Шотландец в Америке

16.

Дрю ехал вровень с Долговязым. Пустив коней легкой рысцой, они следовали за собакой, бежавшей впереди.

Да, пес чертовски смышленый, думал Дрю. Габриэль была, несомненно, права, решив, что Верный в прошлом был сторожевой собакой. Ему приходилось видеть таких псов в Шотландии, они с удивительным проворством охраняли овец и коров.

Дрю изо всех сил старался думать только о предстоящем деле, а не о женщине, оставшейся в лагере. Да, Габриэль лгунья, но добрая, в этом сомневаться не приходится, хотя эта доброта касалась только четвероногих и младенцев. Все же вряд ли ее привязанности к малышу хватит надолго. Конечно, настроена она очень решительно, но взять на себя заботу о ребенке далеко не то, что дать приют теленку, лошади или собаке.

Нет, ее последняя привязанность долго не продлится. Его собственная мать доказала непрочность таких чувств. У Дрю сохранились смутные воспоминания из самого раннего детства. Мать любила и ласкала его… но потом пристрастилась выпивать и к опиуму и всегда старалась скрыться, когда ее муж вымещал свою ярость на ее сыне. Ему исполнилось уже восемнадцать, прежде чем он узнал причину этого, и хотя Дрю отчасти жалел мать, но другая, уязвленная часть его существа не могла простить ей этого предательства.

Его доверие к людям тогда было подорвано, и Дрю не думал, что оно когда-нибудь может восстановиться. Да и вряд ли он этого хочет. Опыт общения с Габриэль только утвердил его во мнении, что желать подобного может только сумасшедший.

Ее уловки и обман еще раз убедили Дрю, что людям нельзя доверять. О, в этой женщине многое достойно восхищения, но это лишь пуще убеждало Дрю избегать ее. Уважение к ней — недопустимая роскошь, он не может себе этого позволить. Габриэль удалось взломать его защитный панцирь, сорвать маску напускного равнодушия и легкомыслия, в которой Дрю Камерон общался с миром. Он нешуточно боялся того, что последует, если он сблизится с ней по-настоящему. Дрю не желал ставить опыты и вообще не был уверен, что сможет сызнова пережить боль и отчаяние, обман и предательство со стороны той, что, казалось, полюбила его.

Дрю взглянул на своего спутника.

Долговязый подмигнул ему.

— Думаешь о мисс Габриэль? Вот уж не думал, что под грязной одеждой скрывается такая хорошенькая леди.

Собака побежала быстрее, заставляя всадников тоже прибавить прыть, — и Дрю получил возможность не отвечать на вопрос. Долговязый прав. Габриэль — хорошенькая леди. Слишком хорошенькая. Он замечал все мужские взгляды, направленные на нее, и маялся ревностью, когда она улыбалась другим погонщикам.

Его мысли прервал собачий лай. Очевидно, пес нашел, что искал, — и теперь ему есть чем заняться.

«Я обещала», — твердила себе Габриэль, переходя от одного погонщика к другому и прося кого-нибудь подоить корову.

Увы, все они, конфузясь, отказывались. Некоторые, потому, что Дэмиен запретил им помогать Габриэль и ребенку, другие твердили, что никогда в жизни не доили коров, а третьи просто исчезали из виду при ее приближении.

Габриэль мысленно прокляла Дэмиена и его козни и вернулась к младенцу. Тот уже громко плакал от голода. Она раскрошила печенье в воде, но младенец не стал есть вязкую жижу. Девушка еще не теряла надежды уговорить его, когда брезент, служивший дверью в фургон, приподнялся, хлопнул — и она увидела Керби Кингсли. Габриэль ощетинилась и приготовилась сражаться за младенца.

— Дэмиен сказал, что ты нашла ребенка.

Девушка стиснула сверток в руках и кивнула.

— Сколько ему?

Она едва заметно пожала плечами.

— Точно не знаю. Наверное, три-четыре месяца.

Кингсли покачал головой.

— Скотти зовет твой фургон Ноевым ковчегом. Скольких еще сирот ты намерена приютить?

Их взгляды встретились в свете масляной лампы, и Габриэль внутренне содрогнулась, приготовившись к категорическому отказу, — но вместо этого с изумлением увидела в глазах Кингсли веселый блеск.

— Я не… я хочу сказать… они сами меня находят… — пробормотала она нерешительно и в то же время с некоторым задором.

— Дэмиен говорит, что ты искала охотника подоить корову.

