Слишком много подозреваемых

Пятница, 22 мая

Фрэнсис взглянула на датчик. Стрелка почти касалась красной отметки, но предупреждающий сигнал не светился. Фрэнсис прикинула, что у нее еще осталось бензина в баке миль на тридцать и этого хватит, чтобы добраться до Саутгемптона, не останавливаясь по пути на заправку. Она ненавидела опаздывать, особенно на свидания с отцом, который ожидал ее появления к шести часам вечера каждую пятницу.

«Вот и моя точная, обязательная девочка», – такими словами неизменно встречал он ее вместо традиционных приветствий.

«Ты выбрала вечер пятницы специально, чтобы не проводить это время с большей пользой для себя и не вылезать из своей скорлупы, – критиковала Блэр сестру, когда такое расписание визитов вступило в силу. – Ты же можешь навещать папу в любой день. Ему ведь все равно».

«Я не считаю это время потраченным впустую», – заявила Фрэнсис, что означало конец дебатам.

Вечер пятницы был для нее удобен. Фрэнсис практически избегала риска столкнуться с Клио, у которой в пять был сеанс массажа, после чего мачеха обычно отправлялась на прием или вечеринку с коктейлями. Фрэнсис не намеревалась вносить изменения в раз и навсегда заведенный порядок.

Она легонько выжимала педаль акселератора. Движение на дороге между Ориент-Пойнт и Риверхед никогда не создавало проблем. Ее ум блуждал в рассеянности, не воспринимая ни бормотания голосов в радиоприемнике, ни знакомые до мельчайших деталей пейзажи, проносящиеся мимо за окнами машины – зеленые ухоженные лужайки и живые изгороди, сверкающие автомобили возле гаражей, цветники и обязательные ротвейлеры, пробегающие вдоль заборов, захлебываясь лаем. Потом замелькали более солидные особняки, заборы сменились каменными стенами, когда она свернула на шоссе и пересекла с севера на юг оба выступа «вилки» Лонг-Айленда.

Вечернее солнце ласково касалось кровли из кедровой дранки роскошного здания в центре обширного поместья – собственности Ричарда и Клио Пратт, названного «Три кроны». Своим названием оно было обязано живописно расположенному могучему старому дубу и еще двум великолепным кленам, затенявшим нежную, словно бархатную, лужайку. Недавно возведенная пристройка со сводчатой крышей, с пандусом и наклонным козырьком при входе придавала зданию асимметричность, что, однако, ничуть не портило общего впечатления. По мнению Фрэнсис, Клио хорошо справилась со своим делом.

Фрэнсис направила свой джип по объездной дорожке к заднему входу, где было отведено пространство для служебной техники и парковались вызываемые по случаю ремонтники, газонокосильщики, чистильщики бассейна, мусорщики, забирающие контейнеры, а в последнее время все чаще и машины «Скорой помощи». Появляться у парадного крыльца им не рекомендовалось.

Заглушив двигатель, Фрэнсис мельком взглянула на себя в зеркальце заднего вида и недовольно поморщилась.

Собственное отражение не вызвало у нее положительных эмоций. Она не успела принять душ и привести в порядок волосы. В «бардачке» она отыскала резинку и стянула ею волосы на затылке, провела помадой по губам и решила, что этого вполне достаточно.

Вскинув на плечо рюкзачок, она прошагала к дверям, которые тотчас же перед ней распахнулись. Улыбчивая Лили, конечно, уже ждала ее, зная, что Фрэнсис всегда точна.

– Привет, Фрэнсис.

Черные круги под глазами Лили выдавали ее усталость, а может быть, и болезнь, более страшную, чем у пациентов, за которыми она ухаживала. Профессия требовала от нее неизменной бодрости и приветливости к тем, кто навещает опекаемого ею больного. Лили была одной из двух постоянно живущих в особняке сиделок, которые посменно ухаживали за Ричардом.

– Как он?

Весь прошлый год во время своих еженедельных визитов к отцу Фрэнсис каждый раз готовила себя к неожиданным переменам в его самочувствии и сознании. Иногда она не была уверена, что он вообще что-либо воспринимает.

– Сегодня – отлично. – Лили обнажила в улыбке пожелтевшие от никотина зубы.

Лили приходилось курить украдкой, потому что Клио объявила свой дом запретной зоной для этой отравы.

Фрэнсис выдавила на лице ответную улыбку. Ей не импонировало вступать в беседу с людьми, подобными Лили. У нее не было ничего общего с этой женщиной, кроме как болезнь отца и связанные с этим трудности. В отличие от младшей сестры, которая охотно вникала в личные проблемы всех меняющихся сиделок, выспрашивала, с какими мужчинами они встречаются в свободные дни и навещают ли своих родителей, Фрэнсис держалась от этой публики на расстоянии.

Однако, благодаря Блэр, выведавшей подноготную Лили, Фрэнсис знала, что у той семнадцать лет стажа на поприще медсестры и сиделки сначала в Бруклинском травматическом центре, а потом в какой-то частной психиатрической клинике на Лонг-Айленде. Она из многодетной семьи и пока еще не была замужем. Свои заработанные тяжким трудом деньги она тратила на льготные туры по Карибам для членов Клуба медицинских работников и охотно делилась потом с Блэр своими впечатлениями. Ее комнатка в особняке Праттов была увешана подарочными календарями, а подоконники и шкафчики были заставлены дешевыми сувенирами, и она с вожделением считала дни до своего следующего отпуска.

