Шепот в ночи

Компромиссы

Дядя Филип был так разбит, что тете Бет пришлось заняться организацией приема после похорон. Почти все в доме прилежно выполняли распоряжения тети Бет. Мистер Насбаум и Леон готовили то, что ей казалось подходящим для такого случая. Они работали в доме под ее присмотром. Она попросила Баста Морриса и остальных людей, следящих за состоянием площадок вокруг отеля, принести дополнительно еще столы и скамейки и поставить их на главной лужайке. Мы знали, что придет очень много людей, чтобы выразить свои соболезнования и утешить семью. Ни Джефферсон, ни я не были в настроении принимать людей, даже тех, кто искренне хотел выразить свою любовь и симпатию, но я знала, что это необходимо сделать, и в любом случае тетя Бет заставит нас принять на себя эти роли и положение в доме.

– Вы с Джефферсоном сядете здесь, дорогая, – сказала она, указывая на диван в гостиной. – Милани и Ричард сядут рядом, а я буду подводить к вам людей.

– Я не хочу принимать гостей, – почти жалобно произнес Джефферсон.

– Я понимаю, что тебе не хочется, милый, – улыбнулась тетя Бет, – но ты сделаешь это ради твоих родителей.

– Почему?

– Он всегда доводит людей до бешенства своими вопросами, – прокомментировал Ричард, скривив рот. Его губы были тонкими как резиновый шнур, и иногда ему так удавалось их скривить, что мне казалось, они могут лопнуть.

– У него есть все права задавать вопросы, Ричард, – резко возразила я.

– Конечно, конечно, – согласилась тетя Бет раздраженно певучим голосом. Она подошла, чтобы приласкать Джефферсона, но он отстранился. – Спрашивай, что пожелаешь, дорогой.

Джефферсон покрепче сжал губы, и его глаза стали маленькими и злыми, но тетя Бет снова погладила его по голове и удалилась. Прежде чем мы успели поссориться еще по какому-нибудь поводу, в дом начали прибывать люди. Это впечатлило и потрясло даже Джефферсона. Казалось, что приехали все, кто жил где-нибудь недалеко от Катлерз Коув. Даже кое-кто из наших частых постояльцев прибыли к нам, как только услышали о трагедии.

Тетя Бет порхала вокруг как канарейка, клетка которой ограничена стенами гостиной и холлом. Она встречала приходивших и указывала им на нас. Это довольно быстро оказалось утомительным процессом, но я не могла не заметить, что люди, обнимавшие и целовавшие меня и Джефферсона, действительно переживают. Я была очень удивлена тем, как много людей, которых затронула смерть моих родителей. Тетя Триша заботилась о нас, присматривая за тем, чтобы нас с Джефферсоном покормили. Она оставалась с нами так долго, как могла, и отвела нас в сторону, чтобы попрощаться.

– Мне необходимо вылететь в Нью-Йорк, – сообщила она. – У меня просто сердце разрывается, когда я думаю о том, что мне придется вас покинуть.

– Я понимаю, тетя Триша, – кивнула я, вспомнив, как папа обычно над ней подшучивал. – В конце концов ты в театре, – добавила я, подражая ему. Она улыбнулась.

– Я так по вас буду скучать! – Тетя Триша взглянула на Джефферсона. Он в отчаянии замотал головой, и из его глаз потекли слезы. – Ах, дурачок, – вздохнула она, крепко прижимая его к себе. – Будь хорошим мальчиком и слушайся своих тетю и дядю, хорошо?

Джефферсон неохотно кивнул.

– Я скоро тебе позвоню, Кристи, а может, через несколько недель ты навестишь меня в Нью-Йорке и будешь ходить на представления каждый вечер. Хочешь?

– Очень, тетя Триша!

Она стояла, закусив губу и кивая. Затем она оглянулась так, как будто за ней охотится привидение, и быстро ушла. И всего несколько минут спустя ко мне подошел Гейвин и сообщил, что дедушке Лонгчэмпу тоже нужно срочно ехать.

– Его сердце просто на части разрывается, когда он сидит здесь и видит всех этих людей, прогуливающихся взад-вперед, – объяснил Гейвин. – Он даже готов просто сидеть в зале ожидания в аэропорту.

– Я понимаю. – От этого нерадостного известия мое сердце упало.

– Он сказал, что скоро я смогу приехать и навестить тебя.

– О, Гейвин, ведь ты собирался работать здесь этим летом. Нам было бы так хорошо вместе, – напомнила ему я. По его взгляду я поняла, что этого не будет.

– Мама хочет, чтобы вы вернулись на свое место, – сказал Ричард, протискиваясь между нами. – Она говорит, что необходимо принять еще много важных людей.

– Эй, – Гейвин резко повернулся к нему, – исчезни!

– Чего?

– Сделай так, чтобы я тебя не видел, дошло? На мгновение рот Ричарда перекосило от смущения, затем его лицо снова стало невозмутимым.

– Я просто делаю то, что сказала мама, – защищаясь, жалобно проговорил он.

– Ну, а теперь сделай то, что я тебе сказал. При виде рассерженного лица Гейвина он быстро повернулся и убежал.

Я засмеялась, мне стало от этого хорошо.

