Понедельник, 6 июля

Скотт Бендлетон, известный в адвокатских кругах под прозвищем Тянучка, худенький миниатюрный человечек, обладающий, однако, глоткой, способной извергать громогласные звуки на протяжении многих часов, заканчивал свою речь. Его подзащитный, Уильям Говард Эвери-третий, отпрыск богатейшего семейства, а ныне ординарный мошенник, задремал, хотя находился в непосредственной близости от этого вдохновляемого высокой повременной оплатой громкоговорителя. Фрэнсис отделяло от Тянучки расстояние больше десяти футов, но все равно ее барабанные перепонки невыносимо страдали.

Из речи адвоката следовало, что Эвери неплохой парень и совсем не жулик, каким его представляет обвинение. Он был исполнен благих намерений вложить доверенные ему клиентами средства в прибыльные проекты. Он совсем не собирался приобретать на эти деньги новенький «Рейнджровер», огромную квартиру в престижном доме и яхту в двадцать пять футов длины с двумя двигателями по 150 лошадиных сил.

Это было некое затмение, сродни религиозному, тем более что обвиняемый – человек глубоко верующий, уважаемый прихожанин епископального храма Святого Франциска, верный супруг миссис Сисси Эвери, а также заботливый отец двух усыновленных мальчиков и одной девочки с отклонениями, требующих постоянного ухода. Тянучка гнул к тому, что его подзащитный, будучи таким идеальным гражданином, «тянет» на штраф не более миллиона долларов, хотя растратил или рассеял по воздуху чуть меньше четырех миллионов.

– Вот он – мой друг! Взгляните на него! – Адвокат, положив руку на плечо клиента, в нужный момент разбудил его и обратился к судье: – Билл Эвери испытал больше страданий, чем вы можете себе представить, ваша честь. Наша система уголовного преследования наказала его сверх всякой меры. Он уже стал изгоем в своей семье, в кругу своих соседей и бывших друзей, а также коллег по фирме «Митчелл и Эвери, советники по инвестициям». На него даже косятся прихожане церкви Святого Франциска, которая была для него вторым домом. Ему придется когда-нибудь объяснить своим детям, что с ним случилось, и просить у них прощения. Ему придется прожить остаток жизни с этим грузом на душе, с этим страшным чувством вины…

Тянучка задрал свое крошечное, как у гнома, личико к потолку, призывая небеса вступиться за обвиняемого.

– Я прошу вас, ваша честь, не усугублять в приговоре страданий моего подзащитного, уже и так жестоко наказанного за свои деяния.

Взгляд Тянучки, такой же прилипчивый, как и его прозвище, с трудом отклеился от каменного лица судьи Фрэнка Коуэна, который что-то записал у себя в блокноте, а затем выжидающе посмотрел на Фрэнсис:

– Я хотел бы выслушать теперь помощника окружного прокурора мисс Пратт.

Фрэнсис поднялась с места, машинально застегивая на все пуговицы темно-зеленый габардиновый жакет. Она ощутила, что ткань слишком плотно обтянула спину и тут же расстегнула верхнюю пуговицу. Ей не хотелось чувствовать себя скованно перед судьей, о котором она почти ничего не знала, так как он был человеком новым, и ей еще не приходилось с ним сталкиваться в уголовном процессе.

Долгое время он проработал в Нью-Йорке юрисконсультом влиятельных политических групп, а затем приобрел весьма внушительное поместье и дом на побережье в Уэст-Хемптоне и решил посвятить остаток дней своих служению закону в тихом графстве Суффолк. Ходили слухи, что судья Коуэн придерживается либеральных взглядов, хотя его на этот пост и выдвигали местные республиканцы. Если так, то Фрэнсис только и оставалось надеяться, что, проявляя снисходительность к обвиняемому в преступлениях, порожденных нищетой, отсутствием возможностей сделать карьеру, отчаянием и дурным воспитанием, – кражах, насилии в семье, наркомании, – он с меньшим сочувствием отнесется к довольно состоятельному субъекту, подзащитному Тянучки, которого на скамью подсудимых привела элементарная алчность.

Однако Фрэнсис не исключала того, что Эвери вполне мог оказаться клиентом юридической фирмы, с которой Коуэн был связан в прошлом. По внешнему виду подсудимый именно принадлежал к тому кругу лиц, чья репутация, честность и благонадежность никак не могли быть поставлены под сомнение. Это был приличный, аккуратный мужчина с доходами выше среднего уровня и ни с какой стороны не походил на жулика. Руки он держал сложенными перед собой, словно они еще были скованы наручниками, которые бейлиф снял с него полчаса назад. Карие глаза Эвери покраснели, будто от пролитых слез, и глубоко запали. Дотоле пышущее здоровьем лицо осунулось. Выражение искренней печали и раскаяния в содеянном ясно читалось на нем.

Время, проведенное за решеткой до суда, накладывало свой отпечаток на любого подсудимого, но в особенности заключение под стражу сказывалось на внешнем виде обвиняемых в служебных и финансовых преступлениях, так называемых «белых воротничков». Для них арест был как гром среди ясного неба. Они возмущались, что их берут под стражу, когда они вовсе не собирались никуда скрываться. Пройти через тюремное горнило без ущерба для здоровья и без потрясения всей нервной системы никому из них не удавалось.

Обвиняемый не имел криминального прошлого, никогда не представал перед судом. Сумма, им украденная, была ничтожна по сравнению с типичными преступлениями в финансовой сфере. И подкупал он всем своим видом, в чем нельзя было не согласиться с его адвокатом. Но Эвери заслуживал тюрьмы, в этом Фрэнсис не сомневалась.

Она должна напомнить суду о его жертвах, престарелых супругах, кстати, из того же церковного прихода, что и Эвери, доверивших ему все свои сбережения. Это все равно что опустить руку в кружку для пожертвований и вытащить оттуда полную горсть монет.

Мэри Ли и Роджер Хортон на каждом заседании сидели в первом ряду, и, глядя на них, Фрэнсис не могла не вспомнить без содрогания о том, что «хороший парень» буквально выпотрошил стариков. Эти люди не в состоянии воспринять то, что с ними случилось, как «прискорбный эпизод, о котором следует скорее позабыть и жить дальше». Именно такое выражение употребил Тянучка в своей речи. Они испытали последствия этого «эпизода» тут же, немедленно, и всю оставшуюся жизнь будут страдать от него. Семидесятивосьмилетняя Мэри Ли собралась вернуться на работу в кондитерскую, месить там тесто за шесть долларов в час потому, что Уильям Говард Эвери-третий присвоил отложенные ею на старость деньги.

Фрэнсис нервничала, но никак не хотела, чтобы Тянучка и судья догадались об этом. И ей удалось, как она сочла сама, побороть свои эмоции и начать речь спокойно и взвешенно:

– Я не буду злоупотреблять вашим временем и терпением. Вы, ваша честь, председательствовали на всех судебных заседаниях и знакомы со всеми материалами и фактами, выслушали все доводы обеих сторон. Мистер Бендлетон настаивает на том, что его клиент уже достаточно наказан. Так ли это? Мистер Эвери вполне успешно занимался бизнесом и не нуждался в деньгах. Однако он использовал свои связи и влияние среди прихожан, чтобы вовлечь Мэри Ли и Роджера в тщательно спланированную им аферу. Эти люди трудились долгие годы и откладывали средства, чтобы обеспечить себе старость. Но мистер Эвери украл эти деньги. Они доверились ему, считая, что такой уважаемый человек будет, как обещал, действовать в их интересах, а он истратил их сбережения на свои прихоти. Трудно вообразить более отвратительный, подлый поступок, совершенный к тому же с хладнокровной расчетливостью и продиктованный лишь жадностью, желанием приумножить свое достояние за счет других. Какой бы стыд мистер Эвери ни испытывал сейчас за свои деяния, это не может сравниться с теми страданиями, на какие он обрек жертвы своего преступного обмана.

Здесь Фрэнсис сделала паузу и обернулась, желая привлечь взгляд судьи к двум старикам, сидящим в зале.

– По этой причине обвинение настаивает, чтобы подсудимый был приговорен к двум годам тюремного заключения и возврату пострадавшим от его аферы суммы в размере пятисот семнадцати тысяч трехсот восьмидесяти шести долларов.

