Суббота, 14 июня, 6:30 утра
ОН ПРОСНУЛСЯ С КРОВЬЮ НА РУКАХ.
Жидкой кровью.
Свежей кровью.
Её резкий металлический запах висел в комнате плотным облаком, и он давился от тошноты, когда, выбравшись из кровати, побрёл в ванную. Он не потрудился включить свет, хотя в ванной был полумрак, просто повернул краны и нащупал мыло, отмывая ладони в горячей, насколько хватало сил вытерпеть, воде, намыливая снова и снова.
Вода, сначала ярко-красная, затем цвета ржавчины, кружилась водоворотом вокруг стока, и медленно, очень медленно, цвет постепенно исчезал. Как и запах.
Когда вода стала стекать чистой, и больше нельзя было унюхать запах крови, он закрыл краны. И долго стоял там, упершись руками в раковину, уставившись на своё тёмное отражение. Наконец, он вернулся в спальню и сел на краю смятой постели, глядя в никуда.
Снова.
Это случилось снова.
Он всё ещё чувствовал запах крови, хотя на простынях не было никаких следов. Их не бывало и раньше. Никогда не было, ни на чём, чего он касался.
Только на его руках.
Он наклонился вперёд, уперев локти в колени, и уставился на свои руки. Сильные руки. Чистые руки. Сейчас чистые.
Никакой крови. Сейчас никакой.
— Что я натворил? — прошептал он. — О, боже, что я натворил?
Тревис Кич широко зевнул, усевшись в кровати, и сильно растёр лицо обеими руками.
— Боже. Уже восемь.
— Рассвет, — сонно проговорила Алисса Тейлор. — К тому же сегодня суббота, поэтому кого это волнует?
— Меня волнует. Должно волновать. Я должен работать. Шеф сказал, что можно приходить попозже, если мы работали допоздна, и именно так и было прошлой ночью, но мы все работаем сверхурочно.
— Полагаю, вам всем приходится работать над расследованием этих убийств.
— Можешь повторить сказанное.
— И, полагаю, у вас есть какие-то ниточки, которые надо отследить.
Её голос по-прежнему звучал сонно, но Тревис посмотрел на неё со снисходительной улыбкой.
— Знаешь, то, что ты убеждена, что я деревенщина с соломой в волосах, ещё не означает, что ты права.
— Не понимаю, о чём ты говоришь — произнесла она уже менее сонно и потянулась, как изящная кошка. Её поза давала ему возможность оценить красивую кожу, уже покрытую лёгким летним загаром, который действительно выгодно оттенял её блестящие тёмные волосы и светлые глаза.
— Да будет тебе, Элли. Обычно я не оказываюсь в постели с шикарными женщинами всего лишь через несколько часов после встречи с ними в той забегаловке, что мы считаем баром. Если, конечно, не случилось так, что они — репортёры из большого города, а я при этом участвую в расследовании серийных убийств.
— Не умаляй своих достоинств, — сказала Алисса. — И сделай одолжение, не подходи к моей морали со своей меркой. Спать с полицейским не было моей целью, и я не собираю материал для репортажей, лёжа на спине.
— Многие репортёры собирают, как я слышал.
— Ко мне это не относится.
Простыня соскользнула, показав ему почти целиком одну грудь щедрых пропорций, и Тревис решил, что не хочет её обижать.
— Я никогда и не говорил, что относится, — запротестовал он, снова ложась рядом с ней и залезая руками под покрывало. — Но ты могла поиметь любого из парней в этом баре, а пришла ко мне домой. Что ещё я мог бы подумать?
— Что я подумала, что ты сексуальный? — она не то чтобы надула губки, но её тело было чуть-чуть неподатливым, когда он обнял её. — Что мне было скучно, и не хотелось возвращаться одной в свой гостиничный номер? Что я люблю парней в форме?
— И что из всего этого правда? — спросил он, тычась носом ей в шею.
— Всё, — она вздохнула и расслабилась в его объятиях, её руки заскользили по его талии, а ладони устремились ниже. — А ещё у тебя симпатичная задница.