«А ведь от этой старой девы зависит, не оборвется ли тонкий волосок, на котором висит жизнь моего отца», – не могла не подумать Фрэнсис.

Пространство, отведенное больному в его собственном доме, сияло белизной, но никак не походило на больничную палату. Мебель была расставлена с таким расчетом, чтобы Ричард в инвалидном кресле мог свободно перемещаться, не натыкаясь на какие-либо препятствия, выезжать через автоматически открывающиеся французские окна на широкую веранду, любоваться оттуда видом и возвращаться обратно. Ежедневно с Ричардом проводились необходимые процедуры, прописанные Клио, с применением ультрасовременного тренировочного оборудования. Изрядное его количество скопилось в отдаленном углу спальни больного.

У Клио были свои методы восстановления рефлексов и двигательных способностей Ричарда Пратта, многообещающие, но беспощадно жестокие. Черные и красные металлические механизмы выглядели как орудия для пыток из эпохи Средневековья. От двери к кровати вел пологий пандус, но вряд ли Пратт хоть раз скатился по нему.

Он сидел в кресле у распахнутого окна, закутанный в красный плед. Нераскрытая книга покоилась у него на коленях. Его взгляд был направлен на лужайку, на дуб и два клена – «три кроны», его гордость.

– Я едва не опоздала. Забыла заправиться перед дорогой и доехала почти на нуле, – поделилась Фрэнсис своими мелкими житейскими заботами.

– И все-таки ты явилась вовремя. И это самое главное.

– Как ты себя чувствуешь?

– Гораздо лучше с того момента, как ты сюда вошла. – Ричард выговаривал каждое слово медленно, с явным усилием, но достаточно внятно. – Сегодня был спокойный день. Никаких упражнений. Я смог перевести дух.

– Вот и расслабься. Устрой себе выходные, принимай гостей.

– Да, конечно, – Ричард попытался улыбнуться, но рот его при этом лишь уродливо скривился.

Когда он что-то хотел изобразить на лице, это выглядело карикатурно. Фрэнсис вспомнился виденный ею в детстве мультфильм о случайно забредшем в какой-то городок крокодиле, который улыбался всем встречным детям, показывая свои зубы, а те в испуге от него шарахались. Осознает ли отец, что люди воспринимают его мимику неадекватно?

– Какие у тебя планы? – спросил Ричард.

– Планы на что?

– На уик-энд.

– Я не строила никаких планов. А вот во вторник я предполагала весь день провести в суде, но дело отложили.

Она сделала паузу, желая удостовериться, хочет ли отец, чтобы она продолжала. Ричард прикрыл глаза, но слегка кивнул головой в знак того, что он ее слушает. Фрэнсис придвинула стул поближе к его креслу и села.

– Подсудимый, сам, кстати, юрист, настаивает на приглашении нового свидетеля, какого-то психиатра из Калифорнии, который даст показания, что он присваивал деньги клиентов по причине синдрома мужской неполноценности, вызванного жестоким обращением с ним его супругой. Ричард промычал что-то невнятное.

– Никак не возьму в толк, почему судья пошел ему навстречу и согласился удовлетворить просьбу. Видел бы ты его жену – самое хрупкое, безобидное создание, которое пугается собственной тени и ходит за своим мужем, будто привязанная веревочкой.

Фрэнсис одернула себя. Ей не стоило заводиться в присутствии отца. Хаос жизненных драм и несправедливостей, который приходилось разгребать полицейским, следователям и ее коллегам, помощникам окружного прокурора, не должен выплескиваться за порог кабинета и как-то влиять на ее настроение вне рабочего времени. К счастью, отец, казалось, не заметил, как она разволновалась.

Фрэнсис постаралась говорить спокойнее и даже с юмором.

– Лично я прямо-таки в восторге от идеи подсудимого выставить свою жену этаким домашним монстром. Уверена, что присяжные заодно со мной сочтут эту теорию неправдоподобной. Дело тянется уже черт знает как долго, а судья дал ему еще месяц, чтобы тот подготовил своего дурацкого эксперта.

Фрэнсис возмущенно фыркнула и развела руками, показывая, как ее удивляет подобная нелепица.

– Я тебя утомила всей этой ерундой? Прости. Тебе скучно…

– С тобой я никогда не скучаю.

Его дрожащая рука потянулась к ней, явно в поисках контакта, но он тут же убрал руку и опустил обратно на укрытые пледом колени, как будто что-то мешало ему прикоснуться к дочери. Фрэнсис невольно оглянулась. В комнате они были одни. Лили не появлялась.

– А тот человек… Тот, который обокрал пожилую пару? Очевидно, Ричард вспомнил о ее недавнем процессе, затянувшемся на целые две недели, на котором Уильям Говард Эвери-третий обвинялся в том, что выманил и присвоил себе у ушедших на покой стариков более полумиллиона долларов. Фактически он обчистил их до нитки. Фрэнсис не припомнила, заходила ли у них речь о деле Эвери, но так как ей приходилось во время их еженедельных встреч подыскивать темы для разговора, то вполне возможно, оно могло и всплыть. Все же цепкая память отца удивила ее.

– Решение отложили до июля.

– Вот как?

– Что-нибудь тебе подать? Воды? Чаю? – спросила Фрэнсис.

– Нет. Твоего присутствия мне достаточно.

– Хочешь, я тебе почитаю? Мы вроде бы оставили инспектора Далгиша на грани великого озарения.

