Сладкая горечь

Глава 9

В огромном сводчатом зале Круглой башни Рейн позировала Арману. Молодой архитектор сидел перед мольбертом и благоговейно наносил первые мазки на холст. Он испытывал неземное блаженство. Последние три недели были, по сути, самыми счастливыми в его жизни. Он разрывался между фирмой в Каннах и реставрационными работами. Здесь, в Канделле, зато почти все вечера по просьбе герцогини проводил с ее семьей, так же как и долгие выходные. Таким образом, он часто виделся с Рейн, и для него это было сказочным подарком, особенно потому, что девушка теперь держалась с ним нежно и дружелюбно. Правда, эта радость слегка умерялась тем, что с уст ее не сходило имя Клиффорда Калвера. Арману горестно было видеть ее печаль. К лондонскому повесе он питал непреодолимое отвращение и в то же время не переставал в душе благодарить судьбу за то, что Клиффорд, судя по всему, перестал преследовать Рейн. Сам же Арман был влюблен в нее еще сильнее, чем прежде. Она стала для него невыразимо дорога. Каждый раз, когда он видел ее, его переполняла радость. Тонкая грациозная фигурка, чудесное лицо с огромным, выразительными серыми глазами… Она стала для него богиней. Богиней, созданной для поклонения. Писать ее портрет было для него наивысшим удовольствием. Он не очень высоко ставил свой талант художника, однако в этом портрете каждый штрих был исполнен любви. Поглощенный работой, Арман изучал каждую линию любимого лица. И жалел, что он не гений, способный достойно увековечить ее красоту.

— Право, не надо быть такой печальной. Постарайтесь улыбнуться, — вдруг попросил он.

Уголки ее губ слегка приподнялись, но она вздохнула:

— Что я могу поделать, если мне грустно, Арман. И у меня есть на это причины, вы же знаете.

Молодой человек с сильно бьющимся сердцем склонился над палитрой, делая вид, что смешивает краски.

— Да, знаю, — пробормотал он, — но постарайтесь… Я не хочу, чтобы на портрете вы вышли стишком печальной. Вашей бабушке это не понравится.

— О, бабушке и маме дела нет до того, что я грустна, — с горечью произнесла Рейн. — Иначе они не стали бы держать меня здесь, как птичку в клетке.

Арман вздрогнул.

— Так и не пишет? — спросил он тихо.

— Не пишет, — устало покачала головой Рейн. — Иногда мне кажется, что он умер!

— Нет, нет — вы бы узнали; кто-нибудь из друзей вам сообщил бы.

Она промолчала. Гордость не позволяла ей сказать Арману, что на самом деле только сегодня утром она получила письмо от кузины Дженнифер, из которого было ясно, что Клифф жив и здоров: «Мы с мамой вчера были на вечере в «Кафе де Пари», туда заглянули семейство Фицбурн и Калвер. Помнится, ты была к нему неравнодушна, если не ошибаюсь? Признаться, он отлично выглядел — костюм как с иголочки. Ах, какая у него фигура!»

Нет, Рейн не ревновала Клиффа к Лилиас Фицбурн. Она была выше пошлой ревности. Любой мужчина имеет право танцевать с девушкой на балу. А Клиффорд Калвер, хотя и не одобряемый большинством матерей, тем менее пользовался огромной популярностью у их дочерей. Почему бы ему не пойти в ресторан или на вечеринку? Конечно, Рейн не ожидала, что он будет киснуть дома один, потому что она уехала из города. Но она вправе была рассчитывать на его верность, он мог хотя бы дать ей знак, что любовь еще жива, написать, что ждет ее возвращения, что живет, как и она, надеждой на их встречу в ноябре, когда она станет совершеннолетней и не нужно будет просить у родственников разрешения на брак.

— Ах, Арман, — вздохнула Рейн, — скажите, неужели мужчины действительно так не любят писать письма?

Этот наивный вопрос чуть не разорвал ему сердце. Он поднял глаза и встретил туманный взор, который молил его о помощи. Лицо его вспыхнуло.

— Некоторые мужчины отдали бы полжизни, чтобы иметь возможность вступить с вами в переписку, — вырвалось у него. — Каждый день… каждый час. Я… вполне это допускаю.