Он издал звук нетерпения, его тело мгновенно отозвалось на ласку, и она подумала со слабым, мимолётным весельем, что в сексе с парнями лет двадцати с небольшим на пике их сексуальности есть свои плюсы.
Много плюсов.
Она пробормотала:
— Я думала, что тебе надо идти на работу.
— Позже, — сказал Тревис.
Прошло почти полчаса, прежде чем он, наконец, неохотно выполз из кровати.
— Мне пора бежать на работу. Присоединишься ко мне в душе?
Алисса томно потянулась.
— Шутишь? Эта крохотная кабинка мала даже для тебя одного. Нет, спасибо, я подожду своей очереди. Я могу помыться, пока ты бреешься.
— Ладно, делай, как тебе удобно.
Алисса подождала звука льющейся воды, потом выскользнула из кровати и собрала свою разбросанную по полу одежду. Ей пришлось пройти половину пути до выхода, чтобы подобрать всё, что снова развеселило её. Сумочка небрежно валялась на стуле рядом с входной дверью, и это заставило девушку покачать головой.
Неразумно. Совсем неразумно.
Возможно, она была слишком невнимательна.
— Не-а, — промолвила она, отвечая на свои мысли.
Возвратившись в спальню, она разложила одежду на кровати и достала из сумочки сотовый. Включила его и набрала номер, неотрывно следя взглядом за полуоткрытой дверью ванной.
— Привет, это Элли, — она говорила тихо. — Я нашла источник, о котором мы говорили. Довольно хороший. Он уже рассказал мне больше, чем подозревает. Вчера он выпил не меньше полудюжины рюмок, и никакого похмелья утром. О, как бы вернуться в двадцать четыре года.
Какое-то время она слушала, потом сказала.
— Да, у меня голова болит. Ну, мне нужно было хотя бы делать вид, что я пью с ним наравне, разве нет? Неважно. Он идёт на работу, и план таков: мы с ним вместе пообедаем.
Вопрос заставил её тихо рассмеяться.
— Нет, я не думаю, что у меня будут хоть какие-то проблемы, чтобы убедить его вместе пообедать. И у меня есть… предчувствие… что он будет совершенно счастлив, если я прицеплюсь к нему на всё это время. Так что у меня должно быть неплохое представление о том, что будет происходить внутри отдела. Ага. Да, я буду выходить на связь, по крайней мере, два раза в день, как договаривались.
10:05 утра
Третий участок, который они проверили, оказался старым нежилым зданием, стоящим рядом с тем, что когда-то, пока несколько лет назад не открылась дорога в объезд, было оживлённым четырёхполосным шоссе. Ряд компаний, работавших здесь, растеряли большинство своих клиентов, и не одно брошенное здание конторы или небольшого магазина сейчас стояли покинутые, постепенно превращаясь в руины. Но несколько зданий, как и то, которым владела Джейми Брауэр, были переоборудованы и использовались для чего-то, что не зависело от потока проезжающих клиентов.
— Она делала вид, что использует его как склад, — отметил Рэйф, когда они стояли в дверном проходе. Косые лучи утреннего солнца сквозь пыльные окна фасада освещали внутренность здания, и передняя часть была хорошо видна.
— Только делала вид, — согласилась Изабелл, оглядывая полудюжину, или около того, предметов старой громоздкой мебели, явно нуждающейся в восстановлении или ремонте, и несколько ящиков с маркировкой «На хранение». — Ровно столько барахла, чтобы кто-нибудь, заглянув в окно, решил, что она использует его как хранилище.
— Это в задней части, — окликнула их Мэллори, стоя в дверях метрах в десяти от входа. Дверь была в стене, которая делила здание в длину примерно пополам. — Инструменты, которые слесарь дал нам, открыли эту дверь и вход сзади — так удобно расположенный, что его не видно с дороги. Прекрасное место, чтобы поставить машину, если ты не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал, что ты здесь. И есть следы того, что немало машин парковалось там сзади за последние месяцы.
— И почему это меня не удивляет? — громко поинтересовалась Холлис.