Она кивнула.

— Чтобы накормить индейского младенца? Ты хоть знаешь, сколько забот и трудностей навлекаешь на свою голову?

— Да, мне все об этом твердят.

— Я полжизни воевал с индейцами, — сказал Кингсли. — Как большинство техасцев. Могу назвать и другие штаты.

— Но не с этим же младенцем сражаться! Ваш племянник Дэмиен сказал, что от индейцев плодятся блохи. Вы тоже придерживаетесь этого убеждения?

— Нет, я так не думаю, — сказал он решительно. — Один из моих лучших погонщиков — Долговязый. Ругатель страшный, но преданный беспредельно.

Он сказал это мягко, почти ласково.

Ну, это уж слишком! Ей совершенно не требуется сочувствие и понимание этого человека! Она не желает, чтобы он ей нравился. Габриэль подавила подступившие к глазам слезы.

— Я сам подою проклятую корову, — сказал Керби. — Я, случалось, занимался этим делом, когда сам еще пешком под стол ходил. Интересно проверить, не потерял ли я с тех пор сноровку?

И прежде чем Габриэль успела что-либо сказать, брезент захлопнулся за Кингсли. Изумленная Габриэль уставилась на место, где он только что стоял. Керби Кингсли сам отправился доить полудикую корову, чтобы накормить всеми отвергаемого младенца! Неужели хладнокровный убийца способен позаботиться об индейском малыше, вообще о каком бы то ни было младенце?

Сердце у нее сжалось. Неужели она все это время ошибалась, а Дрю Камерон был совершенно прав? Но если она ошиблась, то как объяснит Кингсли, что подозревала его?

Ребенок захныкал, и девушка, наклонившись к нему, прошептала:

— Все будет хорошо, малыш. Обещаю. Я не позволю, чтобы тебе причинили зло.

И вдруг у нее потеплело в груди. Ребенок затих и посмотрел на нее большими темными серьезными глазами. Он был такой крошечный, но смотрел на нее удивленно и доверчиво. Он верил ей абсолютно.

А скоро у него будет молоко и теплая постелька. И любовь. Габриэль постарается обеспечить ему все это. Со времени смерти родителей ей некого было любить, и в сердце накопились большие запасы нежности. Да, ей хотелось бы отдать эту нежность Дрю Камерону, но он вряд ли ей это позволит. Он такой жесткий человек, такой циник — и в то же время невероятно нежный и умеющий сочувствовать. К сожалению, он также не умеет прощать.

Габриэль вздохнула и стала устраивать для ребенка постель в большой коробке из-под жестянок с консервированными фруктами, которые Джед приберегал для особых случаев. Она постелила в ящик мешки из-под муки — получился мягкий матрасик, — положила туда младенца, прикрыла его своим сложенным в несколько раз одеялом и выбралась из фургона.

Керби Кингсли сидел на корточках возле мамаши Сэмми. Один из погонщиков держал корову за рога, чтобы она не бодалась, второй удерживал на расстоянии жалобно мычащего теленка. Каждый раз, когда Керби тянул за сосок, корова пыталась его лягнуть, он старался увернуться от удара копытом, а вокруг возбужденно переговаривались и кричали остальные работники.

Наконец из толпы выступил Хэнк.

— Ладно, хозяин, предоставьте это дело настоящему фермеру.

— Подумаешь, настоящий, — пробурчал Кингсли, — я доил коров еще до того, как ты родился на свет.

— Может, оно и так, но, сдается, с тех пор вы забыли подход.

Корова опять лягнула и опрокинула кастрюльку с жалкой лужицей молока на дне.

Кингсли раздраженно поднялся и пригласил Хэнка занять его место. Он подмигнул Габриэль, и она поняла, что это розыгрыш для окружающих. На самом деле Кингсли прекрасно умел доить.

Хэнк встал на колени и заработал руками. Он размеренно сжимал и тянул соски, и скоро тугая ровная струя молока полилась в кастрюлю. Надоив полкастрюли, Хэнк поднялся и, увертываясь от копыт, с низким поклоном вручил кастрюлю Габриэль:

— Вот, мэм, пожалуйста.

— Да разве так коров доят? — проворчал один из зевак. — Позвольте мне завтра подоить.

— Нет, мисс Габриэль, завтра этим займусь я, — заявил третий.

— А мы жребий бросим, — ответил первый, решив прибегнуть к давно испытанному способу разрешения всех разногласий.

