Шепот в ночи

Змея в саду

Утром я проснулась одна. Наверное, ночью Гейвин вернулся к себе. Было еще очень рано, только что взошло солнце, и почти тотчас я вдруг вспомнила маму. Когда я стала достаточно взрослой, она обычно находила повод, чтобы зайти ко мне и поговорить об интимных вещах. Иногда она садилась рядом со мной за туалетным столиком и причесывалась, иногда она заходила ко мне, чтобы показать то, что она купила себе из одежды, но неизбежно разговор заходил о сексе.

Я вспомнила, как спрашивала у нее о том, откуда женщина знает, занимается она любовью или сексом Она отложила расческу, посмотрела на свое отражение в зеркале и улыбнулась.

– Возникает такое ощущение завершения, – начала она своим мягким мелодичным голосом, который я так любила. – Твои сердце и душа присоединяются к чему-то удивительному и таинственному, Кристи, – говорила она, поворачиваясь ко мне, и свет в ее глазах выдал ее собственные драгоценные воспоминания.

– Таинственному, мама?

– Да, дорогая. – Она взяла меня за руку и стала вдруг такой серьезной, как учитель в воскресной школе – Таинственному, потому что ты начинаешь осознавать те вещи, которые были так очевидны, но ты их просто не видела или не слышала, или не обращала внимания. Женщины, которые развращают свои тела, которые стремятся получать только сексуальное удовлетворение, живут всего лишь в полсилы. Когда я влюбилась по-настоящему, все стало более насыщенным. Неожиданно я начала замечать некоторые вещи, которых раньше не замечала. Я никогда раньше не подозревала, какими прекрасными могут быть звезды, как сладко могут петь птицы, каким удивительным и таинственным может быть океан, и какими благоговейно воодушевленными становятся такие обычные вещи на восходе солнца. Меня все занимало. Каждое мгновение было драгоценным. Самое важное, Кристи, – она пристально глядела на меня, – самоуважение. Мне не было стыдно за те чувства и то удовольствие, которое доставляло мне мое тело. Ты знаешь, что я поняла? – добавила она почти шепотом. Я никогда не забуду выражения ее глаз, когда она сказала мне: – Девушки, которые отдают себя мужчинам для одномоментного удовольствия, ничего не стоят даже в сексе. Они заглушают и душат лучшую часть себя, они закрывают двери для души и любви. Они считают звезды чем-то само собой разумеющимся, пение птиц просто будит их по утрам, океан для них – монотонный шум, а встать рано утром, чтобы увидеть восход солнца – просто глупость. Словно… словно они не захотели полететь вместе с ангелами и теперь вынуждены тащиться от одной мелочи к другой. Ты понимаешь, о чем я? – спросила она.

– Думаю, да, мама, – ответила я ей, но на самом деле я поняла это только теперь.

Не сразу, когда первые солнечные лучи осветили деревья и земля впитала темноту словно губка, я почувствовала, как все вокруг зазвучало. Я поняла, что каждое утро цветы, трава, лес и звери как бы рождаются заново. Я распахнула окно и вдохнула тепло утреннего воздуха, словно так же я могла вдохнуть и солнечный свет. Я обхватила себя руками, закрыла глаза и вспомнила, как наши с Гейвином души коснулись друг друга, обещая никогда не лгать и любить навсегда. Я не упустила своего полета с ангелами.

– Доброе утро, – сказал Гейвин, подходя сзади. – Я вернулся к себе ночью, так как решил, что Джефферсон будет меня искать, – добавил он и поцеловал меня в щеку.

– Где Джефферсон?

– Ты не поверишь, но он сам встал и спустился вниз к Лютеру и Шарлотте. Он не смог дождаться, когда окунет руки в свои банки с краской. Я бы сказал, они с Шарлоттой просто нашли друг друга, а как тебе кажется?

– Да, все это делает жизнь легче и удивительней, – вздохнула я. Гейвин улыбнулся и затем стал серьезным.

– Но ты должна понять, что, несмотря на то, что мы так счастливы здесь, мы не можем остаться здесь на вечные времена, как думает Шарлотта. Джефферсону нужны друзья его возраста, ему надо ходить в школу и…

– Я знаю. – Мне стало грустно, я откинулась на подушку и скрестила руки.

– Ты должна знать, что это всего лишь временный выход, Кристи. Мы должны придумать что-то еще.

– Мудрый старина Гейвин, – передразнила я. – Я, конечно, мечтательница, а ты – трезво мыслящий человек.

– И мы отлично сочетаемся, – подхватил он, улыбаясь. – Когда бы я ни становился рассудительным, ты ударяешь меня по голове очередной выдумкой.

– А когда я слишком далеко ухожу в мечты, ты вытаскиваешь меня обратно к реальности. Так же, как и сейчас.

– Я лучше тебя поцелую, вместо ответа, – сказал он и нежно поцеловал меня в губы. Я посмотрела в его глаза и почувствовала трепет в груди.

– Нам пора собираться, пока они не соскучились по нас, – прошептала я.

– Знаю. Теперь я – фермер, – напомнил он, расправляя грудь и тыча в себя пальцем, – у меня есть работа, да и у тебя тоже. Нужно взбить масло, испечь хлеб и помыть полы.

