Шотландец в Америке

6.

Дрю ждал ответа и, когда его не последовало, решил ускорить события:

— Начнем с имени.

— Имя — Гэйб… Габриэль, — ответила тихо женщина. Именно женщина. Не девушка, которой бы он поверил. Она в упор встретила его взгляд — и это, насколько мог припомнить Дрю, случилось впервые. Наверное, она раньше думала, что, если даст ему возможность подолгу и в упор разглядывать ее, он заметит наложенный грим. И была права. Дрю успел уже увидеть многое.

Красивой бы он ее не назвал, во всяком случае, она не была похожа на знакомых светских дам. Зато эта женщина обладала очарованием, которое сразу же покоряло сердце. Дрю влекло к ней. Вода почти смыла грязь и грим, и ее кожа теперь отливала нежной белизной. Короткие темные волосы влажными локонами льнули к лицу, оттеняя большие синие глаза. И глаза эти были прекрасны. В них играли искорки, словно звезды на вечернем небе. Габриэль. Это имя чертовски шло ей.

Такие дела — люди всегда видят только то, что хотят видеть. Иначе Дрю не упустил бы того, что само бросалось в глаза. Он принял Габриэль за мальчика, только потому, что не интересовался тем, что скрывают потертая шляпа, грубая одежда и грязь на лице; и ни разу в глаза ему не бросились эти коротко остриженные волосы. А ведь он считал себя человеком наблюдательным! И то, что его, Дрю Камерона, обвела вокруг пальца эта малявка, не только забавляло, но и уязвляло его.

Но зачем ей был нужен весь этот маскарад?

Она дрожала от холода, и Дрю понял, что с вопросами придется подождать.

— Пойду раздобуду хвороста, — сказал он. — Сможешь пока поддержать огонь?

Девушка кивнула.

Дрю заколебался:

— Так же хорошо, как умеешь готовить и плавать?

Она вдруг улыбнулась, и эта улыбка показалась ему чудесной. Раньше он не видел Гэйб улыбающейся, не знал, как при этом преображается все ее лицо: вздернутый носик сморщился, в уголках глаз родились веселые морщинки, а на щеках появились ямочки.

— Джед много раз поручал мне следить за огнем, и еще ни разу я не сожгла фургон, — задиристо возразила Габриэль.

Голос ее при этом прозвучал не слишком уверенно, и Дрю заподозрил, что на деле все прошло не так гладко.

Он все еще не решался уйти.

— Да справлюсь я, справлюсь! — заверила Габриэль. — Поди переоденься, не то схватишь воспаление легких.

Она помолчала, не сводя с него своих огромных глаз.

— Спасибо, что прыгнул за мной в реку.

— А ты думала, что я тебя брошу? — проворчал Дрю. — Только зачем ты мне соврала, что умеешь плавать?

Она повела плечиком, словно оправдываясь:

— Я же знала, что ты хочешь поскорее вернуться к стаду! И не желала тебя задерживать.

— Никогда так больше не делай, — предупредил Дрю. — И никогда не ври, когда я о чем-нибудь спрашиваю.

Даже ее трогательная полуодетая фигурка не слишком смягчила его гнев. Ложь он ненавидел. Все его детство было отравлено ложью, и это едва не погубило его самого.

— Я думал, что Джед успел вколотить в тебя этот урок.

Глаза девушки потемнели, и у нее хватило совести покраснеть.

Вот пусть-ка немного поразмыслит об этом, решил Дрю и стал рыться в своем мешке в поисках лишней рубашки. Сухих штанов — кроме тех, которые пыталась надеть Габриэль, — не было. Они так и валялись на земле.

Проследив за его взглядом, Габриэль нагнулась, подняла штаны и бросила ему.

— Надень их сам, — задорно улыбнулась она, — мне они не подходят.

Дрю почти не расслышал ее слов. Голова у него пошла кругом, когда Габриэль нагнулась и он увидел, какие у нее красивые ноги. Да и все ее тело было хотя и худощавое, но ладное и крепкое. Мягкая ткань рубашки подчеркнула соблазнительные изгибы там, где Дрю и не ожидал увидеть такие волнующие округлости.

