Снова в школу (ЛП)

Глава первая Гарретт

У каждого города есть свои истории. Городские легенды, рассказы и герои, которые отличают его от окружающих районов. В Лейксайде, штат Нью-Джерси, с населением 8 437 человек, есть настоящие победители.

Тот дощатый кирпичный дом в конце Миллер-стрит? Ему триста лет, и в нем обитают чертовы привидения. Если вы встанете перед ним в полночь в пятницу 13-го, то увидите призраки двух жутких мальчиков 18-го века, которые смотрят на вас из чердачного окна. Правдивая история.

А еще есть Великая гусиная чума 1922 года. Гуси — не самые дружелюбные из пернатых существ, но у них есть яйца, надо отдать им должное. В Джерси, если вы нашли водоем, значит, вы найдете и гусей. А где есть гуси, то там в изобилии и гусиное дерьмо. Оно практически неуничтожимо — если когда-нибудь случится ядерная война, останутся только тараканы и гусиное дерьмо. Так или иначе, в 1922 году, то ли случайно, то ли в результате самой непродуманной шутки, эти какашки попали в водопровод Лейксайда и уничтожили почти полгорода.

Старожилы до сих пор хранят обиду, поэтому нередко можно увидеть, как маленькая седовласая леди приостанавливается на середине тротуара, чтобы показать средний палец стае, пролетающей над головой.

В 1997 году Лейксайд удостоился высокой чести быть названным городом с наибольшим количеством баров на душу населения во всех Соединенных Штатах Америки.

И в плане знаменитостей мы не так уж плохи. В этом городе родились пять героев войны, два бейсболиста высшей лиги, тренер НБА, один всемирно известный артист, член зала славы рок-н-ролла и олимпийский керлингист с золотой медалью.

О последнем мы умалчиваем, потому что… керлинг.

Парень, навстречу которому я сейчас бегу трусцой по Мэйн-стрит, знаменитость другого рода, местная.

— Олли, выглядишь бодро! — кричу я.

Он не смотрит мне в глаза, но улыбается и поднимает руку с подлокотника своего складного стула, чтобы я мог дать пять, как делаю каждое воскресное утро, когда пробегаю мимо.

Оливер Мансон. Каждый день с утра до позднего вечера он стоит на лужайке перед домом, машет машинам и людям на тротуаре. Словно зазывала из Уолмарта — для всего города.

Легенда гласит, что когда Олли был ребенком, он упал с велосипеда, ударился головой о бордюр и впал в кому. Когда он очнулся, то потерял способность говорить, и врачи сказали, что он уже никогда не будет "в здравом уме".

Вполне возможно, что эта история — полная чушь, просто поучительная история, которую придумали мамы, чтобы заставить детей носить шлемы. Но я так не думаю.

Хотя врачи рекомендовали поместить Олли в психиатрическую лечебницу — потому что общество в те времена было настоящей задницей, — миссис Мансон была против. Она привела своего сына домой, научила его необходимым навыкам и распорядку дня, которого он придерживается и по сей день. Его мама дала ему независимость, достоинство и, судя по всему, самореализацию.

Миссис Мансон уже нет, но соседи Олли присматривают за ним, а социальный работник приходит раз в месяц, чтобы убедиться, что он в порядке. Когда ему что-то нужно, никогда не бывает недостатка в добровольцах, потому что он здесь неотъемлемая часть — член семьи — такая же часть этого места, как озеро, давшее нам его название.

Позади меня три мальчика на велосипедах проносятся мимо Олли в один ряд.

— Эй, Олли!

— Подъем, Оллс!

— Оллимундус!

Видите? Это как в песне Бон Джови, где говорится, что твой родной город — единственное место, где тебя называют одним из своих.

А Олли Мансон — один из наших.

