Шепот в ночи

Секреты

В лунном свете высокие памятники и мавзолеи казались белыми как кости, а в воздухе было так спокойно, что листья казались нарисованными на ветках. За спиной слышался рокот моря, на поверхность которого луна отбрасывала нежно-желтый свет. Когда я проходила под гранитной аркой кладбища, меня встретил запах свежей земли от недавно вырытых могил.

Обычно я не любила бродить по ночам по кладбищу, особенно там, где похоронена старуха Катлер, так как, когда я была еще ребенком, меня приводили сюда всего несколько раз, да и то в связи с какими-то важными событиями, и каждый раз я со страхом смотрела на надгробие на ее могиле и читала по буквам ее имя, даты рождения и смерти. Я помнила тот ночной кошмар про эту могилу. Мне снилось, что я заблудилась на кладбище. В темноте я наткнулась на ее памятник, только вместо выгравированных слов, я обнаружила два холодных серых глаза, смотрящих на меня в упор. Это были те самые серые холодные глаза, которые прежде смотрели на меня с того жуткого портрета в отеле, только этот взгляд из кошмара светился и был страшен.

Но теперь я знала, что здесь похоронены папа и мама, и кладбище перестало быть для меня местом страха и ночных кошмаров, а превратилось в уголок тепла и любви. Мои родители защитят меня так, как они всегда это делали, и даже привидение старухи Катлер или ее дьявольский дух не смогут победить их доброту. Несмотря на то, что ее надгробие было больше многих других на кладбище, оно было просто камнем. Тем не менее я не стала задерживаться возле него, а быстро прошла мимо и приблизилась к могилам моих родителей. Я встала на колени и пока говорила с ними, из моих глаз лились слезы.

– Мама, я так скучаю по тебе и папе, – начала я. – У Джефферсона просто сердце разбито, и он ходит как потерянный. Мы не хотим жить с дядей Филипом и тетей Бет. В этой семье нет любви.

Я рассказывала им о Ричарде и Мелани, какие они ненормальные и подлые по отношению к нам.

– Но я обещаю всегда приглядывать за Джефферсоном и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему пережить это горе, – обещала я.

Слезы текли по моим щекам и капали с подбородка. Я не обращала внимания на них, и они падали на могилу моих родителей.

– Ах, мама, так тяжело жить в этом мире без тебя, – стонала я. – Все изменилось: утро больше не такое теплое и яркое, а ночь уже не такая спокойная, и еда теперь не такая вкусная, и все мои наряды теперь не кажутся мне такими хорошенькими. Внутри у меня пусто. Я не могу играть на пианино – мои пальцы онемели. Музыка ушла. Я знаю, что ты не хочешь, чтобы я так говорила. Все говорят мне, что я должна преодолеть свое горе и еще больше постараться стать такой, какой бы ты хотела меня видеть. Но этот путь без тебя теперь кажется на много длиннее и труднее. И неважно, что все говорят, я не могу не верить, что над нами висит страшное проклятие.

Я глубоко вздохнула и кивнула, как будто в самом деле слышала мамин ответ.

– Но я знаю, я должна стараться и должна преуспеть, так как моя ответственность теперь гораздо больше. Я должна жить и работать, представляя, как горда была бы ты за меня. Я постараюсь, мама. Я обещаю, – сказала я и медленно поднялась. Я была такой усталой и опустошенной. Пора было идти домой спать.

Но только я собралась уходить, как услышала чьи-то шаги. Кто-то шел сюда по тропинке следом за мной. Я повернулась и, вглядевшись в кладбище, освещенное луной, увидела дядю Филипа. Он остановился у надгробия бабки Катлер. Увидев его, я спряталась в тени одного из памятников. Я не хотела, чтобы он знал, что я приходила сюда ночью одна. Я ждала, что он уйдет после посещения этой могилы, но с удивлением обнаружила, что он спустя несколько минут пошел дальше, к могиле моих родителей. Он остановился возле маминой могилы и, встав на колени, опустил ладони на холодную землю. Затем, не отрывая ладоней от земли, он поднял голову и заговорил так громко, что мне было все слышно.

– Прости, Дон, прости! Знаю, что никогда не говорил тебе этого. Не хватит и тысячи извинений, чтобы стереть то, что я сделал с тобой. Судьба не имела права отнять тебя у меня так рано, особенно прежде, чем я успел вымолить у тебя полное прощение.

Что он сделал? Что могло быть таким ужасным, что даже недостаточно тысячи извинений?

– Я чувствую, что половина меня умерла вместе с тобой. Ты знаешь, как я к тебе относился и как я не мог сдержать своих чувств. Ничто не могло остановить мою любовь к тебе. Я женился на Бетти-Энн, но она была просто жалкой заменой. Я мечтал и надеялся, что придет день, когда мы сможем открыть друг другу наши чувства. Я знаю, что ты отказывалась признать это, но однажды мы любили друг друга чисто и страстно, и раз это было, то я надеялся, что когда-нибудь мы снова сможем это вернуть. Может, это глупо, но я не мог отогнать от себя эту мысль, Теперь, – говорил он, опустив голову, – каждый раз, когда я вижу Кристи, я думаю о тебе. Я считаю ее нашим с тобой ребенком или той, на которую наш ребенок должен был быть похожим.