Фрэнсис заставила себя улыбнуться. Большинство их свиданий в последние месяцы после вопросов о самочувствии и краткой беседы о ее делах заканчивались тем, что она читала ему вслух детективные романы. Их объединял интерес к нераскрытым тайнам, общее страстное желание распутать хитро сплетенную интригу, выявить правду, очистив ее от наслоений. Фрэнсис помнила те далекие времена, когда отец читал ей вслух Агату Кристи и менял голос, выделяя слова, принадлежащие разным персонажам.

Ричарду больше нравился Эркюль Пуаро, галантный бельгиец с закрученными вверх усами, а она предпочитала мисс Марпл, разъезжавшую на старомодном велосипеде по округе. Эта бодрая старушка, решающая благодаря своей наблюдательности самые сложные головоломки, чем-то напоминала Фрэнсис приходящую на дом уборщицу с острым, все замечающим взглядом, и продавщицу киоска, у которой они с сестрой покупали на утаенную мелочь запрещаемые мачехой сладости. И уборщица, и продавщица ни разу не выдали их и остались светлыми персонажами в памяти об их детстве.

Теперь произошла смена ролей, и уже Фрэнсис, читая отцу, старалась голосом изображать разных персонажей романов П.Д. Джеймс, которыми в последнее время увлекся Ричард.

– Лучше не сегодня. Расскажи мне о… – Отец замолк. Фрэнсис привыкла к его длинным паузам и терпеливо ждала, когда он соберется с силами продолжить. – …О своей сестре. Ты не знаешь, когда она приедет?

– Я думаю, что она уже выехала, но пробки на дорогах, возможно, задержали ее.

– Движение по главному шоссе Лонг-Айленда всегда было затруднено. – Ричард опять сделал паузу. – По пути она мне звонила. Что-то говорила. Я ничего не разобрал. В аппарате были сплошные помехи.

Фрэнсис сочувственно кивнула. У отца всегда имелся в кармане портативный телефон. Он с ним не расставался, даже переодеваясь в спортивную форму и выходя на теннисный корт. То, что техника теперь отказывает, конечно, удручало его.

– Я собираюсь завтра повидаться с Блэр и Джейком и пообедать с ними. Я скажу им, что ты их ждал. Уверена, что в воскресенье они обязательно тебя навестят.

– Не стоит ей тратить на меня свое свободное время, которого у нее и так немного. Скажи ей, чтобы она обо мне не беспокоилась. Ей лучше быть рядом со своим мужем.

Фрэнсис ощутила прилив гнева. Визиты Блэр к отцу в летний период рассматривались не иначе, как подвиги Геракла, как выражение преданной, даже жертвенной любви к своему отцу, хотя расстояние от ее дома в Сог-Харбор до Саутгемптона можно было преодолеть за двадцать минут. Зимой они с Джейком, выезжая на уик-энд куда-нибудь на лыжные курорты или вечеринки на Манхэттене и чуть свернув по пути туда или обратно, могли осчастливить Ричарда своим появлением. Фрэнсис же затрачивала почти час на дорогу от Ориент-Пойнт до «Трех крон», и так пятьдесят два раза, если подсчитать, сколько недель в году.

Хотя Фрэнсис сама желала этих свиданий, приобщения к семейным корням и детским воспоминаниям, все-таки она испытывала горечь оттого, что ей будто не воздают по заслугам. Странно, почему отец не понимает, какая из двух его дочерей более предана ему.

– Большой прием?

– Что?

– Обед у Блэр. Много гостей? Или только ты?

Отец всегда, даже в таком состоянии, как сейчас, запускал исследовательские буры в ее личную жизнь, которой у нее фактически не было, от которой она сознательно, следуя своей твердой воле, отказалась уже давно. Вернее, у нее была личная жизнь, посвященная целиком работе, а по окончании отведенных на службу часов – свое убежище, куда она забиралась, стараясь отгородиться от окружающего мира.

Ричард из ее рассказов о рабочих буднях, о людях, с которыми она сталкивалась в прокуратуре и в суде, выуживал мельчайшую информацию и любой намек на грядущее замужество Фрэнсис. Он использовал, как опытный следователь, все ее оговорки и интонации, выведывал, как она относится к мужчинам вообще и как к некоторым в частности. Он хотел знать, какое место они занимают в ее жизни. Разговор об обеде у Блэр вел к тому, что отцу хотелось знать, приведет ли с собой Фрэнсис какого-либо ухажера.

Она эту тему обсуждать никак не желала. Вот уже четыре месяца Фрэнсис ни с кем не встречалась. Исключением были встречи с Сэмом во время игры в лото и приглашения его на традиционную чашечку кофе перед расставанием, или свидания с детективом Мэйти Берком, в прошлом – агентом ФБР.

Мэйти повезло. Он женился на своей однокласснице сорок лет назад, и с тех пор ни одна морщинка не пробежала по семейной глади. Мэйти был другом Фрэнсис в самом прямом смысле этого слова. Они сотрудничали, и ничего более. Ее относительно близкие отношения с представителями мужского пола тем и ограничивались. Как объяснить отцу, что больше всего ей нравится пребывать в одиночестве?

Они с отцом некоторое время помолчали, глядя на розовеющее закатное небо за окнами.

– А как Клио? – задала Фрэнсис обязательный вопрос.

– Вся в делах. Замещает меня везде, и это требует от нее невероятных усилий. Так, во всяком случае, она мне докладывает.

Ричарду все труднее давались произносимые им фразы, как будто во рту у него пересохло.

