Сквозь шторм

Глава 4

Миссис Риз и другие прачки тепло встретили Сэйбл. Все были рады услышать, что Патрик воссоединился со своей семьей, и как только Сэйбл закончила рассказ, она вернулась к своей работе.

В тот вечер, к большому удивлению Сэйбл, Эйвери Коул пришел навестить ее. С ним были его жена Саломея и годовалый сын Эйвери-младший.

В глазах Саломеи стояли слезы.

— Я так благодарна вам, что не нахожу слов. Если бы вас не было рядом, чтобы прочитать мои слова Эйвери…

Она крепко обняла Сэйбл, в то время как Эйвери, державший на руках ребенка, одобрительно смотрел на нее. У Сэйбл тоже были слезы на глазах. Искренность женщины тронула ее сердце.

Эйвери сказал:

— Знаете, я рассказал людям о том, что вы написали письмо для Эдварда, и все они хотят знать, сделаете ли вы то же самое для них. Есть много людей, которые написали бы домой, если бы у них был кто-то, кто мог бы написать письмо. Как вы думаете, вы смогли бы найти время?

Сэйбл обдумала это.

— Смогла бы, но только после того, как я закончу свой рабочий день здесь.

— Я уверен, что это их вполне устроит.

— Тогда ладно. Просто скажите им встретиться со мной здесь в конце дня, и я сделаю все, что смогу.

Саломея сказала:

— Но вам не стоит делать это бесплатно, Сэйбл. Вам понадобится каждый пенни, который вы сможете заработать для своего будущего.

Сэйбл от всего сердца согласилась. Она решила, что плата будет составлять два пенни за написание письма и один — за чтение. И Эйвери, и Саломея сочли, что эти расценки справедливы, и пообещали распространить информацию.

К концу недели умение Сэйбл писать и читать стало приносить ей почти такую же прибыль, как и работа в прачечной. Поступало так много заявок, что Бриджит и миссис Риз тоже присоединились к работе. Однажды вечером просьба солдата отправить письмо его сыну, оставшемуся без матери, домой, в Огайо, заставила Сэйбл вспомнить о Патрике, когда она лежала ночью на своей койке. Она была так занята стиркой и составлением писем, что у нее не было возможности поинтересоваться, все ли еще он и его дядя в лагере. Дядя Патрика, Бенджамин, похоже, искренне беспокоился о маленьком мальчике, и она была уверена, что о Патрике будут хорошо заботиться.

Она всегда питала слабость к детям. Если бы времена и мир были другими, она, возможно, сейчас была бы замужем и имела бы детей, но сейчас рабство отняло у нее эту надежду. Хотя сейчас она была свободна, в ноябре ей исполнится тридцать лет. По общему мнению, это делало ее слишком старой для брака с уважаемым мужчиной и для рождения детей. В глубине души она считала себя более чем способной любить мужа и произвести на свет детей, но она знала, насколько сильными могут быть социальные ограничения.

Она стряхнула с себя меланхолию и попыталась уснуть, но храп соседей по палатке не давал ей уснуть. Через несколько недель она, возможно, накопит достаточно денег, чтобы купить собственную палатку, но до тех пор ей придется жить в общей. В конце концов, она надеялась покинуть лагерь и отправиться на север или на юг, или куда-нибудь еще, куда поведут ее Старые Королевы. Наверняка, теперь, когда рабство было в предсмертной агонии, у такой женщины, как она, появятся возможности преподавать, быть гувернанткой или вести бизнес, как у свободных чернокожих, которых она встретила здесь. Она даже станет прачкой, если придется, но ей нужно было выбраться из лагеря.

Ее ближайшая цель состояла в том, чтобы стирать столько белья, сколько она могла физически постирать, а затем, когда ее рабочий день заканчивался, писать и читать десятки писем для таких же беглецов, как она. Казалось, Эйвери рассказал всему лагерю о ее услугах. Как и в последний год своей работы рабыней у Фонтейнов, она каждую ночь ложилась спать измученной, но по мере того, как накапливались монеты, она радовалась своей работе — до тех пор, пока утром, проснувшись, не обнаружила, что ее соседки по палатке исчезли, а ее небольшие сбережения пропали. Не нужно было быть ученым, чтобы сложить два и два. Миссис Риз пришла в ярость, узнав, что наняла воров, но ее гнев не мог вернуть деньги Сэйбл.

Миссис Риз настояла, чтобы Сэйбл сообщила о краже, и на следующее утро она встала в очередь за другими контрабандистами у большого белого особняка. Она не видела майора несколько недель после отъезда Патрика и обнаружила, что незаметно оглядывает помещение в поисках его красивого лица. Она видела много солдат, как черных, так и белых, но не Рэймонда Левека.

Перед ней в очереди стояла большая группа из примерно двадцати женщин и детей. Солдат, стоявший рядом с ними, объяснил солдату, проводившему оформление, что армия Союза наняла мужей этих женщин. Их командир хотел, чтобы семьи оставались в лагере, пока их мужья сражались с повстанцами.

Судя по слухам, которые Сэйбл слышала в первые дни работы в прачечной, такая помощь оказывалась не всегда. Когда в 1863 году из Вашингтона поступил призыв к чернокожим мужчинам вступить в борьбу, многие командиры союзных войск были безразличны к судьбе оставшихся членов семей. Ходили рассказы о том, как командиры силой прогоняли женщин и детей, чтобы они не следовали за своими мужьями. Когда мужья начали дезертировать, чтобы проверить благополучие своих близких дома, армия переосмыслила ситуацию и изменила политику. Союзу нужны были чернокожие солдаты, чтобы сражаться, а они не могли сражаться, если беспокоились о своих родственниках.