Он был знаком с настоящими красавицами, переспал со многими женщинами, но ни одна так не влекла его, как эта стриженая плутовка. Может, просто сказывается долгое воздержание? Последний раз Дрю спал с женщиной еще в Шотландии. Но нет, он всерьез опасался, что чувство, охватившее его, — отнюдь не простая похоть.

Вздохнув, Дрю со штанами и рубашкой укрылся за ближайшим тополем и быстро переоделся в сухую одежду, хотя и подозревал в душе, что лучше бы ему остаться в мокрой. Его кровь явно требовалось остудить.

Потом Дрю долго собирал хворост. Ему нужно было, подавить желание, загасить так некстати полыхнувшее, пламя. Ему нужно получить ответы на кое-какие вопросы и надо собраться с мыслями, чтобы вытащить правду из этой маленькой чертовки. Она хорошая актриса… притворщица, обманщица, напомнил себе Дрю. Впрочем, один раз чутье уже подвело его. Не сработало. Не предупредило.

Он все твердил про себя, какая она лгунья, а сам уже подходил к девушке — помочь с огнем, который Габриэль изо всех сил пыталась раздуть, чтобы хоть немного согреться.

Добавив хвороста в костер, Дрю сел рядом. Девушка взглянула на него с очаровательной непринужденностью, под рубашкой едва заметно колыхнулась ее упругая грудь. В свете звезд, в прихотливых отблесках пламени Габриэль чудилась ему феей из древних кельтских сказаний. Как же он не догадался, что такие прекрасные глаза не могут принадлежать мальчишке? Слишком уж они колдовские, влекущие.

Более того, в этих глазах, в самой их глубине мерцал огонек, который распалял его кровь, заставляя ее струиться по жилам в предвкушении чего-то необыкновенного.

— Габриэль, — медленно произнес он. — Какое необычное имя.

Девушка сжалась, но промолчала.

— Слишком необычное для подручного повара, — размышлял вслух Дрю.

— Внешность бывает обманчива, — отпарировала Габриэль. — Взять, к примеру, тебя — ты ведь тоже не тот, за кого себя выдаешь.

А ведь эта чертовка проницательна!

— Зато я не скрываю от людей свой истинный пол, — отрезал он.

Габриэль нахмурилась и обхватила себя руками, словно защищаясь. Дрю почти зримо видел, как лихорадочно ищет она более или менее убедительные объяснения… и почему-то сразу решил, что в этих объяснениях правды не будет.

Габриэль смотрела в огонь, избегая его взгляда, и теперь Дрю уже наверняка знал, что не ошибается.

— Я спасаюсь бегством, — сказала наконец Габриэль.

— От кого и почему?

Девушка заколебалась.

— Этот человек… хочет сделать меня своей, — наконец промямлила она. — Он меня всюду преследует. И я решила, что он потеряет мой след, если я устроюсь погонщиком.

— Кто он?

По-прежнему колеблясь, Габриэль ответила:

— Я не могу тебе этого сказать.

— А все же придется, — обманчиво мягким тоном отозвался Дрю, — придется сказать мне или же — мистеру Кингсли.

Девушка побледнела как полотно и отпрянула от него, словно испугалась удара.

— Но тогда он не позволит мне остаться, — с отчаянием в голосе возразила она.

— Да, наверняка не позволит.

Габриэль умоляюще взглянула на Дрю:

— Пожалуйста, не выдавай меня!

— С чего это?

— Потому что мне больше некуда податься.

В ее словах была крупица правды, но только крупица.

— Так кто же тебя преследует? — снова поинтересовался он.

Глаза ее затуманились, и Дрю подумал, что ответа не дождется. Зябко ежась, девушка подбросила хворосту в огонь. И потом, словно решившись, проговорила:

— Один мужчина. Он… он договорился с моим отцом, что я выйду за него замуж.

