Шёпот ветра (СИ)

Глава 3

— Ты как, Краснов, совсем того? — не переметнула возмутиться я, отступив от этого недопоэтичного. — Я тут извиняюсь перед ним, а он мне про весну вещает!

— Кэти, — Пашка тяжело вздохнул, по всей видимости, вспомнив о своем несчастье. Обо мне любимой, конечно же. — Я же сказал, что никто не виноват. Мы были детьми. Хотя, кажется, кто-то из нас так и остался ребенком, — оскалился музыкантишка.

— По-моему, кому-то из нас много кажется, — оскалилась я в ответ. — Сейчас крестить будем.

— Заметь, ты даже не отрицаешь, Сватова.

— Заметь, ты еще можешь разговаривать, Краснов.

Мы умолкли, играя в гляделки, но, не удержавшись, одновременно прыснули со смеху.

Что с нас взять? Дураки.

— Мне не хватало этого, — посерьезнев, признался парень.

— Что, перед вашим высочеством только трепещут и пресмыкаются? — едко спросила я, игнорируя его «не хватало», что набатом гремело в голове.

— Мне не хватало тебя, Кэти, — решил добить меня музыкант. — Ну что, друзья? — он протянул навстречу мизинец, изображая жест из детства.

— Ты от фанаток мной прикрывался! — злорадно припомнила я, не спеша отвечать взаимностью. Чем меньше близких людей в моей жизни — тем меньше лжи приходиться сочинять.

— Больше не буду, — дал сомнительную клятву Краснов.

— Еще и посмешищем в ресторане выставил! — не стала сдаваться.

— Я просто тебя развлекал. Ты слишком грустная, Китти-Кэт, — пожал плечами парень, по-прежнему протягивая этот чертов мизинец.

— Зато теперь веселая, — я вскинула голову, делая вид, что разглядываю цветущие ветви. Его последняя фраза почему-то неприятно задела.

— Кать… — мягко прозвал Паша, вызывая предательский трепет внутри, но я его перебила:

— Мне Стас запрещает дружить с парнями! — с превосходством взглянула на Краснова, добавив веское: — Особенно такими, как ты!

— Даже так. А какой я? — довольно заухмылялся Пашка, сражая милыми ямочками на щеках.

«Красивый».

— Неадекватный, — не стала врать я.

— И что же ты, совсем с парнями не общаешься? — лукаво спросил музыкант.

— Только с адекватными!

— Да ладно тебе, Сватова, мы же знаем друг друга сто лет. К тому же твой Стас может спать спокойно — у меня есть девушка.

— Так значит это правда? — не подумав, выпалила я, вспоминая длинноногую красотку из глянца, которым мне тыкала Булкина с месяц назад. — Постой, ты же целовал меня!

— А ты отвечала, — учтиво напомнил о моем промахе черноволосый. — Друзья? — вновь повторил ребяческий жест Пашка.

— Друзья! — злорадно провозгласила я, на секунду сцепив наши пальцы. Лишь бы поскорее отделаться от Краснова и всех эмоций, которыми он щедро снабжал мою чуткую психику.

Ничего-ничего, Пашка у нас звезда «в самом расцвете сил». У него вон концерты, гастроли, клипы. Главное затаиться на время и не подавать никаких признаков жизни, глядишь, и оставит в покое неинтересную меня.

«Пусть лучше со своей моделькой дружит!»

— Ну всё, Краснов, мне завтра на пары еще. Спокойной ночки! — я показательно зевнула и уже по привычке, не став дожидаться реакции парня, попробовала сбежать.

— Спокойной, Сватова, — донеслось глумливое в спину. — Слушай, а ты теперь так всегда будешь убегать? Это конечно эффектно, но кто из нас после этого неадекватный?

— Господи, Краснов, я просто хочу спать! — я опять остановилась на злополучной ступеньке. — Это ты можешь всю ночь напролет кутить и потом отсыпаться до двух, а мы, законопослушные студенты, обязаны грызть гранит науки по утрам.

— Тебя точно впустят, законопослушная? — парень кивнул на запертую дверь общаги.

