Случайная любовь

22

На другой день за час до свидания Сережа плыл по течению реки. «Как хорошо, что ей пришло в голову при свете луны покататься на лодке. Мне бы ни за что это не пришло в голову», – подумал Сережа.

Он греб не спеша, не желая, чтобы его увидели случайно оказавшиеся здесь люди, держась противоположного берега. Весло размеренно, почти без брызг, то с одной, то с другой стороны погружалось в воду, а сердце его сгорало от волнения – верно ли, что через час с небольшим он вновь увидит её?

Уже позади остался обрывистый берег. Всего лишь несколько дней назад он, нырнув с этого берега, поплыл по течению и увидел её, плывущую на другой берег.

А вот здесь она, чтобы не замочить волосы, поправляя их, закинула за голову руки. И он любовался ею.

Сережа сделал несколько гребков, повернул лодку поперек едва уловимого течения и поплыл к тому месту, где они заходили в реку.

Нос лодки ткнулся в берег, и отражения в воде задрожали, запрыгали, уродливо вытянулись, и уже не стало за бортом бездонной глубины, а побежали стекловидные морщины и стали лизать камыши и берег.

Держась за прибрежные кустики, Сережа вылез из лодки и огляделся. Было тихо, вокруг ни души. Чтобы лодка не уплыла по течению, он вытянул её нос из воды на сушу, сделал несколько шагов и сел на старый в трещинах, поросший грибками, пень, на котором вчера сидела Юля. Здесь он поцеловал её ножку.

Сейчас он не думал ни о чем, кроме как о ней. Не думал потому, что перед его глазами, ни минуты не померкая, стояло милое, обрамленное темными волнистыми волосами личико, смотрели блестящие смеющиеся чуть наивные глазки, и ротик полуоткрытый, и ждущие поцелуя губы. Он внутренне смотрел на неё и беспричинно радостно смеялся.

А вот и развесистый вяз. Сережа подошел к нему, прижался спиной к толстому шершавому стволу, точно так, как прижималась к нему вчера Юля, а затем вдруг, также как она вчера, побежал к стогу и повалился на сено. Здесь он её целовал, обнимал, ласкал. Это он называл любовным блаженством.

И опять тот же безудержный радостный смех внутри, наполняющий все сердце, всю грудь!

Как пройдет их встреча?! Ему казалось, что полунамеками она дает ему понять, что желает и согласна на «это». За эти дни они так сблизились в любовной игре! А, может быть, «это» произойдет сегодня?! От волнения он встал и вновь направился к реке.

Ветер, который гнал днем по воде волны, стих и сменился удивительно недвижным вечером. Солнце уже село, но еще было видно, как у берега толкались в танце над водой комары и мошки. С только что выкошенного луга сладко тянуло сеном и, сливаясь с пряным запахом воды, эти запахи висели здесь тяжелым ароматом. Воздух был недвижим и тепел. Сереже казалось, что он вибрирует у его щек, так велико было его волнение.

Над ним вдруг, шумно махая крыльями, низко пролетела дикая утка, всплеснула, приземляясь у берега, водную гладь и издала резкий крик.

Когда придет она, если она на самом деле придет (почему-то он в этом каждый раз сомневался), они не останутся здесь. Он её увезет на лодке вниз по течению километра за полтора. Они сойдут на другой берег и пойдут лугами вдоль леса.

Но минуты проходили, а сердце все сжималось и сжималось. Вот прошло пять минут, десять. Она должна была уже подойти. Только почему он все еще здесь? Он должен её встретить.

Сережа вскочил и, переходя с быстрого шага на бег, «полетел» навстречу своей любви.

Поравнявшись с местом, где Мамон удил сазанов, он остановился. Что же он так спешит, словно на свидание опаздывает не он, а она? Сережа, вглядываясь в темноту, прошел еще метров сто и встал за кустом так, чтобы его не было видно.