– Я разрешаю тебе помыть полы, Гейвин Стивен Лонгчэмп, – сказала и я швырнула в него подушку. Он поймал ее и засмеялся.

– Ну-ка, шевелись, – он погрозил мне пальцем. Мы быстро оделись и спустились вниз. Хомер уже пришел и завтракал с Лютером и Джефферсоном, когда мы вошли в кухню. Я удивилась, что Хомер здесь так рано. Он что, не завтракает со своими родителями? Лютер заметил мое удивление.

– Хомер пришел, чтобы помочь собрать сено на восточном поле, – объяснил Лютер.

– А у Джефферсона замечательная идея, – объявила Шарлотта. – Даже Лютер согласился, правда, Лютер?

Он хмыкнул и продолжал завтракать.

– Да? И что же это за идея? – спросила я.

– Раскрасить сарай. Мы должны придумать, в какой цвет. Может быть, в красный, как у мистера Дугласа, или в зеленый?

– Никогда не видела, чтобы сарай был зеленым, – сказала я.

– Я знаю, – объявила Шарлотта, – мы раскрасим одну сторону – в красный, другую – в зеленый, перед – в красный, а сзади сарай будет зеленым. Или, может, перед покрасить в зеленый цвет, а сзади – в красный?

– Все эти цвета, наверное, смутят коров, – улыбнулся Гейвин. – Они решат, что в июле вдруг наступило Рождество.

– О, ты так думаешь? – печально произнесла Шарлотта.

– Да коровам все равно, в какой цвет, – пробормотал Лютер. – И они понятия не имеют о Рождестве.

Я видела, что он не хочет расстраивать или разочаровывать Шарлотту.

– Каждый может помочь нам, – объявила Шарлотта.

– Мы с Хомером покрасим перед сарая, – заявил Джефферсон. – Правда, Хомер?

Хомер взглянул на нас, а потом на Джефферсона, прежде чем кивнуть.

– А у Хомера разве нет работы на своей собственной ферме? – спросила я.

– Дугласы больше не работают на ферме, – ответил Лютер. – Они на пенсии.

– О. У тебя есть братья или сестры, Хомер? – поинтересовалась я.

Он отрицательно покачал головой.

– Его родители были совершенно одинокими, когда он появился, – быстро сказал Лютер. Он отодвинул свою тарелку в сторону. – Ну, нам пора, – он взглянул на Гейвина. Гейвин залпом выпил свое молоко и кивнул.

– Сегодня я испеку яблочный пирог, – пообещала Шарлотта. – Теперь мне придется просто разорваться, чтобы накормить столько едоков.

– Только не забудь о нем, а то он сгорит, – предупредил Лютер. – Нечего важничать только потому, что у нас гости.

– Если я захочу поважничать, я смогу, – бросила в ответ Шарлотта. Лютер, как обычно, хмыкнул.

– Когда мы начнем красить сарай? – спросил Джефферсон.

– Завтра, – ответил Лютер. – Если мы управимся с тем, что намечено на сегодня.

– Может, тогда я вам помогу, – предложил Джефферсон.

Лютер даже улыбнулся.

– Я никогда не отказываюсь от помощи пары рук, и неважно, большие они или маленькие. Идем.

– Крестьяне снова уходят, – пробормотал Гейвин мне в ухо, когда вставал из-за стола, чтобы присоединиться к Лютеру и Хомеру. Джефферсон задвинул стул.

– Чем ты будешь сегодня заниматься, Кристи? – спросил он меня.

– Я собираюсь заняться нашей одеждой, уберусь в доме и загляну в библиотеку. Сегодня вечером я почитаю тебе, и ты тоже потренируешься в чтении.

– У-у…

– А еще таблица умножения. В этом году у Джефферсона с ней были проблемы, – объяснила я, строго глядя на него. – Ему нужно упражняться в математике и чтении, а особенно в письме, не так ли, Джефферсон?

– Хомер не умеет хорошо читать и писать, и у него все в порядке, – оправдываясь, сказал Джефферсон.

– Правда? – Я взглянула на Хомера, который быстро опустил взгляд. – Ну, если Хомер хочет, я и ему помогу научиться читать и писать.

– Ну разве не здорово! – воскликнула Шарлотта. – У нас будет собственная школа в одной комнате, прямо как та, в которую я ходила, когда была маленькой, хотя проучилась там недолго, правда, Лютер? Он быстро перевел взгляд на меня.

– Да, – ответил он. – Ну мы что, собираемся тут стоять и ждать, пока кто-то сделает за нас работу?

Я почувствовала, что Лютер не любит разговоров о прошлом.

– Я не собираюсь, – проговорила Шарлотта. – Мне нужно порезать яблоки.

– Хорошо, – кивнул Лютер и поспешил к двери. Гейвин, Хомер и Джефферсон поспешили за ним.

Утро быстро перешло в день.

Я поднялась в наши комнаты, чтобы сделать уборку. Я вымыла пол и окна и отобрала кое-какую старую одежду для себя и Джефферсона. После ланча я пошла в библиотеку и внимательно осмотрела полки. Книги были такими старыми, и их так давно не доставали, что на каждой накопилась еще одна обложка из пыли. Но я обнаружила всю классику, собрания Диккенса и Мопассана, Толстого и Достоевского, а также Марка Твена. Некоторые из них были первых изданий.