– Сделай мне одолжение, Джефферсон, – попросил Гейвин, – связывай вместе эти носки каждое утро, хорошо?

– Ага, – пообещал Джефферсон, и его глаза загорелись.

– Даже не думай об этом, Джефферсон, Гейвин, не нужно подсказывать ему такие идеи.

– Если он будет тебе мешать, напомни ему, что я скоро вернусь, – сказал Гейвин Джефферсону.

– Папа собирается уходить, дорогой, – проговорила Эдвина, подходя к нам. – Ему нехорошо, – добавила она, как бы извиняясь передо мной. – Филип распорядился, чтобы нам подали лимузин.

– Я провожу вас, – кивнула я.

– И я тоже, – эхом вторил Джефферсон. Он не отходил от меня ни на секунду.

Когда мы вышли из дверей главного входа, то возле столов увидели тетю Ферн и ее приятеля. Они смеялись и шутили вместе с несколькими официантами и посыльными. По ее виду нельзя было сказать, что она переживает утрату. Она так и осталась чужим человеком, который просто бродил по площадкам вокруг отеля. Эдвина подошла к ней сообщить, что они уезжают, но это ее не очень-то заинтересовало.

– Конечно, до свидания, – пролепетала Ферн и быстро махнула рукой в сторону Гейвина и дедушки Лонгчэмпа.

– Она ведет себя, как будто она мне чужая, – пробормотал он, – и уж, конечно, не как дочь Салли Джин. Полагаю, она унаследовала эти плохие черты откуда-то от моего рода. У нас там наверняка кроме нашей порядочности много чего намешано, – добавил дедушка Лонгчэмп. Меня это заинтриговало, и мне стало интересно, знает ли Гейвин что-либо из мрачных сторон истории их семьи.

– Ну, а теперь позаботься о себе, Кристи, – сказал дедушка Лонгчэмп, переводя на меня взгляд своих больших печальных глаз. – И приглядывай за своим братом, так, как бы этого хотели твои родители. Позвони нам, если что-нибудь понадобится, хорошо?

– Да, дедушка. Спасибо.

Он в последний раз взглянул на дом и сел в лимузин. Следом за ним в лимузин села Эдвина.

– Я буду писать и звонить при первой возможности, – пообещал Гейвин. – Так не хочется оставлять тебя вот так, – добавил он, и его взгляд потеплел. Я кивнула, опуская глаза.

Гейвин потрепал Джефферсона по волосам, а затем быстро, так что даже я не почувствовала и никто не заметил, наклонился и поцеловал меня в щеку. Но к тому времени, когда я открыла глаза, он уже быстро сел в машину позади своих родителей. Джефферсон и я остались стоять, держась за руки и глядя, как машина уезжает все дальше и дальше. Внезапно меня охватил озноб. Сумерки наступили быстро, как будто все в одно мгновение погрузилось во мрак, сгущая окружающие тени.

– Вот вы где, дети, – услышали мы крик тети Бет, стоящей у главного входа. – Вам придется вернуться назад на свои места, – объявила она.

– Мы устали, тетя Бет, – пожаловалась я, проходя мимо нее и все еще держа Джефферсона за руку. – Мы идем наверх.

– О, но, дорогие мои, а что же делать всем этим людям, которые только что приехали? – подавленно проговорила она. У нее было такое выражение лица, будто наше отсутствие и будет настоящей трагедией дня.

– Уверена, они поймут, – спокойно ответила я. – Как и вы тоже.

– Но…

Мы быстро прошли мимо нее, опустив головы, будто это больше не наш собственный дом, а мы в нем сироты. Я забрала Джефферсона к себе, зная, что он не захочет остаться в одиночестве.

Шум и движение внизу продолжались еще несколько часов. Вскоре после нашего ухода к нам поднялся Бронсон Алкотт. Он постучал и заглянул в комнату, когда я спросила, кто там. Джефферсон уснул рядом со мной на кровати, а я просто лежала, глядя в потолок.

– О, я не хотел тебя разбудить, – извиняясь проговорил он.

– Все в порядке, Бронсон. Пожалуйста, заходи, – я села на кровать и поправила прическу. Он вошел в комнату и улыбнулся, глядя на Джефферсона.

– Бедняжка, – он покачал головой. – Для каждого такая утрата тяжела, но для него особенно. Я помню, как мне было тяжело, когда я потерял мать, а я был немногим старше его.

– От чего она умерла?

– У нее был рак крови, – печально сказал он.

– И тебе пришлось самому заботиться о твоей сестре-инвалиде? – вспомнила я кое-какие подробности, о которых мне однажды рассказывала мама. Он кивнул. А теперь он заботится о бедной бабушке Лауре, грустно подумалось мне.

– Как там бабушка? – спросила я.

– С ней все в порядке. Она сейчас с сиделкой, – поэтому я смог вас навестить.

– Она понимает, что произошло? Он кивнул.

– Она то вспоминает, то забывает… Может, ее лучше увезти оттуда. Может, так ее сознание пытается защититься от такого количества несчастий.

– У тебя дел невпроворот, – заметила я.

– Так и твоя мама обычно говорила, – ответил он, улыбаясь. – Знаешь, Лаура Сю не всегда была такой. Она была когда-то такой живой, энергичной и блистательной женщиной. Она была полна смеха и восторга. Ее красота просто изводила мужчин.