Его слова для меня были словно холодный душ. Так вот почему он так пристально смотрел на меня временами, подумала я, но вместо того, чтобы обрадоваться его таким сильным чувствам по отношению ко мне, меня бросило в дрожь. Холодок пробежал у меня по спине.

– Никогда в моем безумном воображении, – продолжал он, снова подняв голову и заговорив страстным голосом, – я не мог представить, что ты умрешь раньше меня. Уверен, что сами ангелы завидуют моей любви к тебе и хотят уничтожить ее. Что ж, они забрали тебя у меня, забрали тебя из этого мира, но им не удастся вырвать тебя из моего сердца. Я обещаю тебе, что буду с любовью заботиться о Кристи, следить, чтобы она была счастлива и в безопасности. Я восстановлю этот отель как памятник тебе. Он будет больше, величественнее и прекрасней, чем когда-либо был, и когда все будет построено, в холле на стене будет висеть твой огромный портрет. Ты поешь, моя любимая, поешь и поешь в моем сердце.

Он снова опустил голову.

– Только прости меня, прости, – просил он. Затем он медленно поднялся и побрел прочь с опущенной головой.

Я с бьющимся сердцем следила за тем, как он удаляется по кладбищенской дорожке. Что за таинственный, мрачный секрет хранится в его сердце, такой мучительный, что он молит прощение у могилы? Неужели из-за того, что любит маму более страстно, чем ему полагалось любить свою сестру, или это то-то гораздо более ужасное? Мне вспомнились те жуткие слова, которые бросила мне тетя Ферн перед отъездом: «Ты что же думаешь, они на свиданиях в игрушки играли?» Мне было страшно об этом даже думать.

Убедившись, что он ушел, я вышла из тени и поторопилась по той же тропинке домой.

Парадный вход был все так же освещен. На мысочках, стараясь ступать так, чтобы ступеньки не скрипели, я поднялась к двери. Я открыла дверь и быстро проскользнула внутрь. Я остановилась и прислушалась. Все было спокойно. Возможно, дядя Филип уже поднялся к себе в спальню, решила я и направилась по коридору к лестнице. Но когда я подошла к входу в гостиную, я заметила, что одна маленькая лампа все еще горит, а на стуле, запрокинув голову и закрыв глаза, сидит дядя Филип. В его руке был стакан с виски.

Я быстро прошла мимо гостиной к лестнице наверх, но первая же ступенька, громко заскрипев, выдала меня.

– Кто там? – спросил дядя Филип. Я замерла. – Там кто-нибудь есть?

Я решила не отвечать, но сердце так сильно билось, что я была уверена, он слышит этот стук в моей груди. Но он больше не позвал и не вышел из комнаты. Я быстро поднялась по ступенькам и сразу прошла к себе. Я переоделась в ночную рубашку и легла в кровать. Как обычно, я выключила все освещение кроме ночника. Но вскоре, когда я уже закрыла глаза, вдруг услышала, как моя дверь со скрипом открылась. Я не услышала привычных шагов и крика Джефферсона, и мое сердце гулко забилось. Я лежала не шевелясь, я даже не повернулась, чтобы посмотреть кто это. Да этого и не нужно было делать, через мгновение я ощутила запах виски. Я затаила дыхание – это был дядя Филип. Простая ли это проверка: сплю я или нет? Почему он стоит здесь так долго? Наконец я услышала, как дверь закрылась, и я перевела дух, но не успела я повернуться, как снова услышала его шаги и поняла, что он возле моей постели.

Я не открывала глаза и не двигалась, притворяясь спящей. Он стоял и смотрел на меня, и время, казалось, замерло, но я не открыла глаза и сделала вид, что не подозреваю о его присутствии. Я была слишком напугана. Я услышала, как он глубоко вздохнул, и, наконец, послышались его удаляющиеся шаги. Затем, услышав как дверь снова открылась и закрылась, я повернулась и удостоверилась, что он ушел. Я облегченно вздохнула.

Какой странной и удивительной оказалась эта ночь! Тайны носились в воздухе вокруг меня. Я долго лежала и думала, пока меня наконец медленно не окутала дрема, словно теплый и уютный кокон.

Я проснулась от какого-то шума, и через мгновение ко мне в комнату ворвался Джефферсон. Я слышала крики тети Бет в коридоре, которая просила дядю Филипа послать за доктором. Несмотря на то, что на улице уже было светло, взглянув на часы, я увидела, что сейчас около половины шестого утра. Джефферсон был очень напуган.

– В чем дело?

– Это Ричард, – сообщил он с широко раскрытыми глазами. – У него сильная боль в животе, такая, что он плачет.

– Правда? – сухо спросила я. – Возможно, его отравила его же собственная желчь.

– Мелани тоже отравила желчь, – с волнением добавил он.

– И Мелани тоже? Что ты имеешь в виду?