— Пора бы уже, чтобы нам повезло, — сказал Рэйф, когда он, Изабелл и Холлис присоединились к Мэллори, и все они вошли в ту половину здания, которая, очевидно, была причиной покупки Джейми этого участка.
Это была комната с фотографий.
— Рабыня знала, что её фотографируют, — сказал Рэйф, указывая на камеру, установленную на треноге в нескольких метрах от платформ с кроватью. — Здесь нет места, чтобы спрятать эту штуку. Расстояние и угол соответствуют.
Холлис, в резиновых перчатках, как и все остальные, подошла изучить фотокамеру.
— Да, она установлена на таймер. Ни диска, ни кассеты, — сказала она. — Какими бы ни были последние снимки, сделанные Джейми, в камере она их не оставила.
— Нет, я бы подумала, что она была слишком осторожна, чтобы оставить что-либо, — сказала Изабелл, медленно оглядываясь. — Что действительно интересно, так это вопрос, была ли камера частью ритуала. Если у неё действительно есть коробка, полная фотографий, как сказала Эмили, тогда, похоже, что большинство, если не все её партнёры, были сфотографированы.
Рэйф продолжал наблюдать за Изабелл вместо того, чтобы изучать комнату, его беспокоило что-то, что он не мог определить. Он думал, что Изабелл здесь неудобно или неприятно. Её поза была более напряжённой, чем обычно, и излишнее спокойствие её черт было почти как маска.
Поэтому, когда он заговорил, то всё ещё был рассеян.
— Всё дело в контроле. И подчинении. Вероятно, съемка была частью ритуала, одним из правил Джейми. Её партнёры должны были полностью подчиняться ей и её правилам, даже до такой степени, что их тайные нужды, желания, их унижение были запечатлены на плёнке — и оставлены в руках их госпожи.
Мэллори обнаружила большой встроенный шкаф или кладовку в стене справа и пыталась открыть навесной замок на двойных дверях с помощью набора универсальных отмычек, выданных слесарем.
— Просто так, для справки, — сказала она. — Я никогда не хотела бы желать чего-нибудь до такой степени.
— Я б тоже подписался под этим, — отозвался Рэйф. Он по-прежнему наблюдал за Изабелл, его вопрос был обращён к ней. — Чувствуешь что-нибудь?
— Много всего, — ответила она. — Я пока ещё не знаю, какая часть из этого важна. Или хотя бы относится к делу.
Хотя произнесено это было ровно, без выражения, Рэйф, тем не менее, нахмурился. Он взглянул на Холлис и увидел, что та тоже внимательно наблюдает за своей партнёршей, беспокойно хмуря лоб — похоже, что-то шло не так.
Изабелл подошла к кровати, стоящей на подставке, и, чуть наклонившись, положила руку в перчатке на неприкрытый, весь в пятнах, матрас. Выражение её лица оставалось застывшим, хотя, казалось, губы сжались.
— Правда ли, что латекс не мешает психическому контакту? — спросил Рэйф.
Ответила ему Холлис:
— Нет, похоже, что нет. Хотя некоторые из экстрасенсов спецотдела говорят, что он как бы слегка приглушает. Как и всё остальное, это у всех по-разному.
— Получилось, — внезапно объявила Мэллори. Она сняла замок и открыла двери. — О Господи.
— Сундук с игрушками, — пробормотала Холлис.
Дана Эрли не была бы первым человеком, признавшим, что пребывание в Гастингсе в данное время очень действует ей на нервы. До сих пор, она всегда с легкостью становилась незаметной, сливалась с фоном до тех пор, пока не была готова встать перед камерой и рассказать о новостях.
На этот раз, она боялась стать новостями.
— Вам не следует здесь находиться, — упрекнул её один из граждан маленького города у входа в кофейню, где она пыталась расспросить его о том, что он чувствует.
— Я здесь не одна, — парировала Дана, махнув в сторону Джоуи.
Мужчина посмотрел на её оператора тем же осуждающим взглядом, как и Алан за день до этого.