Он ждал не более десяти минут, как сердце его застучало. По тропке бесшумно приближалась тень – кто-то в темном с непокрытой головой. Это она! Никто кроме нее не ходил так.

Юля шла быстро и еще не замечала его. Казалось, она скользит, стройная и, как пишут в романах, «гибкая как тростинка». Вид у нее был весенний, и она улыбалась, словно с ней только что произошло что-то очень приятное. Он смотрел на неё, еще не подозревавшую, что он её видит, и на душе у него стало легко. Если она может выглядеть такой беззаботной, что же он волнуется?

Она вдруг остановилась и, видимо чувствуя, что на неё кто-то смотрит, стала озираться по сторонам, явно разыскивая его. Получилось у нее это очень мило, но лицо стало чуть-чуть встревоженным. Сережа вышел из-за куста. Она помахала рукой и направилась к нему.

Глядя на неё, он инстинктивно почувствовал, что «это» в этот вечер, как, может быть, и вообще, не произойдет. Ему показалось, что сегодня она какая-то не такая. А если бы у него спросили: «Какая?» – ах, если бы он знал, какая!

– Я пришла, – сказала Юля и вскинула на него озорные глазки.

Сережа приблизился к ней, желая обнять, потянулся, но она, видимо понимая его состояние, отступила на шаг.

– У-у, какой хитрый! – блестя глазками и улыбаясь, заметила она.

Было видно, что ей вдруг захотелось покапризничать, загорелось его немного помучить. Опоздала на свидание, но у нее и в мыслях не было попросить у Сережи извинения или просто объясниться, а у него также не возникло мысли, чтобы спросить, почему она опоздала.

– Хочу на лодке покататься, вы не забыли? – спросила она.

– Баркас у берега, – ответил Сережа. Глядя на Юлю, он перестал волноваться. Ему передалось её легкое беззаботное настроение, в котором было под стать красоте наступающей ночи свое, свойственное только юности, очарование.

– Я так и знала. Вы настоящий друг, – сказала Юля, и не оглядываясь на Сережу, зная, что он последует за ней, пошла по узкой тропке. Сережа взял её за руку и пошел рядом по влажной от росы траве.

– А вас тетя не будет ругать?

– За что?

– Что вы из дома ушли не спросясь.

– Не спросясь?

– Да.

– А она и не знает. Я же сплю на веранде. Она засыпает, а я убегаю.

«К ней, между прочим, можно на ночь залезть в окно», – мелькнуло у Сережи в голове.

– А если заметит?

– Скажу, что ходила в кино. Я же уже взрослая.

– Она, выходит, ничего и не подозревает? Вы с ней не говорили обо мне?

– Еще не хватало. Да тетя ничего не поймет.

Увидев лодку, Юля в нерешительности остановилась. Ей приходилось кататься на лодках, в которых могло разместиться сразу несколько человек, а это была всего лишь узкая, метра три с небольшим в длину, сбитая из досок, просмоленная одноместная рыбацкая лодчонка.

– Мы не опрокинемся? Мне купаться совсем не хочется, – заметила она.

– У нас в деревне все лодки такие. Эта еще не протекает, а то бы пришлось вычерпывать банкой со дна воду. Садитесь на среднее сидение. Я сяду на корму.

– Здесь даже есть корма?

– Для рыбалки, чтобы поставить сети или закинуть удочку – это в самый раз. – Сережа оттолкнул лодку с берега в воду и стал искать спрятанное им в траве весло.

– Садитесь, только осторожно. Я лодку держу.

– На середку?

– Да. Держитесь за меня. Я буду грести.

Юля осторожно и неуверенно ступила в лодку, но чуть не поскользнулась и, теряя равновесие, вовремя ухватилась за Сережу, прошла и села на среднее сидение, которое представляло прикрепленную к бортам половую нестроганную доску.

– Как интересно!

Сережа занес левую ногу в лодку, правой оттолкнулся от берега и сел на заднее сидение, где мог поместиться всего один человек.

