Случайные соседи

Глава 31. Любая правда лучше

Со сном мне в эти сутки не повезло. Близость Давида привычно волновала, но и беспокоила.

Мне отчаянно хотелось забыть все, что сказал Йошка, и вернуть назад ту беззаботность и легкость что была между нами!

Примерно через час моих размышлений, что делать, я почувствовала, как со лба скатывается капелька пота, а за ней другая. Спина под толстой тканью пижамы тоже намокла, и причиной тому было не тонкое лебяжье одеяло – у Леманна был жар.

Он прижимал меня к себе отчаянно, крепко. Руки его должно было уже неминуемо свести судорогой от перенапряжения!

Стараясь не обращать внимания на его наготу, я завозилась, смогла высвободить одну конечность, потом другую, и коснулась губами лба мужчины.

Его лицо порозовело, но оттенок был крайне не хорошим. На вскидку я бы предположила температуру около сорока градусов.

- Давид…? – Взволнованно зашептала я, приподнимаясь на локте, но он не ответил, лишь больнее сжал мои ребра. Я поморщилась. Скорее всего, останутся синяки, но это было наименьшим злом. Осторожно, и как можно более нежно, я продолжила высвобождаться из рук Леманна. – Я буду здесь… Только поищу градусник. Давид? У тебя же на кухне стояла та коробочка с лекарствами? Вот… правильно. Мне нужна всего лишь минутка, и я вернусь! – Хватка немного ослабла, но он не открывал глаз и не отвечал мне. Из стального кольца я вытащила сначала правую ногу, потом левую, перекатилась на другую сторону кровати и встала.

Нужно было поправить на Давиде сползшее одеяло, но я медлила. При высокой температуре тело же нужно охладить?

Всю противоположную стену занимал платяной шкаф с жалюзийными деревянными дверцами, и в голову пришла хорошая мысль. Рубашки, брюки, красивые костюмы, джемперы, водолазки… Я перебирала вещи, пока не наткнулась на постельное белье! Вот, что мне было нужно! Из стопки с простынями я выбрала самую тоненькую и поспешила к Леманну.

Одеяло я отбросила на пол, и, словно невесомым облаком, опустила на него простыню. Затем я промокнула сухим краешком раскаленную широкую, с проступившими жилами и венами шею.

Как же сильно я разволновалась! Я и подумать не могла, что Давид может болеть! Кто угодно мог, но только не он!

Искомая коробочка быстро нашлась, я приставила электронный инфракрасный градусник ко лбу, сначала себе, что бы проверить точность, потом ко лбу Давида.

40,5… Дело – дрянь.

Потеряв бдительность, я и не заметила, как голубые глаза распахнулись, и запястье опять попало в плен.

От боли я зашипела, и повалилась на Давида сверху, а потом скатилась под его бок.

- Уйти собралась? – Тихо проговорил он, и голос показался мне незнакомым. Слишком холодным.

- Нет! И не думала даже! У тебя же жар. Я измеряла температуру… и… - Я растерялась.

- Даже не думай уходить. – Факт того, что Давид был слеп, а радужка буквально светилась изнутри, придавал его взгляду толику безумия. Его каштановые волосы в мелкую кудряшку упали на лоб, брови нахмурились. Стянутое болезнью тело было сродни железу на ощупь.

Я же стала мягкой. Почувствовала его жесткость каждым нервным окончанием, каждой клеточкой! Моя кожа смялась, а мышцы прогнулись, подстраиваясь под Давида.

Запястье ныло от тупой боли, но я подняла его вверх, вместе со сжимающей его массивной мужской ладонью. Потом провела пальчиками по пылающему лбу.

- Температура высокая… - Зашептала. – Я не врач. Не знаю толком, что делать… В сложившейся ситуации я вполне могла разозлиться, но этого не произошло. Меня затопили чувства. Осознание того, как сильно я любила его.

Как же сильно и безоговорочно!

- Дэви? Скажи мне, что нужно делать?

Надежда на то, что он ответит, была мала, но все же я смогла разобрать фразу:

- Просто будь со мной.

- Я здесь. Никуда не денусь дальше твоей кухни. – Он задержал дыхание, и тяжело закашлял. - Только вот принесу таблетку жаропонижающего, и… возможно сироп от больного горла, или что-то вроде того.