— Ну да, он может уронить камеру на ногу убийцы, прежде чем дать дёру, но я бы не рассчитывал на него на вашем месте.
— Мне это неприятно, — мрачно сказал Джоуи.
Они оба его проигнорировали.
— Вам следует хоть как-то защитить себя, — серьёзным тоном заметил мужчина Дане. — Полиция предлагает брызгалки с перцем всем женщинам, кто попросит. Я взял такую для своей жены. Вам тоже надо взять.
— А вы сами? — спросила Дана, про себя запомнив совет о перце. — Вы не боитесь, что убийца может перейти на мужчин?
Он осторожно огляделся, потом распахнул ветровку и показал пистолет, засунутый за пояс.
— Я надеюсь, что этот ублюдок попробует напасть на меня. Я готов к этому. Многие из нас готовы.
— Похоже на то, — бодро произнесла она, стараясь не показать, как её испугало оружие в руках человека, не имеющего отношения к полиции. Особенно сердитого и очень беспокойного человека. — Большое спасибо, сэр.
— Без проблем. И будьте поосторожнее, слышите? Не выходите на улицу без необходимости.
— Да, я постараюсь, — она смотрела, как он уходит, потом огляделась — на главной улице было гораздо тише, чем в нормальное прекрасное субботнее утро в июне. И было слишком много таких же мужчин, как тот, с которым она только что разговаривала, в застёгнутых наполовину ветровках и с настороженным, беспокойным выражением лица.
— Мы можем идти? — заныл Джоуи.
— Мне бы тоже хотелось уйти, — сказала Дана, бессознательно коснувшись своих волос. — Мне бы очень хотелось. Да, ты не видел Черил?
— Не-а. Видел их микроавтобус, он стоял рядом с мэрией сегодня утром. А что?
Дана прикусила губу, явно колеблясь, потом скомандовала:
— Едем обратно к мэрии.
— А, чёрт.
— Тебе за это платят, — напомнила она оператору.
— Слишком мало, — пробормотал он, тащась за девушкой.
— Могло быть и хуже, — зло сказала она ему. — Ты мог бы быть блондинкой. Судя по слухам, хирургу не много нужно будет отрезать для этого.
— Сука, — прошипел он едва слышно.
— Я это услышала.
Оператор молча сделал неприличный жест в её сторону — уж глаз-то на спине у неё не было.
— И это я увидела.
— Дерьмо.
Аккуратно разложенные на полках, развешанные на крючках, в большой кладовке «комнаты забав» Джейми находились всевозможные приспособления для садомазохистских игр. Кнуты, маски, наручники со смягчающей прокладкой и без неё, набор разнообразнейших вибраторов и искусственных членов, верёвки, цепи и другие предметы, некоторые весьма замысловатые, назначение которых было не очевидно.
И со вкусом подобранная коллекция кожаных бюстье, подвязок, чулок, в которой, казалось, находились и те вещи, которые были на Джейми и её партнёрше на снимках.
— Я не специалист, — сказала Холлис, — но мне кажется, что, по крайней мере, некоторые из этих штук предназначены для мужчин.
Рэйф был склонен с ней согласиться.
— Да, пожалуй. И, учитывая это, мне всё больше кажется, что Джейми была госпожой… не дискриминирующей по полу. Возможно, секс с мужчинами и не приносил ей удовольствия, но, похоже, ей нравилось доминировать над ними.
— Мужчины и женщины, — сказала Холлис. — Она, в самом деле, хотела быть главной, не правда ли? Интересно, а что бы произошло, если бы ей попался кто-нибудь, кто хотел бы быть главным ещё больше, чем она сама?
— Возможно, детонатор, — сказала Изабелл рассеянно.
— Его детонатор? — спросил Рэйф. — Он хотел быть сверху — фигурально выражаясь — но Джейми не собиралась позволять ему этого?
— Возможно, — Изабелл по-прежнему говорила отстранённо. — Особенно, если окажется, что две другие начальные жертвы из прежний серий убийств были необычно сильными женщинами. Доминирующими женщинами. Это может оказаться его детонатором, его пусковой кнопкой. Обнаружить себя увлечённым женщиной, которая для него в буквальном смысле слишком сильная.