Когда настала очередь Сэйбл подойти к столу, ее глаза расширились от удивления при виде своего брата Райна, который сидел за одним из столов и составлял отчеты. На нем была накрахмаленная униформа Союза, и когда он поднял взгляд и увидел ее, его зеленые глаза на мгновение тоже расширились. Он незаметно почесал свою щеку цвета слоновой кости — старый знак, который говорил Сэйбл, что нужно обращаться с ним, как с незнакомцем, несмотря на то, что ей было сложно сдержать свою радость. Она не видела его почти два года, но он был здесь, живой! Он записал всю информацию, которую она могла предоставить о краже, и ее описание женщин, Сьюки и Пейдж.

Затем он спросил:

— Вы будете в прачечной сегодня вечером, на случай, если мне понадобится дополнительная информация?

Сэйбл посмотрела в его такие знакомые глаза и ответила:

— Да.

Хотя предполагалось, что они не были знакомы, Сэйбл очень хотела остаться и поговорить. Она хотела спросить его, как он сюда попал и где он был, и рассказать ему обо всем, что произошло с ней с тех пор, как он ушел на войну, но, подняв глаза, увидела, что за спиной Райна стоит Рэймонд Левек. Его темные и бездонные глаза встретились с ее глазами, и на мгновение все, казалось, замерло. Не зная, что еще сделать, она кивнула, и он почти незаметно склонил голову в ответ. Когда он подошел к столу и встал за спиной Райна, она поняла, что лучше приберечь свои вопросы для брата, пока они не останутся наедине.

Левек наклонился через плечо Райна и прочитал написанный им отчет. Он поднял глаза.

— Рад снова видеть вас, мисс Фонтейн. Вас ограбили?

— Да.

Она почувствовала любопытство Райна, когда он посмотрел на них обоих. Майор хотел, чтобы она рассказала историю о краже ещё раз, что она и сделала.

Затем он спросил:

— У вас совсем не осталось денег?

Она кивнула.

— Позже я пришлю к вам лейтенанта Рено с небольшой суммой, чтобы вы могли продержаться, пока вам не заплатят.

Сэйбл чувствовала, что все присутствующие в комнате с любопытством смотрят на нее, без сомнения, гадая, что же в ней такого особенного. Убежденная, что меньше всего ей нужны сплетни вокруг ее персоны, она сказала:

— Спасибо, но в этом нет необходимости. Миссис Риз позаботится обо мне, пока мне снова не заплатят.

Она снова переключила свое внимание на Райна.

— Пожалуйста, свяжитесь со мной, если что-нибудь разузнаете.

Райн кивнул.

Сэйбл направилась к двери, прекрасно понимая, что майор Левек провожает ее взглядом.

В тот вечер после ужина появился Райн. Миссис Риз удивленно подняла бровь, увидев его, пока Сэйбл не объяснила, что он солдат, расследующий кражу.

Поскольку миссис Риз не нашла никого, кто заменил бы сбежавших от нее женщин, Сэйбл осталась в палатке одна. С одобрения миссис Риз она проводила Райна туда. Оказавшись внутри, они крепко обнялись. Сэйбл так сильно скучала по нему, и ей было так приятно чувствовать, что ее обнимает кто-то, кто любит ее, что у нее на глазах выступили слезы, когда они наконец оторвались друг от друга.

— Как, черт возьми, ты сюда попала? — спросил он.

Придерживая пока свои собственные вопросы, она рассказала печальную историю огненной смерти Мати и события, которые ее спровоцировали.

Райн был в ярости.

— Карсон продал тебя? Этот ублюдок. Полагаю, дни его рабовладения прошли.

— Думаю, да, — эхом отозвалась Сэйбл, хотя ее сердце все еще болело из-за потери Мати.

— Почему ты носишь цвета Союза? Где Эндрю?

— Наш прославленный сводный брат сейчас в Калифорнии. Как только мы выжили в первом сражении, Эндрю решил, что с него хватит. Он послал к черту Юг, освободил меня и направился на Запад.

— Значит, ты присоединился к одному из черных отрядов?

— Нет.

Он произнес это слово так тихо, что Сэйбл с любопытством посмотрела на него.

— Что не так?

Когда он не ответил сразу, ее воображение разыгралось.

— О Боже, Райн, ты же не шпион повстанцев, правда?

Он усмехнулся.

— Нет, Сэйбл. Я служу в одном из полков, которые прибыли несколько дней назад.

На мгновение она растерялась. Она ничего не слышала о том, что в лагерь прибыло новое подразделение черных солдат. Контрабандисты так гордились их присутствием, что любое появление новых черных подразделений всегда вызывало ажиотаж. Она внимательно рассмотрела форму своего брата. В отличие от униформы тех немногих чернокожих солдат, которых она видела, форма ее брата была такой же, как у белых солдат. Она ахнула.

— Райн, ты ведь не выдаешь себя за белого?

Он кивнул.

— Почему?

— Я устал, Сэйбл. Просто устал.

— Устал от чего?

— Не иметь права голоса в собственной жизни.

— Но, Райн, ты же не белый.

— Мы оба это знаем, а армия — нет.

Сэйбл могла только вытаращить глаза и снова спросить:

— Но почему?

Он пожал плечами.

— Я не такой сильный, как вы с Мати. Я не могу смириться с тем, что не могу быть тем, кто я есть, только потому, что закон считает меня неполноценным человеком.

— Так ты собираешься выдавать себя за белого? Что это даст?

— Это поможет мне получить от жизни то, что я хочу. У меня будет свобода выбирать, чем я хочу заниматься, куда я хочу пойти.

— Но рабство почти исчезло. Все так говорят.

— А что будет потом? Ты думаешь, страна просто примет нас? Они ненавидят нас сейчас и будут ненавидеть после отмены рабства.