Губы ее чуть заметно дрожали. И руки тоже. В голосе прозвучало неподдельное отчаяние. Но теперь времена изменились, подумал Дрю, и женщин насильно замуж не выдают. Женщина всегда может отказаться.

Как видно, эти скептические мысли отразились на его лице, потому что Габриэль продолжала — тихо и сбивчиво, как человек, который лжет.

— Я… отказалась, — пробормотала Габриэль. — Он гораздо старше меня… и очень жестокий человек. Беспощадный. Он поклялся, что если не сможет мной завладеть, то никому другому я не достанусь.

Слезы заволокли ее глаза.

— Один человек помог мне бежать из Сент-Луиса… но на него напали и чуть не убили. Да все, кто мне пытался помочь… — И она запнулась.

Снова в голове Дрю прозвучал сигнал тревоги. С одной стороны, странный, новый для него инстинкт защитника и покровителя толкал его протянуть девушке руку помощи, нет — обнять и заверить, что отныне никто не посмеет причинить ей ни малейшего вреда. У него даже руки зачесались — так хотелось привлечь к себе Габриэль, погладить ее по щеке. И все же более громкий и настойчивый голос, более сильный инстинкт самосохранения, который всегда руководил Дрю во время игры в покер с картежниками-головорезами, позволял понимать и взвешивать всю меру опасности, теперь помешал ему поддаться порыву. В словах Габриэль чувствовалась какая-то фальшь. Но нет, она и вправду в отчаянии, она явно чего-то боится… но все остальное? Чертовски неубедительно!

— Он нанял сыщиков, — сбивчиво продолжала девушка. — Я решила, что собью его с толку, если отправлюсь на перегон. Никто не станет искать мальчишку-погонщика.

Лицо ее, озаренное бликами пламени, казалось искренним, на нем даже засветилась надежда.

— Пожалуйста, не говори об этом мистеру Кингсли.

— Почему же? — повторил он. — Думаю, он с удовольствием помог бы девушке, попавшей в беду.

— Я читала в газетах, что на перегоны скота женщин не допускают, — пробормотала Габриэль, умоляюще стиснув руки.

Да, в этом она права. Вне всякого сомнения, если Керби узнает, кто она такая, — заставит ее сложить пожитки и отправит в ближайший же город. И если за девушкой действительно гонятся, ее место пребывания скоро обнаружат. Ее выдадут эти замечательные синие глаза. Дрю еще никогда не встречал таких глаз.

— Не люблю обманщиков, — холодно сказал он, стараясь не думать о ее прекрасных глазах… но всякий раз, когда он глядел на девушку, его тело предавало его самым постыдным образом.

Габриэль закусила губу. И, посмотрев на Дрю, прямо и просто сказала:

— У меня нет выбора.

— Кто этот человек?

— Банкир из Сент-Луиса. Моему отцу сначала очень везло в делах, но потом он разорился. И должен… очень много денег.

Дрю скептически вздернул бровь:

— И поэтому он решил продать свою дочь?

Что-то сверкнуло в ее глазах. Гнев? Возмущение! Габриэль отвернулась и ничего не ответила.

Дрю вздохнул. И в самом деле, только отчаянное положение заставит молодую женщину остричь волосы, облечься в самую неудобную, не говоря уже о том, что самую безобразную, одежду и терпеливо сносить все трудности перегона. Да, можно сомневаться кое в каких частностях, но в одном Дрю не усомнился ни на минуту. В реальности ее страха.

И кое-что в рассказе Габриэль объясняет, почему она так неопытна в приготовлении пищи и не знакома со всем тем, что знает и умеет большинство женщин. Шотландские графини тоже ведь почти не умеют готовить. Наверное, так оно водится и среди зажиточных американцев.

— Ты не скажешь мистеру Кингсли? — спросила она непритворно дрожащим голосом.

— Не уверен, — ответил Дрю. — Он имеет право знать обо всем. А если что-нибудь с тобой случится… — тут он запнулся и пожал плечами.

Габриэль взяла себя в руки. Лицо ее застыло.