– Мама рассказывала мне об этом, Бронсон, – кивнула я после короткой паузы, – ты так много знаешь о нашей семье, не думаешь ли ты, что здесь какое-то проклятье?

– Проклятье? О, нет, только не проклятье, несмотря на все случившееся. Даже не думай. Уверен, ты будешь жить так, как хотели этого твои родители, и на твою долю выпадет много замечательных событий, – уверенно проговорил он.

Я молча покачала головой.

– Я не хочу больше никаких чудесных событий. Без мамы…

– Не говори ерунды, Кристи. Ты должна продолжать занятия музыкой еще усерднее, чем раньше, – твердо сказал Бронсон. – Ты должна сделать это для нее и для себя.

– Но я не могу избавиться от ощущения, что этому не суждено осуществиться, потому что эти мрачные тучи…

Он нахмурился.

– Кристи, судьба временами бывает жестокой, но судьба также дала тебе талант. Подумай об этом. Судьба толкает нас иногда к хорошему, а иногда – к плохому, но, если судьба нам благоволит, а мы не обращаем внимания или отвергаем ее, в таком случае мы сами приносим несчастье. Будь всем тем, на что ты способна. Теперь у тебя есть обязательства, – предупредил он.

Я кивнула. Он был таким сильным и таким уверенным. Не удивительно, что мама любила и восхищалась им, подумала я. А затем в моей голове появилась замечательная идея.

– Я не хочу жить с дядей Филипом и тетей Бет, – и Джефферсон тоже.

– Я понимаю, но они имеют все права для того, чтобы быть вашими опекунами. И поэтому они могут въехать сюда и распоряжаться. Это наиболее чувствительно для вас. С этим нелегко смириться не только на короткое время и тем более навсегда. Но в конце концов вы с людьми, которые заботятся о вас и любят. Уверен, Филип будет вам с Джефферсоном таким же отцом, как и для своих собственных детей. Мне бы хотелось… мне бы хотелось взять вас обоих жить к нам, но боюсь, что мой дом не слишком подходит для двух юных созданий прямо сейчас. Лаура Сю большую часть времени не может обслуживать себя сама. Она вас любит, и когда ее сознание проясняется в достаточной мере, она хочет так и поступить, но в таком случае она станет для вас тяжким бременем.

– Я бы согласилась на это, – быстро сказала я. Он улыбнулся.

– Все будет хорошо. Не волнуйся, – заверил он. – А я буду навещать вас так часто, как только смогу, чтобы знать, что у вас с Джефферсоном все в порядке.

Я опустила голову, чтобы он не мог видеть моих слез.

– Ну, ну, у тебя все будет прекрасно, Кристи, – его голос звучал нежно, с пониманием. Бронсон наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку. Затем он с любовью посмотрел на Джефферсона. – Как только будет подходящий случай, как-нибудь вечером я возьму вас с собой на ужин. Лауре Сю это тоже пойдет на пользу. – Он пошел к двери.

– Бронсон?

– Да?

– До того, как это произошло, мама рассказала мне кое-что о прошлом, то, что всегда хранилось втайне, но осталось много, чего она уже не сможет рассказать, а мне все еще хочется узнать обо всем. Ты мне не расскажешь?

– Все, что я знаю, – пообещал он. – Когда все уляжется, когда-нибудь мы с тобой проведем день в разговорах о прошлом и твоей семье, хорошо?

Я кивнула.

– Спасибо тебе, Бронсон.

– Я очень, очень любил твою маму, Кристи. Ее глаза излучали такую мудрость, может, из-за всего того, что с ней произошло и о чем ты знаешь или узнаешь. Она была единственной в своем роде, обладала таким терпением, пониманием. Уверен, ты унаследовала все это. Вот увидишь, – сказал он на прощание.

Никто после Бронсона не заходил повидать нас. Ближе к вечеру прием пришедших на похороны перешел на более оживленные интонации. Я слышала смех, машины приезжали и уезжали, хлопали двери, слышались крики людей, подзывающих друг друга. Джефферсон проснулся и заплакал, зовя маму. Я успокоила его, и он снова уснул. Пока он спал, я, сев на пол возле своего шкафа, листала старый альбом с фотографиями, улыбаясь сквозь слезы изображениям папы и мамы.

Она была такой красивой, думала я, очень, очень красивой. Я обняла колени и уткнулась в них головой, старалась сдержать горе и слезы, которые разрывали мое тело. Я все еще сидела на полу, когда дверь комнаты неожиданно распахнулась.

– О, он здесь! – воскликнул Ричард.

– Чего тебе нужно? Может, сначала постучишь? – резко спросила я. Он ухмыльнулся.

– Мама послала меня присмотреть за ним. Ему нужно передвинуть кое-какие свои вещи, а то я это сделаю сам, – добавил он.

– О чем ты говоришь? Ему не нужно ничего передвигать. Особенно сегодня.