Я нашла одно из моих любимых произведений – «Потаенный сад» – и решила, что его-то я и почитаю Джефферсону, а также заставлю брата поупражняться в чтении. Позже, после трудного рабочего дня на ферме и ужина с вкусным яблочным пирогом, испеченным Шарлоттой, я отвела Джефферсона в библиотеку, чтобы почитать ему и поупражнять его в чтении. Следом за нами пришли Гейвин и Хомер. Хомер пробыл здесь целый день, помогая Лютеру, и остался с нами ужинать. Несмотря на то, что он был не слишком разговорчив, я видела, что он слушает и понимает все, что вокруг происходит, а также я видела, как ему нравится быть в компании Джефферсона и как быстро Джефферсон с ним подружился. Хомер походил на застенчивого великана с добрыми темными глазами.

Пока я читала отрывок из «Потаенного сада», Гейвин внимательно осмотрел библиотеку и подобрал книгу для себя. Он устроился в углу, чтобы почитать и оставил меня с Хомером и Джефферсоном. Сначала я дала Джефферсону прочитать страничку. Он очень старался в присутствии Хомера и прочитал даже лучше, чем обычно. Когда он закончил, я вручила книгу Хомеру. Он удивленно посмотрел на меня.

– Ты можешь что-нибудь прочитать в этой книге, Хомер? – спросила я.

Он кивнул и уставился на страницу, но так и не произнес ни звука.

– Давай, прочитай что-нибудь нам. Разве ты не ходил в школу? – спросила его я, видя, что он не решается.

– Ходил, но после третьего класса я ушел из школы, чтобы помогать на ферме.

– И никто не приходил за тобой из школы?

Он отрицательно покачал головой.

– Это очень плохо, Хомер. Если ты выучишься хорошо читать, ты сможешь узнать больше.

Он кивнул. Я наклонилась и показала ему несколько букв.

– Все, что тебе нужно сделать, Хомер, это произнести их. Это буква «с», она произносится как первый звук в слове «сахар», это буква «а», она произносится как «а» в слове «мама», а это буква «д», она произносится как первый звук в слове «дом». А теперь быстро произнеси эти звуки вместе.

– Ссс… с… а…д, – произнес он.

– Сад. Хорошо! Правда, Джефферсон?

Джефферсон радостно кивнул. Я тоже улыбнулась.

В этот момент мой взгляд упал на шею Хомера сзади. Теперь, когда он наклонился над книгой и его волосы свисали по сторонам, я отчетливо увидела родимое пятно. Вне всякого сомнения оно походило на копыто. Я вспомнила рассказ Шарлотты о ее ребенке, и меня бросило в дрожь.

Что все это значит? Как у Хомера может оказаться такое же пятно? Не выдумки ли это Шарлотты? Я упражняла Джефферсона и Хомера в чтении еще полчаса и затем окончила занятие, позволив Джефферсону показать Хомеру, как он раскрасил вчера комнату. Как только они ушли, я все рассказала Гейвину.

– И что?

– Разве ты не помнишь ту историю о ребенке Шарлотты, которую я тебе рассказывала? Кукла в колыбели и все такое?

– Помню, но я думал, что это такая же история, как и ее рассказ о духах, летающих вокруг, и об Эмили на метле…

– Гейвин, все так странно. Соседи находят младенца, оставленного умирать. Хомер практически живет в этом доме, а теперь и это родимое пятно Я спрошу об этом Лютера, – решила я.

– Не знаю. Ему, наверное, не понравится, что ты везде суешь свой нос. Он может очень быстро выйти из себя. Я видел, как это с ним бывает на поле.

– Это не повод, чтобы выходить из себя, но я хочу знать правду.

– Может, это не наше дело, Кристи, нам не стоит ворошить старые воспоминания, – предупредил Гейвин.

– Уже так поздно, и я боюсь. Я все время чувствую себя неуютно, когда хожу по дому. Духов уже побеспокоили!

– О, Господи! Хорошо, – сказал он. – Когда ты собираешься спросить об этом Лютера?

– Прямо сейчас.

Гейвин закрыл книгу и вздохнул.

– Папа всегда говорил, что любопытство кошку сгубило.

– Я не кошка, Гейвин. Я – часть Мидоуз. Может, не по прямой линии, но все-таки это – мое наследство. Это моя судьба, – уверенно произнесла я. Гейвин кивнул, продолжая улыбаться. – Смейся, если хочешь, но я хочу знать прошлое этого дома и его семьи.

– Хорошо, хорошо, – согласился он и встал. – Посмотрим, что нам расскажет Лютер.

Шарлотта сказала, что Лютер в сарае, меняет масло в грузовике. Был очень теплый вечер. Небо было усыпано звездами.

Теперь, находясь так далеко от оживленных автомобильных магистралей, звуков уличного движения и людей, мы слышали, как много звуков в природе. Обычно звуки цивилизации заглушают звуки сверчков, крики совы и енотов. Нам с Гейвином казалось, что каждое ночное существо высказывало свое суждение о чем-то. Впереди в отблеске фонарей, освещавших сарай, мы увидели Лютера. Он стоял, наклонившись над мотором грузовика.