– Садитесь строго посередине, держитесь руками за борта и не двигайтесь, а то опрокинемся, – предупредил он, но Юля уже наклонилась, зачерпнула ладошкой за бортом воду, и не успел он опомниться, как в него полетели брызги.

Весь её характер сказался в этом простом движении. Юля не умела отдаваться покою в тишине, она стремилась к более полному наслаждению, которое для таких натур, как она, всегда остается недостижимым.

Лодка резко накренилась и зачерпнула бортом.

– Ой! – вскрикнула Юля, и её голос, словно крик ночной птицы, разнесся по сонной реке.

Сережа, балансируя, резко наклонился в другую сторону. Весло выпало у него из рук и упало в воду. Лодка вновь накренилась и зачерпнула другим бортом. По воде кругами пошли крупные волны, зашуршали по камышам, захлюпали, достигнув берега.

– Не шевелись! – вновь перемещая центр тяжести своего тела и выравнивая лодку, выкрикнул он.

Его крик испугал её. Ухватившись руками за борта, она застыла, но от неожиданности её ножки раздвинулись, и Сережа на мгновение увидел треугольничек её светлых трусиков. У него мгновенно возникло пронизывающее все его существо чувственное желание, и он мысленно представил, что было бы, если бы опрокинулась лодка. Тогда бы им пришлось, выжимая мокрую одежду, раздеться.

– Испугалась? – когда все успокоилось, спросил он.

– Нисколечко.

– Хорошо еще, что на дне лодки доска, а то бы замочили ноги.

– Это ты побеспокоился?

– Нет, так было.

– А я думала, ты.

Сережа сделал несколько гребков и лодка, разрезая стекловидную гладь, поплыла.

– Плывите вдоль берега, – попросила Юля.

– Что, боитесь!

– А то нет…

Они заплыли под ветки нависших над водой деревьев. Чтобы насладиться прелестью ночи, он перестал грести. Лодка по инерции проплыла несколько метров и остановилась. Они ухватились за гибкие ветви и замерли. Слышно было только, как с весла капали в воду редкие капли. Иногда из деревни доносились приглушенные звуки, но здесь ночь была глуха и тепла. Лишь раз квакнула лягушка, нежно пиликнула птица, да где-то ухали, перекликаясь, две совы.

Было что-то своеобразное в этой части реки, спокойной, извилистой и такой чуждой всякой суеты. Луна уже поднялась и ярко светила. Камыши поблескивали, а прибрежные деревья, казалось, роняли серебро в воду, темневшую под их ветвями.

При свете луны звезды казались только проколами в лиловом небе. Их ноздри щекотал аромат, доносившийся с поросших камышом отмелей и прибрежных лугов. Этот запах, после многих дней тепла, был особенно сладок. Он вдруг принес с собой волну чисто физического томления. Ведь они целый день грезили о том, что поплывут по этой извилистой речке, наполненной благоуханием трав и полевых цветов.

– Комарики кусают, – сказала она, хлопнув ручкой по ножке, чтобы раздавить разбухшего от крови большущего комара.

– Около берега их много, – заметил Сережа и, не сводя глаз с её сомкнутых темных от загара ножек, сделал несколько гребков веслом. Лодка отплыла от берега и направилась по течению.

– Вы думаете, комары до нас не долетят?

– Конечно.

– Как хорошо все знать… – заметила она. Сережа промолчал.

Катаясь по реке, они почти не разговаривали. Они словно понимали, что в этой дремотной летней тишине, на воде, погруженной в темень, они становятся ближе друг к другу. Для них было что-то успокоительное в этих долгих ленивых минутах, когда можно было молчать и всем своим существом впитывать лето: его аромат, спокойный ритм, легкое колебание тростника, тихое журчание под веслом воды и доносившиеся из прибрежных деревьев приглушенные голоса ночных птиц.