– У нее тоже боль в животе, а тетя Бет просто в ярости. Можно я у тебя посплю? Они так шумят, – попросил он.

– Забирайся ко мне, – сказала я, а сама встала и надела халат. – Пойду, посмотрю, что там случилось?

В коридоре я увидела дядю Филипа. Он все еще был в пижаме, а волосы у него взъерошены. Он выглядел смущенным, сонным и громко зевал. Он потер лицо ладонями и направился к двери комнаты Мелани.

– В чем дело? Что значит весь этот шум? – спросил он.

– Она белая как привидение, и Ричард тоже. Иди взгляни на него, – крикнула тетя Бет из комнаты Мелани. – Их отравили! – добавила она.

– Что? Глупость какая, – пробормотал дядя Филип. Он повернулся и увидел меня. – О, Кристи! – Он улыбнулся. – Жаль, что они тебя разбудили.

– Что происходит, дядя Филип? – спросила я.

– Не знаю. Так всегда бывает. Когда кто-то из близнецов заболевает, то другой тоже обязательно заболеет. Такое впечатление, что каждый микроб, нападающий на одного из них, имеет своего близнеца, который только и ждет удобного случая, – добавил он, продолжая улыбаться.

Затем дядя Филип прошел в комнату Джефферсона и Ричарда. Я подошла к двери комнаты Мелани и заглянула.

Тетя Бет сидела на кровати Мелани, держа у нее на лбу холодный компресс. Мелани стонала и держалась за живот.

– Мне снова нужно выйти, – закричала она.

– О, Боже мой, Боже мой, – проговорила тетя Бет, вставая, чтобы освободить ей путь.

Мелани пулей выскочила из постели и, согнувшись и держась за живот, поспешила в ванную. Я отошла с дороги.

– В чем дело? – поинтересовалась я, когда она промчалась мимо меня и, влетев в ванную, захлопнула дверь за собой.

– В чем дело? Их отравили чем-то испорченным, я уверена, – заявила тетя Бет. – Это все из-за этой никудышной кухарки и горничной…

– Миссис Бостон? Вы не должны так говорить о миссис Бостон, она прекрасно готовит!

– Гм, – она расправила плечи.

Тетя Бет прошла мимо меня и направилась к Ричарду. Я услышала ее всхлипы. Оттуда вышел дядя Филип с выражением отвращения и усталости на лице.

– Мы все ели одно и то же, дядя Филип, – сказала я. – Но никто кроме них не заболел. Близнецы, должно быть, съели что-то еще, – добавила я.

– Не знаю, не знаю, – нараспев проговорил он и пошел звонить доктору. Я вернулась в свою спальню и устроилась рядом с Джефферсоном, который уже спал.

Не прошло и часа, как приехал доктор. Осмотрев близнецов, он вышел в коридор с тетей Бет и прописал им какие-то лекарства и постельный режим, после этого он уехал. Вскоре ко мне вошла тетя Бет.

– Кристи, – начала она, – пожалуйста, скажи Джефферсону, чтобы он некоторое время ночевал в комнате Мелани. Я не хочу, чтобы он заразился, а мне легче, если близнецы будут в одной комнате.

– Что с ними?

– Возможно, это какой-то вид пищевого отравления или желудочный вирус, – объяснила она, скривив рот от отвращения.

– Скорей всего это вирус. Я чувствую себя хорошо и Джефферсон тоже.

– Даже если это вирус, то они подхватили его из-за недостаточной чистоты, особенно на кухне. Вам двоим просто повезло, – ответила она. – Непонятно только, каким образом, – добавила она и вышла.

Позже, в это же утро, когда я и Джефферсон спустились к завтраку, за столом мы обнаружили только дядю Филипа, читающего газету. Он улыбнулся и поздоровался так, как будто ничего не случилось.

– Где тетя Бет? – спросила я.

– Она понесла чай и тосты близнецам. Она будет сама ухаживать за ними до полного выздоровления. Она всегда так делает. В любом случае я рад, что с вами все в порядке, – добавил он.

– А за нас нечего беспокоиться, – резко проговорила я. Он кивнул и снова уткнулся в газету.

Миссис Бостон вынесла из кухни завтрак для нас. Она выглядела очень несчастной и рассерженной. Я никогда не видела, чтобы она так сжимала губы.

– Как ваши животы сегодня? – спросила она у меня и Джефферсона.

– Прекрасно, миссис Бостон, – ответила я.

– Я так и думала, – удовлетворенно произнесла она и расправила плечи, но дядя Филип продолжал свое чтение, как будто не слышал ни слова.

Миссис Бостон ушла на кухню и больше оттуда не выходила. Еще раньше я обещала Джефферсону, что после завтрака мы с ним пойдем по пляжу искать морские раковины, поэтому мы поднялись наверх за его легкой курткой. Я постучала в дверь его спальни и затем заглянула в комнату, чтобы убедиться, могу ли я зайти и взять из шкафа куртку.

Тетя Бет сидела между двумя кроватями. Правой рукой она держала руку Ричарда, а левой – Мелани. Одеяла у них были натянуты до подбородка, а глаза закрыты.