— Но ты не можешь отвернуться от того, кто ты есть. А как же Мати, наша мать? Ты забыл, на какие жертвы они пошли?

— Да, и, как я уже сказал, я не настолько силен. Ты же знаешь, я всегда искал самый легкий путь, и, кроме того, у меня было много практики в притворстве. Эндрю постоянно позволял мне это делать.

Сэйбл просто не могла поверить своим ушам. И да, он выдавал себя за белого и раньше. Впервые она поняла, что он может успешно это делать, во время одной из своих первых поездок в Атланту. Ей было не больше восьми или девяти лет, а Райну — десять или одиннадцать. В тот вечер Эндрю решил спуститься вниз раньше всех и заказать семейный ужин в ресторане отеля. Как раб, Райн должен был есть на кухне вместе с Сэйбл и рабами других гостей, но Карсон Фонтейн обнаружил Эндрю и Райна сидящими вместе в роскошной столовой и пьющими лимонад. Вместо того чтобы устраивать сцену, Карсон придержал язык и позволил Эндрю и зеленоглазому Райну с кожей цвета слоновой кости повеселиться. Когда они вернулись домой, Райн получил самую страшную порку в своей жизни. Карсон лично избил его ремнем и не отпускал до тех пор, пока Райн не пообещал, что больше никогда не будет выдавать себя за белого. Теперь стало очевидно, что ни Райн, ни Эндрю не сдержали обещание.

— Райн, ты не можешь этого сделать.

— Конечно, могу, Сэйб. После войны я, вероятно, последую за Эндрю на Запад или, может быть, осяду в Канаде, но мне надоело страдать без причины.

— Ты единственный человек, который у меня остался в этом мире, и все же ты тоже меня бросишь?

Он пристально посмотрел ей в глаза.

— Ты знаешь, как сильно я тебя люблю, но да.

Боль в сердце заставила ее крепко зажмуриться.

Он говорил с той серьезностью, которая всегда была присуща его натуре.

— Мы с тобой никогда не были свободны, и я отказываюсь ждать, когда мою свободу неохотно отдадут сторонники Конституции, которая лишь на три пятых считают меня мужчиной.

Сэйбл посмотрела на брата. Он научил ее лазать по деревьям, ловить рыбу и читать. Он был ее героем, ее проклятием и партнером по танцам на ежегодном окружном балу рабов. То, что он мог вот так просто отказаться от своей расы и от нее, вызвало слезы на ее глазах.

— Не плачь, Сэйб. Ты королева. Королевы не плачут.

Она застыла от удивления.

— Ты знаешь о королевах?

— Да, Мати рассказала мне их историю за ночь до того, как мы с Эндрю отправились воевать. Она хотела, чтобы я знал на случай, если с ней что-то случится.

— Тогда, если ты знаешь это, как ты можешь так поступать?

— Потому что в моих жилах тоже течет кровь королев. Я отказываюсь пресмыкаться до конца своих дней.

— Но, Райн…

Он покачал головой, и в его голосе прозвучала грусть.

— Не надо, Сэйбл. Я принял решение. Ты не сможешь его изменить.

— Я увижу тебя когда-нибудь снова, услышу ли о тебе снова?

— Мое подразделение пробудет здесь еще несколько дней. После этого мы отправимся в Южную Каролину. Только королевы знают, услышишь ли ты когда-нибудь от меня снова, но я всегда буду хранить тебя с Мати в своем сердце. Всегда.

Она яростно обхватила его руками за талию, и он крепко прижал ее к себе, пока они оба плакали.

На следующее утро Райн принес ей свою одежду для стирки. Ей все еще было трудно принять тот путь, который он выбрал, но ей было приятно, что он какое-то время будет рядом. Миссис Риз, всегда радовавшаяся новым клиентам, поприветствовала его с улыбкой и спросила, есть ли какой-нибудь прогресс в поимке двух воров. Когда он сказал ей, что пока нет, она продолжила заниматься своими делами. Сэйбл знала, что Райн хотел сохранить их отношения в тайне, поэтому не рассказала миссис Риз правду. Она представила его как сержанта Райна Кларка, а не как Райна Кларка Фонтейна.

Райн настоял на том, чтобы заплатить Сэйбл за стирку, что, по ее мнению, было справедливо. Затем он спросил об Отисе и Опал.

— Они сбежали примерно за шесть недель до меня, — ответила Сэйбл. — Я думала, может быть, они приехали в этот лагерь, но пока что я их не видела.

При мысли об экономке Фонтейнов и ее муже всплыло давно забытое воспоминание. Она спросила своего брата:

— Помнишь, как она застукала нас за кражей пирожных, которые она испекла для рождественского чаепития Глупышки Энн?

Райн ухмыльнулся.

— Помню ли я? Эндрю, должно быть, съел дюжину, прежде чем она нас застукала. Нам пришлось вымыть все окна в доме. Мы неделю после этого не могли сидеть.

Сэйбл рассмеялась.

— Я до сих пор слышу, как она и Глупышка Энн кричат на нас.

Они все еще смеялись, когда подошел майор, неся несколько рубашек. Увидев их вдвоем, он остановился, и Сэйбл задалась вопросом, почему у него такой недовольный вид. Судя по недовольному выражению его лица, он должен был обратиться к другой женщине, но, к ее большому разочарованию, он подошел к ней.

— Доброе утро, мисс Фонтейн.

Неуверенная в его настроении, Сэйбл кивнула в ответ.

— Майор.

Райн отдал честь.

— Доброе утро, майор.

Он ответил и на приветствие, и на салют.

— Доброе утро, сержант. Вы здесь, чтобы воспользоваться услугами мисс Фонтейн?

Ей показалось, или майор действительно намекал, что она предлагает нечто большее, чем услуги прачки?