— Я подозреваю, что некоторые мужчины просто предпочитают, чтобы их женщины были милы и покорны, — сухо заметила Холлис.
— Сволочи, — сказала Мэллори и вопросительно посмотрела на Рэйфа. — Криминалисты?
— Ага, вызови их, пусть едут сюда, — Рэйф добавил. — Но только Ти Джей и Джастин со своими чемоданчиками, без микроавтобуса. Я бы предпочёл не шуметь об этом, пока есть хоть малейшая надежда сохранить тайну.
— И правильно, — Мэллори достала сотовый.
Рэйф подошёл к Изабелл, его преследовало чувство, что с ней что-то не так. Она больше не прикасалась к матрасу, а стояла, глядя в пространство с тем отстранённым выражением лица, которое уже становилось ему знакомым. Но на этот раз, казалось, она смотрит в такую даль, что ему стало жутковато.
— Как дела? — спросил он.
Она медленно ответила:
— В этой комнате очень много боли.
— Но ты же не испытываешь её сейчас?
— Нет. Нет, я не эмпат. Я чувствую во время видений, но не это. Я просто… Я просто знаю, что в этой комнате очень много боли. Физической. Эмоциональной. Психической, — она подняла обе руки и потёрла шею сзади. Волосы Изабелл были убраны в привычный аккуратный, высоко закреплённый «хвостик», и Рэйф увидел, как она сильно разминает напряжённые мышцы шеи. Но до того, как он успел что-нибудь спросить, она продолжила тем же ровным тоном:
— Джейми была сильной. Очень сильной. Но она провела жизнь, ведя себя как хорошая девочка. Притворяясь такой, какой все хотели её видеть. Прячась в этой раковине. Но эта часть её жизни — здесь она могла командовать. По-настоящему командовать. Здесь она могла быть сама собой и быть уважаемой — требовать уважения — за то, кем она была на самом деле.
Холлис шагнула к ней, хмурясь всё больше:
— Изабелл…
— Здесь она сравнивала счёт. Её партнёры, что мужчины, что женщины, никогда не были её любовниками, никогда не были близки ей эмоционально, они были… доказательством. Что она сильна и уверенна. Что она управляет. Они делали всё, что бы она им ни говорила. Всё, что угодно. Чего бы она ни потребовала, как бы далеко ни заходила. Как бы сильно ни ранила их.
Когда Рэйф понял, что ногти Изабелл буквально впиваются в её собственную кожу, несмотря на перчатки на руках, он, стянув собственные перчатки, схватил её за запястья, не обращая внимания на новую яркую и громкую вспышку, которая была гораздо сильнее, чем любой виденный им до сих пор разряд статического электричества. Он силой опустил её руки, отведя их от шеи.
— Ух ты, — пробормотала Холлис. — Искры — так уж искры.
Рэйф проигнорировал её.
— Изабелл.
Она моргнула, ярко-зелёные глаза всё ещё смотрели в никуда, но, казалось, пытались сфокусироваться на нём.
— Что?
— Прекрати. Сейчас же.
— Я не могу.
— Ты должна. Тебе больно, — он не был уверен, что она понимает, кто он такой. Он подумал, что она смотрит на него, будто он был единственным цветным объектом в чёрно-белой вселенной. Озадаченно и удивлённо.
— Мне всегда больно, — констатировала она. — Какая разница?
— Изабелл…
— Знаешь, здесь случались плохие вещи. Это продолжалось годами. Годами. Но Джейми всегда держала всё под контролем. Должна была. Всегда. По крайней мере, пока…
Она нахмурилась.
— Они продавали здесь страховки, а до этого — нет, после этого — кто-то продавал контрабандное виски почти целый год. Самогон, как ты и говорил. Как странно. И проповедник провёл здесь какое-то время, несколько недель. Только он больше не был проповедником, потому что его поймали в постели с женой дьякона, и это было не в первый раз. Он думал, что Господь оставил его, но это было совсем не так…
Холлис сказала:
— Выведи её. Здесь слишком много секретов. Слишком много боли. Слишком много информации, чтобы она могла сразу разобраться в ней.