— Точно-точно, у меня годовой абонемент на ночные посещения, — легко призналась я, только спустя секунду осознав, что сморозила…

«…правду!»

— А зачем…

— Шутка! — поспешно перебила и лучезарно улыбнулась: — Вкусная шоколадка еще не такие двери открывала! Ладненько, пока Паш, рада встречи!

— Я тоже, Китти-Кэт.

— Ага, — я моментом преодолела все пять ступенек и опрометью бросилась к окну, требовательно забарабанив по звенящему стеклу.

— Катя! — я дернулась от непривычного обращения. — С днем рождения!

Пашка стоял на том же месте, под раскидистыми ветвями старого абрикоса, роняющим белые лепестки на землю, и проницательно смотрел на меня. Я сглотнула, игнорируя глупое желание послать все к черту и броситься к нему. Утонуть в его объятиях, уткнуться носом в ключицу, ощущая родной аромат костра и леса, и рассказать…

О том, как каждый раз вздрагиваю от тётиных звонков и подолгу не решаюсь ответить; как перед сном молюсь сама не знаю кому; и как ненавижу ту, кем я стала.

— И кто там так тарабанит?! — деревянная сворка со скрипом приоткрылась, а из нее показалось недовольное лицо нашей консьержки, Евдокии Львовны. — А, Катюшка! — старушка пошире распахнула дверь, пропуская меня. — Что-то ты сегодня рано. Не рыбный день у вас? — заметила эта находка для шпиона, а я спинным мозгом почувствовала, обострившийся взгляд Краснова.

— До встречи, Китти-Кэт, — услышала напоследок, прежде чем укрыться в стенах родной общаги.

«Прощай, Паша».

— До встречи, Китти-Кэт, — слова тяжелой дымкой повисли в воздухе, отчего дышать стало трудно.

О том, что ему трудно отпустить её, Паша старался не думать.

Три года — достаточно длительный срок, чтобы забыть человека. Вычеркнуть из себя. И один вечер, чтобы вновь почувствовать его под кожей. Стереть разом тысячу дней собственной борьбы с проклятыми чувствами.

Краснов запрокинул голову, вглядываясь в неровные ряды, освещенных искусственным светом окон. Интересно, какое из них её? Смотрит ли она сейчас на него? Ощущает ли эту изъедающую тоску?

«У меня есть парень», — неприятно садануло воспоминанием. И Краснов, нехотя развернувшись, направился к белоснежному внедорожнику.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Смартфон в магнитном держателе машины встретил его мигающим огоньком — новые сообщения и пропущенные звонки. Пашка в первую очередь пересмотрел последнее: звонили ему в основном только близкие люди, остальных музыкант держал на расстоянии.

«Лекс».

«Влад».

«Юля».

«Мама», — палец замер, над надписью. Пашка на несколько секунд завис, вспоминая, когда они в последний раз нормально общались. Неделя? Две? Все их разговоры с недавних пор ограничивалась дежурными «как дела?» и «все нормально». Он пытался оправдаться занятостью — у «Меридианов» планировался большой тур на родине и в странах ближнего зарубежья — но в душе Краснов знал, что избегает общения по иной причине — отец. Мать загорелась идеей помирить их спустя три года тотального игнорированья друг друга.

Олег Краснов по сегодня не мог принять выбора сына, а тот, в свою очередь, не прощал жесткого неприятия его мечты…

Прошлое…

Гитара. Первая, новенькая, с запахом лака, дерева и музыки. Паша в десятый раз поправил гитарный ремень на плече и осторожно обхватил левой ладонью гриф. Пальцы правой руки робко коснулись металлических струн, превращая яркий восторг в разноцветное счастье, отчего лицо парнишки осветило улыбкой.

Если бы Галина Николаевна сейчас увидела своего сына, то запросто опознала бы в нем веселого мальчугана, которым был Паша до трагедии…

Пальцы еще раз задели струны — звук получился так себе, но счастья от этого не убавилось. Сегодня Пашка посетил свое первое занятие, и захватывающий мир музыки маячил где-то впереди, проглядывая сквозь неплотно закрытую створку искусства. Но Краснов откуда-то знал, что у него получится. Что он сможет распахнуть эту тяжелую дверь, за которой таится так много всего неизвестного и невероятно интересного!