Бендлетон тотчас вскочил:

– Ваша честь, мой клиент… Судья Коуэн оборвал его:

– Сядьте, мистер Бендлетон! И ожидайте своей очереди. Затем он обратился к Фрэнсис:

– Как вы предполагаете добиться возврата подсудимым этой суммы, если он будет пребывать в тюрьме?

– Подсудимый владеет имуществом, включая яхту, купленную на деньги, украденные им у Хортонов, домом, где он проживает с семьей, а также, по моим сведениям, недвижимостью во Флориде.

– Все имущество, включая квартиру во Флориде, описано и перешло в собственность банка в связи с банкротством моего клиента, – вмешался Тянучка с места, уже не вставая.

Фрэнсис саркастически улыбнулась, довольная тем, что получила шанс уколоть своего противника.

– Раз подсудимый в состоянии оплатить услуги столь рьяного и опытного защитника, то вряд ли он оказался совсем на мели. Суд должен обязать его возвратить присвоенные им средства. Для полной ликвидации долгов обвиняемого суд может отложить исполнение приговора на шесть месяцев, но прежде всего… – тут Фрэнсис указала кивком головы на Хортонов, – эти люди должны получить свои деньги обратно. Только при таком условии мистер Эвери может быть выпущен под залог и заняться улаживанием остальных своих долговых обязательств.

Судья Коуэн несколько секунд хранил молчание. Фрэнсис колебалась, не зная, стоит ли ей продолжать речь или дать судье время подумать. Но он разрешил ее сомнения, наконец заговорив:

– Мисс Пратт, хотя я понимаю вашу озабоченность и разделяю ваши чувства в отношении пострадавших, но этот суд – не та организация, которая взыскивает с подсудимых их долги. Хортоны имеют право подать гражданский иск, получить судебное решение и на его основании добиться ареста имущества ответчика, а также использовать любые другие предоставленные им законодательством возможности, чтобы вернуть свои деньги. Лично я настоятельно призываю их действовать именно так. А уголовный суд, я повторяю, подобными вещами не занимается.

– Возвращение украденных денег было бы лишь частичной компенсацией за те трудности и страдания, через которые эти люди прошли. Ваша честь, пожалуйста, не обрекайте их на новые расходы и мучительную процедуру гражданского судопроизводства. В вашей власти включить требование о возвращении присвоенных средств в приговор, вынесенный вами.

– Пусть это так, но есть границы, через которые я не собираюсь переступать. У мистера Эвери имеется семья. Кроме того, если все сказанное мистером Бендлетоном насчет финансового положения его клиента соответствует истине, то нельзя выжать кровь из камня.

– Ваша честь…

– Я выношу свое решение. Обвиняемый приговаривается к одному году условно и штрафу в размере десяти тысяч долларов. Мистер Бендлетон, я возлагаю на вас ответственность за уплату мистером Эвери вышеозначенной суммы до окончания завтрашнего рабочего дня.

Прежде чем Фрэнсис успела открыть рот, чтобы выразить протест, судебный исполнитель провозгласил:

– Всем встать!

Судья Коуэн сошел с возвышения и удалился через заднюю дверь в свой кабинет.

Год условно? Фрэнсис застыла, не в силах даже пошевелиться. Ни одного дня за решеткой. И даже без требования вернуть украденные деньги. Вот так все обернулось. Кража пятисот тысяч долларов обошлась Эвери в десять тысяч плюс гонорар Тянучке. Легко отделался. В мизерные десять тысяч были оценены труды следователей и обвинения, время, затраченное Фрэнсис и остальными участниками двухнедельного судебного процесса, включая присяжных, оплачиваемое из бюджета штата Нью-Йорк. Расходы на процесс во много раз превзошли смехотворный штраф, наложенный на обвиняемого судьей.

Фрэнсис не решалась поглядеть в сторону Хортонов, но их глаза были устремлены на нее, вопрошающие, умоляющие объяснить, что же, в конце концов, произошло.

Словно какой-то прозрачный купол опустился на Фрэнсис, но шарканье ног и невнятные разговоры среди покидающей зал публики проникали сквозь эту оболочку. Она слышала, как Эвери рассыпается в благодарностях Тянучке, а Тянучка в ответ на радостях настаивает на том, чтобы угостить клиента ленчем. Сисси Эвери с радостным возгласом бросилась на шею супруга. Младшие Эвери тоже лезли обнимать папочку, и все хором пели дифирамбы Тянучке за спасание отца семейства. Они сейчас могли с легкой душой отправиться к себе домой, отплыть на своей чудесной яхте куда глаза глядят, и наплевать им на весь остальной мир.

– Мисс Пратт, – прозвучало где-то совсем рядом.

Наступил момент, которого она так боялась. Роджер Хортон и его жена подошли к ней почти вплотную и ждали, что она им скажет. Оба они были одеты строго, почти официально. В этом была своя печальная ирония – жертвы проявляли больше уважения к Фемиде, чем ее служители. Седые волосы Мэри Ли были упрятаны под сетку, чтобы ни один волосок не выбился из прически, хотя голова ее слегка тряслась. В обтянутой перчаткой руке она сжимала бледно-голубой платочек, которым вытирала слезящиеся глаза. Роджер одной рукой поддерживал жену за талию, а другой опирался о барьер, отделяющий столы от мест для публики.

– Скажите, что случилось? – обратился он к Фрэнсис.

– Он вернет нам деньги? – тихо, стесняясь своего вопроса, произнесла Мэри Ли.

Фрэнсис в ответ молча покачала головой.

– Почему? Ведь присяжные признали его виновным. Фрэнсис глубоко вздохнула:

– Да.

Короткое слово было произнесено ею с таким трудом, словно ее рот был стянут клейкой лентой.

– Присяжные согласились с тем, что мистер Эвери украл ваши деньги. Но, к сожалению, судья не захотел отправить его в тюрьму. Он даже не приказал Эвери вернуть вам деньги.

Фрэнсис не могла прочитать на лицах Мэри Ли и Роджера, что они почувствовали после этих слов. То ли они не поняли смысла ею сказанного, то ли, как и она сама, пребывали в шоке от допущенной по отношению к ним несправедливости.

– Судьи вправе решить, какое наказание определить обвиняемому. Мы уже говорили об этом еще до того, как начался процесс, если вы помните. Судья Коуэн, очевидно, счел штраф и условный годичный срок достаточным наказанием. Не могу скрывать – это возмутительное решение. Я думала, судя по тому, как развертывался процесс, что мы добьемся другого результата. Я, честно, не знаю, почему так получилось.

– А что судья имел в виду, определяя условный срок? – поинтересовался Роджер Хортон, все еще, видимо, сохраняя некую веру в логику правосудия.

– То, что если Эвери совершит новое правонарушение в течение определенного срока, то он отправится на год в тюрьму. Ему также предстоит докладывать о своем местонахождении наблюдающему за ним офицеру полиции, не общаться с известными мошенниками и самому не совершать новых афер. Можно считать, что он отделался поразительно легко.

Фрэнсис обратила покаянный взгляд на Хортона, сознавая, что все ее усилия хоть как-то объяснить допущенную правосудием вопиющую несправедливость тщетны. Хортоны желали получить обратно свои деньги и хотели, чтобы мошенник был наказан. Они не добились ни того, ни другого, а Фрэнсис не могла уже ничем им помочь.

– Судья Коуэн посоветовал вам возбудить гражданский иск против Эвери. Возможно, вам стоит предпринять что-либо в этом плане.

– Но у нас нет средств, чтобы заплатить адвокату. Мы сейчас только и существуем на пособие по социальному страхованию и на те гроши, что я зарабатываю в кондитерской. Если бы Роджера так не мучил его артрит…

– Вы можете найти юриста, который согласится представлять вас за процент от исковой суммы в случае выигрыша. Я могу порекомендовать несколько хороших адвокатов, специализирующихся по гражданскому судопроизводству. Уголовный приговор Эвери облегчит возбуждение гражданского дела против него. В этом я уверена…

Отвращение к самой себе охватило Фрэнсис, пока она втолковывала это старикам. Предполагая даже, что приглашенный за условную плату адвокат выбьет из Эвери большую часть присвоенных им денег, в результате такой победы Хортоны лишатся трети от всей суммы, то есть свыше ста пятидесяти тысяч, что в пятнадцать раз больше штрафа, наложенного на Эвери.