– Я ее не видела целую вечность.

Пустая реплика, брошенная просто так, и опять долгая пауза. Ричард облизал губы, прежде чем снова заговорить:

– Тебе надо бы с ней повидаться.

«Отец прав», – подумала Фрэнсис, и тут же всплыло воспоминание о ее опрометчивом, порожденном стихийно возникшим чувством, визите к мачехе.

Только месяц миновал с того дня, как отец перенес инсульт, и его еще держали в реанимационном отделении больницы. Каждый раз, проезжая на службу через Саутгемптон мимо осиротевшего отцовского владения, Фрэнсис ощущала угрызения совести и вдобавок сильное любопытство. Как ведет себя эта женщина, ее мачеха, предоставленная самой себе, одна в огромном доме? Как она пережила шок от внезапной болезни мужа? В то время Фрэнсис была готова забыть детские обиды и все то в прошлом, что воздвигло стену отчуждения между нею и Клио. Она только и думала о том, что их объединяет общая беда, хотя на родственные объятия и совместное проливание слез Фрэнсис не рассчитывала.

«Возможно, мне предложат чай со льдом или ленч на веранде, – гадала Фрэнсис, подъезжая к отцовскому дому. – Но все-таки примут как родственную, сочувствующую душу, а не как навязчивую визитершу».

Круглолицая девчонка в накрахмаленном сером форменном платье с белым воротничком и в аккуратном фартучке вышла на звонок и продержала Фрэнсис, не впуская, пока не удостоверилась, что перед нею дочь хозяина, а не какая-нибудь распространительница подписки на энциклопедии. Выстояв на пороге немало времени и услышав в конце концов от девчонки, что миссис Пратт сегодня не принимает, Фрэнсис даже не нашлась что сказать. Ей следовало бы передать записку или оставить на автоответчике сообщение: «Разделяю твое горе всей душой». Впрочем, она правильно поступила, не сделав этого, а тут же быстро уехала.

С тех пор Фрэнсис избегала встреч с Клио, и ей это удавалось. Сейчас, будучи наедине с отцом, она тоже терялась и не знала, на какую тему завести разговор, рылась в памяти, выискивая какие-нибудь забавные истории, которые могли развеселить Ричарда. Ничего такого на ум не приходило. Фрэнсис всегда восхищалась умением младшей сестры болтать о пустяках и развлекать собеседника. Все, что исходило из ее уст, искрилось, как шампанское в бокале, любые новости о ее совместной с Джейком предпринимательской деятельности, несмотря на их подозрительную суть, описывались как забавные промахи в детской игре.

Наверное, Ричарду было интереснее слушать местные сплетни и язвительные отзывы Блэр о политической кухне и даже, возможно, отчеты бухгалтеров и управляющих, его компаний о состоянии их финансов, чем рассказы Фрэнсис о вязкой судебной рутине, касающейся судеб довольно мелких людишек, которых Ричард уже давно, еще до болезни, предпочитал не замечать.

Фрэнсис, немного нервничая, поменяла позу, закинула ногу за ногу, опустила голову, избегая устремленного на нее взгляда отца.

– Как поживают собаки? – первым нарушил затянувшееся молчание Ричард.

Фрэнсис встрепенулась:

– Отлично. Растут не по дням, а по часам. Весят почти по девяносто фунтов. Может, это уже чересчур, но я не решаюсь ограничивать их в еде. Да и себя тоже, как ты видишь.

Фрэнсис сочла это хорошей шуткой, показывающей отцу, что она пребывает в неплохом настроении и напрашивается на комплимент по поводу своей внешности. Но он не поддался на эту уловку и промолчал. Он знал – это читалось в его глазах, – что ей надо сбавить фунтов десять, не меньше, и лгать дочери не собирался. Тут Ричард внезапно закрыл глаза, дернулся в кресле и как бы окаменел. Фрэнсис не встревожилась. Такое бывало и раньше. Ему требовалось несколько минут отдыха. Они прошли, и он вновь открыл глаза.

– Я что, заснул? – смущенно спросил Ричард.

– Нет, папа, – солгала она.

Ей так хотелось заключить в объятия это исхудавшее тело, ощутить на лице прикосновение его губ. После постигшего его инсульта, да и задолго до этого, отец избегал подпускать дочерей близко к себе. Фрэнсис уже забыла, когда он в последний раз обнимал ее и одаривал родительской лаской.

– Как насчет нескольких страничек П.Д. Джеймс? Инспектор Далгиш ждет, чтобы ему уделили внимание.

Фрэнсис говорила нарочито бодрым тоном. Она подняла упавшую с колен Ричарда книгу.

– Согласен.

– О'кей. Мы остановились на четырнадцатой главе. Она начала читать вслух, и ее голос эхом отдавался в большой пустой комнате. Занятие это стало настолько привычным для нее за время неукоснительно соблюдаемого ритуала еженедельных визитов к отцу, что никак не мешало ей размышлять о чем угодно. Но иногда ей удавалось вникнуть в содержание и даже представить, как воспринимает отец события, описываемые в книге. Вот он непроизвольно кивнул головой, вот улыбнулся, уловив нотку юмора в диалоге персонажей.