Габриэль взглянула на Кингсли. Глаза его улыбались, хотя губы по-прежнему были крепко сжаты. И она поняла, что отныне нехватки в доярах не будет.

Она кивнула в знак благодарности. Она его должница. Опять.* * * На следующей неделе никому не нужный ребенок стал нужен всем. То ли с молчаливого одобрения Кингсли, то ли причиной было подкупающее обаяние младенца — но он чувствовал себя великолепно. Дрю предложил назвать его просто Малыш — уж очень он был крошечный, — и это нехитрое прозвище к нему так и прилипло.

— Ну, как там Малыш? — спрашивал, спешиваясь, Хэнк.

— Давай, Малыш, держись! — улыбаясь, поддразнивал Коротышка.

— Как у нашего Малыша с аппетитом? — интересовался Терри.

Даже Дэмиен перестал хмуриться, глядя, как Малыш воркует с Верным, который преданно его охранял.

Габриэль поняла, что на самом деле погонщики обожают детей — и с трепетным почтением относятся к женщинам. Наверное, все они мечтали со временем осесть и обзавестись домом и семьей, а пока что искали выхода своим сокровенным чувствам — и это означало, что в любое время дня кто-нибудь обязательно забавлял Малыша.

Так было со всеми, кроме шотландца. Хотя в первый день он отнесся к нему бережно и ласково, теперь явно его избегал. Габриэль, которая теперь лучше научилась понимать шотландца, не сомневалась в том, что он просто боится привязаться к мальчику. И впервые она задумалась, почему Дрю отказался от нее — только ли из-за ее лжи и уловок или они послужили лишь предлогом?

Кто же нанес ему в прошлом такую тяжкую рану, что теперь он не желает сблизиться даже с младенцем?

Габриэль дала себе слово узнать причину. Вот только у нее оставалось совсем мало времени. Ее обязанности множились с головокружительной быстротой. Малыш ел каждые три-четыре часа, и его нельзя было ни на минуту оставлять без присмотра. Кроме того, нужно было ухаживать также за Сэмми и другими телятами. Билли тоже постоянно требовал внимания, не говоря уж о том, что Габриэль приходилось кормить, лечить и утихомиривать шайку вечно чем-нибудь недовольных погонщиков.

Раньше она и подумать не могла, что человек способен переделать такую уйму работы. Да, при жизни отца, когда они постоянно разъезжали с гастролями, ее жизнь тоже была наполнена до краев, но никогда еще Габриэль не испытывала такого удовлетворения. Никогда так не радовалась, как теперь, когда ей улыбался Малыш, или Верный вилял хвостом и утыкался носом в руку, или Сэмми легонько бодал, чтобы привлечь ее внимание к себе.

Или когда тушеные бобы оказывались по вкусу погонщикам, а кружка кофе вызывала ворчливое мужское одобрение.

Или когда шотландец испытующе взглядывал на нее и в этом взгляде порой мелькала тень… чего? Одобрения? На это она могла лишь надеяться.* * * Побелевшие под солнцем кости буйволов. Тысячи костей усеяли путь, когда стадо прибыло к реке Симаррон. Дрю еще никогда не видел ничего подобного. И никогда бы не желал увидеть снова. Безотрадное зрелище пробуждало в нем убийственные мысли о тщете всего сущего.

Едучи впереди стада, они с Керби хранили молчание. После неоднократных стычек с племянниками и Дрю Керби неохотно согласился брать кого-нибудь из них, когда выезжал на поиск удобного места для очередной стоянки.

— Вот же хлопотливые нянюшки! — ворчал он. В ответ они напоминали, что он, Керби Кингсли, не имеет права безрассудно рисковать своей жизнью — слишком многие скотоводы возложили на него свои надежды на прибыль. В конце концов ему пришлось признать правоту Дэмиена, Терри и Дрю.

Дрю неотрывно глядел на бескрайнюю равнину, высматривая внезапный отблеск солнца на ружейном дуле. Он чуял нутром, что опасность, угрожающая Керби, все еще существует, что она реальна и может настичь его в любой момент.

И еще его постоянно грызли подозрения относительно Габриэль. Дрю мучило сознание, что, храня ее тайну от Керби, он, возможно, предает своего друга и, что еще хуже, увеличивает опасность для них обоих.

Керби остановился на берегу реки.

— Симаррон. Теперь и до Канзаса недалеко. В Колдуэлле можно будет пополнить запасы продовольствия.

— И больше не будет индейцев?