– А сколько эта процедура продлится? – спросил Роджер.

– Не знаю.

Фрэнсис не нашла в себе мужества признаться, что могут пройти годы, прежде чем супруги увидят в реальности хоть какие-то деньги. Даже если Хортонам повезет и их иск в суде будет удовлетворен в кратчайшие сроки, им придется еще биться за наложение ареста на имущество Эвери и форсировать его продажу. А сколько времени утечет впустую, если они увязнут в трясине апелляций! Про это болото даже подумать страшно, а предупреждать о нем стариков бессмысленно – они все равно мало что поймут в юридических хитросплетениях.

– Мне очень жаль… искренне жаль. – Фрэнсис отвернулась, чтобы не видеть, как слезы наворачиваются на глаза ограбленных супругов. – Я постараюсь подыскать вам подходящего адвоката. Существует еще и некоторая возможность добиться каких-то денег от «Программы помощи жертвам насилия». Эта организация обычно помогает финансово только жертвам физического насилия, но я прощупаю почву, и, может быть, они сделают исключение для вас. Почему бы нам не побеседовать обо всем этом завтра?

Чтобы успокоиться, она принялась собирать в папку разбросанные по столу свои бумаги.

– К какому часу завтра вы что-либо узнаете?

– Как можно раньше. Я позвоню вам домой. Обещаю. – Фрэнсис торопливо засунула оставшиеся бумаги в портфель и покинула чуть ли не бегом зал суда.

Ей хотелось, чтобы в ее кабинет вела какая-нибудь потайная дверь и она смогла бы избежать встречи с коллегами, стремящимися выразить свое соболезнование по поводу кончины ее мачехи, а при удаче еще и выведать какие-либо подробности. Раннее появление в своем офисе окружного прокурора Малкольма Морриса дало ей возможность проникнуть в здание суда и в кабинет незамеченной, но к десяти утра словесная мельница перемолола все слухи, домыслы и скудные новости. Поэтому всеобщее любопытство под видом сочувствия обрушилось на Фрэнсис с удвоенной энергией.

– Спасибо вам! Я ценю вашу поддержку, – бормотала она, проталкиваясь через заполненный коллегами холл.

Завернув за угол, она быстрым шагом устремилась по узкому коридорчику к кабинету специального агента Роберта Берка.

– Привет, Умник, – произнесла она, очутившись в тесной комнатушке без окон.

Умник восседал за металлическим столиком, накрытым газетой. В одной руке он держал надкусанный пончик, в другой – бумажный стаканчик с дымящимся кофе. Изрядный запас обсыпанных сахарной пудрой пончиков располагался перед ним на обрывке вощеной бумаги.

– Ты видел отчет судмедэксперта? – спросила Фрэнсис.

– Проглядел.

– И?

Фрэнсис сбросила со стула на пол груду папок с документами и уселась лицом к лицу с Умником.

– Хочешь? – Умник ткнул пальцем в пончик.

– Нет, благодарю.

Умник облизал кончики своих мясистых пальцев, затем водрузил на нос очки без оправы. Из верхнего ящика стола он достал листок и прочитал вслух текст, быстро скользя взглядом по строчкам и невнятно бормоча некоторые слова.

– Женщина, белая, возраст – пятьдесят один год, рост – пять футов девять дюймов, вес – сто девятнадцать фунтов. Раны и ссадины отсутствуют. Никаких следов ушибов и иных травм. Вероятная причина смерти – острая сердечная недостаточность.

Здесь он сделал паузу и продолжил уже громким, ясным голосом.

– Токсикологический анализ показал наличие в организме приблизительно восьмисот миллиграммов декседрина и следы фенилзина. – Умник отвлекся от текста и добавил: – Это натолкнуло меня на некоторые размышления.

Фрэнсис знала, что Умник обладает некоторыми познаниями в медицине, частично обретенными за годы работы в ФБР, частично благодаря тому, что его жена три десятка лет в должности старшей медсестры протрубила в отделении «Скорой помощи». Теперь следовало ждать, когда Умник изложит свои мысли на более понятном языке.

– Декседрин – это амфетамин. Он продается без рецепта и в основном используется как средство для подавления аппетита. Он входит в состав большинства таблеток, которые люди глотают, чтобы похудеть.

Клио всегда была худощавой. Она контролировала свой рацион, проявляя железную волю и жесткую дисциплину в том, что касалось физических упражнений.

– Ей незачем было сгонять лишний вес таблетками, – подумала Фрэнсис и произнесла это, как оказалось, вслух. Умник тотчас встрепенулся:

– Однако содержание этого снадобья в ее организме в десятки раз превышает дозу, обычно рекомендуемую для похудания.

– А что еще за лекарства ты назвал?

– Нардил – так именуется в продаже средство, содержащее фенилзин. Его выписывают пациентам в случае мозговых расстройств, от всяких фобий, для подавления страхов и ощущения паники, от всяческих глюков. Многим это идет на пользу. – Тут Умник усмехнулся: – В общем, от депрессии.

– Какого рода депрессии? Близкой к сумасшествию?

– К любой. Или бесишься в смирительной рубашке, или просто пялишься на что-то, что лежит перед собой, как я на этот соблазнительный пончик, и ни о чем больше не мечтаешь, как съесть его незамедлительно.

Умник поддался соблазну и умял пончик.

Фрэнсис все услышанное от Умника было внове. Как мало она знала о Клио, о ее тайных пристрастиях, о ее глюках.

– Как мне поведал судмедэксперт, – продолжил Умник уже без всяких шуточек, – смесь этих двух лекарственных средств очень опасна. Их нельзя принимать вместе. В особенности с наркотиками и алкоголем, а хуже всего растворенными в красном вине. И некоторая пища тоже категорически противопоказана – например, сыр, маринады, мясо сурка, а дальше наш всезнайка-эксперт перечислил еще много такого, что мне на ум никогда не придет проглотить. Предположим, покойнице прописали такие таблетки в минимальной дозе для поддержания веса. Мы это выясним, пошастав по всем аптекам Саутгемптона. Их не так уж много. Но… Ведь Клио должны были предупредить, что фенилзин означает для нее смерть. В инструкциях, заложенных в каждую коробку, это упоминается, и любой врач, как и аптекарь, обязаны оповестить пациентку или покупательницу, что одновременный прием лекарств смертельно опасен.

– Но, глядя на Клио, никогда не предположишь, что она принимает средства для уменьшения веса. И, значит, ее врачу было невдомек, что она вдруг возьмет и проглотит и то, и другое.

– Возможно, – согласился Умник, но Фрэнсис сразу прочла на его лице, что подобную версию он отметает начисто.

– Амфетамины в таком количестве уже могли убить ее, ускорив сердцебиение выше допустимого предела. А в сочетании с фенилзином – это верная смерть, словно пуля из «кольта», выпущенная в упор.

Умник снял очки и взъерошил свои седые, остриженные ежиком волосы. Фрэнсис знала, что таким образом он «массирует» свои мозги и что за этим последует ошеломляющее собеседника умозаключение.

– Отчет эксперта лишь предварительный, но… я уверен, что это убийство. Случайно принять такую дозу лекарств, смешав их, может только самоубийца, но этим вроде бы здесь не пахнет. А ты как считаешь?

– Клио не из тех, кто уходит из жизни добровольно.

– Кто знает, что творится у кого-то на уме? Но место и поза тела противоречат версии о самоубийстве. Абсолютно здоровая женщина, поиграв в теннис с утра пораньше, отправляется в туалет и там кончает с собой. И никакой прощальной записки… Нелепость.

Фрэнсис кивнула в знак согласия. Клио не стала бы устраивать из своей смерти спектакль в духе «черного юмора».

– Я посоветовал Малкольму возбудить дело об убийстве.

– И он согласился?

– А куда ему деться? В одиннадцать он встречается с прессой.

Фрэнсис взглянула на часы. Заявление Малкольма как раз успеет к двенадцатичасовому выпуску новостей.

– Он уже за кем-то закрепил дело?

– Меня включили в команду как умную голову, а скорее как мальчика на побегушках. Прокурорскую роту возглавит Перри Когсуэлл.