А тем временем Фрэнсис вспоминала, как отец, стоя на мелководье, окунал ее в соленую океанскую волну, убеждал, смеясь, что с такой воздушной подушкой она ни за что не утонет, требовал, чтобы она махала ручками и не глотала воду разинутым ртом. Ей было тогда три года, и она училась плавать. Она и сейчас чувствовала кожей, как крепко держали ее, маленькую и беспомощную, отцовские руки, как страшно ей было, когда волна медленно вздымалась, и какую радость она испытывала, когда отец поднимал ее вверх, спасая от этой гадкой волны.

Она старалась угодить ему и покорно ложилась на водную поверхность, колотя по ней коленями и кулаками, а когда ее, замерзшую и посиневшую, вытаскивали на теплую гальку и закутывали в восхитительно мягкое полотенце, не было пределов ее счастью, тем более что отец рассыпался в похвалах и серьезно доказывал, что море для нее – родная стихия, и называл ее «своим маленьким тюленчиком».

Фрэнсис остановилась на полуслове. Отец заснул. Его рот широко открылся, а голова склонилась набок, словно бутон увядшего цветка на иссохшем стебле. Фрэнсис загнула уголок страницы, закрыла книгу и вернула на место стул, на котором сидела, как бы заметая все следы своего пребывания в комнате. Затем она приблизилась к отцу и, задержав дыхание, коснулась губами сухой, почти прозрачной кожи его щеки. Та была странно и неприятно холодной. Его ресницы дрогнули, но глаз он не открыл.

Фрэнсис тихонько встала и покинула комнату.

Зажженные на веранде цветные фонари добавляли яркости к нежному свечению вечернего неба. Примостившись на валике огромного дивана, Беверли Уинтерс окидывала взглядом ряды французских окон, наблюдая за фигурами в залитом светом зале. Гости неслышно передвигались, словно скользили среди обитой цветастой тканью мебели, собирались в небольшие группки и беседовали, потягивая из высоких бокалов вино и джин с тоником. Прохладный ветерок загнал большинство гостей внутрь, к столам, уставленным горящими свечами, и поближе к жаркому пламени в мраморном камине.

Только Беверли оставалась снаружи в обществе двух тяжеловесных субъектов, попыхивающих сигарами и затеявших разговор о грядущей инфляции. Они спорили до хрипоты, прерывая друг друга, и уже полчаса как не давали возможности даме вставить хоть одно словечко. У нее даже шея заболела от постоянных кивков головой, подтверждающих то, что она усердно им внимает и заинтересована подобной темой.

Беверли проследила, как Клио Пратт вошла в комнату и начала раздавать направо и налево приветствия и воздушные поцелуи, избегая более близких соприкосновений с чьей-либо щекой. Беверли оценила стиль и проявленный Клио вкус в одежде – платье из бледно-голубого шелка и такого же цвета легкий жакет, расстегнутый и небрежно брошенный на плечи. Беверли неизбежно пришлось провести сравнение между собой и Клио, которая, по всей видимости, прекрасно чувствовала себя в обществе, где одиноких женщин не очень привечали.

Они были ровесницами. Беверли недавно овдовела, Клио в скором времени ждет то же самое. Но если Клио излучала обаяние, то Беверли наводила на окружающих тоску. Она отдавала себе отчет в том, что часто выглядит непроходимо тупой и вульгарной, особенно когда выпьет. От неимоверного количества выкуренных за долгие годы сигарет пальцы ее пожелтели, а голос стал хриплым. Пачка в день, а возможно, и больше. Она перестала считать с тех пор, как начала покупать сигареты блоками. Варикозные вены покрывали ее исхудавшие ноги, на руках из-за больной печени появились коричневые пятна. Бурсит большого пальца левой ноги не позволял ей носить обувь на высоком каблуке.

Беверли проглотила остатки своего «Шардонне» и направилась к бару, чтобы вновь наполнить бокал. По пути она засекла Клио, беседующую с какой-то незнакомой ей парой.

– Что вам предложить? – осведомился бармен.

– Белого вина, пожалуйста. – Протянув ему пустой бокал, она тут же извлекла из расшитой блестками сумочки пачку «Мальборо», вытряхнула сигарету, зажала ее в густо напомаженных губах и принялась искать зажигалку. Почему-то ее вид вызвал у бармена улыбку.

– Могу я вам помочь?

Беверли наклонилась к зажженной спичке, прикурила, жадно затянулась, и, едва выпустив из ноздрей дым и повернувшись, увидела, что Клио тоже стоит у стойки рядом с хозяином дома Джеком Ван Фюрстом. Чарующе улыбаясь бармену, она заказала «Перрье» с лимоном, затем продолжила разговор с Джеком. Беверли удалось разобрать, что речь идет об авторе, чья книга попала в список бестселлеров, публикуемых «Нью-Йорк таймс», с которым Клио недавно встречалась на благотворительном вечере в пользу детей из бедных семей.

– После прочтения книги и восхваления всех содержащихся там безумных индуистских обычаев я просто не знала, чего ожидать от встречи с ее автором, но он оказался на удивление нормальным человеком, личностью самой обыденной. – Клио разразилась смехом и положила свою руку на запястье Джека.

– Я слышал о книге хорошие отзывы.

– Да, она в некотором смысле познавательна для тех, кто интересуется восточными феноменами. Я к их числу не принадлежу.

– Я знаю лишь, что индусы лишают себя одной из самых больших радостей в жизни – съесть на ужин сочный бифштекс.

Джек посмеялся собственной шутке. Клио поддержала его улыбкой.

– Однако нам следует расширять наши представления о мире, не так ли? Для нашей же пользы. – Произнося это, она гордо вскинула голову.