– Привет, Лютер, – сказала я, когда мы приблизились. Я не хотела пугать его, но в его взгляде было удивление. – Мы можем поговорить с тобой?

Он вытер руки и кивнул.

– Хомер ушел домой? – спросил он, заглядывая на наши спины.

– Нет, он в доме с Джефферсоном. Но именно об этом мы и хотели спросить, Лютер.

– А? О чем спросить?

– Хомер. Кто он на самом деле, Лютер? – выпалила я.

Лютер прищурил глаза.

– Что ты этим хочешь сказать? Он – Хомер Дуглас, сын наших соседей. Я уже говорил вам, – ответил он.

– Шарлотта водила меня в детскую, – начала я, – и рассказала мне историю о своем ребенке.

– Ах, вот что? Шарлотта много выдумывает, – сказал он, взглянув на мотор. – Она всегда так делает. Так она уходит от реальной тяжелой жизни.

– Но у нее сейчас не такая тяжелая жизнь. Почему она до сих пор притворяется?

Лютер не ответил.

– Значит, у нее не было ребенка? – не отставала я. – И у младенца не было родимого пятна в форме копыта сзади на шее?

Лютер открыл банку с маслом и начал заливать его в мотор, словно нас и не было рядом.

– Мы не хотим причинить какое-либо беспокойство. Я просто хочу знать правду об этой семье, ведь это и моя семья тоже, – добавила я.

– Твоя мама, она – Катлер, и крови Буфов в ней нет. Вот это правда, – пробормотал Лютер.

– Но мы унаследовали поместье Буфов и их историю. Нравится это или нет.

– Самое лучшее для тебя ничего не знать об этой семье, – после паузы заключил Лютер. – Это были жестокие люди, у которых была своя религия и предрассудки, которые соответствовали их подлым идеям и способам существования. Шарлотту судьба наделила мягкостью, в ее лице всегда сиял солнечный свет. А эти Буфы, особенно ее отец и Эмили, не могли вынести этого и устроили ей жизнь заключенного в собственном доме. Они обращались с ней как с рабыней, и никогда – как с родней. После смерти миссис Буф не осталось никого, кто мог бы привнести добро в этот дом. Да они даже секли ее время от времени. Эмили делала это, считая, что в Шарлотте сидит дух дьявола, который заставляет ее улыбаться. Она хотела уничтожить улыбку на ее лице, но Шарлотта… – он покачал головой. – Она никогда не понимала этой жестокости и никогда ей не поддавалась. Ее сердце не зачерствело. Она все и всех прощала, даже Эмили. – Он сплюнул и его взгляд унесся к воспоминаниям. – Она приходила ко мне, после того, как ее побьют. Я успокаивал ее, и она говорила, что Эмили просто не смогла сдержаться. Это дьявол внутри нее заставляет ее делать это… Вот такие дела. Я хотел отправить ее к дьяволу сам, только…

– Только что?

– Вот, как только дьявол попадает в человека, он заставляет совершить грех. Ну, вобщем Шарлотта и я… так получилось, что мы утешали друг друга. После смерти моих родителей мы оба были очень одиноки, особенно по ночам. Понимаете?

Мы с Гейвином обменялись взглядами.

– Да.

– Она забеременела. Узнав об этом, Эмили решила, что это работа дьявола и ребенок будет ребенком дьявола. Никто кроме старика, Эмили и меня ничего не знали об этом. Никто в поселке ее не видел. Я помню ту ночь, когда она рожала, – говорил Лютер, глядя на дом. – Я помню ее крики. Эмили была счастлива от этого. Она делала все, чтобы Шарлотте было еще хуже.

– Ее держали в нехорошей комнате?

Он кивнул, но потом опустил голову.

– Хуже. Эмили заперла ее в туалете, когда подошло время.

Мне показалось, что в его глазах стоят слезы.

– Что? То есть когда она рожала? – спросила я.

Он кивнул.

– Она оставила ее там на несколько часов, а когда дверь открыли… ну, я полагаю, инстинкт взял свое. Шарлотта перекусила пуповину и сама завязала. Она вся была в крови. Эмили разрешила положить младенца в детскую, но несколько дней спустя я видел, как она тайком вышла из дома, неся в корзине ребенка. Я проследил за ней и видел, как она оставила младенца в поле возле дома Дугласов. Когда она ушла, я пришел к Карлону Дугласу и его жене и сказал им, что кто-то оставил младенца на их земле. Они с радостью взяли его. Дугласы назвали его Хомером и заботились о нем, как только могли. Эмили относилась к нему довольно недоброжелательно и всегда прогоняла его из дома.

– Но Шарлотта наверняка понимает, кто он, да? – спросила я.

– Даже если это так, она никогда об этом не говорила.

– Ты никогда ей не говорил об этом? – спросил Гейвин.

Лютер посмотрел на нас и отрицательно покачал головой.

– Я считал, что это будет слишком жестоко для нее и принесет ей слишком много боли. Вместо этого, когда Эмили наконец отправилась в ад, я все чаще стал приводить Хомера к нам, пока он не стал частью нашей жизни, и теперь, вы видите, он проводит у нас почти все время.

– Шарлотта должна была заметить родимое пятно, если я его увидела, – сказала я.