Фрэнсис откинулась на спинку стула, ощущая свое бессилие. Из всех тридцати с лишним помощников прокурора в ведомстве Малкольма Перри Когсуэлл был наиболее ей неприятен. Он поступил на работу на три года раньше ее и все это время, и позже, трепыхался, как лягушка в сметане, чтобы вылезти на край кувшина и сделать себе карьеру. И добился своего, забрал под себя сферу тяжких преступлений.

В личных разговорах с Фрэнсис – а он когда-то пытался тянуть к ней свои лапки – Перри расписывал выгодность такой работы для государственного обвинителя, ибо его имя было всегда на слуху, и посмеивался над пристрастием Фрэнсис к «бумажным» жуликам.

– Я тебя расстроил? Извини. – Умник был очень чуток, будто в него был встроен специальный аппарат для улавливания настроения собеседника. – Но будь уверена, все, что я узнаю, ты будешь знать немедленно.

– Не сомневаюсь. – Она выдавила улыбку.

Он был симпатичен ей, этот странный, противоречивый, но почему-то очень доброжелательный по отношению к ней мужчина, не имеющий, впрочем, никаких сексуальных поползновений. Он уволился из ФБР всего лишь год назад, как он сам говорил, из-за «усталости» и чтобы пожить в свое удовольствие рядом с любящей женой и прелестной внучкой. Умник был прагматиком. Он знал, что правительство его просто так не отпустит. Теперь он потихоньку помогал государству, а по дружбе иногда и Фрэнсис. Любую информацию он преподносил ей малыми порциями, тихо и с глазу на глаз.

– Следственная бригада уже что-нибудь выяснила? – спросила Фрэнсис напрямую.

Умник доел пончик, допил кофе, скомкал и кинул в мусорное ведро промасленную бумагу, тщательно вытер бумажной салфеткой жирные пальцы и сдул просыпавшуюся пудру со стола.

– Не думаю. Они будут ждать официального доклада судмедэксперта. Можешь спокойно выспаться до завтрашнего утра.

– А что у Малкольма на уме?

– Трудно сказать. Он позвонил мне в субботу поздно вечером, и я доложил ему те крохи, что успел наскрести. Ничего нового для тебя. Вчера медэксперт послал ему копию этого доклада, а чуть позже я опять же по телефону посоветовал ему завести уголовное дело. С кем он разговаривал помимо меня, мне неизвестно.

Вечерний разговор с Малкольмом был еще свеж в памяти Фрэнсис, но она решила не обсуждать его с Умником. По крайней мере не сейчас. Хотя ей не хотелось что-либо держать в секрете от своего хорошего приятеля, но последнее дело не могло не внести неких существенных изменений в их дотоле доверительные отношения.

– Могу ли я получить распечатки всех свидетельских показаний?

– Я знал, что ты это попросишь. – Умник протянул ей плотный желтый конверт, обернутый тонкой проволокой и с оттиском его личной печати. – Здесь все, что мы наскребли. Копии всех заявлений, собранных детективом Келли и его подручными, стенограммы допросов, доклад судмедэксперта и даже мои личные заметки за четвертое июля сего года.

Умник обаятельно улыбнулся, намекая на то, что совершает должностное преступление.

– Спасибо. – Фрэнсис произнесла это от всей души, искренне надеясь, что Умник поймет, как она ценит его помощь.

– Держи это вплотную к сердцу, детка! Большей благодарности мне не надо. – Он вновь улыбнулся ей.

Фрэнсис поспешно пересекла опустевший холл, влетела в свой тесный кабинет, защелкнула дверь на замок и постояла, прислонившись к стене в приступе внезапного головокружения. Почему-то утверждение Умника о том, что Клио кто-то угробил, подействовало на нее как удар дубинкой по голове. Привычная обстановка, навевающие иногда тоску надоевшие предметы на полках и на столе сейчас кружились перед ее глазами, будто захваченные ярмарочной каруселью. Ей понадобилось больше минуты, чтобы остановить их кружение.

Наконец она добралась до стула и устроилась на жестком сиденье, поджав колени к груди. Желтый конверт, врученный ей Умником, Фрэнсис выложила на стол перед собой.

Она вспомнила, когда последний раз видела Клио живой. Это было на открытии галереи Девлинов. Клио пришла одна. Возле карандашного рисунка с изображением какой-то мертвой птицы они с Клио обменялись несколькими вымученными фразами по поводу удачного начала предпринимательской деятельности Блэр и Джейка на поприще искусства. Клио явно посчитала собравшуюся здесь публику второсортной и с фальшивой улыбкой поторопилась покинуть помещение. Фрэнсис задержалась после ее ухода лишь ненадолго и видела, как Клио с царственным видом уселась в черный лимузин, а шофер в фуражке чуть ли не с поклоном захлопнул за ней дверцу.

Это было всего три месяца назад, а казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Теперь Фрэнсис оставалось только гадать, кто мог так сильно ненавидеть Клио, что решился отправить ее на тот свет.

Едким запахом освежителя воздуха пропиталась тесная комната, где в офисе окружного прокурора графства Суффолк принимали представителей прессы. Пока Фрэнсис пробиралась сквозь толпу в поисках свободного пространства, ее глаза уже щипало от аэрозольного благоухания. Противная струйка пота стекала у нее между грудей и дальше вниз по животу, габардиновая юбка липла к влажным бедрам. Она нашла себе место у окошка и встала там, скрестив руки перед собой, оберегая себя, по возможности, от прикосновения других разгоряченных тел.

Группа помощников Малкольма Морриса по связи с общественностью потрудилась на славу. Комната была забита репортерами всех местных и федеральных газет, радиостанций и телеканалов, а также служителями закона, многие из которых явились в форме. Малкольм стоял на возвышении, просматривая свои заметки, ожидая, когда прекратится броуновское движение в толпе и разговоры поутихнут. Он выглядел весьма привлекательно, облаченный в двубортный костюм, белоснежную рубашку и алый галстук, скрепленный золотой заколкой, отбрасывающей солнечные зайчики. Наконец: он вскинул голову, уставился прямо в камеру Эн-би-си и начал говорить:

– Как вы уже знаете, Клио Хеншоу Пратт, возраст пятьдесят один год, место жительства – Саутгемптон, супруга финансиста Ричарда Пратта, была обнаружена мертвой в частном теннисном клубе в прошедшие выходные. На основе улик, собранных прокуратурой в сотрудничестве с местной полицией, стало очевидно, что смерть миссис Пратт была насильственной. Я не имею права разглашать детали расследования, но могу сказать, что все возможное будет сделано и уже делается, чтобы разоблачить, арестовать и отдать под суд убийцу. Приношу свои искренние соболезнования членам семьи Клио Пратт.

Сверкнули вспышки фотоаппаратов. Корреспонденты наперебой принялись взывать: «Мистер Моррис», привлекая к себе его внимание.

– Я готов ответить на ваши вопросы.

Малкольм был в своей стихии. Он обожал выступать на публике и ощущал приятное возбуждение, когда одаривал жаждущих репортеров крохами скудной информации, собранной для него не претендующими на известность и лавры работниками. На этот раз момент торжества для Малкольма Морриса наступил за счет несчастья в семье Пратт. Ричард потерял жену, которую горячо любил на протяжении долгих лет и которая, вероятно, искренне любила его. Фрэнсис надеялась, что отец не станет смотреть дневной выпуск новостей.

– Кто руководит расследованием? – задала вопрос хорошенькая женщина в ярко-голубом костюмчике.

– Специальный агент Роберт Берк и помощник окружного прокурора Перри Когсуэлл.

Фрэнсис поискала взглядом Умника и обнаружила его в группе работников прокуратуры, столпившихся чуть позади Малкольма. Перри, когда назвали его имя, выступил вперед и поднял руку над головой, словно футболист, приветствующий болельщиков. Такое дело было для него настоящим подарком, шансом покопаться в личной и деловой жизни Ричарда Пратта, во взаимоотношениях его покойной супруги с ее друзьями и знакомыми и все это выложить алчным журналистам на лабораторный стол под их микроскопы. Сколько раз Фрэнсис казалось, что Перри мстит лично ей за ее происхождение, за богатство ее родителей, высказывая якобы по-товарищески свое мнение о ее неспособности стать хорошим обвинителем, потому что она чуждый элемент в механизме судопроизводства графства Суффолк.