– Мама сказала, что нам с Мелани нельзя спать в одной комнате. Мы уже слишком взрослые для этого. Она говорит, что мальчики должны быть в одной комнате. Она собирается поручить поставить мою кровать в комнату Джефферсона. Я хочу, чтобы он подготовил комнату для того, чтобы я мог убрать свои вещи в шкафы и ящики комода. Если он этого не сделает, я сделаю все сам, – пригрозил он.

Я содрогнулась при одной только мысли об этом. Джефферсон не перенесет присутствия днем и ночью рядом с собой Ричарда, и я знала, что Ричард не такой, как все остальные двенадцатилетние мальчишки. Он чрезмерно аккуратен со своими вещами. Они с Джефферсоном наверняка постоянно будут драться из-за того беспорядка, который царил в комнате Джефферсона.

– Даже не смей дотрагиваться до его вещей, – возмутилась я.

– Что… в чем дело, Кристи? – спросил Джефферсон, садясь на кровати и протирая глаза.

– Ничего, спи. Мне нужно спуститься вниз и поговорить с тетей Бет, – я бросилась вон из комнаты, почти вытолкнув Ричарда.

В доме все еще было много народа. Люди пили кофе и чай. На столах были подносы с остатками еды, которую готовили мистер Насбаум и Леон. Я оглянулась в поисках тети Бет и дяди Филипа. Люди улыбались мне, а кто-то даже остановил меня, чтобы выразить мне соболезнование, но я стремительно переходила из комнаты в комнату, пока на ступеньках главного входа не обнаружила тетю Бет, прощающуюся с кем-то из гостей. Я не встретила дядю Филипа в доме и не знала, где он.

– О, Кристи, дорогая, – сказала она, когда я появилась. – Как хорошо, что ты спустилась! Ты не голодна, дорогая?

– Нет, тетя Бет, я не голодна, – резко ответила я. Она продолжала улыбаться. – Я расстроена. Зачем вы приказали перенести вещи Ричарда в комнату Джефферсона именно сегодня?

– О, я просто подумала, что чем раньше они начнут жить в одной комнате, тем для них будет лучше. Я думала, что Ричард будет хорошей компанией для Джефферсона и утешением. И в самом деле, дорогая, – она сделала шаг в мою сторону, – ты же не хочешь, чтобы мне пришлось поселить Ричарда и Мелани в одну комнату, как это было раньше? Мелани становится взрослой, а всем молодым девушкам необходимо иметь что-то личное и свое собственное место, не так ли? – продолжала она. – У тебя это есть, – твердо добавила она.

– Я не говорю – нет, тетя Бет, но Джефферсон только что был на похоронах своих родителей. Не нужно расстраивать его еще больше. Мы можем подождать с выяснением кто, в какой комнате будет жить, – ответила я. – Так или иначе у каждого из нас найдется что-либо сказать по этому поводу. Это наш дом, – добавила я с растущей гордостью.

Тетя Бет продолжала улыбаться.

– Где дядя Филип? – спросила я.

– Он где-то бродит, дорогая, но он сейчас слишком расстроен, чтобы ему чем-либо можно помочь. Я только стараюсь делать как лучше, – проговорила она.

– Самое лучшее – не запихивать Ричарда в комнату Джефферсона сегодня. Он просто не сможет заснуть. Джефферсон очень устал для того, чтобы сегодня разбирать свои шкафы и комод.

– Очень хорошо, дорогая, – согласилась тетя Бет. – Подождем до завтра, если тебе от этого будет лучше.

Она улыбнулась, но что-то в этой улыбке было фальшивым. Это была подозрительная, настороженная улыбка.

– Мне было бы лучше, если бы этого совсем не случилось, – заметила я.

– Нам всем теперь приходится идти на компромиссы, Кристи, – ответила она сурово. – Твоя потеря велика, но и мы потеряли не мало. Мы потеряли дом, отель и…

– Все это можно восстановить, тетя Бет, – сказала я, пораженная тем, что она может это сравнивать. Волна гнева захлестнула меня. – Ты можешь вернуть мою маму и папу? Можешь? – закричала я, и горячие слезы потекли по моим щекам.

– Хорошо, дорогая, – заговорила она, отступая. – Извини, что расстроила тебя. – Она быстро улыбнулась уезжающим гостям. – Мы обсудим это завтра. Пожалуйста, скажи Ричарду спуститься ко мне, – попросила она и быстро отошла от меня, чтобы попрощаться с уходящими сотрудниками отеля.

Я развернулась и бросилась наверх. Ричард был уже в комнате Джефферсона. Когда я распахнула дверь, то обнаружила, что он уже разбирает вещи Джефферсона.

– Оставь эти вещи в покое! – закричала я. Ричард остановился и сердито посмотрел на меня. – Тетя Бет хочет тебя видеть прямо сейчас. Ты не будешь переносить свои вещи сюда сегодня, – твердо сказала я. – А теперь убирайся! – Я отступила назад, указывая ему на дверь.

– Эта комната в два раза хуже, чем та, которая у меня была, – пробормотал он.

– И не надоедай нам своими посещениями, – проговорила я ему вслед. Он поспешил по коридору к лестнице.

Джефферсон стоял в дверях моей комнаты, на его лице были следы от высохших слез, а взгляд сник от усталости и всей этой неразберихи.

– Давай, Джефферсон. Я помогу тебе переодеться и лечь спать.