– О, я думаю она догадывается, кто на самом деле Хомер. Она не заявляет это вслух, но ей это и не нужно.

– А Хомер знает? – спросил Гейвин.

– Не так подробно. Он так же, как и она… чувствует окружающее, он познает все вокруг быстрее через чувства, чем через слова. Он часть здешней природы. Хомер чувствует себя как дома на этих полях, с этими животными, деревьями и холмами, да и со всем, что живет здесь. Ну, – он снова наклонился к мотору своего грузовика, – вот и вся история. Вы хотели узнать ее, и вы узнали. Я не могу гордиться семейной историей Буфов. Все, что я могу сказать, так это то, что даже их предки были жестокие, подлые люди. Они были теми владельцами плантаций, которые всегда плохо обращались с рабами. Мужчины насиловали и били их, а женщины заставляли их работать до изнеможения. Западное поле – поле смерти рабов. Там нет табличек, но я знаю, где их кладбище. Мой папа показывал его мне. Если раб заболевал, рассказывал мне папа, они закапывали его живьем.

– О, как ужасно! – воскликнула я.

– Ну как, хочется еще быть частью этой семьи? – спросил он.

– Я не хочу отрекаться от Шарлотты, – сказала я.

Он кивнул.

– Да, думаю так оно и есть.

Лютер вытер шею тряпкой.

– Ну и жара сегодня, да?

Гейвин рассмеялся.

– У нас тут есть пруд, в котором можно поплавать, там, за холмом, напротив Хаудли Фред, – показал он. – Пройдете по тропинке и держитесь левее, пока не увидите большой дуб. Там есть небольшой причал с лодками. Вода поступает из подземных родников, и поэтому она холодная. – Он улыбнулся. – Мы с Шарлоттой любили украдкой убегать туда.

– Здорово! – сказал Гейвин.

– Да, думаю поместье не может отвечать за тех, кто им владеет. Хотя это бремя должно чувствоваться, – добавил он и кивнул. – Должно.

Затем наступило долгое молчание, и мы на мгновение задумались.

– Нам лучше пойти проверить, чем занимается Джефферсон, – напомнила я.

– Хорошо, – согласился Гейвин.

– Лютер?

Он взглянул на нас.

– Спасибо за то, что доверил нам эту историю.

– Я решил, раз ты тоже прошла через боль, то поймешь.

– Да.

– Мне нужно смазать этот грузовик, – сказал Лютер. – Это моя обязанность. На случай, если Шарлотта будет обо мне спрашивать, – добавил он.

– Мы сообщим ей, – обещала я. Гейвин взял меня за руку, и мы направились назад к дому.

В дверях нас встретила Шарлотта и рассказала, что Джефферсон так устал от сегодняшнего тяжелого рабочего дня, что уснул на диване.

– И Хомер снова отнес его наверх в постель. Но хотя Хомер казался таким нежным и милым, я все равно забеспокоилась, и мы поторопились наверх.

Джефферсон крепко спал в своей кровати. Он был переодет в ночную рубашку, а одеяло было аккуратно подоткнуто со всех сторон, даже у подбородка. Мы вздрогнули, увидев Хомера, тихо сидевшего в углу комнаты в темноте.

– Я просто слежу за ним, чтобы все было в порядке, – объяснил Хомер. – Пока вас не было.

– Спасибо, Хомер. Очень мило с твоей стороны.

– Мне лучше тоже пойти домой, так как мы хотим встать рано, чтобы покрасить сарай.

Он направился к двери.

– Спокойной ночи, Хомер, – сказала я.

– Спокойной ночи. – Он словно тень выскользнул из комнаты.

– С ним все в порядке, – произнес Гейвин, когда я подошла к Джефферсону и посмотрела на его маленькое ангельское личико.

Я не могла не улыбнуться, вспомнив, что любил говорить папа: «Джефферсон просто ангел, хотя бы на несколько часов в сутки, когда спит». Гейвин подошел ко мне и прошептал:

– Как насчет того озера, о котором говорил Лютер? Сегодня довольно жарко. – Я почувствовала, как кровь прилила к моим щекам. – Возьмем полотенца и фонарь, чтобы освещать дорогу, – продолжал он.

– Джефферсон может проснуться и испугаться, – неуверенно проговорила я.

– Он не просыпается сразу после того, как уснул, и к тому же он знает, где находится. Идем, – сказал Гейвин. – Мы заслужили немного отдыха.

– Хорошо. Я только возьму полотенца. Несмотря на то, что мы шли как обычно, я не могла избавиться от ощущения, что мы тайком крадемся куда-то в ночи. Гейвин не зажигал фонарь, пока мы не оказались в дюжине ярдов, а то и больше, от дома. Мы нашли тропинку, о которой рассказывал Лютер, и пошли по ней, огибая небольшой холм. За ним открылось небольшое озеро, вода которого была иссиня-черной, а на его поверхности сверкали отражения звезд.

Мы прошли по причалу и сняли обувь и носки, чтобы проверить воду.

– Холодная, – пожаловалась я.

– Это только кажется. Мы будем купаться совсем без одежды? – спросил Гейвин. – Я могу погасить фонарь, если тебе так будет спокойней.

– Нет. Лучше оставь.