Очевидно, ее брат решил так же, потому что он посмотрел Левеку в глаза и холодно сказал:

— Если вы имеете в виду, пришел ли я сюда, чтобы отдать вещи на стирку, то да, сэр, так и есть.

Майор посмотрел на большую кучу белья, ожидающую внимания Сэйбл, и спокойно ответил:

— Увы, Мисс Фонтейн, кажется, немного занята. Может, вам стоит обратиться к кому-нибудь из других прачек?

— Я договорился вчера вечером, сэр.

Райн всегда отличался сообразительностью, но майор, похоже, этого не оценил.

— Когда вчера вечером?

— Вчера вечером, когда я пришел поговорить о краже, сэр.

— Что ж, солдат, я старше вас по званию. Найдите кого-нибудь другого, кто постирает ваше белье.

У Сэйбл от удивления отвисла челюсть. Из всех высокомерных и своевольных людей… Она стиснула зубы.

— Майор, его деньги так же хороши, как и ваши, и он был здесь первым. Это вы найдите себе кого-нибудь другого.

Она была уверена, что Левек не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне, но ей было все равно. Как он посмел вести себя так грубо! Не обращая на него внимания, она сказала брату:

— Сержант, пожалуйста, дайте мне свои вещи.

Сжав губы, Райн подчинился, и она положила его сверток поверх кучи вещей, которые нужно было постирать.

— Они будут готовы завтра.

Затем она посмотрела на Левека и спросила:

— Вы все еще здесь?

Его глаза опасно сверкнули.

— Да, мисс Фонтейн, я здесь.

И, все еще удерживая ее взгляд, он сказал Райну:

— Сержант, вы выполнили свое дело. Разве у вас нет поручений на это утро?

— Да, сэр, так и есть.

— Тогда займитесь делом.

Райн посмотрел на Сэйбл, но офицер предостерегающе добавил:

— Сейчас же, солдат.

Райн сердито отдал честь.

— Да, сэр!

Он решительно развернулся и направился обратно к основному лагерю.

Наблюдая, как он уходит, Сэйбл кипела от злости.

— Вы, возможно, самый высокомерный человек, которого я когда-либо встречала.

— Спасибо, мадемуазель, — ответил он и поклонился.

Разозлившись, Сэйбл выхватила стопку белья у него из рук.

— Уходите. Они будут готовы завтра. Пришлите за ними помощника.

— И упустить возможность увидеть, как ваши глаза сверкают, как шторм на море? Нет, я сам вернусь, чтобы забрать их. До свидания, мисс Фонтейн.

Когда он зашагал прочь, Бриджит бочком подошла к ней.

— Он тебе действительно не нравится, не так ли?

— В данный момент — нет. Совсем нет.

Вернувшись в свою палатку, Рэймонд сердито бросал дротики в доску, укрепленную на дереве, и думал: «Как эта маленькая контрабандистка посмела связаться с другим мужчиной!» Он видел, как она улыбалась, глядя в глаза солдату, и как ее лицо наполнилось теплотой, которую ему еще предстояло ощутить. Он не привык, чтобы женщина, которую он желал, игнорировала его или оскорбляла словесно. Он подошел к доске, вытащил дротики, отступил на несколько шагов и снова принялся их метать.

Находясь в самом разгаре своего плохого настроения, Андре Рено подошел, посмотрел на дротики, в беспорядке торчащие из доски, и сухо произнес, растягивая слова:

— Я полагаю, ты даже не пытаешься попасть в цель?

— Заткнись, Рено.

Андре приподнял бровь.

— Какая муха тебя укусила?

Рэймонд метнул еще один дротик.

— Зеленоглазая по имени Сэйбл Фонтейн.

Дротик просвистел совсем рядом с центром.

— Аааа, — глубокомысленно ответил Андре. — Кажется, в мире все же есть женщина, неподвластная чарам старшего сына дома Левек.

Глаза Рэймонда сверкнули, как у разгневанного бога.

— Это обязательно войдет в мое следующее письмо Галено, — добавил Андре.

— Если ты расскажешь Галено хоть что-то об этом, я лично брошу тебя в ближайшую уборную.

— Он будет рад услышать об этом.

— Разве у тебя нет каких-либо обязанностей, которые нужно выполнить?

— Нет, сэр, все под контролем.

— Тогда посмотри, что тебе удастся разузнать о белом солдате по имени Райн Кларк. Кажется, он оказывает мисс Фонтейн некоторое внимание.

— Он соперник в борьбе за расположение твоей прекрасной контрабандистки?

— Просто сделай, как я просил, Андре.

— Ответ, должно быть, утвердительный. Я уверен, что Галено упадет со стула от смеха, когда прочтет об этом.

Рэймонд бросил на Андре еще один злобный взгляд, и ухмыляющийся Андре сказал:

— Я ухожу, ухожу.

После ухода Андре Рэймонд выхватил дротики из мишени и отнес их обратно в палатку. Сэйбл Фонтейн завела его в тупик — она не только не вернулась к ужину в тот вечер, когда нашла родственников Патрика, но и, казалось, интересовалась им не больше, чем в первый вечер их знакомства. Он никогда раньше не сталкивался с подобной ситуацией. Неужели эта контрабандистка не знала, что очарование Левека ослепляет женщин по всему миру? Неужели она не знала, что когда бы он ни заходил в порт, не важно где, не важно в какой час, женщины слетались к нему, как птицы на кукурузу? Все они хотели быть с ним, делить с ним постель, наслаждаться его улыбкой. Нахождение рядом с Сэйбл Фонтейн было определенно унизительным опытом, особенно в сочетании с очевидностью того, что она, возможно, проводит время с другим мужчиной. Что с ней было не так? Неужели его физические данные внезапно изменились? Неужели он сегодня утром проснулся таким же уродливым и бесформенным, как Калибан Шекспира? Он ничего не понимал, а ее и подавно.