Быть может, причиной его уверенности служил образ брата, ловко перебирающего струны? А может, сердце, которое, казалось, играло в его груди, выстукивая удивительную мелодию?

— Что ты тут разбрынькался? — дверь с треском впечаталась в стену, а на пороге появился отец. В белой помятой майке, с засохшими пятнами вчерашнего ужина, и одних семейках он представлял жалкую картину. Однако жалеть его сын не спешил — папа опять был пьян, как и вчера, и позавчера…он пил, не просыхая, вот уже семь дней.

Неделю назад у Вовки был юбилей — «пятнадцатилетие». В их доме проходили поминки. И Пашка отчаянно не мог понять — зачем? Ведь брату так и останется четырнадцать. Он не окончит школу, не разучит новую песню на гитаре, не расскажет ему очередную веселую историю, от которой будет смешно до рези в животе.

Зачем тогда это всё?

Застолье, выпивка, пьяные песни до утра? Неужели Вове так станет лучше? Неужели это вернет его?

Не вернет. Пашка уже знал наверняка. Он испробовал тысячи способов. Обращался в мыслях к несуществующим божествам. Молился, как учила мама. Но его заветное желание так и осталось несбывшимся. Сохранилась только комната с Вовкиными вещами и гитара, которую мама почему-то запретила брать, купив взамен новую.

«У каждого из вас должна быть своя», — так ответила родительница, на Пашино удивленное «почему?»

Чего разбрынькался, спрашиваю?! — отец приблизился к нему, обдав тошнотворным запахом перегара.

Паша отвечать не спешил — знал, что в таком состоянии тот его не услышит.

— Никакого уважения к брату! — не унимался отец, наступая. — Ты скорбеть должен, а не струны дергать! — он протянул руку к инструменту, молча требуя отдать, но мальчик лишь инстинктивно обхватил гитару покрепче, прижав к себе, и враждебно взглянул на родителя.

— Ишь какой! Вы только посмотрите, как он на родного отца смотрит! — мужчина пьяно ухмыльнулся и грозно скомандовал: — Давай сюда свою балалайку, бездарь!

— Нет! — Паша упрямо качнул головой и отступил на шаг, ощущая обжигающий холод струн под пальцами левой руки. — Это моя комната! Уходи отсюда!

— Да я тебе… — отец поперхнулся от возмущения, в глазах его на миг потемнело, и ладонь сама взметнулась для удара, но Галя успела:

— Олег, не смей! — выкрикнула она с порога и стремительно бросилась к сыну, загораживая собой. — Не смей, слышишь?! — процедила сквозь зубы, заглядывая в пьяные глаза.

— Что, и второго решила извести? — мужчина опустил кисть. — Это все твое воспитание! Делаешь из пацанов каких-то неженок! А они потом…

— Еще слово, Олег, и я ухожу, — перебила Галя, в её голосе слышалась открытая угроза и бесстрашие, но Пашка видел, как у нее дрожат руки. Мальчик отпустил гитару, оставив ту болтаться на ремне, и сжал мамины ладони в своих.

В комнате вдруг стало неуютно-тихо. От этой тишины жутко мерзли пальцы на ногах, и саднило в солнечном сплетении, будто кто-то разом затолкал в тебя с килограмм пломбира.

Пашка терпеть не мог пломбир.

Набравшись смелости и покрепче сжав теплые ладони, мальчишка высунулся из-за спины матери, пытаясь понять, что происходит. Однако ничего ничего не обычного Пашке обнаружить не удалось: родители просто безмолвно смотрели друг на друга, хотя он по-прежнему ощущал дрожь в маминых руках.