Рэйф не стал дожидаться подробных объяснений. Изабелл была бледна. Он чувствовал, что её трясёт, и простой здравый смысл подсказывал, что она на грани обморока. Он вывел её.
Изабелл почти не сопротивлялась, хотя, как только они вышли наружу, она пробормотала почти неслышно:
— Чёрт. Ненавижу, когда так получается.
Он усадил её на пассажирское сиденье своего «джипа», завёл мотор и включил кондиционер, потом порылся в аптечке и вытащил марлевую салфетку.
— Это ещё зачем?
Он разорвал упаковку и, протянув руку, приложил салфетку к основанию её шеи, снова не обратив внимания на сильный удар и искры.
— Оп-па, — сказала она.
— Ты расцарапала себя до крови, — сказал ей Рэйф. — Несмотря на то, что была в перчатках. Боже, это что, часто случается?
Изабелл, чуть хмурясь, опустила взгляд на свои руки и стянула перчатки.
— Э… время от времени. Бишоп всё время повторяет, что мне нужно коротко стричь ногти. Пожалуй, пора прислушаться к его совету. У тебя есть аспирин в бардачке?
— Ибупрофен.
— Ещё лучше. Я могу взять пару таблеток? Или… дюжину? — она подняла руку, чтобы самой удерживать салфетку, пока он доставал сначала таблетки, а потом бутылку воды из сумки-термоса, которую возил с собой в «джипе».
К тому времени, как она проглотила четыре капсулы, неглубокие царапины перестали кровоточить, и Рэйф протёр ей шею салфеткой с антисептиком. Изабелл сидела с закрытыми глазами, наклонив голову.
Каждое его прикосновение сопровождалось разрядом, но она молчала и никак не реагировала на это. Рэйф подумал, что он уже начал привыкать к этому. Казалось даже, что разряды проясняют ему голову.
Это его нервировало, и не сказать, что чуть-чуть.
На ощупь её бледно-золотистые волосы оказались ещё мягче, чем на вид, и, словно, пытались прилипнуть к тыльной стороне его руки, пока он обрабатывал шею Изабелл. Конечно, статическое электричество. Что же ещё? Он сосредоточился на том, чтобы как следует продезинфицировать раны, которые она сама себе нанесла, хотя про себя признал, что потратил на это больше времени, чем было абсолютно необходимо.
— Спасибо.
— Не стоит благодарности. Как ты, получше?
Она чуть кивнула, по-прежнему не открывая глаз.
— Да, всё будет нормально, как только обезболивающее подействует. И если я не пойду сразу же туда обратно.
— Изабелл…
— Послушай, я знаю, что у тебя куча вопросов. Но мы можем пока отложить их, пожалуйста? — она подняла голову и, наконец, открыла глаза и посмотрела на него. Отсутствующее выражение исчезло, но вид у неё был невероятно усталый. — Ваша команда криминалистов появится с минуты на минуту; почему бы тебе не вернуться внутрь и не проследить за тем, чтобы каждый занялся своим делом? Может быть, Холлис сможет помочь. Я почувствовала там кое-что ненормальное.
Рэйф подумал, что в этом здании происходило много чего не нормального, но спросил только:
— В каком смысле?
— Это растущее беспокойство и страх, которые Эмили почувствовала в своей сестре. Я не думаю, что это было только из-за боязни Джейми, что её тайная жизнь будет раскрыта. Мне кажется, у неё была ещё одна тайна, гораздо хуже. И куда страшнее. Мне кажется, что-то здесь пошло не так. Что она зашла слишком далеко.
— Что ты хочешь сказать? — он задал вопрос, хотя и знал, каким будет ответ.
— Пусть эксперты поищут следы крови. Большого количества крови.
— Никаких признаков той коробки, — сказала Мэллори, после того, как женщины вдвоём тщательно обыскали заднюю комнату. Никаких следов чего-нибудь, что она хотела бы скрывать — вне этой кладовки, разумеется.