— Наверное, нет, — ответил Керби, — но вместо них нам грозят неприятности со стороны фермеров, а они тоже могут быть опасны.

Дрю пристально смотрел на другой берег. Через три, возможно, четыре недели они будут в Абилене — и ему придется принимать кое-какие решения.

Керби одно решение уже принял.

— Ты собираешься нанять нового повара? — спросил Дрю.

Керби Кингсли едва заметно, лукаво улыбнулся.

— Интересуешься, чем все закончится, да?

Дрю очень не хотелось в этом признаваться. Хорошо бы, конечно, чтобы Габриэль забрала своих питомцев и оставила перегон — но куда же она денется с индейским младенцем на руках, не говоря уж о лошади и собаке? А что будет со всеми ее телятами, которых она по пути спасала от участи жаркого? У кого еще хватит терпения повязывать коровам и телятам разноцветные ленточки, чтобы каждый вечер они могли воссоединяться?

И кто другой мог заставить его, Дрю, так остро ощутить всю полноту жизни?

— Ты не ответил на мой вопрос, — настойчиво заметил Керби.

Дрю тяжело вздохнул.

— Да, — признался он мрачно, — я думаю об этом.

— Я все пытаюсь понять, что она собой представляет, — сознался Керби. — Однако погонщики ею вроде довольны, да и будет чертовски трудно под самый конец перегона найти мало-мальски приличного повара.

— Угу, — ответил Дрю.

— Я заметил, что ты ее избегаешь.

— Я не собираюсь… связываться с женщиной, — ответил Дрю, помолчав, — и тем более с порядочной.

— А ты считаешь, что Габриэль относится к числу порядочных? — с веселым блеском в глазах уточнил Керби.

— Да, она ведь настоящая леди, хотя и по-дурацки одета.

— Должно быть, очень важная причина подбила ее на этот маскарад, — сказал Керби задумчиво. — Хотелось бы мне увидеть ее в платье! Она, должно быть, очень хорошенькая.

Ревность, чувство, доселе незнакомое и очень неприятное, больно ужалила Дрю, и Керби это, видимо, заметил, потому что фыркнул:

— Не беспокойся, друг мой! Если я и захочу жениться, у меня и дома найдется подходящая невеста.

Если это так — что же он медлил до сих пор?

Как видно, этот вопрос был написан у него на лице, потому что Керби пожал плечами и обреченно вздохнул.

— Давным-давно я совершил проступок, за который однажды должен буду расплатиться, — сказал он. — Это и помешало мне жениться и завести собственных детей. Меня преследуют призраки былого, и так как они угрожают мне, я могу навлечь неприятности на других.

Призраки былого. Дрю вспомнил разговор с Габриэль о событиях двадцатипятилетней давности.

Запинаясь от чудовищной неловкости, он проговорил:

— Если ты ничего не имеешь против… я бы хотел узнать побольше об этих твоих призраках.

Мгновение Керби испытующе смотрел на Дрю.

— Да, черт побери, наверное, я слишком долго хранил в себе эту тайну… Кабы я решился заговорить…

Он осекся, крепко сжал губы, колеблясь, а потом медленно заговорил:

— Двадцать пять лет назад я отчаянно голодал, как, наверное, мог голодать юный Гэйб Льюис, вернее, тот, кого я считал Гэйбом Льюисом. И у меня еще был на руках младший брат. И работы не было никакой. Скот тогда стоил гроши — слишком много его развелось, и невозможно было переправлять его в другие места для продажи. Я свел знакомства с тремя молодчиками — моими ровесниками. Мы сильно озоровали, просто из-за нищеты и неприкаянности. Мы грабили пьяных, которые выходили из салунов, воровали в лавках продовольствие. А затем один из моих сотоварищей предложил ограбить банк. Это будет нетрудно, уверял он нас.

Керби глубоко вздохнул.

— Ну, короче, говоря, при этом убили банковского клерка. Все мы, включая моего брата Джона, который стоял снаружи с лошадьми, дожидаясь нас, по закону были одинаково виноваты в убийстве. И наше преступление не имеет срока давности. Нас все еще могут повесить.

«Их всех могли повесить, всех до одного», — эхом отозвались в его памяти слова Габриэль, она говорила правду! И, вспоминая лихорадочно, что еще рассказала девушка, Дрю похолодел, несмотря на нестерпимую жару. «Моего отца… убили… я тогда была с ним… убийца стрелял и в меня…»

Черт, черт побери!