– Тсс-с, – прошептала тетя Бет. – Они только что заснули.

– Я просто хочу взять куртку Джефферсона, – тоже шепотом сказала я и на цыпочках прошла к шкафу. Несмотря на то, что шуму от меня было не больше, чем от мышонка, Ричард неожиданно открыл глаза.

– Что… что это? – закричал он. Глаза Мелани тоже немедленно открылись.

– Кто это? – спросила она.

– Видишь, что ты наделала?! – воскликнула тетя Бет. – Им так необходим отдых.

– От меня шума было меньше, чем от мухи, тетя Бет, – сказала я. – Они и не спали.

Я сняла куртку Джефферсона с вешалки.

– Куда вы направляетесь?

– На прогулку по пляжу, – ответила я. – День такой хороший. Очень плохо, что близнецы не могут выйти на улицу, – добавила я и быстро вышла.

Я опустила письмо к Гейвину в почтовый ящик, а затем мы с Джефферсоном пошли на пляж к океану.

Джефферсону нравилось искать необычные раковины, но сейчас он часто останавливался, смотрел в сторону океана и начинал расспрашивать о маме и папе. Действительно, они там на небесах вместе? Будут ли у них там дети? Могут ли они хоть один раз, хоть на мгновение вернуться назад? Ни один из моих ответов не удовлетворил его. Темные глаза Джефферсона делались большими, и в них появлялись слезы. Он хотел только одного ответа – когда-нибудь мы все снова будем вместе.

После прогулки, подходя к дому, мы с удивлением обнаружили гостиничный лимузин, стоящий у главного входа. Неожиданно из дома вышел Джулиус с чемоданами. Он уложил их в машину.

– Кто уезжает? – спросил меня Джефферсон. – Надеюсь, это тетя Бет.

Но Джефферсон ошибся. Уезжала миссис Бостон. Она была одета в свое нарядное платье, в котором ходила в церковь по воскресеньям, а в руках она несла небольшую сумочку. Увидев ее, мы бросились навстречу.

– Миссис Бостон! – позвала я. – Куда вы уезжаете?

Она посмотрела на меня и улыбнулась.

– О, я так рада, что вы вернулись до моего отъезда, – сказала она. – Я хотела попрощаться с вами.

– Но куда вы, миссис Бостон? Я не помню, чтобы вы собирались куда-либо ехать!

– Я тоже, – гневно произнесла она. – Вы же знаете, что ваша тетя утром обвинила меня в том, что я подаю на стол недоброкачественную пищу. А после завтрака она вернулась и сказала, что я не могу содержать кухню в чистоте, не знаю, как следует обслуживать людей высшего общества. И у нее нет времени, чтобы научить меня всему этому. Она сказала, что для всех будет лучше, если я уеду. Затем она рассчитала меня и попросила немедленно уехать. Я сказала ей, что и для меня это самое лучшее – добавила она.

– О, нет, миссис Бостон! Она не могла уволить вас. Вы же работали не для нее, а для нас, – с отчаянием произнесла я. Во что превратится наша жизнь без миссис Бостон?

– Бедное, бедное дитя, – вздохнула она, дотрагиваясь рукой в перчатке до моей щеки. Затем она улыбнулась погрустневшему Джефферсону. – Я работала для тебя, но ты пока не распоряжаешься деньгами, дорогая. Миссис Бет дала мне знать об этом. Я думаю, все к лучшему. Через некоторое время мы горло друг другу перегрызли бы. Эта женщина… – Она покачала головой. – Мне жаль, малыши! Я заботилась о вас обоих, помогала вам становиться на ноги, и этот отъезд разбивает мое сердце, но теперь я уже не могу остаться.

– Куда вы поедете, миссис Бостон? – спросила я, и у меня из глаз брызнули слезы.

– Сначала в Джорджию к моей сестре Луи Энн. Пора навестить ее. Мы обе одиноки, как вы знаете, – ответила она с улыбкой.

– Мы никогда вас больше не увидим? – жалобно пролепетала я.

– О, через некоторое время я вернусь назад. А ты позаботься о своем брате, – сказала она. – А ты, Джефферсон, слушайся сестренку, понятно?

Я посмотрела на Джефферсона. Его печаль быстро сменилась гневом. Он закусил губу и бросился бежать.

– Джефферсон!

– Иди, присмотри за ним. – Она поцеловала меня в щеку, и мы крепко обнялись. – Я буду скучать по тебе, малышка!

– Я тоже буду скучать без вас, миссис Бостон! Очень! – добавила я. Она вытерла слезу со щеки и кивнула.

– Быстрее, – поторопила она Джулиуса, – пока я не раскисла.

Она села в машину, Джулиус захлопнул дверцу и сел на место водителя. Последнее, что я видела – это было перо нарядной шляпки миссис Бостон, виднеющееся в заднем окне машины, пока солнце не превратило окно в зеркало, отражающее лучи. Пораженная, с криком, застрявшим у меня в горле, я стояла и смотрела вслед уехавшей машине. Мои ноги налились свинцом.