Холлис кивнула.
— Есть ещё чердак, но он открыт и там пусто.
— Ээ… если сменить тему — я так поняла по твоей реакции, что обычно, когда кто-нибудь касается Изабелл, искры в прямом смысле слова не летят?
— Я никогда раньше такого не видела, однако, я знаю её всего несколько месяцев, — Холлис нахмурилась. — Мне дали довольно подробную информацию о других членах спецподразделения, и это совершенно точно не упоминалось. Возможно, это нечто новое для неё, вызванное этой конкретной ситуацией.
— Или это Рэйф.
— Или это Рэйф, ага. Не ссылайся на меня, потому что я совершенно не специалист в этом, но я думаю, что если два подходящих вида энергии соприкасаются, может произойти что-нибудь вроде этих искр.
— Только не говори мне, что это то, о чём пишут все поэты, — вид у Мэллори был умоляющий.
Холлис улыбнулась в ответ, но сказала:
— Кто знает? Может быть, это эмоциональная связь в той же мере, как и собственно энергетические поля. Во всяком случае, эти двое реагируют друг на друга на самом фундаментальном уровне.
— Это хорошо или плохо?
— Понятия не имею. Но это может объяснить, почему, похоже, в этом расследовании Изабелл приходится труднее, чем обычно.
— Что может объяснить? — спросил вошедший Рэйф, который услышал только конец разговора.
— Ты.
— А поподробнее?
— Ну, я могу только гадать, — сказала ему Холлис. — И я далеко не специалист в этом вопросе, как я только что и сказала Мэллори. Но в Квантико меня учили, что иногда электромагнитные поля — отдельных людей или мест — сочетаются особенным образом, который может изменить или усилить природные способности экстрасенса. Или, по крайней мере, изменить пределы этих способностей. Я никогда не видела Изабелл открытой настолько широко, и, насколько я могу судить, пока всё это было «в яблочко». Ни разу мимо. Это очень необычно. Мне кажется, эти искры между вами имеют какое-то отношение к этому.
— Мы не можем быть уверены, что всё, что она «поймала», действительно правда, пока не можем, — заметил Рэйф, обойдя стороной искры.
— Я бы не ставила против неё.
— Ну, я бы очень хотел надеяться, что в одном она ошиблась. Она думает, что однажды игра Джейми зашла слишком далеко. Теперь мы ищем здесь свидетельство смерти.
— Дерьмо, — Мэллори уставилась на него. — Ты хочешь сказать, это помимо нашего серийного убийцы?
— Кто знает. Холлис, ты ничего не чувствуешь?
— Я не пыталась, — если судить по чуть упрямо выставленному подбородку, она и не собиралась пытаться в ближайшее время.
Видя, что случилось с Изабелл, Рэйф совершенно не собирался давить ни на одного из экстрасенсов, но ему было любопытно:
— Похоже, что Изабелл никогда не пытается. Я имею в виду, что кажется, что она не тратит усилий на это.
— Она — не тратит.
Он ждал, вопросительно подняв брови.
Помедлив, Холлис сказала:
— Вы знаете, что я не могу услышать, что именно жертвы пытаются мне сказать? Пока не могу, я имею в виду.
— Да, я знаю об этом, — осторожно ответил Рэйф.
— Есть некий барьер, он есть почти у всех экстрасенсов. Мы называем их щитами. Представь себе энергетический шар, создаваемый мозгом, чтобы защитить нас. Большинство экстрасенсов должны сознательно открыть «окно» в этом щите, чтобы воспользоваться своими способностями. Мы должны открываться, выходить наружу, преднамеренно делая себя уязвимыми.
— Не похоже, что ты делаешь это намеренно, — отметил Рэйф.