Стараясь, чтобы голос не выдал его, Дрю сказал:

— Ты полагаешь, что эта давняя история с банком и послужила причиной недавних засад?

Керби хмуро посмотрел на Дрю.

— Кто-то хочет навсегда заткнуть мне рот — ты это имеешь в виду? Я уже об этом думал… но ведь я не знаю, где теперь трое моих подельников. Почти двадцать пять лет прошло, будь оно все проклято! Я бы их, наверное, сейчас и не узнал.

Но отец Габриэль узнал Кингсли по рисунку в газете! И, может быть, еще кто-нибудь узнал? Да, надо обезопасить обоих — и Керби, и Габриэль. Найти такой способ. И он, черт побери, приложит все силы, чтобы при этом не предать интересы ни одного из них! Но если ему это не удастся… Черт побери!.. Их жизни могут зависеть и от того, поделятся ли они друг с другом тем, что им известно. И если для этого потребуется нарушить слово, данное Габриэль, что же, Дрю его нарушит. Это лучше, чем стоять в стороне и быть свидетелем их гибели. Что ему честность и самоуважение, когда он будет стоять над двумя могилами!

Но сначала… сначала Дрю постарается потрафить им обоим.

С ощущением, будто он идет над пропастью с завязанными глазами, Дрю сказал:

— Керби, я думаю, что засады на тебя устраивает один из тех, кто вместе с тобой ограбил банк.

Керби резко вскинул голову, одарил его острым как сталь взглядом светло-голубых глаз.

— Почему?

Дрю небрежно пожал плечами:

— Так, догадки. Я ведь игрок, помнишь? Я живу на догадках и расчетах. И редко ошибаюсь. Так что лучше скажи, каким образом сможем мы разыскать тех троих?

— Мы? — Керби чуть приподнял бровь.

— Да, мы, — ответил Дрю серьезно и торжественно, глядя прямо в глаза другу. — Как только доставим коров на железную дорогу.

Керби поморщился.

— Скот, — поправил он педантично.

Дрю усмехнулся, надеясь, что Керби не заметил, какой натянутой вышла эта усмешка. На сердце у него лежал камень. Человек, который устраивал на Керби засаду, знал, куда тот направляется. Если это профессиональный, наемный убийца, он постарается подстеречь Керби в Абилене, а не будет полагаться на случайную встречу в прерии.

И там же, в Абилене, наемный убийца узнает, что женщина по имени Габриэль тоже была на перегоне. Женщина — участница перегона — это новость, и об этом будут много болтать.

— Ты постарайся хорошенько вспомнить, — сказал Дрю Керби, — вспомни все, что можешь, о каждом из тех троих… то, что не могло измениться с течением времени.

Керби пристально взглянул на шотландца.

— Так ты считаешь, что он может поджидать меня в Абилене?

— А ты разве так не считаешь?

День клонился к вечеру, когда стадо остановилось на ночлег. Размытые пастельные тона окрасили небосвод причудливым узором — наступило любимое шотландцем время дня. Тихое, медленно текущее время, спокойное и мирное. Полное отдохновения.

Вместо этого Дрю и Керби обнаружили в лагере сущий хаос.

Около их фургонов стояли еще два — старые, потрепанные, набитые до отказа ящиками и мебелью. Человек во всем черном ожесточенно орал на Габриэль, а Верный с лаем бегал вокруг тощего, изможденного мальчика.

— Джереми, — оглушительно гаркнул тот. — Не смей трогать эту тварь!

Мальчик присел от ужаса, а Верный взвизгнул и полез под фургон.

— Я вам его не отдам! — услышал Дрю крик Габриэль. Она крепко прижимала к груди Малыша.

— Ты противишься воле господней! — кричал черный человек. — Господь накажет тебя, женщина, за то, что ты вырядилась, как блудница Вавилонская!

— Ну, я не знаю, — любезным тоном прервал Керби проповедника, — мне всегда казалось, на блуднице Вавилонской было куда меньше надето.

Проповедник круто обернулся. Лицо его от ярости пошло красными пятнами. При виде властной осанки Керби он, однако, постарался взять себя в руки.

— Наконец-то пришел хозяин! — с деланым воодушевлением проговорил он. — Уверен, вы согласитесь отдать нам этого маленького дикаря.

— Дикаря? — вкрадчиво переспросил Дрю. — Я всегда считал, что дикарями не рождаются, а становятся, и поверьте — я встречал их даже в самом изысканном обществе.