Андре вернулся позже вечером с отчетом о Райне Кларке. Он только открыл рот, чтобы заговорить, когда в палатку влетела Сэйбл. Она сердито и с силой прижала чистые, но мокрые рубашки Рэймонда к его груди и выбежала вон. Изумленный Рэймонд встретился взглядом с не менее изумленным Андре, который, увидев ее неожиданное появление и уход, разразился смехом. Рыча, Рэймонд последовал за ней.

Сэйбл шла так быстро, как только могли нести ее ноги. Весь день, чем больше она думала о поведении майора утром, тем больше злилась. Как он посмел намекнуть, что она предлагает нечто большее, чем стирку белья! Ее первоначальным намерением было вернуть ему рубашки и высказать все, что она думает о его королевской надменности, но к тому времени, как она прошла через весь лагерь к его палатке, в ней накопилось столько негодования, что швырнуть в него его рубашки было гораздо безопаснее. Оставшись с ним наедине на минуту, она могла причинить ему телесные повреждения.

Сэйбл прошла мимо множества знакомых лиц. Все они смотрели на нее немного странно, но она не остановилась.

Далеко она тоже не ушла.

Она понятия не имела, что он последовал за ней, пока он не схватил ее сзади и не перекинул через плечо. Ее возмущенные вопли, пинки и удары руками были проигнорированы, когда он обхватил ее колени своей огромной ручищей и понес через лагерь, как мешок с мукой.

— Отпусти меня, ты, невыносимый француз!

— Или что? Ударишь меня мокрыми рубашками ещё раз?

Он не замедлил шага.

— Перестань корчиться, пока я не уронил тебя на голову.

Многие обитатели лагеря останавливались, чтобы посмотреть, как решительный майор несет на плече шумную и разъяренную прачку. Некоторые даже захлопали — в основном мужчины. Когда Рэймонд проходил мимо Эйвери, стоявшего перед своей палаткой, Сэйбл потребовала, чтобы Эйвери что-нибудь сделал. Он только усмехнулся.

Вернувшись в свою палатку, Рэймонд повернулся к Андре, который последовал за ними, и сказал:

— Мисс Фонтейн останется на ужин.

— Не останусь! Отпусти меня!

Рэймонд проигнорировал ее вспышку гнева.

— Займись приготовлениями, Андре.

— Оставайтесь на месте, Андре! Единственное, что я хочу на ужин, — это его голова! Отпусти меня немедленно!

— Иди, Андре.

Ухмыляющийся Андре отдал честь и ушел выполнять приказ своего майора.

Рэймонд опустил ее ноги на землю и увидел абсолютную ярость в ее глазах.

— Кто ваш командир? — спросила она.

Рэймонд почесал затылок.

— На самом деле, у меня его нет.

— Должен же быть кто-то, кому я могла бы сообщить об этом безобразии.

Усмехнувшись над ее гневным возмущением, он элегантно поклонился.

— Я прошу прощения, если мои методы были немного неортодоксальными.

— Немного! Ты хоть представляешь, сколько сплетен ты породил, неся меня через весь лагерь, как мешок с картошкой?

Он налил в чашку воды из кувшина.

— Хочешь освежиться?

— Обаяние тебе не идет.

Пока Рэймонд пил, он наблюдал за ней поверх чашки и задавался вопросом, не таким ли образом Галено был очарован своей женой Эстер. Испытывал ли он такое же, почти непреодолимое желание принять вызов и завоевать ее для себя?

Сэйбл хотелось надрать ему уши. Впервые в жизни она пожалела, что не мужчина, чтобы приказать ему выбрать оружие и встретиться с ней на рассвете. Он был слишком красив для своего же блага, и, даже испытывая мучительное желание скормить его печень свинье, она не могла отрицать, как сильно он на нее действовал. Она не хотела, чтобы ее влекло к нему, но, похоже, это было так. И все же она продолжала бороться с этим, потому что инстинктивно понимала, что для Рэймонда Левека женщины — это десерт, а десерт, вероятно, был его любимым блюдом.

— Миссис Риз ждет моего возвращения, — сообщила она ему.

— Я провожу тебя туда после того, как мы поедим.

— Я не останусь. Даже такой высокомерный мужчина, как ты, не сможет заставить меня есть против моей воли.

— Сколько тебе лет, Сэйбл?

— Резкая смена темы озадачила ее.

— В ноябре мне исполнится тридцать лет.

— Ты девственница?

Ее глаза расширились.

— Это, сэр, не твое дело!

— Неважно, я уже знаю ответ.

Сэйбл почувствовала, как его обаяние постепенно смягчает ее волю, несмотря на эту безвыходную ситуацию.

— Я отправлю Андре к миссис Риз, чтобы она дала приемлемое объяснение твоей задержке.

— Я потеряю работу из-за тебя.

— Нет, не потеряешь.

Но он задавался вопросом, как долго еще сможет сдерживать желание поцеловать ее. Он мог лишь догадываться о страсти, которую она сдерживала в себе.

— Я требую сегодняшний ужин в качестве платы за мою помощь в возвращении юного Патрика его родственникам.

— Ты втянешь в это невинного ребенка?

— У нас, французов, нет совести.

— Высокомерный и беспринципный, — сказала она, скрестив руки на груди.

Он отвесил еще один ироничный поклон.

Она не смогла удержаться от улыбки. Как можно защититься от такого человека?

— Хорошо, ты победил. Я действительно должна тебе, но только ужин. Я не буду твоим десертом.

Он кивнул и поднял свой оловянный кубок будто для тоста.

— После этого мой долг будет выплачен. Полностью.

Он просто улыбнулся.