– Куда ушел Ричард? – спросил он.

– К черту, подальше отсюда, ради всего, чем я дорожу, – ответила я и помогла моему маленькому брату мыться и переодеться для того, чтобы лечь спать. Для него наступит еще одна ночь на этой земле без родителей.

Когда я вернулась к себе в комнату, то с удивлением обнаружила там тетю Ферн, перебирающую мои вещи в шкафу.

– Тетя Ферн, – воскликнула я и оглянулась в поисках ее приятеля. Его в комнате не было. – Что ты делаешь?

– Привет, принцесса! – Она глупо улыбнулась. Мне не нужно было подходить ближе, чтобы почувствовать сильный запах виски. – Я просто хотела присмотреть какой-нибудь из твоих свитеров. У тебя здесь очень миленькие вещицы. Мне особенно понравились эти часы, – сказала она, показывая свое левое запястье. – Я могу одолжить их у тебя на некоторое время?

Это был подарок на день рождения от моих родителей.

– Сними их! – закричала я. – Это последний подарок мамы и папы.

– О! – Она качнулась.

– Ты можешь взять что-нибудь другое, – предложила я. – Пожалуйста.

– Погоди, – ответила она и с усилием стянула часы с руки, едва не разорвав ремень, и грубо бросила их на кровать. Я быстро схватила их, поклявшись себе никогда больше не снимать их. – Могла бы быть со мной и повежливей, – жалобно протянула она. – Я уезжаю, и кто знает, когда ты увидишь меня снова.

– Ты не останешься на ночь?

– Я хотела поехать на вечеринку по случаю окончания учебного года, которая устраивается студенческими обществами.

Тетя Ферн подошла к моему туалетному столику и осмотрела мои духи и туалетную воду.

– Ты и в самом деле не собираешься поступать в летнюю школу, как ты обещала папе, да? – спросила я.

– Нет, – ответила она. – Я собираюсь провести лето с кем-нибудь из моих испорченных, богатых приятелей на Лонг Айленде. Я уже сообщила об этом Филипу и сказала, куда перечислить мое содержание. Но не думаю, что он услышал то, что я ему говорила, поэтому уверена, мне придется звонить Дорфману.

– Но я думала тебе придется пересдать те предметы, которые ты провалила в этом году.

Она резко повернулась.

– Знаешь, ты как старая дева… все пилишь и пилишь. Когда мне было шестнадцать, я уже потеряла свою невинность. – Она захохотала, увидев выражение моего лица. – Ты уже прочитала ту главу? Не так ли? – спросила она. – Все в порядке, храни свои маленькие секреты, – горько сказала она, – у всех в этой семье они есть. И уж, конечно, были у твоей матери.

– Не смей говорить что-либо отвратительное о моей маме, – резко ответила я. Она снова качнулась и покачала головой.

– Кончилось время, когда ты жила как Алиса в стране Чудес. Твои папа и мама выросли, живя в одной комнате, пока ей не исполнилось шестнадцать, а затем она влюбилась в Филипа, не зная, что он ей брат. Как ты думаешь, чем они занимались на свиданиях, в игрушки играли? Конечно, он все это будет держать в секрете, но я никому из них не позволю указывать мне, что делать. Все они не лучше меня.

– Это неправда, это неправда то, что ты говоришь о моей маме и дяде Филипе! – воскликнула я. Она пожала плечами.

– Спроси его как-нибудь, – сказала она. – И когда это случится, спроси заодно о том, как он «случайно» заходил ко мне в комнату, когда я переодевалась, и говорил, что ищет Дон или Джимми.

Достаточно одного взгляда на его жену, Кристи, и ты поймешь, почему он заглядывается на кого-то еще.

– Это ужасно, тетя Ферн. Я знаю, что ты снова напилась и только поэтому говоришь все эти гадости, но это тебя не оправдывает. Я не хочу ничего больше слышать, – заявила я. Она засмеялась.

– Не хочешь? – Она подошла ко мне, и ее лицо перекосило злобное подобие улыбки. – Ты не хочешь узнать, как Дон и Джимми, думая, что они брат и сестра, спали, причем в одном белье, рядом друг с другом.

– Прекрати! – закричала я, затыкая уши.

– Ты не хочешь услышать, как твою маму целовал в губы дядя Филип, как она упала в обморок, когда самый красивый мальчик старших классов поцеловал ее в шею?

– Прекрати!

Я бросилась в ванную комнату и захлопнула за собой дверь. Там я обхватила себя руками и, упав на пол, зашлась в рыданиях. Я услышала, как она засмеялась, и затем подошла к двери.

– Хорошо, принцесса Кристи, я оставляю тебя в твоей стране Чудес. Мне тебя жаль. Они всегда баловали тебя и благоволили к тебе. Кристи – то, Кристи – се. Ты была самая замечательная и талантливая девочка, а я была камнем на шее, приносящая одни неприятности. Теперь ты одна, так же, как и я когда-то. Посмотрим, как это тебе понравится, – проговорила она. Я услышала ее шаги, когда она уходила из моей комнаты.

Некоторое время я просто лежала на полу и плакала. Какой мерзкой и невыносимой она может быть, думала я. Папа хотел помочь ей стать счастливой, и мама так старалась полюбить ее и быть ей ближе. Я была рада, что она уезжает, и надеялась, что она больше не вернется.