— Я новичок. Я пока не научилась управлять этим так хорошо, как следовало бы, поэтому иногда я выглядываю наружу — или, по крайней мере, приоткрываю окна или двери в своей защите — нечаянно, не желая этого. Обычно это случается, когда я устала или рассеянна, или что-нибудь в этом роде. Говорят, что, в конце концов, я должна научиться блокировать свои способности и убирать щит только тогда, когда — и если — я этого специально хочу. Большинство экстрасенсов это могут. Изабелл — очень редкий случай, она не может.
— Ты имеешь в …
— Я имею в виду, что она неспособна защитить своё сознание. Она всегда широко открыта, всегда собирает информацию. Важную. Всякую чепуху. Всё, что угодно. Она слышит это всегда, это всегда в её мозгу, как голоса сотен людей, говорящих разом. Чудо, что она вообще способна хоть что-то в этом понять. Чёрт, это чудо, что она не вопит от ужаса, сидя в закрытой комнате где-нибудь в психушке.
Холлис вздохнула.
— Когда она сказала тебе, что не может прекратить это, она говорила в самом прямом смысле. Она не может отключиться, никогда.
Изабелл сидела в прохладном «джипе», не отрывая взгляда от ладоней. Они тряслись.
— Ладно, — пробормотала она, — в этот раз действительно скверно. Но и до этого бывало скверно. Ты слышала ужасные голоса и раньше. Ты умеешь с ними справляться. Ты справишься и на этот раз.
И услышала неживой смешок, сорвавшийся с собственных губ.
— Если только не будешь продолжать разговоры сама с собой.
Она переплела пальцы и, подняв голову, посмотрела через ветровое стекло на здание, в котором были Рэйф и остальные.
Там же должна бы быть и она, чёрт побери, наплевав на боль. Там, внутри, просеивая все эти отпечатки чувств, слушая все эти голоса, которые до сих пор громким эхом отдавались в её голове. Даже ужасные. Пожалуй, ужасные в первую очередь.
Выполняя свою работу.
Изабелл глубоко вдохнула и медленно выдохнула, пытаясь сосредоточиться, успокоить расходившиеся нервы и снова подчинить себе свои чувства, все свои чувства. Подчинить. Она должна их подчинить.
Джейми нравилось, чтобы ей подчинялись.
И этот проповедник…
Господи, Боже мой, почему ты оставил меня?
Подчиняйся, раб! Ползи!
Ещё три кварты, и…
Кости сначала гнутся, потом ломаются, знаешь ли. Кости сначала гнутся…
Кровь… столько крови…
Изабелл трясущимися руками закрыла лицо, сильно нажимая кончиками пальцев, помассировала лоб и виски и вздохнула ещё раз, пытаясь блокировать голоса. Не получилось. У неё никогда не получалось. И всё же она попробовала ещё раз.
Сосредоточься.
Держи фокус.
Не слушай их.
Она совратила меня, вот как это было. Совратила меня, погубила мою душу. Я был слаб. Я был…
Я могу натянуть верёвку ещё туже. Гораздо туже. Ты же хочешь этого, признайся? Хочешь, чтобы я сделала тебе больно. Хочешь, чтобы я довела тебя до того, что ты будешь кричать от боли.
Кости сначала…
А Бобби Грейндж из Нортон Милл, он хочет целую бочку. Наверное, устраивает попойку. Я при деле благодаря таким, как он, парням. И мне дела нет до того, чем ещё они занимаются. Это совсем не моё делою Я не виноват! Она совратила меня.
Знаешь ли ты, что будет после того, как ты испытаешь всю боль, какую только можешь? Когда все твои нервы воспалены, а голос пропал от крика? Знаешь ли ты, что будет, когда ты достигнешь предела? Давай посмотрим…
Кости сначала гнутся, потом…
Изабелл.
Ии-заа-бееелл
Отдёрнув руки от лица, Изабелл нервно огляделась вокруг. Вот он. Другой голос. Мужской. Властный. Притаившийся в темноте…
Но… никого не было. Никого. У неё стучало в висках, колотилось сердце, а голоса стали неясным шёпотом. Только шёпотом, и никто не звал её по имени.
— Ладно, — сказала она вслух дрожащим голосом, — это было что-то новенькое. Другое. Очень страшное.