Его слова удивили и тронули Рейн; Она посмотрела на Армана с нежностью. Этот молодой архитектор так мил и терпелив с ней, он так старательно разгоняет ее грусть и пытается утешить, как может. Она встала, подошла к нему и, положив руку ему на плечо, взглянула на холст.

— Скажите, если бы у вас была подруга, вы писали бы ей? Часто-часто?

— Да, — кивнул он, вздрогнув от ласкового прикосновения ее тонких пальцев.

— А у вас нет подруги, Арман?

— Нет.

— А вы когда-нибудь были влюблены?

— Нет, — соврал он, с трудом сглотнув, и принялся вытирать кисть о тряпочку.

— А что вы стали бы делать, ну, скажем, если бы оказались на месте Клиффорда? Что бы вы мне написали?

Ему был ненавистен ее вопрос, и тем тяжелее отвечать на него. Однако он неуверенно пробормотал по-французски:

— Ну, не знаю…

— Скажите, — не унималась Рейн, — что вы стали бы мне писать?

Бледный и расстроенный вконец, Арман поднял на нее горящие страстью глаза и проговорил сквозь зубы:

— Тысячу признаний в любви. Я написал бы, что боготворю вас… что для меня вы как солнце, луна и звезды, вместе взятые… что для меня вы — все прекрасные цветы мира, все ароматы и вся музыка на свете и что… что я не могу без вас жить… — Он замолчал, покраснев до корней волос, и стряхнул с плеча ее руку. — Мне пора. Надо ехать в Канны. У меня там дела.

Рейн стояла и в недоумении смотрела на него, ничего не понимая. Потом вдруг рассмеялась:

— Боже, Арман, да вы настоящий поэт! Любой девушке приятно было бы услышать такие признания. Могу вас поздравить… — И вдруг прибавила, совсем наивно: — Увы, Клифф — истинный англичанин, он совсем неромантичен, чтобы написать что-нибудь в таком духе.

Арман вдруг вскочил, в отчаянии кинулся к холсту, схватил перочинный нож и начал порывисто счищать уже намеченные краской контуры лица Рейн.

— Арман!.. Что вы делаете?.. Зачем вы?..

— Это все плохо… никуда не годится, не стоит… — Он дрожал и заикался.

— Ничего, Арман. Завтра я снова буду вам позировать и, возможно, даже сумею улыбнуться. Я отправила Клиффу телеграмму — на нее-то он наверняка уж ответит!

Молодой человек потерял дар речи. Ах вот как! Завтра он сможет писать портрет улыбающейся Рейн!.. И все потому, что она получит ответ от Клиффорда Калвера. Она будет счастлива… будет светиться от любви и возобновленной веры в этого мужчину. Арман застонал и едва не ринулся вон из комнаты, чтобы не видеть ее. Он не знал, сколько еще сможет терпеть эту изощренную пытку. Боль становилась невыносимой.

А Рейн не заметила ни боли, ни страсти, промелькнувшей в его глазах. Она была поглощена мыслями о любимом, о своем золотоволосом викинге, о Клиффе. С неосознанной жестокостью ранив Армана в сердце, она взяла его под локоть и заговорила самым приветливым образом:

— Арман, вы мне так нравитесь. Вы были ко мне очень, очень добры. Я знаю — вы сделали бы все, что в ваших силах, чтобы мне помочь. Послушайте, у меня есть один план. Попросите у бабушки и мамы отвезти меня сегодня вечером в Канны поужинать. Они разрешат. Они вам очень доверяют. А оттуда я позвоню Клиффу домой. Тогда я выясню, что происходит. Может быть, мне даже удастся поговорить с ним лично. Надо было раньше до этого додуматься. Я позвоню ему в офис и домой, на Риджент-Парк. Ах, Арман, вы будете таким милым, отвезете меня сегодня вечером в Канны?

Он молча стоял, размышляя и терзаясь мучительными сомнениями. Опять, думал он, опять он должен принести себя в жертву (впрочем, откуда Рейн было знать, что она творит с ним, прибегая к его помощи?). Снова его любовь должна подвергнуться испытаниям. Француз уже готов был ответить «нет», но стоило ей нежно взглянуть на него, и он почувствовал, что безоружен. Он сдался:

— Хорошо, я отвезу вас в Канны, если позволят мадам герцогиня и ваша матушка. Давайте поскорее спросим разрешения, а то мне пора идти.