~ ~ ~

Мои кроссовки шлепают по тротуару, и я продолжаю бежать, наращивая темп, подгоняя себя, пока пот не пропитает мою футболку и не смочит пряди моих темных волос. Я верю в пот — он полезен для тела и души. Забудьте о Зумбе или Йоге, или Пила-надери-мою-задницу-тес. Хотите выглядеть и чувствовать себя хорошо? Попотейте раз в день — неважно, от бега, подметания или траханья. Хотя я предпочитаю трахаться.

Я — существо привычки, как и большинство парней.

Я также суеверен — как и все спортсмены. Вот почему в профессиональном спорте так много косматых бород и, если вы спросите игрока на победной полосе, когда он последний раз стирал свои трусы, надеюсь, он вам соврет.

Победа всегда важнее личной гигиены.

Последние пятнадцать лет моей жизни, по сути, были одной длинной победной полосой. Не волнуйтесь, я стираю свои боксеры каждый день, но другие составляющие моей жизни — Джип Вранглер, который я вожу, футболки, которые я ношу и которые придется отдирать от моего холодного, мертвого трупа, прежде чем я их выброшу, мой режим тренировок — все это ни хрена не меняется.

Каждый день я пробегаю один и тот же путь — мимо вереницы кирпичных домов и ранчо, с маленькими травянистыми двориками и подержанными Фордами и Шевроле.

Лейксайд, кирпичный городок, зародился еще в те времена, когда вокруг заводов, фабрик и отраслей промышленности возникали общины, предлагавшие работу. В Калифорнии на холмах было золото, в Джерси — красная глина. Демография с тех пор действительно не изменилась. Большинство людей здесь работают руками — гордые "синие воротнички", члены профсоюзов и владельцы малого бизнеса.

Это было удивительное место для взросления, и остается таковым до сих пор. Достаточно безопасное, чтобы быть наивным, достаточно большое, чтобы не было дико скучно, достаточно маленькое, чтобы каждая улица казалась своей.

Я заканчиваю свою пятимильную пробежку, как всегда, на углу Бейкер-стрит и прохожу последний квартал, чтобы остыть, размять подколенные сухожилия и вытереть пот со лба нижней частью футболки.

А потом я вхожу в дверь "Магазина рогаликов". Это место никогда не пустует — помимо того, что рогалики здесь потрясающие, это место, где старики целыми днями треплются о всяком дерьме, а молодые парни приходят, чтобы спрятаться от своих жен.

Я беру бутылку воды из холодильника, рядом со столиком, заполненным местными жителями.

— Дэниелс!

— Привет, тренер Ди!

— Доброе утро, тренер.

Не хочу показаться вам Роном Бургунди, но… Я здесь довольно крупная шишка. Думаю, я буду баллотироваться в мэры, когда выйду на пенсию, воздвигну свою статую перед ратушей, чтобы заменить старого мэра Шнобеля. Он тот еще уродливый сукин сын.

Короче говоря, я учитель истории в средней школе, но самое главное — я главный тренер лучшей футбольной команды в штате. Я знаю, что они лучшие, потому что я сделал их такими. Я был самым молодым главным тренером, которого когда-либо нанимали, и у меня лучший послужной список, чем у всех, кто приходил до меня.

Те, кто может, делают; те, кто не может, учат… Те, кто знает, как играть в футбол, как гребаный Бог, но у них больное колено — тренируют.

— Как дела, парни?

— Ты нам скажи, — отвечает мистер Зинке. Он владеет ювелирной компанией "Зинке Ювелирс", что позволяет ему быть в курсе почти всех отношений в городе. Кто обручается, у кого скоро юбилей, кому нужен браслет с извинениями "Я облажался" в два карата. Этот человек — хранилище: все, что продается в Зинке, остается в Зинке. Образно выражаясь. — В какой форме команда в этом году?

Я глотаю воду из бутылки.

— С Липински на позиции квотербека мы возьмем штаты — без сомнения.

Брэндон Липински — мое творение. Я тренировал его с тех пор, как он был маленьким игроком в команде поп уорнер… для тех, кто не из Нью-Джерси, это "мелочь" или молодежная футбольная лига. И как Бог создал Адама по своему образу и подобию, я создал Липински по своему.