Рэймонду было странно приятно, что она наконец уступила. Патрик был его последней картой. Разыграв ее, он выиграл вечер, которого с нетерпением ждал. Он не думал, что Патрик будет возражать.

Когда они сели за стол, майор помог ей сесть на стул, как будто они ужинали в замке, а не в армейской палатке. Лампы были приглушены, чтобы рассеивать наступающую темноту, что делало обстановку сумрачной и интимной. Сэйбл старалась вести себя так, словно ей не раз доводилось бывать на подобных свиданиях, но на самом деле за все свои тридцать лет она ни разу не ужинала наедине с мужчиной.

Хотя она старательно это скрывала, Рэймонд почувствовал ее неловкость. Прежде чем он успел спросить об этом, вошел всегда расторопный лейтенант Рено с едой. Он оставил им жареного цыпленка, картофель, листовую капусту, великолепное печенье и бутылку вина.

После того, как Андре удалился, Сэйбл посмотрела на еду и задумалась, чего же на самом деле хочет от нее этот мужчина. Она сочла вопрос уместным. В конце концов, она почти ничего о нем не знала, кроме того, что он был добр к потерявшимся мальчикам и позволил ей спать у него на руках. Она решила, что перед началом ужина ей нужно еще раз разъяснить ситуацию.

— Я серьезно насчет того, что не собираюсь быть твоим десертом в конце этого ужина.

Наливая себе бокал вина, Рэймонд остановился и заглянул в ее экзотические глаза. Он покачал головой и усмехнулся.

— Мисс Фонтейн, тебе не придется быть десертом. Однако…

Он воспользовался моментом, чтобы налить и ей бокал вина.

— Если бы я захотел, чтобы ты стала моим десертом, я бы добился своего. И поверь мне, ты была бы не против.

Сердце Сэйбл забилось так, как никогда раньше.

— Начнем есть? — спросил он.

Сэйбл кивнула.

По мере того, как продвигалась трапеза, она все больше и больше обращала на него внимание: то, как он держал посуду, как смотрел на нее поверх бокала, когда пил вино. У нее не было особого опыта с крепкими напитками, и вкус показался ей довольно неприятным.

— Тебе не нравится вино? — спросил он.

— Не совсем. Я полагаю, вкус вина начинает нравится не сразу?

— Да.

Рэймонду показалось, что она все еще чувствует себя чертовски неуютно.

— Что-то не так, мисс Фонтейн?

— Если честно? Я никогда не ужинала наедине с мужчиной.

— Понятно.

Рэймонд почувствовал, как в ответ на ее слова внутри него поднимается радость. Следует признать, что то, что он был первым мужчиной, который разделил с ней этот опыт, тешило его мужскую гордость. Он задавался вопросом, с каким еще опытом он мог бы познакомить ее — помимо очевидного, конечно. И этот путь интересовал его все больше и больше. Он находил этот интерес немного неожиданным, поскольку обычно предпочитал более темных представительниц расы. Он вырос среди свободной чернокожей элиты Луизианы, где у большинства прославленных красавиц кожа была цвета кофе с молоком, что отражало их смешанное африканское, испанское, французское и английское происхождение. Зачастую они были настолько белыми, что по закону были вынуждены носить яркие головные уборы, чтобы отличаться от белых женщин города. Не дай бог, какой-нибудь местный торговец опозорится, приняв черную женщину за белую и отнесись к ней с уважением. У Рэймонда было много связей со светлокожими красавицами, но, став моряком, он отдавал предпочтение магии их темнокожих сестер. Теперь же его привлекла эта контрабандистка с бронзовой кожей и глазами цвета морской волны, и он не мог точно сказать, почему.

— Ты опять пялишься, — заметила она.

Он грациозно склонил голову.

— Приношу свои извинения.

Рэймонд отпил немного вина и поставил бокал на стол. Выцветшее черно-белое платье в полоску не подчеркивало ее привлекательности, но даже в лохмотьях она была прекрасна. Он сомневался, что сможет уговорить ее разделить с ним постель сегодня вечером, но мысль о том, что в ближайшем будущем она станет его десертом, приводила его в восторг.

Они закончили трапезу в молчании — Рэймонд смотрел на нее, как тигр, готовящийся к прыжку, а Сэйбл лгала себе о том, что он на нее не действовал.

Она не хотела, чтобы ей нравился этот мужчина, не так, как мужчина нравится женщине. Он был слишком красив, слишком высокомерен и прекрасно это понимал. Но ее симпатии и антипатии, казалось, не имели значения. Все, что имело значение, — это нехарактерная нервозность и ровное биение ее сердца.

Она вышла из задумчивости, когда он спросил:

— Сержант Кларк выяснил что-нибудь о краже?

— Нет.

— Когда я видел вас сегодня утром, мне показалось, что вы оба хорошо проводите время.

— Он очень обаятельный.

— Вы в курсе, что армия не одобряет, когда белые солдаты общаются с женщинами-контрабандистками?

— Я и не знала, что стирка белья — это общение, — откровенно ответила она, не сводя с него глаз.

— Белые солдаты постоянно приносят нам белье.

Ей было интересно, что же такого было в Райне, что вызывало у Левека неприязнь.

— Он тебе не нравится, потому что он белый?

— Кто сказал, что он мне не нравится?

— Ты был не слишком вежлив сегодня утром.

— Мне все равно, какого цвета у него кожа.

— Тогда в чем дело?

Он улыбнулся и допил остатки вина.

— А ты не знаешь?

Она покачала головой.

— Это называется ревностью, Сэйбл. Чистой, зеленой ревность.

Она находила все это слишком запутанным.

— Нет причин ревновать.

— А, но я ревную. Я завидую тому, как ты смотрела на него, когда я подошел.