— Может, я и не умею стряпать, но смогу о себе позаботиться.

— Да уж, знаю, что сможешь, — отозвался Дрю. — Так же, как позаботилась о том, чтобы не утонуть.

При этом неприятном упоминании Габриэль с упреком взглянула на него, и Дрю усмехнулся. Она еще сильнее нахмурилась, но вдруг уголки ее губ дрогнули, и лицо озарила лукавая обезоруживающая улыбка. Снова кровь быстрее заструилась по его жилам, дыхание внезапно прервалось, словно он получил резкий удар под дых.

— Да, я действительно могу о себе позаботиться пусть и не всегда, — добавила она откровенно. — Но я быстро учусь. Мне просто нужен шанс.

Это Дрю растрогало. Если ее рассказ об отце, решившем возместить дочерью свои долги, верен… Что же, Дрю и сам ведь познал на собственном опыте предательство со стороны отца. Эту боль.

Конечно, есть и другие виды предательства. Например, когда предаешь друга. Его друг Керби Кингсли захотел взять с собой Дрю на перегон скота, потому что кто-то пытался убить его, Кингсли, и этот «кто-то» может сделать еще одну попытку. Предположение, что Габриэль как-то связана с теми тремя наемниками, которые устроили засаду, кажется на первый взгляд просто нелепым. А все же в ее появлении есть что-то странное — и уж, во всяком случае, это ненужное осложнение.

А девушка сидела рядом и с надеждой смотрела на Дрю своими большими синими глазами, словно он и был ее последним, спасительным шансом.

— Почему же ты выбрала именно Кингсли, его перегон? — внезапно спросил он, неотступно глядя ей в лицо.

Габриэль явственно сглотнула и тихо сказала:

— Я о нем прочитала в газете. В статье говорилось, что Кингсли нужны рабочие руки, и я подумала, что лучшего места для того, чтобы скрыться, не найдешь.

Девушка нервно переплела пальцы. На руках вспухли волдыри, а ведь всего неделю назад эти ладошки наверняка были гладкие и ухоженные. И все же Дрю ни разу не слышал от нее ни единой жалобы — ни на долгом пути к Уиллоу-Спрингс, ни в изматывающей обратной дороге.

Большинство женщин, которых он знал, пали бы духом через полдня такой работы.

Черт возьми! Дрю же никогда сам не подчинялся общепринятым правилам, наоборот, с удовольствием их нарушал. С какой же стати он будет уважать правило, не допускающее женщин на перегоны скота? Нет, он не может отказать в помощи такому же нарушителю правил, как он сам.

Кроме того, Дрю Камерон уважал мужество и предприимчивость. «Нахальство» — как это здесь называется. И у Габриэль такого «нахальства» хоть отбавляй.

— Ну ладно, пока… ничего не скажу, — ответил он и мысленно поклялся, что будет смотреть в оба за этой чертовкой.

Габриэль на секунду прикрыла глаза, и на лице ее отразилось огромное облегчение. Открыв глаза, она прямо встретила его взгляд.

— Спасибо, — тихо сказала она. Дрю коротко рассмеялся.

— Пока еще рано меня благодарить. Я уважаю инстинкт самосохранения и восхищаюсь твоей, скажем так, предприимчивостью. Но, — и он предупреждающе выгнул бровь, — хоть я и согласился поверить твоему объяснению, по крайней мере частично, я не люблю, когда мне врут. Ложь меня оскорбляет, а ты — лгунья хоть куда.

Девушка хотела что-то возразить, но он перебил ее:

— Точно так же я не люблю, когда люди нарушают верность слову, а ты меня поставила в положение очень близкое к этому, — добавил Дрю мрачно. Теперь ему все происходящее казалось совсем не забавным. — И если в какой-то момент я вдруг почувствую, что Керби должен узнать о тебе правду, я обязательно ему все расскажу.