Из высокого сводчатого зала они вышли вместе. Молодому человеку было очень приятно то, как просто и уверенно Рейн взяла его под руку, однако от ее близости у него слегка кружилась голова — так ему хотелось обнять ее, припасть к этим совершенным, идеально очерченным губам в долгом блаженном поцелуе. Но надо было что-то говорить — что угодно, лишь бы утешить ее, — и он пробормотал:

— Может быть, мистер Калвер слишком занят, чтобы заниматься личной корреспонденцией. Я уверен, что вы получите от него письмо завтра…

— Да, но не такое, какое вы написали бы своей подруге, — я никогда не забуду, как вы красиво говорили. Такие прекрасные слова… Клиффу у вас учиться и учиться…

— Боже упаси, — прошипел Арман с такой злостью, что девушка отшатнулась и удивленно посмотрела на него.

По широкой дубовой лестнице они поднялись в будуар ее матери. Миссис Оливент сидела за секретером и писала письмо. Несчастный и убитый Арман самым официальным и почтительным тоном осведомился, позволено ли ему будет отвезти Рейн в Канны поужинать, а потом сводить в кино. Роза повернулась к ним и посмотрела на юную парочку, удивленно приподняв брови, Она не была недовольна, просто изумилась — со времени своего приезда в Канделлу ее дочь ни от кого не принимала приглашений.

— Если Рейн согласна, пожалуйста, я не против, — сказала она.

Девушка опустила длинные ресницы. Щеки ее покрыла восковая бледность, а это означало — и мать прекрасно это знала, — что Рейн чем-то возбуждена или находится в предвкушении важных событий.

— Детка, ты как будто бледновата, — заметила миссис Оливент. — Ты не перегрелась на солнце, дорогая?

— Нет, — коротко ответила та.

— А как дела с портретом?

Арман опередил Рейн:

— Пока не очень удачно. Завтра с утра мы начнем заново.

— Ах, прекрасно, — рассеянно откликнулась миссис Оливент. — Я скажу бабушке, что вы уезжаете и к ужину не вернетесь. У нее опять мигрень. Сейчас она спит, так что не тревожьте ее.

— Я приму ванну, переоденусь и буду готова к вашему приезду, — сказала Рейн.

Арман откланялся, пообещав заехать в семь часов, и вышел, оставив женщин наедине. По его невозмутимому виду ни за что нельзя было догадаться, что он тоже взволнован перспективой провести целый вечер вдвоем с Рейн.

Когда он вышел, миссис Оливент искоса взглянула на дочь и строго спросила:

— Надеюсь, ты понимаешь, что этот молодой человек без памяти в тебя влюблен?

— Глупости, мама, — ответила Рейн с легкомысленным смешком. — Любой молодой человек, который ко мне подходит, в меня влюблен — так, во всяком случае, ты считаешь.

— Спроси у бабушки.

— О, она такая же, как ты! Вы обе такие смешные — уверены, что у меня целые толпы поклонников. Вы совершенно не верите в платоническую дружбу.

— У меня нет причин в нее верить, — с легкой иронией заметила миссис Оливент.

— Арман без ума только от своей работы. По-моему, больше ему вообще ничего не интересно.

— А что это ты вдруг решила ехать с ним в Канны? Имей в виду, я только «за», но с тех пор, как мы приехали сюда, ты вела себя чрезвычайно глупо — дулась на всех и ходила обиженная…

Хорошее настроение Рейн как ветром сдуло. Она ничего не ответила, молча вышла и попросила Элен, старую служанку герцогини, приготовить ванну. Сегодня ей не хотелось ссориться с матерью. К тому же у нее было легкое чувство вины. Она-то знала, что первым делом, приехав в Канны, станет звонить Клиффу, и жалела, что не догадалась поехать с Арманом в город днем — тогда можно было бы позвонить ему в офис и застать наверняка. Пусть это глупо с ее стороны, но она должна выяснить раз и навсегда, почему он не написал ей ни одного письма за все время.