– Прекрасно, – сказал он и начал раздеваться. Мое сердце глухо забилось. Мы уже спали в одной постели прошлой ночью, но тогда было совершенно темно. Теперь наши тела были освещены светом фонаря и звезд. Несмотря на нашу близость той ночью, я все равно стеснялась и была очень взволнована. Если мое сердце будет биться быстрее, я наверняка потеряю сознание, подумала я. Гейвин уже разделся и стоял спиной ко мне, а я только сняла юбку.

Он повернулся и посмотрел на меня.

– Я первым нырну, – сказал он и прыгнул в воду. – Здорово! – крикнул он мне. На поверхности воды был виден только темный силуэт его головы. – Давай, стеснительная!

– Не дразни меня, а то я развернусь и уйду, – предупредила я.

– На моих устах печать молчания, – быстро сказал он и заработал ногами, вспенивая воду и повернувшись на спину.

Я расстегнула блузку и сняла бюстгальтер. Когда я, наконец, совершенно разделась, по моей коже побежали мурашки. Я снова ступила в воду и поискала взглядом Гейвина, но его не было. Я не слышала плеска воды и не видела его головы на поверхности.

– Гейвин?

Над водой кружили светлячки, их лимонно-желтые отсветы вспыхивали то там, то здесь. На ветвях деревьев, склонившихся над озером, сонно чирикали птицы в своих гнездах. Нежный ветерок играл с моими волосами, сбросив несколько прядей на лоб и щеки. Над озером раздавались крики совы.

– Гейвин, где ты? – громким шепотом позвала я. – Гейвин, ты меня пугаешь. Вдруг он неожиданно появился из-под причала и схватил меня за щиколотки. Я закричала и упала в воду. От этого я еще больше завизжала. Он засмеялся и быстро обнял меня, удерживая мою голову на поверхности воды.

– С тобой все в порядке? – со смехом спросил он.

– Это было жестоко, Гейвин Лонгчэмп! – закричала я.

– Тебя так долго не было, что я чуть не уснул, – сказал он. – А кроме того, наконец ты здесь, правда, замечательно?

– Я с тобой не разговариваю, обиделась я.

– Хорошо, – заявил он, отплывая от меня. – Я ныряю и буду там, пока ты не изменишь своего решения.

И с этими словами он исчез под водой. Я подождала. Казалось, прошло несколько минут.

– Гейвин?

Вода была такой спокойной, что не было слышно даже плеска ее о причал.

– Гейвин?

– Значит ли это, что ты снова разговариваешь со мной? – спросил он, появляясь сзади меняя.

– Гейвин, ты – невыносим. Я так испугалась.

– Если ты отказываешься говорить со мной на вечные времена, Кристи, я останусь под водой, – он наклонился и прижал свои губы к моим.

Под водой я почувствовала, как его руки обхватили меня и медленно, все ближе и ближе начали притягивать, пока наши тела не сомкнулись. Я почувствовала его возбуждение и отпрянула, напуганная и удивленная тем, что это случилось так быстро.

– Эй! – крикнул он, смеясь.

– Мы пришли сюда плавать, – объяснила я и отплыла.

Гейвин снова засмеялся и последовал за мной. Несмотря на то, что он мог догнать меня в любой момент, Гейвин держался на расстоянии, плывя позади меня или рядом. Я повернула назад к причалу и доплыла до того места, где могла встать на ноги. Он догнал меня и взял за руку.

– Здорово, правда? Лютер был прав, – сказал он. – Это так освежает.

– Да, но вода настолько холодная, что разбудила тебя всего.

– Всего? – переспросил он и дотронулся до моей груди.

Гейвин притянул меня к себе, и мы снова поцеловались, но на этот раз, когда я почувствовала его возбуждение, я не отпрянула. Мы целовались и целовались. Обнаженная, под звездным небом, каждая частичка моего тела была более чувствительной, чем всегда. Все мои ощущения обострились. Наши поцелуи были еще более волнующими, моя грудь трепетала, а колени ослабли. Неожиданно Гейвин взял меня на руки. Я уткнулась лицом в его прохладную влажную грудь и позволила ему вынести меня из воды.

– О, Кристи, – прошептал он, нежно опустив меня на полотенца, лежавшие на причале, – я не могу сдерживать себя.

– Мы не можем сейчас сделать это снова, Гейвин. Мы должны быть осторожны. Я могу забеременеть.

– Знаю, – сказал он, но не отстранился от меня. Он продолжал целовать мое лицо, шею, плечи.

Когда он целовал мою грудь, я застонала и закрыла глаза.

Мы потеряли контроль над собой, думала я, но даже сознание этого не заставило меня оттолкнуть Гейвина. Я надеялась, что он знает, когда остановиться. Ну еще чуть-чуть, думала я.

– Я люблю тебя, Кристи, – шептал он. – Я люблю каждую частицу тебя, каждую ямочку… – Он целовал мои щеки. – Каждую прядь твоих волос… – Он прижал свои губы к моим волосам, затем взял мои руки и поднес их к губам. – … кончики твоих пальцев. Твою грудь… твой живот…

– Гейвин! – закричала я. – Если мы не остановимся сейчас, то мы не сможем это сделать потом!