— Понял, Галь, — первым обрел голос мужчина, заставив мальчика вернуться в укрытие. — Только и ты меня пойми. Он и мой сын тоже. И я — против! — ткнул в сторону новых нотных тетрадей, разбросанных на кровати. — Он защититься должен уметь! Постоять за себя! А не на гитаре лабать и плясать. Много эта музыка нашему Вовке дала? Если бы…

— Твое «если» ничего не изменит, Олег, — опять перебила его жена. При Паше она избегала разговоров о Вовиной смерти — очередной совет психолога. — И думай лучше о бизнесе. Скоро все к чертям прогорит, а нам еще сына растить! — зло добавила Галя. Её по прежнему грызла совесть за убитые часы на работе, которые она могла бы подарить Вовке. Теперь, с депрессией мужа, и его участившимися запоями, совесть не просто грызла — она ежедневно оставляла ожоги на душе беспрерывным «зря», которое жгло в груди, стоило только взглянуть на их нынешнюю жизнь.

— Бизнес, — презрительно выплюнул мужчина. — Тебя только бабки и волнуют! У меня горе…

— У меня тоже горе, Олег! У нас горе! — её голос в конце чуть дрогнул, выдавая слабость. — Но как ты сказал, Паша и твой сын, так что вместо того, чтобы со своими дружками водку глушить, лучше подумай о его будущем. Какой ты ему пример подаешь, Олег?! Чего он научится, глядя на все это?!

Слова жены ощутимо саданули, заставив виновато уставиться в пол. Пример… Последнее, о чем думал Олег, так это о семье. Да и какое ему может быть дело до близких, если все его мысли занимал Вовка? Стоило мужчине закрыть глаза, как он снова переносился в тот день, что позже стал его личным адом. И он сгорал в нем, вновь и вновь, тщетно пытаясь затушить пожар алкоголем.

— Иди на кухню, — примирительно выдохнула Галя, увидев смятение на лице мужа. — Я обед накрою.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Спасибо, — поблагодарил тот, сам не зная за что. Он уже собирался уйти, как взгляд внезапно ухватился за Пашкины руки, которые с отчаянием цеплялись за кисти матери.

Подбадривающий жест был принят за трусоватость, что злила похлеще неумелой игры на гитаре.

Нет, повторять свои ошибки он больше не станет.

Да и второй ад вряд ли удастся пережить…

— Но вместо музыки он пойдет на борьбу! — тоном, не терпящим возражений, заявил мужчина. Он хотел, чтобы сын мог защитить себя. Научился выживать в этом хищном мире. — Хватит делать из пацана бабу. Из друзей вон только одна сопливая девчонка.

— Олег! — возмущенный Галин окрик достался спине мужа, который ушел, оставив последнее слово за собой. — Ты в порядке? — женщина обернулась, с тревогой заглядывая в лицо сыну.

— Катя не сопливая! — буркнул Пашка, не понимая, какое отцу дело до его друзей. Ему, может быть, тоже папины друзья не нравятся, но он-то молчит!

— Ну, конечно нет, котенок, — Галя облегченно улыбнулась, втайне обрадовавшись, что девочка — единственное, на чем заострил внимание сын. — Будешь есть? — она привычно пригладила его волосы. — Я в комнату принесу, если не хочешь с папой…

— Не хочу, — Паша отклонился от материной ладони, отступая на шаг. Под пальцами вновь чувствовался холод струн.

— Ладно, я пойду…нам с папой нужно кое-что обсудить.

— Мам, — позвал сын, когда Галя достигла дверного проема, — не бойся его, — от взгляда серых глаз по телу прошелся озноб.

— Не буду, — пообещала она. — Паш…а ты, не боишься? — неловко спросила женщина и тут же пожалела — её пугал возможный ответ ребенка.

— Иногда, — односложно отозвался тот. Мальчик уже сидел на кровати, полностью сосредоточившись на инструменте в своих руках. — Вы же не заберете её у меня? — Пашка указал на гитару.

— Конечно, нет. Она твоя, сынок, — сипло выдохнула женщина, переосмысливая «иногда» сына. Ей хотелось видеть своего мальчика счастливым и открытым ребенком, а не тем отшельником, в которого он превратился.

Или…они сделали его таким?

Внутри что-то треснуло: звонко и больно. Так ломаются души, так приходит отчаянье, а вместе с ним и решения…

Может, развод — единственный выход?