Я медленно поднялась и умылась. Я думала, что не смогу заснуть еще несколько часов, но, как только моя голова коснулась подушки, эмоциональное истощение дало о себе знать и не отпустило, пока печальный серый свет раннего утра, утра с проносящимися по небу рассерженными облаками, похожими на караван верблюдов, пока этот свет не просочился сквозь занавески и не разбудил меня. Я посмотрела прямо перед собой. Мое черное платье, лежащее на стуле, напомнило мне о том, что произошло вчера, и о том, что все это не ночной кошмар, а реальные ужасные события.

Но прежде чем мои глаза снова наполнились слезами, слабый звук чьего-то вздоха заставил меня оглянуться, и я была изумлена, обнаружив дядю Филипа. Он поставил стул с другой стороны моей кровати и сидел, тоскливо глядя на меня. Его волосы были всклочены, а рубашка расстегнута. Ни галстука, ни пиджака на нем не было. Он показался мне бледным и усталым.

– Дядя Филип! – закричала я, вцепившись в одеяло. Кое-что из тех гадких вещей, рассказанных тетей Ферн, подобно плесени на стенах осело в моей памяти. – Что ты здесь делаешь?

Я не представляла, сколько времени он сидел здесь и смотрел на меня, пока я спала.

Он еще раз вздохнул, на этот раз громче и протяжнее.

– Я не смог заснуть, – начал объяснять он, – и я беспокоился о тебе, поэтому и зашел, чтобы проведать тебя, решил, что мне может удастся заснуть здесь. Я спал почти все это время, – заключил он, но мне казалось, что он выглядит как человек, не спавший всю ночь.

– Со мной все в порядке, дядя Филип, – сказала я, все еще смущенная его взглядом и поступком.

– Нет, нет, я хорошо тебя знаю. Я знаю, какая ты хрупкая и чувствительная и отчего ты страдаешь, – произнес он, приблизившись. Взгляд его глаз потеплел, встретившись с моим. – Тебе нужно больше нежности, любви и заботы. Я хочу дать тебе все это, сделать все, что в моих силах.

Он мягко улыбнулся, в его глазах была бездна нежности. Дядя Филип наклонился и поцеловал меня в лоб.

– Бедная, бедная Кристи, – проговорил он, поглаживая меня по волосам.

Я расслабилась.

– Все в порядке, дядя Филип. Иди к себе и поспи. Я в порядке, – уверяла его я. Но он продолжал улыбаться, любовно поглаживая мои волосы.

– Дорогая, дорогая Кристи. Любимая Кристи, дочка Дон. Я помню тот день, когда она принесла тебя назад в отель. Я говорил ей, чтобы она не беспокоилась о том, что твой настоящий отец предал ее. Я всегда буду отцом и для тебя. Так и будет. Да, – пообещал он.

– Хорошо, дядя Филип, спасибо. – Я быстро села и отстранилась от него. – Теперь я в порядке. Я сейчас собираюсь встать, принять душ, одеться и разбудить Джефферсона. В это время он обычно бывает уже здесь, – добавила я. Дядя Филип кивнул. Затем он откинулся назад, глубоко вздохнул, закрыв глаза и оперевшись ладонями на колени, встал. С поникшими плечами он направился к выходу, но остановился у самых дверей.

– Я тоже приму душ и переоденусь, – сказал он. – И мы сможем позавтракать вместе… как одна семья.

Как только он вышел, я встала и прошла в ванную комнату. Я стояла под горячим душем так долго, как только могла, как будто так можно было смыть со своего тела все это горе и печаль. Я быстро оделась и пошла посмотреть, не проснулся ли Джефферсон. Миссис Бостон была уже там и помогала ему одеться. Джефферсон причесывался в ванной.

– О, доброе утро, миссис Бостон, – проговорила я.

– Доброе утро, дорогая. Я пришла взглянуть на твоего братца, – сообщила она мне, – но он уже проснулся и собирался встать и одеться. Он теперь и в самом деле большой, – добавила она больше для него, чем для меня.

– Да, он уже большой. Вам не нужно больше им заниматься, а также готовить завтрак для каждого, миссис Бостон, – сказала я. Она не была членом нашей семьи, но восприняла смерть моих родителей так, будто была одной из нас.

– Все в порядке, дорогая. Твоя тетя Бетти этим утром поднялась рано и отдала распоряжение по сервировке стола. Я все приготовила и поставила на стол, поэтому у меня осталось время, чтобы заглянуть к Джефферсону.

– И что же она заказала на завтрак? – с любопытством спросила я.

– Кажется, для нее приготовлены яйца-пашот, для Ричарда – яйца всмятку, которые варились не дольше одной минуты, как и для миссис Мелани, мистеру Катлеру – только кофе и тосты. Она отдала особые распоряжения по поводу своих тостов. Она любит лишь слегка обжаренные, а детям – с клубничным вареньем. К счастью, у нас есть немного в кладовой, – добавила она. – Другими словами, мне теперь придется вставать раньше, чтобы приготовить все это.

– Мама никогда не была такой придирчивой, – проговорила я. Миссис Бостон кивнула.

