Скальпель для шейха (СИ)

5

На следующее утро мы собирались на работу второпях. Планёрка была на десять.

— Хочешь, чтобы Курумканский относился сносно, не опаздывай, — ворчала я, распихивая Андрея в бока.

— Главное, чтобы ты надеть ничего не забыла, малая, — отшучивался он, зная, как я ненавижу опаздывать.

В ординаторской Курумканский щурился, только что руки не тёр.

— Семья превыше всего, Вера Доржовна? Семейные обязанности никто не отменял.

По помещению прокатились смешки, пока мы усаживались на пустующие места. Полина покраснела.

Я же попыталась сосредоточиться, неосознанно растирая кровоподтёк от нанесённых вчерашних ударов. Моя тонкая кожа хранила любые следы, даже от негрубого воздействия. Челюсть побаливала, но синяк благодаря мази пожелтел.

Умел Курумканский подколоть.

— Что ж, продолжим. Наш вчерашний клиент. Требуется пересадка. Что там по анализам?

— Пока не подойдёт очередь в листе ожидания, хроническая почечная недостаточность и гемодиализ.

— Что ж, реципиент у нас фигура большая, — произнёс он задумчиво. — И меня не захотел. Страшно подумать, все подписали бумаги о неразглашении?

Раздались смешки, но народ закивал.

— Оно и не мудрено. Я его тоже не хочу. Как говорится, мужская особь о мужскую, сколько ни трись, толку не будет. Кто сможет доказать обратное, приходите вечером после пяти на сеновал. Обсудим премию ЮНЕСКО.

Трудно представить Батыра Хазановича, ростом в два метра, с типичными чертами бурята, по совместительству являющегося шаманом в Ольхонском районе, занимающимся чем-то непристойным. Скорее будет борьба или игра на топшууре.

— Кто был на вчерашнем фестивале, не рассказывайте мне. Ни-че-го. Боюсь, бубен не выдержит. Игорь Петрович, что по девушке?

Патологоанатом скривился.

— Умерла.

— Да вы что? Ай-яй-яй. Хотелось бы узнать, от чьих страстных объятий девица скончалась? В жизни не доверю в руки такому своих дочерей!

Он выразительно посмотрел на Андрея, а затем ехидно улыбнулся Полине. Те не смотрели друг на друга демонстративно.

— Ничьих. Судмедэксперт написал в отчёте, при торможении пострадавшая напряглась, выкручивая руль, из-за чего перекрутила позвоночник. В момент удара получила травму. Она жила, пока кровь поступала из разорванных артерий. Кровоизлияние — вопрос времени. Её спутнику повезло больше.

— Вот что и требовалось доказать, везение — вещь относительная, — продолжил улыбаться Батыр Хазанович. — А между прочим, девушка завещание составила и донор нашего реципиента.

— Как донор?

Я не смогла сдержать вопрос от удивления. Обычно если реципиент не числится в листе ожидания на операцию, не планировал трансплантаций (тем более пересадки почек), чтобы сделать пересадку, нужно попасть в лист ожидания и пожить в Москве, пока найдут подходящего донора. Нужна федеральная квота. Ещё надо иметь определённый возраст, сопутствующие заболевания и недлительный диализный стаж. Ну, это у нас дом. А это же шейх!

— А что, Вера Доржевна, серьёзная ныне молодёжь? Да? Находит человека, которому подходит донорски по органам, пишет завещание, тусит с ним, а потом умирает в автокатастрофе. И дарит почки. Не прелесть? А? Если б я был султан…

— Да, кто же в таком возрасте пишет?

— Хороший вопрос, но нас не касается. Наша задача — решить, кто будет оперировать.

Он сощурился, каверзно оглядел собравшихся и хмыкнул.

— Раз-два-три-четыре-пять.

Пока он выдерживал театральную паузу, мне передали папку. Беглым взглядом осмотрела данные по пациенту.

— Как насчёт тебя?

Я аж поперхнулась.