«Частные школы, каникулы в Саутгемптоне… Кого ты пытаешься одурачить, поселившись в деревенской глуши в Ориент-Пойнт?» – с саркастической ухмылкой подначивал ее Перри на вечеринке в офисе по случаю Дня святого Патрика в прошлом году. Ей хотелось влепить ему пощечину.

Когда Перри салютовал представителям прессы, Малкольм недовольно морщился. Ему явно было не душе, что кто-то отвлекает внимание пишущей братии от его персоны.

– Правда ли, что один из родственников убитой служит в вашем ведомстве? – задали вопрос из зала.

– Фрэнсис Пратт – падчерица покойной. Она возглавляет отдел финансовых преступлений. Она – первоклассный юрист с отличным послужным списком. Все мы выражаем ей наше сочувствие в связи с постигшей ее семью ужасной трагедией.

– Будет ли она вовлечена в расследование?

– Как и в любом деле, мы будем, разумеется, оповещать членов семьи жертвы о достигнутых нами результатах. Однако мы хотим дать мисс Пратт время оправиться от столь неожиданной и прискорбной потери. Как я уже сказал, мистер Когсуэлл будет возглавлять расследование.

Фрэнсис в приступе ярости стиснула локтями бока. Так оно и есть. Публично было объявлено о том, что ее бесцеремонно отодвинули в сторону.

– Как была убита миссис Пратт? Малкольм нахмурился.

– Пока ведется следствие, мы обязаны воздерживаться от разглашения многих деталей и держать их при себе. Но в подходящее время, заверяю вас, вы получите полную информацию.

«Уверена, что так и будет», – подумала Фрэнсис. Она не сомневалась, что Малкольм выжмет до капли все внимание, которое общество уделит столь громкому преступлению. Убита богатая, известная в светских кругах дама. Редкая возможность возбудить всеобщий интерес – и серьезных средств массовой информации, и «желтых» листков, и глянцевых дорогих журналов. Это как раз то, что нужно Малкольму, чтобы остаться на своем посту на третий срок, а также мощный стартовый толчок для участия в изнурительной двухлетней гонке за место в конгрессе. Ради таких призов не грех и использовать беду, постигшую старого друга, который к тому же всегда подпитывал деньгами его продвижение вверх по ступенькам карьеры.

У Фрэнсис опять закружилась голова. Она вытерла вспотевший лоб, и на рукаве светлой блузки остались темные, влажные пятна. Медленно она стала прокладывать себе путь к выходу.

Вернувшись в замкнутое пространство своего кабинета, она прежде всего запустила вентилятор и долгое время отрешенно следила, как его головка поворачивается вправо-влево, а лопасти лениво разгоняют сгустившийся теплый воздух. В здании с устаревшей системой кондиционирования, к тому же отключенной на три дня праздников, установилась невыносимая жара. Вентилятор не давал прохлады, но хотя бы создавал какое-то движение воздуха.

Фрэнсис поборола слабость и принялась за работу. Посланий, срочно требующих ответа, накопилось порядочно. Адвокат четырнадцатилетней девочки, обвиняемой в краже более чем на сто тысяч долларов столового серебра и ювелирных изделий из домов, в которые ее нанимали следить за ребенком, запрашивал результаты государственной психиатрической экспертизы. Координатор судебной палаты желал ознакомиться с очередностью дел, представляемых в суд до конца текущего месяца подразделением прокуратуры, возглавляемым Фрэнсис, и списком обвинителей по каждому делу. Она подписала несколько прошений об отпуске, санкционировала оплату за сверхурочную работу некоторых сотрудников, потом составила обращение к руководству «Программы помощи жертвам насилия», убеждая тамошних бюрократов в виде исключения помочь Хортонам.

Только разобравшись со всей текучкой, она, отодвинув бумаги, выложила перед собой материалы, предоставленные Умником, и занялась их чтением.

Телефон прозвонил так резко, что она вздрогнула и тут же взглянула на часы. Уже больше часа она пробыла в своем кабинете и пропустила выпуск новостей с заявлением Малкольма. Она подняла трубку.

– Фэнни! Я видела в новостях твоего босса. Не разобрала, как его зовут… Он говорил о Клио… Это, оказывается, убийство. О боже! Как ужасно!.. – Блэр говорила с придыханием. – Я потрясена. Бедный папочка…

– Ты говорила с ним?

– Нет еще. Не знаю, может, ему уже сказали… Может, ты ему позвонишь?

«Блэр в своем репертуаре, – подумала Фрэнсис. – Взваливает на меня грязную работу». Распределение ролей между сестрами с годами не претерпело изменений.

– Но ты представь, какая странная вещь произошла со мной, когда я смотрела эту передачу, – продолжила, захлебываясь, Блэр. – Я вспомнила один разговор…

Последовала пауза. Фрэнсис услышала в трубке чирканье спички о коробок. Блэр закурила сигарету, и голос ее стал чуть поспокойней.

– Ты не разговаривала никогда с Беверли Уинтерс?

– С кем?

– С Беверли, Бев, Бев Уинтерс. Я уверена, что ты с ней где-нибудь встречалась. Бев и Дадли Уинтерс издавна проводили лето в Саутгемптоне. У них тут дом. Он работал в крупной аудиторской фирме в Нью-Йорке, кажется, в «Артур Андерсен». Есть такая? Впрочем, неважно. Он умер два или три года назад. Покончил с собой. Утопился в собственном бассейне. Он был тяжело болен – страдал жуткой эмфиземой. Дадли перемещался на инвалидном кресле. Вот он и съехал прямо в бассейн. Причем среди ночи, – добавила Блэр, словно это добавляло еще более мрачного колорита к описываемой ею картине. – Они с Бев спали в разных комнатах. Когда Бев поутру проснулась, он был на дне бассейна. Естественно, мертвый.

– Какое отношение это все имеет к Клио? – не поняла Фрэнсис.

– Подожди. Я сейчас к этому перейду, – раздраженно произнесла Блэр. Она затянулась сигаретой и продолжила: – Бев и Клио дружили, не так уж чтобы очень, но их считали близкими приятельницами. Много лет они в паре играли в теннис, но после смерти Дадли Клио уже не жаловала Бев. Папа и Дадли были закадычными друзьями. Ой, я забыла сказать, что Бев просила у Дадли развода. Папа подозревал, что у нее завелся другой мужчина. А в результате папа и Клио возложили на Бев вину за несчастье с Дадли. Они избегали ее, оборвали с ней все связи, отрезали, как ножом, фигурально выражаясь. Они больше не приглашали Бев на свои приемы. Клио поменяла себе партнершу в теннисе и распространяла про Бев всякие гадкие сплетни.

– Как ты все это узнала?

– Мне рассказала об этом Дейдра Грейнджер, дочка Уинтерсов. Ты должна ее помнить. Она училась в Найтингейл-Бомфолде, затем в Гарриет-Форресте. Летом мы с ней встречались. Так получилось, что она и ее муж Фрэнк – постоянные клиенты нашей галереи. У них обширные знакомства, и мы часто видимся с ними на приемах и банкетах.

– И это тебе рассказала дочка Беверли? Про то, как жестко вела себя Клио по отношению к ее матери? – уточнила Фрэнсис, пытаясь в уме перекинуть мостик между трепотней Блэр и ошеломляющей новостью, озвученной Малкольмом на пресс-конференции. Несмотря на тот факт, что усилиями Клио Беверли Уинтерс была опущена на несколько позиций вниз в светском рейтинге, это вряд ли могло спровоцировать обиженную женщину на совершение убийства.

– Месяц назад или около того сразу после Дня поминовения я случайно встретилась с Дейдрой, и она рассказала мне о том, что произошло тогда на празднике и как Клио унижала ее мать. Правда, это было за обедом, где Дейдра, на мой взгляд, выпила лишнего и могла приврать, но она здорово расписала, во что Клио своими намеками и издевками превратила жизнь Беверли – в сущий ад, я тебе скажу! – и как Беверли теперь ненавидит Клио. Дейдра не так уж тепло относится к матери, но ей вовсе не хочется, чтобы ее мать доводили до полного отчаяния. Бев была очень зла и говорила про Клио жуткие вещи, но со многим из того, что я услышала от Дейдры, можно согласиться. Все это очень похоже на Клио. В субботу, кстати, я была в «Фейр-Лаун» в качестве гостьи Дейдры. Я не видела ее после того, как обнаружила Клио мертвой, но в воскресенье она позвонила мне, чтобы сказать, какой виноватой она себя ощущает.