Человек стремительно повернулся к нему и приосанился.

— Я — достопочтенный Джозеф Дэндер. Этот младенец, насколько я разумею, сирота, и я требую, чтобы вы отдали его, дабы он был воспитан в строгих правилах.

— Требуете? — переспросил Керби тоном, которого опасались все погонщики.

— Да, требую! — огрызнулся проповедник, не замечая опасности. — Мы прибыли сюда, чтобы нести слово божие дикарям, и вы не смеете оспорить право господа.

Он решительно потянулся к ребенку, но Габриэль отпрянула и крепче прижала Малыша к себе. Дрю шагнул вперед, намеренно встав между ними.

— Какого дьявола вы здесь вообще сшиваетесь? — проворчал Керби, окинув внимательным взглядом спутников преподобного — трех женщин, четверых мужчин довольно жалкого вида и троих детей с печальными, голодными глазами.

Достопочтенный Джозеф возгласил:

— Мы призваны на эту землю господом нашим, дабы спасти дикарей.

— Значит, у вас есть с собой продовольствие?

— Продовольствие? — удивился проповедник.

— Да, продовольствие, — повторил Керби. — Нельзя проповедовать спасение души тем, кто умирает с голоду.

Дрю неотрывно смотрел на Габриэль и заметил, что она удивлена заступничеством Керби. Удивление постепенно сменилось одобрением, и в глазах девушки блеснули искорки смеха.

Достопочтенный оцепенел от негодования:

— Господь всех накормит.

— Но вы-то надеялись, что именно мы поможем господу, а? — спросил насмешливо Керби.

Выражение, появившееся на лице проповедника, подтвердило догадку Керби.

Кингсли вновь посмотрел на жалких спутников достопочтенного Дэндера.

— Вы направляетесь на Запад только с этими двумя фургонами?

Тот кивнул.

— Черт побери, разве вы не знаете, что в прерии полно воинственно настроенных индейцев и бандитов, которые всех вас перебьют, чтобы завладеть лошадьми?

— Господь нас защитит.

Керби тихо выругался про себя.

— Ну, с вас, может быть, этой защиты и достаточно, а что будет с детьми? Судя по их виду, они умирают с голоду, но вряд ли им так уж хочется поскорее предстать перед Творцом.

Впервые за все время преподобный сник и маниакальный блеск в его глазах поугас.

— Да, мы голодаем. И у нас сломалась колесная ось, и…

— И вы хотите заполучить еще один лишний рот?

— Таков наш долг! — отрезал Дэндер. Керби покачал головой и повернулся к Габриэль:

— Сколько провианта у нас осталось?

— Мало. Мешок кофе, два мешка муки, мешок бобов и остатки бекона, но понемножку можно поделиться всем.

— А маленький индеец? — спросил Дэндер.

— Он остается с нами, — тоном, не терпящим возражений, заявил Керби и добавил уже более спокойно:

— Для детей.

Достопочтенный Дэндер явно был раздираем двумя желаниями — получить продовольствие и спасти душу язычника, но тут в воздухе разнесся аромат жареного бекона и свежеиспеченного хлеба. Голод одержал победу.

— Мы с благодарностью принимаем предложение, — натянуто объявил достопочтенный.

Дрю, однако, заподозрил его в неискренности. Этот фанатик так легко не сдается. Видя, что Габриэль разрывается между своими обязанностями и страхом за Малыша, он, немного помявшись, подошел к девушке.

— Я позабочусь о мальце, — прошептал он ей на ухо.

Габриэль колебалась. Вопросительно посмотрев на Дрю, она встретила его открытый, уверенный взгляд.

— Я не спущу с парня глаз, — заверил ее шотландец.

Ее ответный взгляд, в котором он прочитал и внезапно вспыхнувшую надежду, и радость, и доверие, в мгновение ока смел все барьеры, которые Дрю так упорно воздвигал в своем сердце. Больше не колеблясь, Габриэль вручила ему младенца, и, когда ребенок доверчиво прильнул к нему, Дрю ощутил не просто гордость. Он вдруг почувствовал, что пустота, которая мучила его долгие годы, уже не существует, ее заполнили все эти люди, и в первую очередь — Габриэль и Малыш.

Краем глаза он заметил веселый блеск в глазах Керби, разочарованную гримасу проповедника. И понял, что все его клятвы лопнули как мыльный пузырь. В битве с любовью Дрю Камерон проиграл. Полностью и окончательно.