Я стараюсь не смотреть Андрею в глаза. Потому что в них — опасность. В них эта странная магия, от которой внутри все переворачивается.
Его рука ненавязчиво скользит по моей спине, совсем невесомо, но от этого прикосновения по спине бегут табуном мурашки. Сердце начинает колотиться так, что я боюсь — он это услышит.
— Замерзла? — заметив мурашки на руках, лукаво интересуется.
Клянусь Богом, я тут сейчас от всех этих эмоций инфаркт схвачу! Так в заголовках и напишут: «Умерла от прикосновений мужика!». И это он еще ведет себя, как джентльмен! А хотелось бы…
Тьфу ты! Шишка мне в лоб прилетела на улице, что ли? Откуда в голове такие неприличные картинки?
И пока я тут пытаюсь усмирить свое внезапного проснувшееся либидо, Андрей тихо и уверенно направляет меня в танце. Пальцы крепко, но бережно держат мою руку. И это почему-то сбивает сильнее, чем если бы он снова начал отпускать свои дурацкие шуточки.
Я смотрю чуть в сторону, стараясь сфокусироваться на чем угодно, только не на нем. Но чем больше пытаюсь отвлечься, тем сильнее ощущаю близость. Запах, этот едва уловимый аромат древесного парфюма, наглый, как и он сам.
— Немного прохладно, — опомнившись, отвечаю не своим голосом.
Чувствую, как внутри все натягивается, как струна, и вот-вот лопнет. Меня тянет к нему, точно магнитом, а я даже не могу объяснить, почему. ЭТО КАТАСТРОФА!
Песня заканчивается. И я едва ли не вслух кричу: «Спасибо тебе, Господи!».
Я наконец делаю шаг назад, будто вырвавшись из-под чар.
— Ну что? — Андрей улыбается, склонив по-птичьи голову. — Я ведь был хорошим мальчиком. Разве мне не полагается награда?
Его голос — сладкий, точно патока. В нем слышится что-то слишком… личное.
Ну, или это я выдаю воображаемое за действительное. Шарики за ролики, походу, зашли конкретно так.
— Я… Я сейчас вернусь, — торопливо говорю, чувствуя, как меня обжигает жар на щеках.
Разворачиваюсь и почти бегом направляюсь в сторону ванной. Ага, позорно удираю удочки, точно школьница, которую впервые поцеловал мальчишка.
Когда дверь за мной захлопывается, я упираюсь руками в раковину и глубоко вдыхаю.
Снежка, какой черт тебя попутал? Это же просто, елки-метелки, танец! Ничего большего!
Но почему-то мой затуманенный поволокой взгляд в зеркале говорит совсем другое. Я растеклась, точно ледышка на солнышке.
Открыв кран, прыскаю холодной водой на лицо, надеясь, что это хоть немного остудит мои щеки. Они горят, будто я весь вечер простояла у печки.
Глубокий вдох.
Ладно, Снежка. Соберись, тряпка! Этот мужик не по наши нижние девяносто. У него таких как я больше, чем дней в неделе. На завтрак, обед и ужин.
Еще раз смотрю на отражение: лицо чуть пунцовое, глаза блестят. Ну, хоть тушь не потекла.Вытираю лицо полотенцем, поправляю волосы и наконец открываю дверь. Шаг в коридор, и тут же замечаю его.
Андрей.
Стоит, прислонившись к стене, руки скрещены на груди. На лице — едва заметная усмешка. Взгляд пристальный, будто рентгеном просвечивает. Сердце тут же гулко стучит где-то в горле.
— Куда это ты убежала? — и голос еще такой, как у дьявола искусителя.
Пытаюсь улыбнуться, но выходит скорее гримаса.
— Мне… нужно было по делам, — мямлю, избегая его взгляда, хотя внутри все ноет от того, как он смотрит на меня.
Девочки поймут. Мне скоро понадобится новое нижнее белье…
— Сделала все дела?
Сглотнув ком в горле, выдавливаю:
— Угум…
Секунда молчания, а потом с легкой дрожью в голосе выпаливаю:
— А ты чего тут?
Андрей улыбается той самой своей хитрой, нагловатой ухмылкой, которая только добавляет жару.
— У меня тут тоже одно дельце, — отвечает спокойно, но глаза сверкают так, словно он говорит совсем не про дела.
— Ну… тогда я, пожалуй, не буду мешать.
Делаю шаг в сторону, чтобы пройти, но Андрей вдруг резко выставляет руку, перекрывая мне дорогу.
— Я не дам тебе убежать, Снежка, — его голос становится ниже, и столько в нем решимости, что я замираю на месте.
Взгляд опускается на мои губы, долгий, жадный. Мое сердце тут же начинает бешено колотиться, а в ушах будто шум моря.
— Ты чего? — шепчу.
Андрей уверенно кладет ладонь мне на лицо, большой палец чуть касается скулы. Нежно ведет по щеке, касается нижней губы, нажимает. Медленно склоняется ко мне…
— Делаю дела, — хрипло выдыхает, прежде чем настойчиво прижимает свои губы к моим.
И все. Земля перестает существовать, как и воздух. Есть только этот поцелуй — горячий, требовательный, сбивающий с ног. Язык, что дерзко врывается в рот. Одно на двоих дыхание и ноющее чувство внизу живота…
Загадали, блин, желания.