Постепенно все, что когда-то было частью нашей удивительной жизни, теперь куда-то ускользало. Я никогда не чувствовала себя более одинокой и никогда так не боялась того, что надвигалось на нас.

Джефферсон прополз под открытую решетку под задним крыльцом дома. Я предполагала, что он там. Это было одно из мест, где он обычно прятался, играя. Он сидел, свернувшись в уголке, бессмысленно ковыряя палочкой в утрамбованной земле.

– Джефферсон, вылезай. Ты испачкаешься, и к тому же нет смысла прятаться, – упрашивала я его.

– Я не хочу, – ответил он. – Я не хочу, чтобы миссис Бостон уезжала, – повторил он.

– Я тоже, но она уехала. Я пойду в дом и сейчас же поговорю с тетей Бет об этом.

Он с надеждой взглянул на меня.

– Миссис Бостон вернется?

– Возможно, – сказала я. – Ну, давай же, Джефферсон!

Я протянула руку, он ухватился за нее и выполз наружу, брюки спереди и сзади, а также локти были черными от грязи. Я отряхнула его одежду, и мы пошли в дом. Тетя Бет была на кухне. Она все вытащила из шкафов и теперь гремела сковородками и кастрюлями. Я встала в дверях и посмотрела на нее. На ней был фартук поверх платья, а на руках пластиковые перчатки. Голова была повязана толстым шерстяным платком.

– Тетя Бет, – обратилась я к ней. Она остановилась и повернулась ко мне.

– В чем дело?

– Как ты могла рассчитать миссис Бостон? – спросила я. – Какое у тебя на это право? – В моем голосе прозвучали стальные нотки.

– Как я могла… какие у меня права? – переспросила она, заикаясь. Ее взгляд стал жестким и холодным, как кристаллики льда. – Ты что, слепая? Посмотри на все это! Ты не поверишь, сколько грязи и жира, пыли и сажи я обнаружила в этих шкафах. Все здесь необходимо промыть и продезинфицировать. Не думаю, что здесь когда-либо такое проделывали. Я возьму это на себя, прежде чем мы наймем новую прислугу. Я собираюсь передвинуть каждый шкаф, каждую полку и простерилизовать всю посуду и столовое серебро.

– Это неправда! У миссис Бостон всегда все было чисто. Мы любим миссис Бостон! Она была с нами… вечно. Ты должна послать за ней, – настаивала я.

– Послать за ней?

Она засмеялась своим высоким голосом, как будто я предложила какую-то чепуху. Затем ее взгляд перешел на Джефферсона, и ее лицо скривилось от отвращения. Она быстро встала и в гневе подошла к нам.

– Чем он занимался? Как он мог так испачкаться? Почему ты привела его в дом в таком виде! Посмотри на его ноги! Я уже говорила вам обоим: всегда снимайте обувь перед тем, как войти в дом. Вы что, не знаете, что микробы прилипают к вашей обуви? Вы не понимаете, что близнецы болеют, и они очень восприимчивы к микробам? Быстро, – она схватила Джефферсона за правый локоть, – снимай все грязное и сложи здесь, в углу, – велела она.

Джефферсон заревел и попытался вырваться, но когда она была в гневе, у нее появлялась необыкновенная сила. Ее костлявые пальцы вцепились в руку Джефферсона как железные тиски. Джефферсон упал на пол, вопя и брыкаясь.

– Оставь его! – закричала я.

– Тогда отведи его в ванную на первом этаже и вычисти его, – приказала она, в ненависти скривив рот. – Не вздумай отвести его наверх в таком виде! Не добавляй мне работы! А сейчас я займусь прихожей и полами.

Она наклонилась и одним движением сорвала с ног Джефферсона его ботинки.

– Ну, – скомандовала она.

– Идем, Джефферсон, – сказала я. – Она сумасшедшая!

Я взяла его на руки и поспешила уйти из кухни.

– Отнеси его прямо в ванную! – прокричала она вслед, но я ее не слушала.

Я быстро поднялась по ступенькам и отнесла его в свою комнату, захлопнув за собой дверь. В комнате я перевела дыхание. Джефферсон тяжело дышал, пытаясь подавить рыдания.

– Все хорошо, Джефферсон, – успокаивала я брата. – Она не тронет тебя. Я сделаю тебе теплую ванну, а потом поговорю с дядей Филипом, – пообещала я.

Джефферсон прижал свои маленькие кулачки к глазам и вытер последние слезинки. Его лицо было перемазано грязью, и он даже не пытался сопротивляться купанию в ванне. Горе, печаль и страх – все вместе обрушившись на него, превратили Джефферсона в жалкого, беззащитного малыша. Как он теперь отличался от того мальчишки, который едва мог дождаться утра, чтобы ворваться ко мне в комнату, которого трудно было чем-нибудь расстроить. Видя его в таком состоянии, во мне закипела злость. У меня больше не было времени и сил жалеть саму себя. Я решительно не хотела, чтобы Джефферсону причиняли хоть какую-то боль. Я сказала ему, чтобы он лег и вздремнул, а сама пошла искать дядю Филипа.