– Почему Дейдра ощущает себя виноватой?

– А потому, что повторяла все плохое, что говорила ее мать о Клио, и, может, накликала этим на нее беду.

– Что ты добиваешься, рассказывая мне все это? – спросила Фрэнсис. – Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Я не государственный обвинитель. Я просто подумала, что тебе стоит об этом знать.

– О'кей. Спасибо. – Фрэнсис уже собралась повесить трубку, как вдруг ей пришло в голову удостовериться. – Так ты, значит, не заезжала к папе после того, как мы расстались в субботу?

– А разве я тебе не сказала? Конечно, заезжала. Было уже поздно, но я просто не могла вынести, что он в доме совсем один. Кроме того, надо было вернуть машину Клио на место. Я собираюсь заехать туда опять, как только управлюсь с парочкой поручений. Сколько еще предстоит организовать. Бедный папочка.

– Передай ему, что я все время думаю о нем.

– А сейчас ты ему позвонишь? Скажешь, что это было убийство и начинается расследование?

– Да, я ему сообщу.

Повесив трубку, Фрэнсис в задумчивости пожевала кончик карандаша, прокручивая в памяти разговор с сестрой. Ничего, что выявилось за прошедшие сорок восемь часов, не было определенным, и звонок Блэр лишь усугубил в душе Фрэнсис ощущение зыбкости, нереальности произошедшего, словно трагический эпизод был разыгран на театральной сцене, отделенной от зала кисейным занавесом, среди бутафорских декораций и реквизита. Ей надо было позвонить отцу, но не из своего кабинета, куда в любой момент кто-нибудь мог войти и прервать разговор.

Забрав с собой портфель с материалами Умника, она направилась к выходу.

– Мне можно будет дозвониться по домашнему номеру, если я кому-нибудь понадоблюсь, – сообщила она секретарше для проформы.

На самом деле Фрэнсис намеревалась больше не отвечать ни на какие звонки.

Фрэнсис расположилась за кухонным столом. Собаки, высунув языки и шумно дыша, легли у ее ног. Она читала и перечитывала протоколы допросов членов клуба «Фейр-Лаун». Все как один утверждали, что хорошо знали Клио, любили ее и скорбят по поводу ее кончины, но никто не видел и не слышал что-либо необычное. Внимание всех было приковано к теннисным соревнованиям.

Автоответчик включился после третьего звонка. Она услышала голос Умника: «Я извиняюсь за свою надоедливость, детка, но мне нужно…»

Она быстро схватила трубку.

– …получить от тебя информацию о Майлзе Адлере, – закончил фразу Умник.

– Он деловой партнер отца. А что?

– Насколько хорошо ты его знаешь?

– Я знакома с ним и с его женой. Вот, пожалуй, и все. Мы встречались на приемах, устраиваемых папой и Клио. Папа высоко отзывался о нем. Жена его – достаточно милая особа, но ничего выдающегося в ней я не заметила. Кажется, она одно время работала в свадебном салоне, но я сомневаюсь, что она до сих пор там. Детей у них нет.

– А как долго Адлер является партнером твоего отца?

– Они стали партнерами сразу после того, как папу постиг удар, но Майлз поступил на работу в «Пратт Кэпитал» сразу после окончания учебы. Он выпускник Колумбийского университета, и его приняли в компанию на жалованье, как мне кажется, без участия в прибыли, не как акционера. Я предполагаю, что папа сделал Майлза партнером недавно, чтобы удержать его в компании, когда сам он уже фактически отошел от дел. Все-таки скажи, к чему ты ведешь?

Фрэнсис не понравилось, что ей задают вопросы, а она отвечает, как послушная школьница. Неужто Умник вздумал допрашивать ее, как официальный представитель следствия?

– Просто передо мной лежит сейчас копия договора о партнерстве, подписанная твоим отцом и Майлзом Адлером, но без указания даты. Из него следует, что Ричард и Клио совместно владеют пятьюдесятью семью процентами компании, а Майлз – сорока тремя. Впрочем, по-видимому, тебе это известно.

– Я очень мало осведомлена о папиных денежных делах.

– По условиям договора, если Клио умрет, Майлз получает право выкупить их долю в бизнесе. Деньги пойдут в какую-то организацию под названием «Юском».

– Это благотворительная организация, которая помогает городской молодежи устроиться в жизни – подготовительные курсы, рекомендации, поручительства, семинары, летние оздоровительные лагеря и все такое. Папа и Клио очень много времени и средств уделили «Юскому», – объяснила Фрэнсис. – Папа до недавнего времени занимал там пост президента.

– В таком случае Майлзу здорово повезло. Стоимость каждой акции, указанная в соглашении, невысока. Тут следуют какие-то запутанные расчеты, но, насколько я понял, Майлз может заиметь пятьдесят семь процентов всего лишь за двадцать миллионов, даже чуть меньше. Я проглядел аудиторские отчеты «Пратт Кэпитал» за последние несколько лет. В среднем годовая прибыль компании составляет почти пятьдесят миллионов. Если так будет продолжаться впредь, акции Адлера окупятся менее чем за два года.

– Ты думаешь, Майлз убил ее?

– Я этого не сказал. Я всего лишь высматриваю тех, у кого была причина убрать с дороги богатую, влиятельную особу. Денежный интерес нельзя сбрасывать со счета.

– Значит, Майлз имеет право приобрести всю компанию целиком после смерти Клио? – уточнила Фрэнсис.

– Именно так.

– Даже при жизни папы?

– Ну да. Я нахожу это не совсем обычным, но таковы условия соглашения, – добавил Умник, сделав ударение на словах «не совсем».

– А как к тебе попал этот документ?

– Я отправился к твоему отцу домой сразу же после пресс-конференции. Застал там твою сестру. Она показала мне шкаф, где хранится вся документация по «Пратт Кэпитал». В основном копии, но это был как раз подлинник. Я не поленился тут же его переснять.

– Мог бы предупредить меня. – В ее голосе прозвучала обида. Она этого не скрывала.

– Я узнал, что тебя не будет до конца дня, и счел, что после представления, которое Малкольм устроил поутру, тебе требуется собраться с мыслями. Я бы не стал тревожить тебя и сейчас, и ты мой лучший источник информации.

– Я всегда к твоим услугам.

– Тогда скажи, что тебе известно об их отношениях? Я говорю о Майлзе и Клио.

– Ничего. По-моему, их почти не было. Кроме формальных.

– Клио вмешивалась в бизнес?

– Не знаю.

– Кто еще близок к руководству «Пратт Кэпитал»?

– Круг весьма ограниченный. Там есть Аннабель Кэбот, папина секретарша. Она из тех старорежимных секретарш, которых любят изображать в кинофильмах. Ну, ты сам представляешь – внешне привлекательная, себе на уме, любезная, все замечающая и все знающая и очень не любящая перемен. Она в курсе всех папиных дел, но умеет держать язык за зубами.

– Она замужем? – Фрэнсис слышала в трубке, как Умник чиркает карандашом, делая заметки в блокноте.

– Да, насколько я знаю. Детей нет. Она обожала папу, а он – ее. В больнице она навещала его каждый день, но с тех пор я с ней уже не встречалась.

– Кто еще?

– Бухгалтер, некий мистер Стюарт. Имени его я не припомню. И Майлз Адлер. Вот и все ядро компании. Юриста в штате не было. Папа пользовался услугами консультанта со стороны.

– И кто его юрисконсульт?

– Бот Майшелс. «Пратт Кэпитал» – его главный клиент уже много лет, хотя он пару раз переходил из одной юридической фирмы в другую. Я не знаю, в какой Бот трудится сейчас.

– Ты не согласишься побеседовать с секретаршей вместо меня?

Хотя Фрэнсис не могла даже представить себе, чтобы Аннабель Кэбот позволила зондировать себя и отвечать на вопросы, касающиеся Клио и Ричарда, мысль о том, что ей удастся выведать у секретарши какие-либо сведения, которыми необязательно делиться с прокуратурой, была соблазнительна. Если кто и знал семейные секреты, так именно Аннабель. Она являлась самым доверенным лицом Ричарда и его ближайшей помощницей с той поры, когда Фрэнсис была еще ребенком.

