Сладкая горечь

Глава 7

Рейн лежала в нагретой солнцем траве, закинув руки за голову, и смотрела сквозь темные очки на невероятно синее небо. Ароматы дикого тимьяна, резеды и лаванды щекотали ей ноздри. Глубокое молчание гор окружало ее; она наслаждалась жарким летним полднем в предгорьях Альп.

Было семнадцатое июня года коронации английской королевы Елизаветы Второй. Теплое, прогретое солнцем, пахнущее травами местечко на юге Франции, где находилась Рейн, называлось Оранжери, и располагалось оно чуть пониже крепостного вала старинного средневекового монастыря, который принадлежал роду де Шаньи в течение восьми веков. Дом предков, который в один прекрасный день должен был достаться Рейн.

Канделла стала ей тюрьмой — прекрасной, жестокой, недоступной для Клиффорда. Минуло всего две недели с тех пор, как она приехала сюда, но ей казалось, что прошла уже целая жизнь, полная мук, страданий и сомнений. Ведь с тех пор, как Рейн обосновалась в Канделле, Клиффорд ни разу ей не написал. Ни разу! Она не понимала, в чем дело. Ее мозг лихорадочно пытался изобрести причину его молчания. Может быть, он заболел. Может, попал в аварию. А может, просто не пишет и все. Она знала, что это самое невероятное объяснение, и тем не менее была глубоко уязвлена — он же обещал писать ей хотя бы через день. Но почему, почему Клифф не сдержал слово? Почему?

Ей удалось встретиться с ним еще раз перед отъездом — но уже без помощи Арманд, которого срочно вызвали в Канны по делам фирмы. Рейн с Клиффордом встретились в холле небольшого тихого отеля, где, как они надеялись, их никто не увидит и не услышит. Они держались за руки и смотрели друг другу в глаза и сказали друг другу все, что говорят влюбленные на пороге разлуки. Рейн снова и снова обещала хранить ему верность, а он клялся, что будет много работать и ждать ее. Когда же она сказала, что, несмотря на все старания семьи разлучить их, никогда его не разлюбит, он ответил, что будет ей предан до конца жизни, а когда ей исполнится двадцать один год, они поженятся, и тогда им уже не придется расставаться.

Поначалу, когда Рейн только приехала в Канделлу, она часто плакала тайком и всячески демонстрировала домашним, что сердце ее разбито. Мать и бабушка не вмешивались. Все обсудив, они пришли к выводу, что лучше будет не обращать внимания на настроение Рейн и надеяться, что здесь она забудет об этом романе, а тем временем надо всячески поощрять ее частые встречи с Арманом. Собственно, Арман был единственным человеком, с кем Рейн вообще разговаривала. Она чувствовала — с ним можно быть самой собой. Он стал ее другом и поверенным. С ним она могла поделиться своими страхами и надеждами и делала это, не подозревая даже, каких усилий стоило молодому человеку слушать ее и держать в тайне то, что было ему известно. Иногда она сидела с ним в мастерской, когда он работал, а сегодня должна была начать позировать для портрета. Мать с бабушкой почти никогда не заглядывали в мастерскую, находившуюся в дальнем крыле огромного здания, и там Рейн чувствовала себя относительно свободной от своих «тюремщиков». Разумеется, она не утратила нежной любви к своей чудесной бабушке, но с трудом прощала ей участие в деле разлучения ее с Клиффордом.

А герцогиня и ее дочь Роза составили настоящий заговор, и единственным человеком, которого они посвятили в свои замыслы, был Жан Савиль, владелец лавки и почты в деревушке Сент-Кандель, знавший семью де Шаньи лет пятьдесят. Как и все прочие жители деревни, где герцогиня пользовалась почти неограниченными, феодальными правами, он считал ее слово законом. Ему даже в голову не приходило ослушаться ее или обмануть доверие. Итак, мадам герцогиня выразила желание, чтобы все письма, адресованные мадемуазель Оливент, передавались лично ей, герцогине, в руки и не доставлялись по назначению. Так же и письма от мадемуазель Оливент, адресованные некоему господину Калверу, должны изыматься из почты. Все это неукоснительно выполнялось, а мадемуазель тем временем ни о чем не догадывалась.

Так проходили долгие жаркие летние дни и теплые средиземноморские вечера. Рейн рыдала и тосковала, не получив ни одного письма от Клиффорда (а их на самом деде было немало). И только одно-единственное письмо от Рейн — то, которое отправлял Арман из Канн, избежало шпионских сетей герцогини. Его-то и получил Клиффорд.