Я!? Да, за что? С вытянувшимся лицом посмотрела на старого шамана.

— У меня недостаточно опыта, Батыр Хазанович. Нужно ещё лет пять практики. Пожалейте, — с волнением, уговаривающе, посмотрела на коллег.

Те старательно отводили взгляд, пряча сожаление, и только Полина смотрела с ненавистью. И я не поняла, а почему? Ей-то что за дело? Ведь если верить словам Андрея, у неё кто-то есть и между ними всё кончено.

— Так отказывайся. Чего ждёшь? Увольняйся.

«Батыр Хазанович! Он же старый. Организм не переживёт». Это мне хотелось прокричать. Но я только смотрела на хитрого бурята, не чувствуя на щеках влагу. Все же видели органы на снимках. Дипломатия, не дипломатия, нам-то что… Приказ из Москвы, и я крайняя.

— Но он же страдает от зависимостей, — произнесла ровно, словно читала закон.

Он подошёл ко мне, вытер большими пальцами навернувшиеся слёзы, убирая выбившиеся светлые волосы за уши.

— Тебе духи будут помогать. Не позорь отца, — внушил, как ребёнку.

Последний аргумент казался убойным, но не издевательским. Он же сам мне как отец. Учитель. А позориться дочке ламы не положено.

— Давно простирания делала?

Я отрицательно покачала головой. Последнее время — редко. Только на праздники Монлам Ченмо, да на Дуйнхор. Стыдно. Отец не желал часто меня видеть, зная про Андрея и мои поездки.

— Езжай сегодня в Иволгинский, подношения сделай.

В Иволгинский я, конечно, съезжу, куда ж деваться без уважения к старшим.

— Я хотел бы его оперировать.

Курумканский обернулся и пристально посмотрел на Андрея, недовольно признался:

— Буду иметь в виду. Нужно только с клиентом договориться. По страховке может выбрать любого. Это же небожитель.

Он посмотрел на меня.

— Все свободны, кроме тебя.

Оставшись наедине, он дал время мне ознакомиться с картой клиента, а затем произнёс:

— Пора браться за скальпель, дочка.

— Может, Андрей?

— У него нет опыта.

— Я с ассистирую.

Курумканский повёл взглядом, разглядывая висящие шаманские бубны вдоль белой стены. Он их повесил много лет назад, когда стал главным врачом отделения, отгонял злых духов. Разочарованно выдохнул:

— Нет в нём, всем нутром чую. Нет. Понимаешь, не хочет помогать. О себе думает.

— Все мы о себе думаем, — я спрятала взгляд.

Последнее время Андрей всё меньше и меньше брал операций, занимался собой и пациентами без хирургического вмешательства. Такое случалось с любым во время кризисов. А тут сам захотел. Разве это плохо?

— В тебе дар есть и жажда помочь, а в нём?

— Может быть, из-за Полины? — закусила нижнюю губу.

Тут же подняла на него стыдливый взгляд, пока он тер подбородок.

— Знаю я, что ты хочешь сказать. Думаешь, не знаю? Как вы живёте друг с другом — ваше дело, но выбор он делал.

— Наказываете её?

— Всё жду, когда поумнеет. Учиться начнёт.

— Мы планируем развестись.

— Раз хороший, чего бежишь?

Я облизнула губы, виновато разглядывая Курумканского из-под ресниц.

— Знаешь, за что твой отец не любит его? Я скажу. За то, что не тянет он тебя, девочка. Думаешь, слепой? Не вижу? Не понимаю, как вокруг тебя толпами вьются, — он сузил глаза, и его отеческий взгляд перестал быть наставническим, приобретая жар, свойственный мужскому нутру. Хлыстнул им по мне, обжигая изнутри.

Я растерялась. Не нашла, что ответить. И ведь откликнулась. На долю секунды, на крохотный миг, нутро ёкнуло. Повинно поджала губы.

— Что ж, пошли, нам нужно с клиентом пообщаться. Ещё Прасковью Дмитриевну штурмовать.