Снежана
Алена моргает, точно сова на свету, после чего тихо выдыхает:
— Кир, это что… нам?
Подлец ухмыляется. В этой ухмылке вся его сущность: заговорщик, шутник, но, похоже, еще и человек с замашками Деда Мороза для избранных.
— А кому еще? — спрашивает с показным удивлением, оглядываясь вокруг. — Здесь других красивых девушек я не вижу.
Ксения поджимает губы и толкает коробочку подальше от себя.
— Это какая-то ошибка, — кидает она сухо. — Такие подарки явно не для нас. И предназначались они тоже не нам.
Не нужно быть гением, чтобы догадаться для каких дам! Тех, которых ждали!
— Да ладно тебе, Ксюха! — Кир скалится. — Это просто жест внимания.
— Жест внимания — это цветы, — жестко обрубаю я.
— Ой, да бросьте, девочки! — Громила делает вид, что обижается. — Новый год, все такое! Что за предвзятость?
И вот тут голос подает Андрей. В каждой бочке, блин, затычка!
— Да ладно, Снегурка, — говорит, обращаясь ко мне, хотя глаза направлены на всех нас. — Это просто подарок.
— Просто подарок? — переспрашиваю я, чувствуя, как внутри начинает закипать злость. — Ты вообще понимаешь, как это выглядит?
Андрей лениво откидывается на стуле, как всегда уверенный в своей правоте.
— Как щедрый жест?
Едва ли! Выглядит это так, будто эти подарки должны были достаться проституркам, но потом их передарили нам!
— Мы в ни чьих подачках не нуждаемся!
— Не сомневаюсь.
— И вообще, маме лучше подари! — чеканю это резко, даже грубее, чем планировала, но иначе с этим самоуверенным наглецом нельзя.
Кир как-то неловко прочищает горло, а Громила вздыхает.
Андрей смотрит на меня, и в его взгляде что-то меняется. На лице больше нет этой дьявольской ухмылки, только легкая тень грусти.
— Я бы с радостью, только на тот свет не пускают.
Тишина в комнате становится не просто неловкой, а какой-то колючей.
А я… я чувствую, как у меня сжимается горло.
Проклятье! Иногда меня несет не по-детски!
От стыда даже уши горят. В конце концов, парни действительно не сделали ничего такого. Иногда я слишком резка. Видимо, поэтому мужики меня обходят десятой дорогой. Боятся, что я их мозг прокручу через мясорубку. А я могу!
— Андрей, я… — начинаю, но слова застревают. Никак гады не хотят складываться в предложения!
Он слегка качает головой, как будто этим простым жестом дает понять, что не обижается.
— Все нормально, Снегурка. Я большой мальчик. Если что, во всех местах. Ну, ты уже об этом знаешь, — с кривой ухмылкой подмигивает, хоть и глаза остаются серьезными.
— Прости, — все же выдыхаю.
И в этом уже нет игры, злости, упрямства. Только искренность.
Андрей бросает на меня взгляд, в котором больше усталости, чем злости. Он поднимает свой бокал и с ленивой улыбкой произносит:
— За Новый год! За тех, кто с нами, и за тех, кого больше нет.
Мы все молча чокаемся, а я чувствую, как внутри все ноет.
Ну что ж, Снежана, поздравляю!
Новый год только наступил, а у тебя уже все по одному известному месту!
***
— Так! Идемте поищем салюты, парни! — командным тоном отрезает Кир, и я благодарна ему за эту передышку.
Как только дверь за нами захлопывается, Ксеня протягивает с укором, качая головой:
— Ну ты даешь, Снежка…
— Знаю. И без того тошно, — отвечаю, откинувшись на стуле и уткнувшись невидящим взглядом в потолок. — Как ляпну что-нибудь… Хоть стой — хоть падай!
Чудо, что меня за мой язык еще не пришибли в леску каком… Я когда за рулем — вообще зверь. Клянусь, там сапожник просыпается.
— Да ладно вам, — перебивает Алена, ловко переводя тему. — Ты же не знала. Меня вот больше интересует, а кем они, собственно, работают?
— Учитывая, что это «Тиффани» стоит целое состояние точно не простыми работягами на заводе, — очень точно подмечает Ксеня.
— Надеюсь, они не органами торгуют, — фыркает Аленка. — А то еще окажется, что мы тут как свиньи на убой.
Ксеня закатывает глаза и с абсолютно серьезным выражением лица заявляет:
— Ну, у меня все равно почки больные. Сильно ребята расстроится, что такой товар бракованный попался.
Мы смотрим на нее в мертвой тишине, а потом одновременно разражаемся хохотом. Настоящим, громким, искренним. Напряжение в комнате немного спадает, и хотя чувство вины все еще сидит где-то глубоко внутри меня, на душе становится легче.
Очень кстати Громила, открыв дверь, нам кричит:
— Выходим на улицу! Сейчас салюты запускать будем!