Поддавшись порыву, прижала его голову к своей груди, впилась губами в мокрый лоб. Была бы у меня такая сила, я бы забрала этот ужасный жар себе.

Длинные пальцы Леманна расслабились. Плечи слегка опустились.

- Я сейчас…

Давид послушно отпустил меня, и выпил все таблетки, что я приносила, запивая их большим количеством воды. Он не спрашивал названий, вообще этим не интересовался, доверяя мне безоговорочно, и это тоже пугало.

Когда пришло время завтракать, температура уже была приемлемой.

- Теперь, будь умничкой, выпей ромашковый чай, и съешь хоть пару ложечек манной каши. Уверенна, такой вкуснятины с шедевральными маленькими комочками, и кусочками подгоревшего молока, ты еще в жизни не пробовал! – И он выпил и съел.

- Леманн, мне становится действительно страшно… - Ошарашенно посмотрела я на пустую чашку и тарелку.

- Я обещал, что мы поговорим утром. Что же… я готов ответить на все твои вопросы.

- Не стоит. Ты же болеешь… - Я вышла из спальни, неспешно вымыла посуду, и начала вытирать ее сухим полотенцем.

Леманн умылся в ванной. Стучал друг о дружку дверцами платяного шкафа, потом скрипнул большим окном, отворяя настежь и впуская теплый майский воздух внутрь.

- Я никогда не болею долго. Уже все хорошо.

- Невозможно выздороветь за пару часов. – Спиной я чувствовала, что Давид сел на высокий кухонный стул, и все его внимание сосредоточено на мне.

- Мири, что тебя задело в словах Иосифа?

- Возможно то, что это были слова Иосифа, а не твои? – Я стиснула в руках чашку, не оборачиваясь. – Почему ты не оказался мафиози, к примеру? Или криминальным авторитетом? Наркобароном на худой конец???

- И все эти варианты лучше, чем обыкновенный глава общины?

- Ты серьезно? Обыкновенный глава общины? – Я отбросила со злостью чашку и решила испепелить Давида взглядом, но врезалась носом в его грудь. Даже не услышала, как он оказался рядом.

Чистая белая футболка была ему свободной, и вкусно пахла свежестью.

- Я серьезен, как никогда.

- Ты – Глава еврейской общины! Огромной! Об этом нужно предупреждать чуточку заранее! Немного раньше! До того, как … Как же сложно! Всё это… - Я начала водить полотенцем вокруг своей оси, намекая не на окружающее меня пространство, а на нечто большее. – Это всё… От чего мой отец пытался уйти, после смерти мамы. От этой религии, от этих людей…

- Но, тем не менее, и о его последнем пути, и о его дочери заботились «Эти», как ты говоришь, люди. Скажи, Мири, чем плох Яков Моисеевич? Изи? Я?

- Я не это имела ввиду! При чем тут Изи вообще? - Я залилась краской и часто задышала, чувствуя как пуговицы от моей пижамы, трутся о футболку Давида.

- А при том Мири! Ты тоже часть этой общины! Часть этого мира! Часть меня, в конце то концов!

Хотелось ляпнуть, что-то по типу «Я не чья-то часть, а самодостаточная личность», но… в словах Давида не было бахвальства, а лишь подкупающая прозрачная откровенность.

- Часть тебя?

- Да. Огромная часть. Прекрасная. Шумная. Иногда грустная, но чаще веселая. И сейчас, я бы с большим удовольствием раздел тебя и отнес в спальню, чем рассуждал на тему твоей причастности к еврейской общине.

- Тогда почему вчера к тебе приезжали десять богатырей, в сопровождении йент? (прим. автора. Йенты это - Свахи.) А потом, предположительно, по словам Иосифа, отвезли в загородную резиденцию, что бы обсудить эрусин? (прим. автора. Помолвка ) Или вы вообще уже обо все договорились за такое то количество времени и подписали тноим?

(прим. Условия. Тноим перед проведением еврейской свадьбы подписывает сторона жениха и сторона невесты. Это договор об обязательствах по проведению свадьбы.)

- Ни разу от тебя еще не слышал так много слов на иврите.

- Так что, подписали, или нет? – Мое сердце кувыркнулось в груди и замерло, ожидая ответа.

Перед глазами встал образ Изабеллы, с ее прекрасным лицом, женственной фигурой, и темными, словно спелая черешня, глазами.