– Мне лучше сейчас спуститься вниз. Она сказала, что сегодня утром мы все должны сидеть за столом ровно в восемь часов, – сказала она и вышла.

Джефферсон вышел из ванны и взглянул на меня. Ни один из нас не хотел спускаться вниз и встретить первое утро без наших родителей, но ничего поделать было уже нельзя. Я протянула ему руку, и он медленно подал свою, опустив голову. Затем мы пошли вниз.

Все уже сидели за столом. Дядя Филип сидел на месте папы, тетя Бет – на месте мамы. Джефферсона тут же охватило бешенство и не только от этого, но и от того, что Ричард сидел на его место, а Мелани – на моем.

– Доброе утро, дети, – сказала тетя Бет с приторной улыбкой. – Как мило вы выглядите!

Джефферсон с ненавистью посмотрел на нее и затем повернулся к Ричарду.

– Здесь я всегда сижу! – проговорил Джефферсон.

– О, неважно, где мы все сидели раньше, – быстро ответила тетя Бет, продолжая улыбаться. – Главное, мы должны вести себя прилично и аккуратно кушать. Нам следует всегда об этом помнить, – проинструктировала она нас прежде, чем мы успели сесть куда-нибудь, – потому что если с нами за столом будут посторонние, то они могут разочароваться, если мы нарушим этикет.

Я взглянула на дядю Филипа. Несмотря на едва заметную улыбку на его лице, глаза у него были как лед. Он выглядел так, будто был все еще в шоке. Он ничего не говорил, а просто ждал, поставив локти на стол и подперев руками подбородок. Ричард откинулся назад с самоуверенной улыбкой на лице. Мелани выглядела раздраженной.

– Мы не можем начать завтракать, пока вы не усядетесь, дети, – сказала тетя Бет.

– Может, Кристи следует сесть здесь, рядом со мной, – предложил дядя Филип, увидев, где сидит Ричард. – В конце концов, она – самый старший ребенок.

– Я сяду со своим братом, – быстро ответила я. Подведя Джефферсона к столу, я села рядом с Мелани. Я кивком указала на место напротив меня, и Джефферсон неохотно занял его.

– Ну, теперь все в сборе, – объявила тетя Бет. – Миссис Бостон, вы можете начинать, – скомандовала она.

– Да, мэм, – ответила миссис Бостон из кухни и принесла кувшин с соком.

Обычно она ставила его в центр стола, и мы сами себя обслуживали. Миссис Бостон помогала маме готовить еду и присматривать за домом, но мы никогда не использовали ее в качестве служанки. Ни тетя Бет, ни дядя Филип не стали сами наливать себе сок. Они просто сидели и ждали, когда это сделает миссис Бостон. Она подмигнула мне и начала разливать сок.

– А затем, – начала тетя Бет, держась за край стола, – всем будет небезынтересно прослушать прямо сейчас основные правила, как вы думаете? – Ее улыбка стала холодной и натянутой.

– Этим летом Филип будет занят ремонтом отеля, – начала она. – Это означает, что на меня перекладывается большая часть забот о вас, дети. Конечно, я хочу, чтобы вы сами со всем справились. Наша жизнь подорвана и изменена этими трагическими событиями. Каждому… каждому, – повторила она, устремив свой взгляд на меня, – придется пойти на компромисс, но я не вижу причины, – добавила она, озарившись ослепительной улыбкой, – почему мы не можем быть одной счастливой семьей.

Она повернулась к дяде Филипу, который, как мне показалось, все время наблюдал за моей реакцией.

– Филип всегда хотел, чтобы мы были большой семьей. Теперь его желание осуществилось. Но, – со вздохом сказала она, – все эти заботы свалились на его плечи словно град. Ричард и Мелани понимают, как это важно теперь – быть вместе. – При упоминании их имен, близнецы одновременно широко раскрыли глаза и повернулись к нам. – Мы должны помогать друг другу, – заключила она.

Миссис Бостон начала накрывать на стол. Ричард ткнул ложкой в яйцо и ухмыльнулся.

– Оно переварено, – немедленно пожаловался он.

– Но яйцо варилось не дольше минуты, – ответила миссис Бостон.

– Позволь мне посмотреть, – попросила тетя Бет, и Ричард передал ей тарелку. Она тоже ткнула ложкой в яйцо и покачала головой. – Может, огонь был слишком сильный или еще что-нибудь, но оно немножко переварено для Ричарда.

Миссис Бостон расстроилась.

– Думаю, за свою жизнь я достаточно много яиц сварила, и знаю, когда огонь сильный, а когда – нет, – сказала она.

– Так должно было быть и на этот раз, – настаивала тетя Бет. – Или вы просто ошиблись во времени.

– Я думала, что мы все собираемся идти на уступки друг другу, – быстро напомнила я. – Для меня не имеет значения – варилось ли яйцо на несколько секунд дольше или меньше.

На мгновение взгляд тети Бет остеклянел, но только я подумала, что она сейчас разнесет меня на куски, как вдруг она улыбнулась.

– Кристи совершенно права, Ричард. Все не так уж плохо, и, в конце концов, миссис Бостон исправится и будет готовить яйца так, как ты любишь, – она передала блюдо назад Ричарду, которого всего перекосило при этих словах.