– Послушай, Фрэнсис. Я настаивал на том, чтобы Малкольм подключил тебя к расследованию, говорил, что так будет лучше и для тебя, и для дела. Но он не захотел меня слушать. Он вроде бы беспокоится о тебе, о твоем семействе. Как начальство, он проявляет заботу о своей подчиненной, не желает излишне травмировать тебя. Его право решать, в конце концов. Я сделал все, что мог. Ты должна об этом знать. Можешь догадаться, как мне противно работать с Когсуэллом, сколько дерьма придется хлебнуть. Боюсь, что скоро я провоняю насквозь.

Умник засмеялся, оценив свою шутку.

– Перри в курсе, что ты мне звонишь?

– Никто не в курсе. Только ты и я. Такой линии я буду придерживаться и дальше. Если ты раскопаешь что-нибудь, мы вдвоем это обмозгуем, а уж потом решим, стоит ли мне нести это в клюве птенчикам из моей команды. По-моему, так будет правильно.

– Согласна.

Они помолчали некоторое время. Больше им сказать друг другу было нечего. Оба понимали, что разговор подошел к концу. На прощание Фрэнсис все-таки предупредила его:

– Сомневаюсь, что Белл даже со мной будет словоохотливой, но я попробую.

– Спасибо. Считай, что я уже твой должник, детка. Повесив трубку, Фрэнсис встала, прошлась по кухне, отрезала и густо намазала маслом несколько ломтей хлеба и скормила его собакам. Затем она набрала номер отцовского офиса. Несмотря на то, что рабочий день кончился, приятный голос Аннабель Кэбот тут же откликнулся. Фрэнсис сознательно сократила разговор до минимума и условилась встретиться завтра за ленчем. После этого она обессиленно и в какой-то прострации присела на угловой диванчик. Любое действие почему-то требовало сейчас от нее неимоверных затрат энергии. Неужели на нее таким странным образом подействовала смерть Клио? Она ощущала в себе какую-то пустоту.

Фрэнсис начала перебирать в уме вопросы, заданные ей Умником. Был ли у Майлза Адлера реальный мотив убить Клио? Ради того, чтобы полностью завладеть «Пратт Кэпитал»? Фрэнсис не могла вообразить, что доли в сорок три процента ему так не хватало для удовлетворения своих нужд.

Она пыталась вспомнить, когда в последний раз разговаривала с Майлзом. Кажется, это было, когда она по телефону сообщила ему о несчастье с отцом. В то воскресное утро она явно повергла его в панику. Он хотел немедленно примчаться в больницу, и она, ощущая неловкость и невольное сочувствие к этому искренне расстроенному человеку, с трудом убедила его оставаться пока дома. Можно ли предположить, что отношения Майлза и Клио носили иной характер, чем его же с Ричардом? Что между ними существовало некое напряжение, если не скрытая вражда? Вполне вероятно, что Клио негодовала по поводу чрезмерной привязанности Ричарда к своему одаренному выдвиженцу, его почти отеческого отношения к нему. Возможно, Клио не желала, чтобы профессиональные узы возместили утрату после потери сына.

Машинально Фрэнсис стала искать в записной книжке домашний телефон Майлза и, найдя его, тут же набрала номер. После нескольких гудков в трубке раздался мелодичный голосок:

– Алло!

– Пенни? Это Фрэнсис Пратт.

– Фэнни? О, я просто не знаю, что сказать. Я так расстроена… так переживаю за Ричарда, за всех вас. Майлз и я, мы потрясены. – Сочувствие Пенни, ее горе явно были не наигранными. – Когда мы услышали о смерти Клио, для нас это был такой удар, а уж когда сказали про убийство, мы были в шоке. Как это ужасно! Надеюсь, что тот, кто это сделал, будет пойман и наказан, кем бы он ни был.

– Я тоже надеюсь.

– Я была в трикотажном отделе «Сакса» и там случайно встретилась с подругой, которая мельком видела новости по телевизору, установленному в магазине. От того, что она сказала, я долго не могла опомниться. – Щебет Пенни уже начал раздражать Фрэнсис. – Нас с Клио так сблизил теннисный клуб… Мы там бывали часто, как гости Клио и Ричарда. И в тот день, попозже, мы собирались вместе посидеть и выпить коктейль. Мы включили эту встречу в наше расписание.

– Вот как! – Фрэнсис ощутила, как участился ее пульс.

– Майлз намеревался еще задержаться, чтобы встретиться с Ричардом. Ты знаешь, как они близки. Но Клио сказала, что этот уик-энд не очень удобен для приема гостей у них в доме. Она перенесла нашу встречу в клуб, разумеется, без Ричарда. Но все равно это было очень любезно с ее стороны. О, я чувствую себя так ужасно! – Пенни была близка к тому, чтобы захлебнуться рыданиями. – Как бы я хотела чем-нибудь помочь, но у меня прямо опускаются руки.

Фрэнсис не видела чету Адлер в ту субботу в «Фейр-Лаун», и допрошены они не были. Естественно, она сформулировала вопрос осторожно:

– Вы видели, как тело Клио выносят из туалета, или избежали этого зрелища? Вы были поблизости?

– Нет. То есть Майлз там был, а я нет. Мы оба пораньше отправились на пляж, пока он не так заполнен, но Майлз забыл зонтик, а он чувствителен к солнцу и легко обгорает. Он вернулся за ним в номер, который мы сняли в клубе на праздничные дни, а вскоре примчался с этим жутким известием. Он сказал, что Клио мертва, что ее труп нашли в дамском туалете и что все очень напуганы. Он притащил сумки с нашими вещами, куда напихал все в беспорядке, и с ним чуть не случился сердечный приступ. Он сказал, что нам надо вернуться в Нью-Йорк как можно скорее, и я села за руль.

Фрэнсис слушала, удивляясь наивной искренности Пенни.

– А что рассказывал Майлз, пока вы ехали обратно в город?

– О чем?

– О смерти Клио. Он знал, от чего она умерла?

– Откуда ему было знать? Только сегодня об этом сообщили в новостях.

– А тебе что-нибудь известно о соглашении между моим отцом и Майлзом о партнерстве?

– Нет. Майлз не посвящает меня в свои дела.

– У Майлза есть свой юрисконсульт?

– Да, но… Прости. – Фрэнсис услышала, как Пенни, отведя трубку в сторону, шумно высморкалась. После этой процедуры голос Пенни приобрел прежнюю звонкость. – Ян Фельдман – адвокат Майлза. Он занимается всеми его делами.

– Из какой он юридической фирмы?

– «Стоктон и Пурвис». На Уолл-стрит. Я это запомнила, потому что однажды мне пришлось подписать какие-то деловые бумаги.

«Стоктон и Пурвис» хотя и были лилипутами по нью-йоркским стандартам, но их репутация служила непробиваемой броней. Ввязаться в драку с их адвокатами было хуже, чем попасть в зубы доисторическому тираннозавру.

– Ты не хочешь поговорить с Майлзом? Я могу соединить тебя с ним. – Пенни излучала благожелательность. Это ощущалось даже на расстоянии.

– А его нет поблизости?

– Он в Мексике.

– Вот как? – Фрэнсис использовала свои актерские способности, чтобы изобразить недоумение.

– Он улетел в воскресенье. Нужно было улаживать срочные дела. Он едва успел на последний рейс.

– В Мехико?

– Вроде бы так.

– А до того, как вы отправились в Саутгемптон, он об этом еще не знал?

– В субботу поздно вечером ему кто-то позвонил. Майлз после этого сказал, что ему предстоит срочная поездка. Даже произнес такое слово – «судьбоносная».

– Даже так?

– Да. Я к этому уже привыкла. Таков уж он, Майлз. Его не переделаешь. Все у него «судьбоносное», «решающее». Вмиг срывается с места и мчится, как будто на пожар. Он так печется о «Пратт Кэпитал», словно это родное дитя, чтобы все там шло хорошо, как при Ричарде, чтобы твой папа не тревожился…

– Когда ты ждешь его обратно?