Тетя Бет выскребла прихожую, как и обещала, и теперь прихожая была покрыта газетами. Я прошагала прямо по газетам и заспешила прочь. Но как только я начала опускаться по ступенькам, подъехал дядя Филип.

– Тетя Бет уволила миссис Бостон! – закричала я, когда он вышел из машины. – И она ужасно придирается ко мне и Джефферсону.

– В чем дело? Придирается к тебе? – переспросил он, подойдя ко мне. – О, нет, Кристи!» Она не хотела придираться к тебе. – Он обнял меня за плечи. – Она просто нервничает и расстроена, что близнецы заболели. Она всегда становится такой, когда они болеют.

– Она уволила миссис Бостон, – простонала я. – И миссис Бостон уехала.

– Ну, возможно, это и к лучшему. Тетя Бет теперь хозяйка дома, и прислуга должна ладить с ней. Миссис Бостон привыкла вести себя по-своему, и, кроме того, ей давно уже пора на пенсию, – ответил он.

– Миссис Бостон не старая, и она не мешала тете Бет. Миссис Бостон была частью моей семьи, – настаивала я.

– Мне жаль, – сказал он. – Но если тетя Бет и миссис Бостон не в восторге друг от друга, то какой смысл продолжать все это? Все к лучшему, поверь, – повторил он и улыбнулся.

– Нет, – я отстранилась от него. – Тетя Бет только все усложняет! Мы с Джефферсоном не выйдем из моей комнаты, пока она не извинится за то, что накричала на него и напугала до смерти.

Я бросилась назад в дом и поднялась в свою комнату. Джефферсон дремал, устав от нервного потрясения. Я села, глядя на него, на его маленькое спящее личико. Временами он постанывал во сне, возможно, из-за того, что ему пригрезилась тетя Бет. Спустя час в мою дверь тихонько постучались.

– Войдите, – сказала я, и дядя Филип открыл дверь. Он нес поднос с двумя тарелками супа, бутербродами и двумя стаканами молока.

– Бетти Энн прислала все это вам, – произнес он и кивнул на Джефферсона, который все еще спал. – Как он?

– Его опустошили все эти события, – холодно ответила я.

– Бетти Энн сожалеет о случившемся, – сказал он, ставя поднос на письменный стол. – Она не хотела никого расстраивать. Я думаю, она просто перенервничала из-за близнецов. Все будет хорошо. Вот увидишь, – пообещал он.

– Вряд ли, – сухо ответила я. – Она не имела права увольнять миссис Бостон.

– Давай подождем, – попросил он. – Когда все успокоится, мы трезво обговорим все это как взрослые люди, хорошо? – Он отвел свой взгляд от меня. – Я уверен, мы сможем решить наши проблемы, когда близнецы будут здоровы. Это нелегко, Кристи. Мы все должны научиться сосуществовать в мире. Я знаю, что вам это сложнее, – сочувственно добавил он.

Я пристально посмотрела в его голубые глаза. Сейчас он говорил так, как должен говорить заботливый дядя. Я хотела сказать ему: «Да, для нас это труднее. Мы потеряли родителей, а тетя Бет жалкая замена мамы. Она никогда не сможет быть для нас мамой».

– Эти работы по восстановлению отеля занимают все мои мысли и время, но я обещаю, что скоро посвящу себя вам и приму часть обязанностей Бетти Энн. Между нами, – добавил он, понизив голос, почти перейдя на шепот, – думаю, что у нее их слишком много. Она так подавлена болезнью близнецов и всем прочим… Ну, она не такая женщина, какой была Дон. Ты уже взрослая, и я могу говорить с тобой, надеясь, что ты поймешь, – сказал он.

Теперь он стал таким доверительным, открытым и относился ко мне как ко взрослой. И я хотела его спросить, за что он вымаливал прощение у могилы моей мамы, но боялась открыть ему, что тоже была там и услышала его сокровенные мысли.

Он сделал шаг ко мне и, опустившись на колени, взял мою руку. Затем он улыбнулся своей очаровательной улыбкой, и его глаза засветились от счастья.

– Мы можем заключить договор?

– Какой договор? – подозрительно спросила я.

– О доверии в будущем друг к другу с этого самого дня, рассказывать друг другу то, что не могли бы рассказать никому больше, стараться оберегать и заботиться о счастье друг друга. С этого дня и навсегда, – поклялся он, – то, что расстроит тебя, опечалит и меня, а если ты будешь счастлива, то и я буду счастлив тоже. Мы сможем заключить такой договор? – повторил он.

Как странно он говорит, думала я. Казалось, он просит меня выйти за него замуж. Я пожала плечами. Я не знала, как реагировать, что ответить. Он так настаивал, его взгляд был решителен и прикован ко мне.

– Полагаю, да, – произнесла я.

– Хорошо. Давай скрепим это поцелуем, – сказал он и наклонился, чтобы поцеловать меня в щеку, но на этот раз его губы коснулись уголка моих. Потом он немного посидел с закрытыми глазами и наконец снова улыбнулся. – Все хорошо, – кивнул он. – Просто замечательно.