Сэйбл подумала, не перебрал ли он вина, потому что она абсолютно не понимала, о чем он говорит.

Он продолжил.

— За неимением лучшего слова, на твоем лице было написано то, что я бы назвал любовью. Ты практически светилась от любви.

— Ты думаешь, что я влюблена в сержанта Кларка?

— А ты отрицаешь это?

Сэйбл задумалась, как долго она сможет сдерживать смех.

— Нет, я этого не отрицаю.

Очевидно, ей не очень хорошо удалось скрыть искрящийся в ее глазах юмор, потому что он спросил:

— Что тут смешного?

— Ничего, — солгала она. — Я просто слушаю.

— Тогда, если ты этого не отрицаешь, мне придется убить его.

Сэйбл расхохоталась.

«Не сошла ли она с ума?» — подумал Рэймонд. Угрозы смертью обычно не вызывали такой реакции.

Сэйбл взяла свою хлопчатобумажную салфетку и вытерла слезы веселья, выступившие в уголках глаз.

— Где ты находишь достаточно большие шляпы, чтобы уместить в них свою разбухшую французскую голову? Ну да, убей его. Он мой брат, дурачок.

Глаза Рэймонда расширились. Ее брат!

Сэйбл покачала головой. Мужчины.

— Почему ты не сказала мне раньше?

— Это тебя не касается.

— Твой брат.

— Да, мой брат.

«Ее брат», — с облегчением подумал Рэймонд. Он был вне себя от ярости из-за ее брата. Он чувствовал себя дураком, но от восторга ему хотелось сделать сальто.

Хотя Сэйбл и не собиралась раскрывать свои истинные отношения с Райном, она решила, что майору лучше об этом знать. Она не хотела, чтобы он доставлял Райну неприятности.

Рэймонд посмотрел ей в глаза.

— Он всегда выдавал себя за белого?

— Нет. Этот выбор он сделал недавно.

— Он планирует остаться белым?

— Да. Он сказал, что устал нести крест, который приходится нести нам, рабам.

Рэймонд наблюдал за ее замкнутым лицом поверх свечей на столе.

— Что ты об этом думаешь?

— Мне это не нравится, но это его жизнь. Я его очень люблю. Мы с ним последние в роду моей матери. Когда он уйдет, у меня никого не останется.

Хотя отец Рэймонда погиб в море, когда ему было двенадцать, он вырос в окружении большой, любящей и чрезвычайно шумной семьи. У него была красивая и энергичная мать Джулиана и четверо оставшихся младших братьев. Он не мог представить, какой безрадостной была бы жизнь без них. У этой женщины никого не было.

— Что случилось с твоей матерью? — спросил он.

— Она предпочла покончить с собой, лишь бы не быть вынужденной вступать в физические отношения снова.

Рэймонд почувствовал ее боль.

— Сколько тебе было лет?

— По словам моей тети, три.

— А эта тетя?

— Тоже умерла.

Рэймонд вспомнил о своей матери, Джулиане, и о том, как она растила его и его братьев.

— Женщина, одинокая в этом мире, должна быть сильной.

— Я сильная. Мои мать и бабушки были королевами.

Рэймонд ни на секунду не усомнился в этом утверждении. Это не имело ничего общего с тем, как она выглядела, но было связано с ее сильной и уверенной манерой держаться. Возможно, ее происхождение также объясняло ее порой резкую речь и дерзкое поведение.

— Королева-контрабандистка, — размышлял он вслух.

— Королева без подданных и земель.

— Но с первым придворным.

Сэйбл боролась с эффектом, который произвели его слова, напоминая себе, что он не может испытывать к ней никакого влечения.

— Мне кажется, я немного вышла из возраста для придворных.

Он пожал плечами.

— Я не разделяю этого мнения, но поскольку ты королева…

Она решила сменить тему.

— Чем ты занимался до того, как вступил в войну?

— Я был партнером в судоходной фирме. Делами занимался близкий друг, а я командовал судами.

— Много ли ты стран повидал в мире?

— Большую их часть. Морские путешествия — это моя жизнь.

Она услышала увлечение в его голосе и задумалась, найдет ли она когда-нибудь в этой новой, свободной жизни что-то такое, что заинтересует ее с такой же силой.

Судя по приглушенным звукам, доносившимся снаружи палатки, Сэйбл поняла, что время уже позднее. Днем в лагере царила суматоха, но с наступлением ночи шум и суета в основном стихали.

— Мне пора идти.

У Рэймонда не было ни малейшего желания лишаться ее общества.

— Райн — странное имя.

— Ты пытаешься задержать меня.

— Я знаю. Подыграй мне.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Тетя Мати сказала, что его назвали в честь реки Райн, где он был зачат. Карсон Фонтейн и его жена Салли Энн в то время находились в свадебном путешествии по Европе. Моя мама была с ними в качестве служанки Салли.

— Они были в свадебном путешествии?

— Да, у Райна и Эндрю, сына Фонтейнов, разница в возрасте всего две недели. Мы с сестрой Эндрю, Мэвис, родились с разницей в шесть минут. Моя мать кормила нас обеих грудью.

— Что случилось с Мэвис?

Этот вопрос пробудил в ней воспоминания о той ночи, когда Сейбл ушла из дома, принеся с собой горе и грусть.

— Хотела бы я знать.

Она стряхнула с себя уныние и вспомнила о позднем часе.

— Мне действительно пора идти. Спасибо за ужин.

Она встала.

— Останься еще ненадолго.

— Нет. Некоторые люди уже думают, что ты мой ухажер.

— Действительно?

Сэйбл могла поклясться, что он выглядел довольным.

— Эйвери, например, верит в это, и твое выступление сегодня вечером только разожжет новые слухи.

— Я так понимаю, ты этого не одобряешь?

— Нет.