Галя ушла, оставляя Пашу наедине с тяжелым грузом родительских надежд. Они всё время видели в нем кого-то другого: отец — борца, человека, способного перегрызть глотку за собственное право на жизнь; мать — душу компании, отзывчивого парня, за которым будут тянуться другие.

Видели в нем Вову.

Жаль, что наши желания порой оборачиваются против нас самих. Но об этом Красновы узнали лишь по пришествии многих лет…

Наше время…

Звук рингтона заставил вздрогнуть, вырвав его из мира воспоминаний.

«Юля», — горело на экране мобильника. Пашка несколько секунд смотрел на надпись, борясь с внутренними противоречиями, но всё-таки сдался и провел большим пальцем по экрану:

— Тебя нет, — вместо приветствия сказала девушка.

— Я в курсе, — немногословно ответил музыкант, разглядывая цветущий абрикос. В мыслях тот час возник образ Кэти: с белыми лепестками в волосах, горящими глазами и натянутой, совершенно неискренней улыбкой. Последнее стеной пролегало между ними, вызывая непреодолимое желание разрушить преграду. Заставить её стать прежней.

Но как она может стать прежней, если и он давно не тот парень, помешанный на своей лучшей подруге?

Помешательство. Не влюбленность, а именно помешательство. Вот как Краснов обозвал свои чувства спустя годы. Неразделенная любовь — это жалкое обозначение придумали такие же наркоманы, как он, подсевшие на человека, словно на героин. Настоящее — только взаимное. От остального нужно лечиться.

Ну, или сделать так, чтобы ты сам стал чьим-то наркотиком…ядом.

— И на вечеринке тебя не было, — поделилась Юля. В её спокойном голосе не звучало упрека или раздражения, скорее тоска. Однако Пашка знал, что она злится.

— Я встретил одного человека, — парень чуть замялся, — давнего друга. Прости, что не предупредил.

— Не страшно, Паш. Ты ничего такого не пропустил. Как всегда, скука смертная, — опять соврала собеседница, за полгода отношений Краснов хорошо изучил её, хоть и виделись они не часто.

У этих двоих в приоритете стояла карьера, оставляя чувствам места на галерке. Но Юлины приоритеты в последнее время переносили изменения. Она чаще звонила, писала, ездила к нему в другие города, где «Меридианы» давали концерты.

Юля «подсела» на него — об этом Пашка тоже знал.

— Паш, ты… — голос задрожал, впервые выдав эмоции своей хозяйки, — приедешь?

— Я? — музыкант прикрыл глаза ладонью, прокручивая в голове сегодняшний поцелуй с Кэти. — Нет. У меня вылет в восемь, нужно выспаться. Прости.

— Ясно. Тогда спокойной ночи, Паш.

— Спокойной, — Краснов сбросил вызов, ответив на Юлино «люблю тебя» частыми гудками.

Парень немедля провернул ключ в замке зажигания, заставив автомобиль ожить, и сорвался с места, размывая мир за окном. Огни растекались в длинные полоски света, силуэты людей то возникали, то растворялись безликими тенями, привычные здания трансформировались в неизведанные ландшафты, а фары, мчащихся навстречу машин, и вовсе походили на шаровые молнии — одно неосторожное движение и ты труп.

Скорость дарила свободу. Позволяла ему быть кем-то другим, пожирая все чувства и мысли. Их черед настанет позже. А сейчас…сейчас перед музыкантом расстилалась бесконечная ночь, а беспорядочному стуку сердца в груди подпевала девушка. Её яркое меццо-сопрано могла слышать многотысячная аудитория радиостанции, но пела она только для одного:

Мой холодный мальчик, северный Норд,

Сколько стуж у тебя внутри?

Твои айсберги бьют мои корабли,

В твоих льдах не найти любви.

Мой далекий мальчик, полночный принц,

Скольких ты уже отравил?

У тебя десятки праздничных лиц,

У меня лишь маски одни.

Мой любимый мальчик, сказочный Кай,

Сколько Герд ушло за тобой?

Мне не стать тебе ни судьбой, ни войной,

Только льдом на сердце, принц мой…