– Не вижу тут никакой пользы. Почему меня заставляют разбираться в какой-то чужой культуре? Я и в нашей-то мало что понимаю, если таковая вообще имеется.

Беверли вторглась в разговор в отчаянной попытке привлечь к себе внимание:

– Джек! Наконец-то я могу поздороваться и поблагодарить за столь чудесный прием, открывающий летний сезон. Привет, Клио.

Джек слегка приобнял Беверли и тут же отстранился.

– Надеюсь, ты уже нашла себе что выпить, – произнес он с улыбкой.

– Беверли всегда проложит дорогу к бару. Причем первым делом. Я ведь права, моя дорогая? – Клио и не думала прятать свой сарказм за любезностью тона.

Беверли схватила стакан и едва удержалась, чтобы не запустить его в лицо Клио. «Зачем тратить на нее отличное вино?» – подумала она. «Куартон-Шарлеман» стоило тридцать три доллара за бутылку в последний раз, когда она осведомлялась о его цене.

– А ты, я вижу, накрепко завязала. – Беверли кивнула на бокал Клио с прозрачным искрящимся напитком.

– О да. – Смех Клио выглядел несколько натужным. – Можно сказать и так.

– Вот почему, моя дорогая, ты олицетворяешь собой само здоровье.

Джек обвил рукой стройный стан Клио и слегка прижал ее к себе. Кокетливо освободившись от объятия, Клио уставилась на Беверли, изучая то, что было на ней, а именно ее темно-серый брючный костюм.

– Какой чудесный костюм! Знаешь, по-моему, я видела подобный в Париже в последний раз, когда мы с Ричардом там были. Он очень тебе идет, – добавила Клио, откровенно намекая на допотопность фасона, что, конечно, Беверли поняла сразу.

– Спасибо. – Беверли решила сделать вид, что восприняла замечание Клио как комплимент, в надежде на то, что Джек так его и поймет. Впрочем, он особо не вслушивался в то, о чем говорили женщины.

– Ты еще не навещала наш теннисный клуб? – спросила Беверли. – Слышала, что там бар несколько переделали за зиму.

– Я не заметил, – небрежно вставил Джек.

– Гейл Дэвис занималась этим. Придала ему атмосферу шотландского паба. Стало уютнее, – сказала Клио.

– Гейл – потрясающий декоратор, – на всякий случай решила высказать свою оценку Беверли, понятия не имевшая о ее работах.

Разговор увял, и, чтобы придать ему новое направление, Джек обратился к Клио:

– Как Ричард?

– Неплохо. Держится, как всегда, молодцом, но это в его характере. Никогда не жалуется.

– Надо бы мне его навестить.

– Он будет рад.

– Значит, он идет на поправку?

Сказав это, Беверли поняла, что ее чрезмерный энтузиазм по поводу улучшения самочувствия Ричарда мог показаться собеседникам фальшивым. Он был ее другом, она за него переживала, но мотивы ее были не лишены сугубо эгоистических настроений. Она все гадала, как скоро Клио, подобно ей, превратится в женщину средних, если не преклонных лет, вынужденную искать себе мужчину.

Смутившись и разнервничавшись, она начала крутить лечебный циркониевый браслет на левой руке, что, разумеется, не укрылось от Клио.

– Не знаю, могу ли я определенно сказать, что он поправляется, но ему, слава богу, не становится хуже. Он читает запоем. Я все время покупаю ему книги, и он проглатывает их буквально за ночь. Прямо-таки удивительно. Временами кажется, что его мозг работает как прежде.

На какой-то момент Беверли почудилось, что на глазах у Клио выступили слезы. От сочувствия она даже растрогалась, но решила, что так коварно на нее подействовало хорошее вино.

– Вот с физиотерапией у него нелады. Он обескуражен тем, что дело продвигается медленно и вообще не заметно никакого прогресса. Однако его врач твердит, что не встречала еще пациента более терпеливого, покладистого и столь решительно настроенного на свое полное выздоровление. Опять же, в этом весь Ричард. В нем почти ничего не изменилось.

И все-таки в голосе Клио ощущалось уныние.

– Как ты справляешься? – Джек положил руку ей на плечо.

– С трудом, на пределе сил… Но что я говорю? Все неправда. Я в порядке, полном порядке. Вы уже, наверное, подумали, что я ужасная зануда, постоянно хнычу и явилась сюда поплакаться вам в жилетку и что я все преувеличиваю…

– Вовсе нет, дорогая. Твои трудности нам понятны. И то, что тебе удалось сделать, вызывает восхищение.

– Спасибо, Джек. Я действительно горда тем, что мои труды не пропали даром. Много сил уходит на то, чтобы сделать дом удобным для Ричарда.

До Беверли доходили слухи о строительстве в резиденции Праттов нового крыла, по размерам не уступающего всему старому зданию и специально предназначенного для Ричарда. Рассказывали, что Клио наняла бригаду из сорока человек и сама неустанно следила за их работой, не упуская ни малейшей детали.

– Благодаря пандусам Ричард может перемещаться повсюду, – продолжила Клио рассказ о новостройке. – Архитектор сотворил просто чудеса. Он лично проехал везде на инвалидном кресле, убеждаясь, что все маршруты будут доступны Ричарду.

Клио сделала паузу, прежде чем перейти к главному.