— Почему нет? — спросил он, наливая себе еще вина и делая глоток.

— Что ж, дай-ка подумать. Сомневаюсь, что я привыкну к тому, что меня будут называть зеленоглазой шлюхой майора, — непринужденно сказала она.

Рэймонд поперхнулся вином. Как только он снова смог дышать, он посмотрел на нее своими темными глазами. В этот момент он понял, что хочет заполучить эту женщину в свою постель. Только там он сможет в полной мере ощутить ее огонь и задор. Ему никогда не нравились пассивные женщины.

— Единственное, что доставляет мне большее удовольствие, чем вызов, это вызов, брошенный женщиной, — сказал он.

— Я не бросаю тебе вызов.

— Ах, но ты… Помимо всего прочего, ты бросаешь мне вызов поцеловать тебя и узнать, действительно ли твои губы такие пухлые, какими кажутся.

Сэйбл поднесла руку ко рту.

Он ослепительно улыбнулся.

Она поспешно опустила руку.

— Джентльмен никогда не стал бы такое говорить.

— Я не джентльмен, мисс Фонтейн. Так написано в Конституции.

Она снова села.

— Не стоит выглядеть такой шокированной. У тебя, наверное, было много поклонников за эти годы.

— У меня не было ни одного.

— Ты очень красивая женщина.

— Очень красивая рабыня. Фонтейны никогда никому не позволяли ухаживать за мной, и мне не разрешалось иметь ухажеров с полей.

— Почему нет?

— Понятия не имею. Может, это как-то связано с моей матерью, а может, это было просто мне назло. Как я уже говорила, мы с его женой терпеть не могли друг друга.

— Что ж, уже слишком поздно бродить в темноте. Вероятно, многие понятия не имеют, что я твой защитник и могу причинить тебе вред.

— Ты мне не защитник.

Он отпил вина и промолчал.

— Мне не нужен защитник.

В его глазах промелькнуло веселье.

— Возможно, мне понадобится защитник, чтобы держать тебя на расстоянии, но это все.

Он поднял за нее бокал.

— Красивая и проницательная.

Она не смогла скрыть усмешки.

— В таком случае, — продолжил он, — мы заключим соглашение. Ты можешь вернуться к миссис Риз, но я провожу тебя.

— Нет.

— Да. А теперь пойдем, — сказал он, вставая.

— Ты всегда решаешь, что лучше для других?

— Привычка. У меня четверо младших братьев, так что сделай мне поблажку.

— А если я решу этого не делать?

— Всегда есть десерт…

Сэйбл встала.

Снаружи было прохладно. Она плотнее закуталась в шаль и попыталась не обращать внимания на мужчину, идущего рядом с ней, и на лунный свет, заливавший его высокую, красивую фигуру.

Глядя на нее сверху вниз, он сказал:

— Знаешь, если бы мы были в Луизиане, я бы ухаживал за тобой, Сэйбл.

— Если бы мы были в Луизиане, ты бы не обратил на меня ни малейшего внимания.

Он ухмыльнулся в темноте. Она была твердой, как бразильский орех.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что ты не производишь на меня впечатления мужчины, который ухаживает за женщинами. Такие мужчины, как ты, просто манят к себе пальцем, и женщины, толкая друг друга, выполняют твои приказы. Вы с моим братом очень похожи.

Он ухмыльнулся.

— Я признаю, что иногда это правда. Но за тобой я бы поухаживал.

Сэйбл закатила глаза.

Остаток пути они прошли в молчании. Рэймонд понял, что ему нравились их перебранки, и он хотел большего. Когда они подошли к ручью, который вел к прачечной, он спросил:

— Не могла бы ты немного прогуляться со мной вдоль воды?

Она усмехнулась.

— Нет. Мне нужно очень рано вставать, и мне нужно выспаться.

Рэймонд поймал себя на мысли, что думает о том, каково было бы проснуться с ней рядом, нежно прикоснуться к ней и разбудить ее своим поцелуем.

— Ты очень строга к бедному французу.

— Только потому, что ты этого заслуживаешь. Несомненно, ты добиваешься своего гораздо чаще, чем это полезно для здоровья.

Заглянув в ее улыбающиеся глаза, он взял ее за золотистый подбородок и приподнял его. Она подумала, что могла бы наступить ему на ногу или пнуть в колено, чтобы остановить последовавший за этим медленный, сладкий поцелуй, но не стала этого делать. Вместо этого она позволила ему поступить по-своему, и он неторопливо воспользовался этим, оставив ее с закрытыми глазами и ослабевшими коленями.

Наконец, ее глаза открылись, и она прошептала:

— У тебя неплохо получается…

Он улыбнулся.

— Я довольно хорош во многих вещах.

— Твои шляпы, должно быть, регулярно лопаются.

Он усмехнулся.

— Давай отведем тебя домой.

Впечатление от его поцелуя не покидало ее, когда они шли к ее палатке. Она не хотела, чтобы он знал, что его поцелуй так тронул ее, но была настолько ошеломлена, что слова вырвались у нее прежде, чем она смогла их сдержать. Миссис Риз и остальные уже спали, поэтому Сэйбл говорила тихо.

— Спасибо за ужин.

— Пожалуйста.

— Спокойной ночи.

Рэймонд взял ее за руку, прежде чем она смогла войти в палатку.

— Ты прогуляешься со мной еще раз?

Сэйбл почувствовала, что поддается его чарам.

— Когда?

— Сейчас. Через час. Выбирай сама.

— Мы договорились, что мой долг будет выплачен после сегодняшнего вечера.

— И снова ты все усложняешь.

Она улыбнулась.

— Ухаживать за королевой никогда не бывает легко. Спокойной ночи, майор.

Она нежно сжала его руку и вошла внутрь.