-Который-Имеет-Привычку-Терпеливо-Улыбаться, Стайлзу нужно лечь в больницу, чтобы быть под постоянным контролем. Но пока — и это слово он выделил какой-то дурацкой интонацией, — возможен вариант пребывания дома. Строго соблюдаемого режима сна и приёма лекарств.

Стайлзу хочется разбить эту грёбаную вазу с искусственным фикусом о лицо мистера Хиккена, но он просто кивает. Кивает и кивает, пока у него снова не начинает болеть голова.

Мистер Хиккен предлагает стакан воды. Стайлз отказывается.