Я схватила его за плечи и удержала его. Он прижался щекой к моему животу.

– Я слышу, как бьется твое сердце, – говорил он. – Твоя кожа такая прохладная.

Он подтянулся к моему лицу и снова поцеловал меня в губы, а потом мы лежали рядом на досках причала, тяжело дыша. Я положила голову Гейвину на плечо, и мы лежали, глядя на звезды.

– Тебе не холодно? – спросил он.

– Нет.

– Когда вот так смотришь на ночное небо, чувствуешь движение земли. Правда?

– Да.

– Если постараешься, то можно представить, что ты улетаешь в небо, к звездам.

– Гейвин, – прошептала я, поворачиваясь к нему. – Я хочу, чтобы ты… то есть я люблю тебя, правда, люблю, но я все время думаю о Лютере и Шарлотте, о том, что произошло, и о том, что может произойти с нами.

– Знаю. Все в порядке, – сказал он. – В конце концов я – тот, кому полагается быть реалистом, правильно? Я – тот благоразумный человек, который знает, что мы не можем вечно жить в мечтах. Только, когда я с тобой, Кристи. Я хочу отбросить всю эту логику и реальность прочь и жить в грезах, и не заботиться ни о чем.

– Уж лучше заботься, Гейвин Лонгчэмп. Я теперь полагаюсь на твое благоразумие.

Он засмеялся.

– Хорошо. Я буду тем, кем ты захочешь. – Он сел. – Нам пора одеваться и возвращаться назад.

Молча мы вытерлись и оделись. Потом Гейвин взял меня за руку, и мы пошли по дорожке к дому. На вершине холма мы повернулись и посмотрели на озеро. Оно показалось ненастоящим, больше походило на зеркало, чем на воду. На какое-то мгновение деревья, звезды, каждое лениво проплывающее облако застывали в отражении на поверхности воды. Так озеро удерживало их в своих воспоминаниях, думала я. А теперь у него было воспоминание и о нас: о двух молодых людях, пытающихся понять мир, который может быть так прекрасен и так жесток. Это озеро будет всегда слышать наш смех и вспоминать теплое желание в всплесках воды. А может, оно слышало биение наших сердец.

Гейвин зажег фонарь, так что свет падал впереди нас. Мы следовали по дорожке света, которая указывала нам путь к дому, все еще находясь под впечатлением возбуждения.

Потребовалось много времени, чтобы воспоминания о волнующем трепете наших тел улеглись в наших сердцах. Мы оба были в таком изумлении, что даже не заметили подозрительную машину, припаркованную на дороге, пока мы на нее не наткнулись.

– Чья эта машина? – спросил Гейвин и поднял фонарь, чтобы получше рассмотреть ее. Машина была нам незнакома.

– Я не знаю, Гейвин.

– Кто бы это ни был, он приехал издалека, – он кивнул на номера. – Эта машина из Мериленда.

– Джефферсон, – воскликнула я, внезапно испугавшись за него. – Идем побыстрее.

Мы поспешили вверх по ступенькам крыльца и практически ворвались в дом. В тот момент, когда мы были в прихожей, я услышала знакомый смех, а затем – незнакомый мужской. Он доносился из гостиной справа Мы с Гейвином подошли к дверям и увидели смотрящую на нас тетю Ферн. Она стояла, уперев руки в бока, лицо было перекошено характерной ухмылкой. Ее высокий светловолосый приятель сидел на диване, положив ногу на ногу, и равнодушно курил. Уголки его рта так сильно врезались в щеки, что, казалось, они их разрежут. Шарлотта сидела на пуфе, заломив руки и прижав их к груди, а в ее лице угадывалось беспокойство. Лютер стоял за ней с несчастным видом и бледным лицом.

– Тетя Ферн! – наконец произнесла я.

– Так, так, так, кажется, это принцесса и ее маленький принц, – сказала она, делая к нам шаг. Она оглядела нас с ног до головы и перевела взгляд на наши лица. Она увидела у меня в руках полотенца.

– И где же вы были? – спросила она.

– Мы ходили купаться, – ответил Гейвин.

Ее ухмылка стала похотливой, и она повернулась к своему приятелю.

– Ты слышал это, Морти, они ходили купаться – Улыбка ее приятеля повторила ее собственную. – И скорее всего обнаженными. Так, так, так, и чем же все закончилось?

– Ничем, – резко ответил Гейвин. – Мы просто ходили купаться.

– Конечно.

Улыбка исчезла, ее быстро сменил резкий свирепый взгляд.

– Знаешь, я не вчера родилась. Вы вдвоем можете дурачить здесь кого угодно, но не думайте, что вам удастся их обмануть. Они слишком много видели.

– Это уж точно, – саркастически заметил ее приятель, улыбаясь. У него был очень гнусавый голос.

Теперь, когда я рассмотрела его получше, я обнаружила, что у него близко посаженные глаза, а под острым носом – губы, тонкие и длинные. Я подумала, что из всех приятелей тети Ферн этот наименее привлекательный. У него были большие уши и длинная шея, а щеки ввалились как у старика.