Замечательно? Как все может быть замечательно? Тот удивительный мир, полный солнечного света и счастья, который я знала, ушел навсегда. Ничто не вернет того прекрасного чувства, ни теплые дни, ни голубое небо. Он встал.

– Лучше разбудить Джефферсона, и пусть он поест. Я хотел попросить вас спуститься вниз и поесть; но там, в кухне, тетя Бет, она отмывает пол. Она всегда становится такой безумной, когда близнецы заболевают, – говорил он, улыбаясь еще шире. – Только так она может успокоить свои нервы. Пока она чем-то занята, она чувствует себя хорошо. Я должен поехать опять в отель, но вернусь домой рано, и мы прекрасно отобедаем вместе. О, – спохватился он уже в дверях, – нам придется притвориться, что все, приготовленное тетей Бет, вкусно. Она не очень хороший повар, но пока не прибыла замена миссис Бостон… – Он улыбнулся. – Я уверен, ты уже достаточно взрослая, чтобы понять, – добавил он и вышел.

Но я не понимала. Почему он позволил ей уволить миссис Бостон? Почему он не проверил? Почему он все спокойно переносит и позволяет всему этому происходить? Папа не позволил бы, с горечью подумала я. Мама как-то говорила мне, каким податливым и слабым по характеру был отец дяди Филипа – Рэндольф. Как он мирился с выходками и темпераментом бабушки Лауры. Очевидно, дядя Филип не слишком от него отличался, когда дело касалось его жены…

Как мне хотелось, чтобы побыстрее пришло то время, когда я вырасту и смогу сама распоряжаться своей жизнью и жизнью Джефферсона. Неважно, сколько мы даем обещаний и клятв, и неважно, как упорно мы будем стараться, все равно будет сложно ужиться с дядей Филипом и тетей Бет, думала я.

Джефферсон проснулся, и мы поели вместе в моей комнате. Он уже не плакал, но в его глазах была все та же тоска, поэтому, чтобы отвлечь его от плохих мыслей, я поиграла с ним в одну из его любимых игр.

Ричард и Мелани оставались в постели весь остаток дня и не смогли спуститься к ужину. Но именно им и следовало бы прийти на ужин, подумалось мне. Тетя Бет попыталась приготовить цыпленка-гриль, но пережарила, и он получился сухим и жестким. Она недоварила картофель, и он был твердый как яблоки.

Дядя Филип пытался развлекать всех разговорами о восстановлении отеля. Он пообещал Джефферсону, что утром после завтрака он возьмет его посмотреть, как бульдозеры будут расчищать площадку после пожара.

В первый раз со дня смерти мамы и папы Джефферсон чем-то заинтересовался, и его это волновало.

Пока мы ели, тетя Бет носилась взад-вперед по лестнице, проверяя, как там близнецы. По ее словам, они уже могут есть твердую пищу. Она без умолку говорила о них: как они выглядят, как жуют и как они съели одинаковое количество пищи. Дядя Филип заговорщически взглянул на меня и улыбнулся, как будто хотел сказать: «Что я говорил? Но мы же понимаем!»

Она так и не подошла и не извинилась за крики и рукоприкладство, но зато выразила надежду, что между нами больше не произойдет ничего подобного. И чтобы подтвердить свои слова, она вынесла из кухни двойной шоколадный торт, который купил в городе дядя Филип. Она дала Джефферсону такой большой кусок, что он даже глаза вытаращил. Джефферсон еле-еле с ним справился.

Потом мы с ним посмотрели телевизор, пока Джефферсон не захотел спать. Я отвела его наверх и уложила спать в комнате Мелани. Затем я отправилась в свою комнату, чтобы почитать и написать новое письмо Гейвину. Я описала ему все, что произошло той ночью на кладбище, и рассказала о сегодняшних событиях. Я просила его не говорить об этом дедушке Лонгчэмпу, потому что он только расстроится и вряд ли чем поможет. Я закончила письмо Гейвину словами о том, как сильно я хочу его видеть. На этот раз под своим именем я изобразила четыре креста, что означало четыре поцелуя. Затем, закрыв глаза и представив его лицо, я поцеловала письмо перед тем, как запечатать его.

Опустошенная этим утомительным и эмоциональным днем, я наполнила ванну и добавила в нее мамину пену. Затем я погрузилась в воду, откинув голову назад и закрыв глаза. Я почувствовала, что расслабилась и унеслась в воспоминания о маме, доброй и любящей, которая расчесывала мои волосы и рассказывала мне о наших удивительных планах на следующий день. Я так задумалась, что не услышала, как дверь ванной открылась и снова закрылась, не услышала шагов дяди Филипа. Я не знала, что он здесь, пока не открыла глаза и не увидела его. Я не представляла, сколько времени он здесь стоит и смотрит на меня.

Я вскрикнула и, прикрыв руками грудь, еще глубже ушла под пену. Он засмеялся, в его руках был сверток.

– Извини, что потревожил тебя, – сказал он, – но я хотел дать тебе это прежде, чем ты ляжешь спать. Я увидел это в витрине универмага, когда ездил в город за тортом на десерт, и не смог удержаться от этой покупки для тебя.

– Что это? – спросила я.