– И конечно, расширение пространства позволило всем вздохнуть свободнее и повлияло на Ричарда благотворно. Его сиделки в восторге от того, что обрели собственное помещение. Я считаю, что каждое существо имеет право побыть в уединении некоторое время и надо предоставить ему такую возможность. – Отпив глоток воды, Клио увлеченно продолжила свой монолог: – До этого я жила в постоянном страхе, боялась, что случится нечто такое, с чем я не смогу справиться. Теперь, признаюсь, я сплю спокойней, зная, что поблизости от Ричарда всегда кто-то есть. Уверена, что ты меня понимаешь.

Последняя фраза была адресована Беверли.

– Разумеется. Мне это так понятно. – Беверли вздохнула: – О, если бы можно было все предугадать и позаботиться обо всем заранее.

Она проклинала себя за невольный оправдательный тон, на который ее вынудила Клио. Ее муж Дадли Уинтерс покончил с собой в то время, как она мирно похрапывала в их супружеской постели. Тонкий, но весьма прозрачный намек Клио на эту трагедию неприятно подействовал на Беверли. Всего лишь три года прошло с той ужасной ночи.

– У тебя какие-то особые планы на лето или ты, как и мы, собираешься проторчать здесь все время? – Джек, вернувшись к роли любезного хозяина, предпочел сменить тему и задал этот вопрос Беверли.

– Я сдала дом на август. Иначе я бы с удовольствием слонялась тут с вами.

– И ты впустишь чужаков в свой дом? – с нажимом спросила Клио.

– Что тут плохого?

– Мне бы это и в голову не пришло. Не могу себе представить…

Беверли очень бы желала провести все лето дома, но такая роскошь была ей непозволительна. Сдача жилья в аренду означала то же самое, что выставление на всеобщее обозрение плаката с надписью: «Нуждаюсь в деньгах». Помимо каких-то временных неудобств, это обрекало хозяев на унижение, что было хуже всего, но арендная плата за месяц покрывала все годовые расходы на содержание дома и налоги на недвижимость. Без этого денежного вливания она обойтись не могла.

– Кто же твои арендаторы? – спросил Джек. Клио рассмеялась:

– С каких это пор ты стал проявлять интерес к пришельцам? По-моему, их лучше просто не замечать.

– Приятная пара из Манхассета. Он, кажется, работает в инвестиционном банке «Морган – Стенли». У них трое маленьких детей и пара слуг.

– Что ж, хорошо. – Джек кивнул, хотя Беверли сомневалась, что он вникал в то, что ему говорили.

– Вы должны извинить меня, но я вас покидаю, – тут же напомнила о себе Клио, слишком, пожалуй, горячо сжимая руку Джека в своей. – Волшебный прием. Все, как обычно, идеально. Я бы с радостью осталась, но уже опаздываю на ужин к Банкрофтам.

– Да, конечно. Жаль, что мы не сможем туда отправиться, так как наши гости еще не разошлись. – При этом Джек как бы невзначай бросил взгляд на Беверли. – Передай мои наилучшие пожелания Маршаллу и Бесс.

– Непременно. А от меня привет Констанс. Я ей позвоню завтра, опишу в деталях, что там было.

На прощание она обняла Джека.

Беверли проследила за уходом Клио. Ее маленькая фигурка изящно скользила по блестящему паркету. Джек тоже смотрел ей вслед. Клио умела привлекать взгляды мужей всех своих приятельниц.

Беверли представила, как Клио позвонит Констанс Ван Фюрст завтра утром. Клио сидит за антикварным столом в своей солнечной уютной комнате, куда ей обычно подают завтрак, любуется своей роскошной лужайкой, опустошает глубокое фарфоровое блюдо малины. И смакует охлажденный капуччино. Беверли словно слышала их совместное воркование. Клио в очередной раз благодарит Констанс за очаровательный прием с коктейлями, посвящает подругу в детали ужина у Банкрофтов для узкого круга из тридцати восьми самых близких друзей, рассказывает подробно, какое было меню и как рассадили приглашенных.

– Банкрофты даже в их годы такие бодрые и такие гостеприимные, – говорит Клио и добавляет: – Тебя там очень не хватало, и о тебе вспоминали.

Констанс, удовлетворенная тем, что ее отсутствие было замечено, возможно, спросит, подавались ли после ужина сигары и кто был в платье от Декара, а кто от Калвина. Для этих дам существовали на данный момент только два дизайнера одежды, и никакое другое имя просто не могло всплыть на поверхность. Клио и Констанс разделяли заблуждение многих женщин, что они свободны в выборе, а на самом деле их вкусами и пристрастиями ловко манипулировали. Констанс, внимая голосу подруги, вероятно, по глоточку отхлебывает из вручную расписанной фарфоровой чашечки ароматный травяной чай, подслащенный ложечкой меда. Беверли очень бы хотелось, чтобы ее день начинался точно так же, чтобы ее снова включили в «ближний круг».

Джек прервал ее невеселые размышления:

– Извини, но мне надо проверить, как у нас обстоят дела с шампанским.

– Да-да, конечно.

Взгляд Беверли все еще был прикован к Клио. Более дюжины гостей заступали ей дорогу, чтобы только сказать: «До свидания». Она во всех возбуждала интерес к себе, и каждый стремился хотя бы мельком пообщаться с ней.

Приканчивая свое вино, Беверли думала о том, что некоторым жизнь дается легко. Ей было необходимо еще выпить и таким способом несколько затушевать неприятные мысли. Она кивнула бармену, чтобы тот вновь наполнил ее бокал.

– Не понимаю, зачем тебе вообще взбрело в голову уделять время этой дамочке, – протяжный техасский говор Валери Моравио, прозвучавший под ухом, заставил ее вздрогнуть.