Опять она сцепила пальцы. Хотелось бы понять, что таится за этой обманчивой улыбкой, но Габриэль очень хорошо умеет скрывать свои чувства. Слишком хорошо, подумал Дрю. И во всем этом что-то не так. Он уверен, просто-напросто убежден в этом.

Однако было совершенно ясно: она влечет его так, как прежде не влекла ни одна женщина. Хорошо бы увидеть, как она выглядит в красивом платье, с чисто вымытыми и уложенными в прическу волосами! Впрочем, вряд ли Габриэль окажется привлекательнее, чем сейчас, в его чересчур просторной рубашке, с короткими, еще влажными кудрями и с этой искусительнейшей улыбкой на губах…

Почти бездумно Дрю протянул руку и ласково коснулся пальцами ее щеки. Габриэль оцепенела, в глазах мелькнула тревога… и еще что-то. Девушка задрожала — и причиной тому были не холод и не страх.

— Это преступление — прятать под грубой одеждой такую красоту, — негромко проговорил он.

Габриэль хотела что-то ответить, но Дрю наклонился и легонько тронул губами ее губы — совсем легонько, чтобы девушка могла увернуться, если пожелает. Дыхание ее замерло, губы неуверенно дрогнули под его губами… и вдруг стали мягкими и податливыми.

Дрю не собирался заходить далеко, но это благоразумное намерение в один миг вылетело у него из головы. Его охватила жгучая, ни с чем не сравнимая жажда.* * * В тот самый миг, когда губы шотландца коснулись ее губ, Габриэль поняла, что жизнь ее переменилась раз и навсегда. О, ее и прежде целовали, и не один раз, — но еще никогда она не испытывала того, что ощущала сейчас. Это было волшебство… словно она всю жизнь спала и только сейчас проснулась.

Дрю обнял ее, и Габриэль показалось, что его руки, словно солнечные лучи в летний день, облекли всю ее томительным теплом. То было новое, таинственное ощущение, которому невозможно было сопротивляться. Дрю касался ее губ легкими дразнящими поцелуями, и она вдруг поняла, что отвечает ему, совсем потеряв самообладание. Волны желания захлестнули ее с головой. Дрю напрягся, руки его, гладившие волосы и плечи Габриэль, дрожали, и она поняла, что причиной тому — едва сдерживаемая страсть.

Повинуясь новому, непривычному порыву, Габриэль тоже обняла его. Хриплый гортанный стон сорвался с его губ, и Дрю прильнул поцелуем к ее полуоткрытым губам. Габриэль дрогнула, словно ее поразила молния. Губы Дрю стали жесткими и требовательными… и внезапно ее охватил всеподавляющий страх… страх и смятение, возникшие в сокровенных глубинах ее тела. Вместе с тем она изнывала от нестерпимого желания познать нечто новое, неизведанное… и это желание еще больше напугало ее.

Негромко вскрикнув, девушка отпрянула, чтобы перевести дыхание и взять себя в руки. Дрю немедленно отпустил ее, только рука его задержалась у нее на плече, пальцы поигрывали короткими завитками волос.

— Габриэль, ты девственница?

Она порадовалась тому, что в темноте Дрю не видит на ее лице румянец. Габриэль пылала от страсти… и от стыда. Как она могла быть так несдержанна, настолько забыть о всяких приличиях!

Приняв ее молчание за утвердительный ответ, он тихонько выругался. Габриэль еще ни разу не слышала, чтобы Дрю бранился. Немного успокоившись, он вздохнул:

— Ах, девушка, неужели никто никогда не предупреждал тебя, что играть с огнем опасно?

Надо бы ответить какой-нибудь дерзостью — но она ничего не могла придумать. Ей хотелось только одного — снова дотронуться до шотландца. В знак благодарности. Ведь она чувствует к нему только благодарность, и ничего больше. Просто он сегодня спас ей жизнь.

И, во всяком случае, стыд ее не был отягощен сознанием того, что она целовалась с убийцей отца. Дрю Камерон никак не мог быть убийцей. Будь это так, он бы уже узнал Габриэль, ведь по всему Сан-Антонио были расклеены афиши с ее портретом. И он бы не сидел здесь, целуя ее, и уж, во всяком случае, не стал бы ее спасать. Наоборот, дал бы ей утонуть. Нет, он не убийца!