– Трудно сказать. Я знаю, что он хотел обязательно быть на похоронах, но вдруг дела его задержат? Я послала цветы по вашему адресу. Ты не знаешь, их уже доставили?

Значит, Майлз смылся за мексиканскую границу меньше чем через сутки после смерти Клио. Что могло послужить тому причиной? Действительно судьбоносные переговоры или?..

– Я буду тебе очень признательна, если ты передашь ему, что я звонила.

– Обязательно передам. Увидимся в среду. Если я чем-то смогу помочь, дай мне знать.

– Конечно. Спасибо.

Фрэнсис тотчас соединилась с адвокатской фирмой «Стоктон и Пурвис». Секретарша Яна Фельдмана сообщила Фрэнсис, что мистера Фельдмана нет в офисе. Она обещала известить босса о ее звонке и передать ее просьбу созвониться с ней в ближайшее время.

Фрэнсис выпустила во дворик собак, а сама расположилась на веранде, слушая, как где-то неподалеку мирно стучат деревянные молотки о крикетные шары, и наблюдая, как медленно сгущаются сумерки.

Сэм пересек улицу и подошел к калитке, демонстрируя корзинку, полную молодого картофеля.

– Сегодняшний урожай. – Он перегнулся через изгородь и опустил корзинку на ее территорию. – Судя по твоему виду, ты нуждаешься в здоровой пище.

– Неужели мое настроение так передается всем окружающим?

– За всех не ручаюсь, но мне ясно, что сама ты не станешь готовить себе ужин. Если ты разрешишь, я управлюсь буквально за десять минут. Картофель замечательный. Этот сорт прозвали «Юконским золотом». Ничто так не поднимает настроение, как вареный молодой картофель с соусом.

– Спасибо, Сэм, – улыбнулась Фрэнсис, – но я не голодна. Как насчет выпить вместо ужина?

– И это не помешает, мисс Фэнни. С твоего позволения, я распоряжусь.

Ловко перемахнув через заборчик, Сэм пересек газон, поднялся на крыльцо и скрылся в доме. Минуты не прошло, как он явился с двумя стаканчиками, в которых в крепчайшем роме плавали кубики льда. Поддернув на коленях брюки цвета хаки с отглаженной стрелкой, он уселся на ступеньках крыльца у ног Фрэнсис и протянул стакан. Почти не разбавленный алкоголь обжег ей горло.

– Я смотрел новости. Хочешь поговорить об этом? Сэм тактично выдержал паузу.

Фрэнсис заглянула в его добрые карие глаза, словно страдающий от жажды путник в кристальный ключ, откуда можно испить прохладной влаги. Заботливый, надежный человек, которому можно полностью довериться…

– Помоги мне! Я словно заблудилась в темном лабиринте. Я знаю, что многие, очень многие не любили Клио…

и я сама в их числе, но я не могу даже представить, что кто-то из них был способен убить ее, идя при этом на риск быть пойманным.

– Почему ты думаешь, что это сделал кто-то, кого ты знаешь?

– Это должен быть человек из ее круга, кто-то из ее знакомых. Я считаю, что раз все случилось почти мгновенно, как утверждают медэксперты, то убийца вхож в «Фейр-Лаун». Это не посторонний человек. Он там свой, поэтому никто не обратил на него особого внимания.

Сэм молчал, наморщив лоб и размышляя. Фрэнсис понюхала ром в стакане – запах был приятным – и отпила еще глоток. Теперь уже напиток не показался ей таким обжигающим.

– У нее был любовник? – спросил Сэм и тут же смутился. – После того как его хватил удар… Ведь уже порядочное время прошло, – пояснил он, отведя взгляд в сторону.

– Трудно сказать. Я очень мало знаю об их личной жизни, – призналась Фрэнсис.

– Но ты знаешь, что твой отец очень любил ее. Это уже что-то существенное.

– И странное для меня. Я обожала отца и не любила Клио, а он что-то в ней нашел и души в ней не чаял. Я брожу в потемках и натыкаюсь на острые углы. Когда я читала документы, собранные для меня Умником, заключение судмедэкспертов и прочее, мне казалось, что я расследую смерть постороннего человека. И мне приходилось напоминать себе, что Клио – член моей семьи, что папа переживает эту потерю, что убийство, возможно, круто изменит нашу жизнь.

– Тебе не надо заниматься этим делом. Прости, но это так. Вот тебе мой совет.

– Ты говоришь в точности как мой босс. Малкольм прилагает все старания, чтобы отодвинуть меня в сторону.

– А ты злишься на него?

– Да нет. Включили бы меня в следственную группу или нет – разницы никакой. Чистая формальность. Все равно, стоит лишь мне закрыть глаза, и я сразу вижу папино лицо, горе в его глазах. И я даю себе клятву найти убийцу.

– Это вряд ли смягчит его горе. И нужно ли это ему? Или это нужно тебе?

– Нам обоим – я так считаю.

– Почему это для тебя так важно? – Сэм внимательно посмотрел на нее.

Последние двое суток Фрэнсис как-то держалась, а теперь у нее вконец сдали нервы. Она сама не знала, что с ней происходит, почему ей так хочется раскрыть преступление и преподнести имя убийцы папочке как подарок. Как объяснить Сэму, что ею движет страстное желание возродить этим подвигом былую ее близость с отцом, что она давно уже взрослая, самостоятельная женщина, чувствует себя одинокой девочкой, мечтающей об отцовской ласке?

Поймет ли Сэм, что она взяла на себя почти священную миссию, чтобы, раскрыв преступление, заслужить благодарность отца, чтобы он вновь раскрыл ей свои объятия, одарил отеческим теплом и спас от гнетущего одиночества? Глаза ее наполнились слезами. Фрэнсис подняла лицо вверх, к небу, где уже заняли свои привычные неизменные места мерцающие звезды. Она надеялась, что вечерний бриз вмиг осушит ее слезы и Сэм ничего не заметит, но напрасно.

Сэм все заметил и мягко обнял ее за плечи. Она чуть скосила взгляд и с нежностью посмотрела на его изуродованную кисть. Он давно лишился двух пальцев, получив производственную травму во время работы на какую-то геолого-разведывательную корпорацию в штате Вашингтон.

– Могу я тебя кое о чем спросить? – произнесла она.

– Спрашивай о чем угодно. – Его объятие стало еще крепче.

– Ты не тоскуешь о потерянных пальцах?

– Со временем все меньше. Иногда я смотрю на свою руку и удивляюсь. Вроде бы с нею что-то не в порядке, а это мне никак не мешает. Только жаль, что я лишился возможности носить обручальное кольцо. Покойной Розе это бы не понравилось, но что поделаешь.

Спокойный юмор Сэма пришелся Фрэнсис по душе. Он уже был вдовцом, когда они впервые встретились, но Сэм неохотно и скупо рассказывал о своей прежней супруге. В тридцать восемь лет ее унесла из мира живых какая-то болезнь, и с той поры печаль поселилась в глазах и сердце Сэма. После смерти жены он переехал на Восток и благодаря компенсации за увечье смог приобрести скромную ферму на фешенебельном Лонг-Айленде и выращивал овощи для собственного пропитания.

– Роза считала, что женатый мужчина обязан носить кольцо. Почему ему позволяется беспечно вальсировать по жизни без знака, определяющего его статус? Такая свобода опасна для них самих и чревата неприятностями, которые нагрянут неизвестно откуда. – Сэм усмехнулся. – Она говорила мне это не один раз, и я мотал на ус, пока не лишился того, на чем можно было бы носить этот «статус».

Фрэнсис вдруг вспомнилось, второй раз за последние дни, ее расторгнутое обручение. Пьетро сделал ей предложение на карусели в Центральном парке. Он взобрался на раскрашенную лошадку, на которой уже устроилась Фрэнсис, обнял ее сзади и показал кольцо. Оно было с изумрудом, стоившим больше, чем ее годовое жалованье. Она отказалась надеть его на палец и лишь наблюдала, как Пьетро любуется отблесками огней в гранях драгоценного камня. На самом деле он любовался собой, широтой своей души. Кольцо для предполагаемой невесты было символом его успеха. Карусель крутилась под дурацкую, бравурную музыку, и Фрэнсис тогда почувствовала себя дурочкой, которую заманивают в какую-то трясину.

Загрузка...