– Заткнись, Морти, – ответила она, не сводя с нас глаз. Затем она снова улыбнулась. – Мы с Морти направляемся во Флориду, в его дом на побережье. Когда мне пришла мысль, что вы могли приехать сюда, я решила, что мы должны здесь побывать. Как я и предполагала, я оказалась права. Вы двое здорово заставили поволноваться всех у себя дома. Дядя Филип даже лично приехал ко мне, так как думал, что вы у меня. Невелик шанс, ответила я ему. Итак, – сказала она, переступая с одной ноги на другую и снова упирая руки в бока, – почему вы убежали?

Я никогда не скажу ей правду, подумала я. Она только посмеется. Это то, что она только рада будет услышать.

– Не важно, – махнула рукой она. – Тебе не нужно рассказывать, что и почему. Все и так написано у вас на лицах, – она перевела взгляд с Гейвина на меня и обратно. – Вы уже прошли игры «В бутылочку».

– Это не правда, – резко сказал Гейвин и покраснел.

– Не рассказывай мне, что правда, а что – нет, Гейвин, – рявкнула она, и ее натянутая холодная улыбка встретилась с его вызывающим взглядом. – Мы оба Лонгчэмпы. Я знаю, какая кровь течет в наших жилах. Но тебе не нужно волноваться. Я не собираюсь рассказывать что-либо Филипу. Пока, – сказала она, кивая, – ты не вынудишь меня к этому.

– Так он не знает, что мы здесь? – спросила я, с облегчением вздохнув.

– Нет. И я не думаю, что он настолько умный, чтобы вычислить это. Ну что ж. Итак, это неплохое укрытие. Тетя Шарлотта рассказывала мне о своем переоформлении дома, – Ферн засмеялась. Ее приятель тоже засмеялся. – Кто знает, Морти, может, когда-нибудь это будет модно.

– Да, новое искусство, – кивнул он.

– Я хочу вас познакомить с Мортоном Финдли Этвудом. Как ты хочешь, чтобы все тебя называли, Морти? Мистер Этвуд? Или просто сэр?

– Мистер Этвуд подойдет. Сэр – это слишком, – он стряхнул пепел на пол.

– Семья мистера Этвуда имеет весьма высокую репутацию. Они те, которых мы называем старыми магнатами… вырождающимися.

Как же можно относиться так к своей семье, думала я, чтобы позволять тете Ферн подшучивать над ней?

– Ну, теперь мы здесь решили устроить себе мини-отдых по пути во Флориду, так Морти?

– Если хочешь. Единственное, чего у меня в достатке, – проговорил он, – так это – времени.

– Что ты хочешь этим сказать, тетя Ферн? – спросила я.

Свинец налил мои ноги, пригвоздив их к полу, и сердце забилось отчаянно в ожидании ответа.

– Что ты хочешь этим сказать, тетя Ферн? – передразнила она меня. – А как ты думаешь? Мы поживем здесь немного. Уверена, здесь достаточно комнат. Тетя Шарлотта только что собиралась нам показать комнаты, чтобы мы могли выбрать себе подходящую, не так ли, тетя Шарлотта?

– О, конечно, конечно, – подтвердила Шарлотта, не понимая, что происходит. Лютер был вне себя от гнева.

– В конце концов, мы все здесь – одна семья, – напомнила тетя Ферн. – Все, кроме Лютера, – добавила она, поворачиваясь к нему. Лютер еще больше рассвирепел. – Какую комнату вы занимаете? – спросила она.

– У нас две комнаты, – ответила я – Одна для Джефферсона с Гейвином, другая – моя Они находятся рядом.

– Как удобно, – сказала она. – Мортон, осмотрим дом?

– Как скажешь, дорогая – Он встал.

Мортон был чуть выше шести футов, с узкими плечами и очень тонкой талией для мужчины.

– Оказалось, что Мортон отлично играет в теннис, – сообщила тетя Ферн. – Возможно, он станет профессионалом. Лютер, нет ли здесь поблизости какой-нибудь теннисной площадки? – Ответ Лютера в виде его обычного хныканья сказал больше, чем нет. – Не думала, что их здесь нет, но мы найдем себе занятие. Уверена, что здесь есть чем заняться. Посмотри, как занята принцесса! – она кивнула в мою сторону. – Тетя Шарлотта, вы покажете мне дом? – спросила она. Шарлотта встала.

– Конечно.

– Тогда пошли.

Шарлотта посмотрела на меня так, словно просила о помощи. Мне было ее очень жаль, но я не знала, что делать. Я не могла выпроводить их отсюда, хотя я бы не стала даже раздумывать, если бы у меня была такая возможность.

– Лютер, – сказала тетя Ферн, поворачиваясь к нему, – вытащи наши чемоданы из машины и отнеси их наверх.

Лютер уставился на нее, а потом повернулся и пошел выполнять ее просьбу. Тетя Ферн засмеялась.

– Я же говорила тебе, Морти, это будет интересно и весело. Все мои родственники весьма забавные.

Она взяла его под руку, и они последовали за Шарлоттой.

– О, – обернулась вдруг Ферн. – Не обращайте внимания на нас. Продолжайте заниматься тем же, чем обычно занимались.

Она запрокинула голову и расхохоталась.

Гейвин повернулся ко мне. Ему ничего не пришлось мне говорить. Мы оба поняли: как быстро мы нашли этот удивительный и волшебный мир, так же быстро его и потеряли.