– Съем, сколько смогу, – пробубнил он.

– Как это мило с твоей стороны, Ричард, – улыбнулась она.

Я чуть не расхохоталась, увидев, как миссис Бостон, подняв брови, перевела взгляд на меня. Она закончила накрывать на стол, Джефферсон только поковырял свое блюдо и выпил глоток сока.

– Джефферсон, – сказала тетя Бет. – Ты собираешься есть или нет? Мы не хотим переводить продукты зря.

Джефферсон неохотно поднес вилку ко рту.

– Кристи, дорогая, Джефферсон когда-нибудь кладет себе на колени салфетку? – спросила тетя Бет.

– Да, – ответила я. – Но, думаю, ему сейчас не до этого.

– Аккуратность и чистота – родные сестры здоровья и счастливой жизни, – продекламировала тетя Бет. – Нам всегда следует беспокоиться о таких вещах. Я знаю, – продолжала она, – что ваши родители были так заняты делами в отеле. Поэтому этот дом… – Она покачала головой.

– Что – этот дом? – быстро спросила я.

– Им, возможно, было слишком тяжело заниматься домом и отелем одновременно. Но для меня это не будет проблемой, – сказала она и снова улыбнулась.

– Я не понимаю, что же не так в нашем доме?

– Ему необходима генеральная уборка, дорогая, – пояснила она.

– Этот дом всегда был и остается очень чистым. Миссис Бостон работает очень добросовестно, и мама никогда не жаловалась! – воскликнула я.

– Просто, у твоей мамы не было времени, чтобы жаловаться или заботиться об этом. У нее было столько дел в отеле. Но пусть тебя это не беспокоит. Я решила, что приведу этот дом в порядок, и это еще одна причина, почему я хочу быстро уладить дело с комнатами. А после завтрака Ричард и Джефферсон разберутся в своей комнате, – твердо объявила она.

– Это моя комната! – возразил Джефферсон. – И я не хочу, чтобы там был он!

Сначала лицо тети Бет побледнело, а затем на щеках проступил румянец. Она прищурила глаза. Тетя Бет метнула взгляд в сторону дяди Филипа, который потягивал кофе и сидел, уставившись перед собой, как загипнотизированный. Он не опровергал все то, что она говорила, и не проявлял к этому никакого видимого интереса.

– Нехорошо повышать голос за столом, Джефферсон, – медленно произнесла тетя Бет. – Если тебе есть что сказать, скажи это мягко. И еще: я знаю, что это твоя комната, но на некоторое время, пока мы не решим этот вопрос, ты будешь жить там со своим двоюродным братом. Вы оба еще маленькие мальчики, – продолжала она, улыбаясь. – И для тебя должно быть счастьем находиться в компании Ричарда. Почему не отнестись к этому так, как будто у тебя неожиданно появился старший брат. Разве это плохо?

– Плохо, – ответил Джефферсон и, швырнув вилку, скрестил руки на груди.

– За столом так себя не ведут. С этого дня, если ты не будешь вести себя хорошо, я не позволю тебе сидеть за столом вместе со всей семьей, – пообещала тетя Бет.

– Мне все равно, – вызывающе проговорил Джефферсон.

– Он так и в школе себя ведет, – пожаловалась Мелани. – Всегда перечит своей учительнице.

– Спорю, ты выбросил свой плохой аттестат, а? – добавил Ричард.

– Прекрати! – крикнула я и встала. – Все вы сейчас же прекратите нападать на него. Неужели у вас нет сочувствия к нему? – спросила я, подходя к Джефферсону.

– Кристи, – сказала тетя Бет, – нет нужды так расстраиваться и портить наш первый совместный завтрак.

– Нет, есть, – ответила я. – Трудно смириться с тем, что люди могут оказаться такими подлыми, особенно, если это твои родственники, которые, казалось бы, должны заботиться и любить тебя более других. Идем, Джефферсон!

Я взяла его за руку, и мы пошли.

– Куда вы? – воскликнула тетя Бет. – Вы не позавтракали еще, и, если вы уходите из-за стола раньше, то вам следует попросить разрешения и извиниться.

– Кристи! – позвал меня дядя Филип, словно только что осознал, что что-то произошло.

Я не ответила и не повернулась. Я вывела Джефферсона из столовой и из дома. Мы шли куда глаза глядят. Слезы текли у меня по лицу, но я плакала молча. Джефферсон почти бежал, чтобы не отстать, когда я стремительно спускалась по ступенькам на тротуар. За нами никто не пошел.

Впереди на нашем пути были обугленные останки отеля. При виде почерневшего каркаса, разбитых окон, покачивающихся частей здания, вывернутых и оголенных проводов, разломанной и разбросанной мебели мое сердце заболело еще больше.

Я повела Джефферсона к задней части отеля, где мы, усевшись в бельведере, стали наблюдать, как бульдозеры и люди растаскивают остатки стены. Мы сидели молча. Джефферсон прислонился ко мне головой, и мы оба старались сохранить тепло под этим тяжелым, серым облачным небом, из-за которого океанский бриз становился еще более пронизывающим. «Были ли мы когда либо более печальны, чем сейчас?» – думала я.