Беверли обернулась и тотчас же расплылась в улыбке.

Валери, несколько лет назад перебравшаяся в Саутгемптон из Далласа, имела склонность к драматическим эффектам и в поступках, и во внешности. Сегодняшний вечер не стал исключением. Каскад золотых волос ниспадал на плечи и на спину. Броский макияж подчеркивал величину ее голубых глаз. Ярко-желтое платье без рукавов обтягивало пышную грудь. На шее и в ушах сверкал и позванивал целый ювелирный магазин. Кольцо с бриллиантом в пять карат красовалось на пальце с ногтем неимоверной длины.

Эта девчонка с фермы добралась до золотых россыпей, когда вышла замуж за Люка Моравио, спортивного менеджера, с которым познакомилась на суперкубке 1978 года. После победы далласских «Ковбоев» над денверскими «Мустангами» Люк обратил внимание на бойкую девятнадцатилетнюю блондинку – лидера группы поддержки. С тех пор жизнь Валери катилась как по маслу, а брак с Люком закрепил это положение.

Супруги не были членами теннисного клуба, но Люк благодаря своему постоянному благодушию, грубому, на грани неприличия, юмору и неисчерпаемому запасу анекдотов о похождениях звезд спорта покорил сердца представителей местной элиты, и его приглашали вместе с Валери на все сборища. Беверли, которой удалось подружиться с Валери, импонировало, что та относится к вечеринкам с коктейлями и к званым обедам с равнодушием, если даже не с презрением. Она восхищалась приятельницей и завидовала ей в глубине души. На ее месте она вела бы себя по-другому и не воротила бы нос от многочисленных приглашений.

– Клио Пратт втаптывает тебя в грязь, а ты тратишь время на треп с ней и при этом еще улыбаешься.

– О чем ты говоришь? – Беверли притворилась, что не понимает, о чем идет речь.

– Не изображай из себя дурочку, дорогуша. Впрочем, сие собрание не место для откровенного разговора. Пойдем навстречу благим намерениям хозяев и будем беспечно напиваться. Бог мой, как бы я хотела быть такой наивной, как ты, но я не выношу зрелища, когда женщину унижают. Особенно когда другая женщина занимается этим и получает удовольствие. Это против правил.

– Не понимаю…

– Клио Пратт издевается над тобой. – Валери, схватив Беверли за плечи, придвинулась и заговорила, жарко дыша ей в ухо: – Слушай меня и не дергайся. Эта дрянь распространяет повсюду слушок, будто ты виновата в смерти Дадли.

– Дадли покончил с собой… – вырвалось у Беверли заодно с неуместным кашлем. Она вдруг поперхнулась.

– Возможно, он почиет в мире. – Валери задрала голову, посмотрела на потолок и осенила себя крестным знамением. Потом вновь обратила взор на Беверли: – Но Клио утверждает, что ты отправила его туда. Она поведала мне на днях, что ты собиралась уйти к другому мужчине, имени которого она, впрочем, не знает, и это доконало Дадли.

У Беверли перехватило дыхание.

– Очевидно, Дадли признался Ричарду, что он не переживет твой уход и лучше ему будет умереть раньше.

Слова Валери заставили Беверли содрогнуться. В ее памяти всплыли жуткие картины все ухудшающейся энфиземы Дадли, их попытки скрыть его болезнь от окружающих, самим решить возникшие проблемы. То, что муж исповедовался своему другу Ричарду, было для Беверли открытием, в которое она поверить не могла и не хотела. Самоубийство Дадли стало для нее не только болезненным ударом, но и унизило ее в глазах общества. Она достаточно настрадалась. Зачем же вскрывать едва зажившие раны?

– Когда я увидела, что ты чуть ли не целуешься с Клио и слушаешь ее болтовню, я решила тебя предупредить.

Беверли стало зябко, несмотря на выпитое вино. Зачем Клио начала ворошить прошлое почти через три года после смерти Дадли? Беверли облокотилась о стойку, потому что ее вдруг качнуло. Не хватало еще упасть на глазах у всех.

– Мы с Люком сейчас отчаливаем на обед к Банкрофтам, – продолжала Валери. – Ему претят эти закуски величиной с палец. Он голоден и надеется, что там подадут на стол настоящее мясо. Поедешь с нами?

– Я не приглашена.

– Вот как? Ну ладно. Тогда держись. Соблюдай норму. Утром звякни мне.

Валери небрежно поцеловала ее в щеку, слегка оцарапав серьгой, и исчезла в тумане, надвинувшемся на Беверли.

Беверли выбралась из дома, пересекла лужайку, и только на шоссе, где она голосовала таксистам, дымка рассеялась. Три года она пыталась стереть из памяти смерть Дадли и начать жить для себя самой. Ее преследовали призраки, перешептывания за спиной, сплетни. Она винила себя за свою нерешительность, за то, что не развелась с ним раньше, еще до его болезни, когда поняла, что их совместная жизнь невыносима. Она проявила слабость характера и за это теперь расплачивается. Ее нерешительность привела к тому, что ей пришлось ухаживать за нелюбимым человеком, обмывать его немощное тело, подбадривать, терпеть его жалобы, а в награду получить зрелище распростертого у бассейна мертвеца и пятно на репутации. Из жертвы она, по мнению Клио, превратилась в хладнокровного палача. Пока все так не начали думать, стоило бы заткнуть Клио рот.