– Это сюрприз, который скрасит этот день, полный неприятностей, – произнес он, продолжая стоять. – Хочешь, я открою и покажу тебе это?

Я кивнула. Я подумала, что чем быстрее он это сделает, тем быстрее уйдет.

Он поставил коробку на раковину, снял крышку и вытащил такую белоснежную кружевную ночную рубашку, какой я никогда не видела.

– Правда, мила? – спросил он, прижимая ее к щеке. – Она такая нежная и женственная, я не мог не подумать о тебе, когда дотронулся до нее. Надень ее сегодня после ванны, и ты почувствуешь себя лучше.

– Спасибо, дядя Филип.

– Ты наденешь ее сегодня? – спросил он.

Я не могла понять, почему это так важно для него, но решила, что он просто хочет быть уверенным, что его подарок компенсирует все, что произошло между нами и тетей Бет.

– Да, – ответила я.

– Хорошо. Кстати, я неплохо тру спину, – заметил он, положив рубашку в коробку.

Как он может такое предлагать? Я уже не ребенок. Взгляд его глаз напугал меня. На мгновение я онемела.

– Спасибо, не надо, – я боялась, что он подойдет ближе. – Я уже собиралась выйти.

– Ты уверена? – он сделал шаг в мою сторону.

– Да, – быстро ответила я, и мое сердце глухо забилось.

– Ладно, – сказал он, совершенно расстроившись, – но ты многое теряешь.

Он еще некоторое время смотрел на меня и затем вышел. Я лежала и слушала, как открылась и закрылась дверь моей спальни, а затем я выбралась из ванны и вытерлась. Я посмотрела на ночную рубашку.

Она была хорошенькая и очень мягкая. Я надела ее и посмотрела на себя в зеркало. Она была такой легкой и прозрачной, как будто на мне ничего не было. «Что за подарки дарит дядя своей племяннице?» – подумала я, но легла в ней спать.

Позже, ночью, я вдруг проснулась, увидев во сне, как в мою комнату снова входит дядя Филип и тихо приближается к моей кровати. Он медленно стягивает одеяло, долго смотрит на меня, а затем укрывает и уходит так же тихо, как и вошел. Сон был таким реальным, что я резко открыла глаза, и мое сердце бешено заколотилось. Я с тревогой осмотрелась, но в комнате никого не было. И несмотря на это, я долго не могла заснуть. Наконец веки снова отяжелели, и я снова уснула.

На следующее утро близнецы вдруг оказались совершенно здоровыми. Ричард и Мелани были полны энергии и с аппетитом съели завтрак. Тетя Бет была довольна.

– Пусть они побудут в одной комнате еще один день, чтобы убедиться, что они выздоровели, – объявила она, – а затем все вернутся на свои места. Наша новая горничная и кухарка приедут ближе к вечеру, – сообщила тетя Бет. – У нее превосходные рекомендации. Она работала у друзей моих родителей, поэтому мы можем быть уверены, что пища будет хорошо приготовлена и подана, а все вокруг будет сиять чистотой. О, я теперь так надеюсь на хорошее будущее. Особенно когда Ричард и Мелани снова здоровы, – воскликнула она, хлопая в ладоши.

И хотя Ричард и Мелани не улыбнулись и не произнесли ни слова, по их лицам было видно, что они очень довольны.

Дядя Филип кивнул и улыбнулся, а затем объявил, что идет отель.

– Джефферсон идет со мной посмотреть на работы. Ты не хочешь пойти тоже, Кристи?

– Нет, спасибо, дядя Филип. Я собиралась навестить бабушку Лауру.

– Я хочу пойти с тобой, отец, – сказал Ричард.

– Я тоже, – вторила ему и Мелани.

– О, нет, – вмешалась тетя Бет. – Вам обоим необходимо провести дома еще один день. Вы даже не знаете, как вы были больны.

Они оба одновременно надули губы.

– Хорошо, Джефферсон, ты готов? – спросил дядя Филип.

Джефферсон глянул в мою сторону. Я знала, что он хочет, чтобы и я пошла с ним, и мой отказ заставил его поколебаться, но обещание, что он увидит все машины, перевесило. Он кивнул и последовал за дядей Филипом.

– Кристи, ты не поможешь мне собрать посуду? – спросила тетя Бет.

– Да, – ответила я и начала убирать со стола. Я часто помогала миссис Бостон, и это занятие вызвало у меня воспоминание о нашей беззаботной болтовне на кухне.

– Я тоже могу помочь, – предложила Мелани.

– О, нет, Мелани. Иди в гостиную и почитай, – сказала тетя Бет. – Ты можешь уронить что-нибудь.

– А она, что не может? – захныкала Мелани.

– Она же не болела, так ведь? – ответила тетя Бет. – Спасибо, Кристи. Пожалуйста, принеси мне стаканы, – попросила она и понесла посуду на кухню.

– Держи, – сказала Мелани, пихая мне свой стакан, после того, как я уже держала четыре. Она отпустила стакан прежде, чем я успела схватить его, и он упал на чашку и разбился, разбив при этом и чашку.