Но он — друг Керби Кингсли.

И Габриэль вздрогнула, вспомнив, что говорил Дрю о верности в дружбе. Эта мысль внушала ей беспокойство.

— Габриэль?

Она посмотрела на Дрю. Невольно. Ей не хотелось увидеть его презрительный взгляд. Наверняка он ее презирает, ведь она вела себя неприлично, недостойно для честной девушки. И все же она подняла глаза: Габриэль всегда была мужественной и не искала себе оправданий.

Губы Дрю были сурово сжаты, золотистые глаза сверкали, как у дикой кошки. А затем он снова удивил ее.

— Я поступил непростительно. Извини.

И, к вящему удивлению Габриэль, встал и ушел от костра в темноту.

Потрясенная девушка подтянула колени, обхватила их руками и стала смотреть на огонь. Все тело у нее еще пылало, охваченное непонятным желанием. Внезапно она почувствовала себя еще более одинокой и несчастной, чем всегда.

Дрю долго не появлялся. Ей показалось, что бесконечно долго.

Им нужен еще хворост, твердил себе Дрю. Ночи прохладные, и на двоих у них только два одеяла, а ее одеяло такое мокрое, хоть отжимай. Найдя сухую ветку, он повертел ее в руках, а затем отшвырнул. Габриэль может взять оба одеяла. Ему не повредит немного померзнуть. Надо умерить внутренний жар.

Дрю мысленно застонал. Он презирал условности, но, несмотря на посещение низкопробных пивнушек, рискованную карточную игру, беспорядочные интрижки с актрисами, он никогда не пользовался слабостью женщины, никогда ни к чему ее не принуждал. Он не находил ничего приятного в том, чтобы уложить в постель женщину, которая не разделяет его любовного пыла. И еще никогда не ложился в постель с невинной девушкой. Дрю предоставлял этот порок отцу, который, ненавидя сына за незаконнорожденность, сам наплодил бастардов чуть не в половине всего Кинлоха. Покойный граф Кинлох плевал на то, хотела его женщина или нет, но очень старался утаить правду от своих благородных друзей, не жалея денег, чтобы заткнуть рты. Денег, которые должен был оставить в наследство сыну.

И привычная ненависть к давно умершему человеку снова вспыхнула в его сердце. Отец оставил ему в наследство только ложь, лицемерие и обман. В юности Дрю все лелеял эту свою ненависть, потом старался победить ее — и все же время от времени она снова и снова напоминала о себе.

То была одна из причин, почему он уехал из Шотландии. Он стремился бежать от ненависти… и не хотел больше никого ненавидеть.

Дрю Камерону исполнилось тридцать три. Большую часть своей жизни он играл, блудил и пьянствовал… и все это время жил с пустотой в сердце. Только познакомившись с Беном Мастерсом и своей сводной сестрой Элизабет, он понял, почему так страдает от сердечной пустоты. Он никогда до тех пор не знал, что такое любовь, и отказывался даже верить, что она существует на свете. Теперь же он понял, что истинная любовь не только существует, но может стать источником счастья, если найдется та самая, единственная, с которой захочется разделить жизнь.

Став свидетелем любви Бена и Элизабет, Дрю и сам как бы ощутил ее привкус — и у него возникла потребность отведать такого же чувства в полной мере. Но, возможно, для него это уже поздно, даже если поверить, что кто-то сможет его вот так же сильно полюбить?

Дрю последовал за Беном и Элизабет в Америку, в страну неизведанных, ждущих освоения земель, где будущее важнее прошлого. И он очень надеялся избавиться здесь от своих демонов, разъедающих ему душу.

Когда Дрю вернулся к костру, Габриэль уже спала, завернувшись в его одеяло. Костер едва тлел. Он сел и смотрел на огонь, пока не погасли последние искры и кострище не посерело от пепла.