— Джастин все лето пахал как проклятый, — говорит мне Фил Перез. — Он тренируется каждое утро, бросает по пятьдесят пасов каждый день.

Я веду мысленный каталог будущих талантов. Джастин Перез — семиклассник с приличной рукой и хорошими ногами.

— Последовательность — это ключ, — отвечаю я. — Нужно нарабатывать мышечную память.

Миссис Перкинс называет мое имя из-за прилавка, протягивая коричневый бумажный пакет.

— Твой заказ готов, Гарретт.

Семья Перкинсов владеет "Магазином рогаликов" уже несколько поколений — сейчас здесь хозяйничают миссис Перкинс и два ее брата. Ее старшая дочь, Саманта, была великолепной, влажной мечтой старшеклассника, когда я был первокурсником. Она взяла моего приятеля Дина на выпускной бал — они напились в лимузине и пропустили почти весь вечер, трахаясь в туалете, что навсегда закрепило за Дином статус игрока.

— Хорошего дня, ребята, — хлопаю по столу и иду оплачивать счет.

Миссис Перкинс протягивает мне мой пакет с углеводами и сдачу.

— Твоя мама собирается в клуб сегодня днем?

А, женский клуб — место, где женщины планируют распродажи выпечки, напиваются алкогольным пуншем с шербетом и ругают своих мужей.

— Она бы ни за что не пропустила это, — я подмигиваю ей и улыбаюсь. — Всего хорошего, миссис Пи.

— Пока, Гарретт.

~ ~ ~

С рогаликами под рукой я иду по Фултон-роуд и пересекаю Бэйгроув-парк, что приводит меня на Честнат, недалеко от дома моих родителей. Их дом — темно-синий колониальный дом с белыми ставнями… и практически неоново-зеленой лужайкой.

Выход на пенсию сильно ударил по моему старику.

В зимние месяцы он проводит часы в гараже, работая над классическими моделями автомобилей. Но как только морозы отступают, он начинает заниматься травой — подстригает ее, поливает, удобряет… разговаривает с ней.

Он провел с этим газоном больше времени, чем когда-либо со мной и моими братьями, а нас было четверо.

Я вхожу в парадную дверь, которая никогда не запиралась, и попадаю в хаос — потому что вся банда здесь.

По телевизору показывают воскресные утренние ток-шоу. Уровень громкости: крик — потому что у моего отца плохой слух и имеется слуховой аппарат, который он не носит. Жасмин, давно не уличная, но все еще злобная черная кошка моей матери, шипит, когда я закрываю за собой дверь, пресекая ее вечные попытки сбежать. Мой отец сидит в своем кресле, одетый в типичную августовскую униформу — клетчатые боксеры, белые носки до колена с сандалиями и футболку с надписью: "Если потерялся, возвращайся к Ирен". Моя мать стоит перед плитой, над ее головой грохочет вентилятор, на ней футболка с надписью: "Я — Ирен".

Я передаю рогалики маме и целую ее в щеку — потому что из нас четверых я ее любимчик. Конечно, если вы спросите ее, она скажет: "я люблю своих сыновей одинаково"… но мы все знаем правду.

Мой младший племянник, Спенсер, сын моего старшего брата Коннора, морщит нос из-за кухонного стола.

— От тебя пахнет, дядя Гарретт.

Щенки учатся быть собаками, резвясь с более крупными собаками. Мальчики действуют так же.

— Да, победителем, — я вытаскиваю его из стула, поднимаю и трусь влажной, потной головой о его лицо, — Вот, понюхай получше.

Он визжит, потом смеется, отталкивая меня.

По обе стороны от стула Спенсера сидят два его старших брата — тринадцатилетний Аарон, чьи каштановые волосы цвета Джона Траволты из "Лихорадки субботнего вечера" нуждаются в подравнивании, и средний ребенок, во всех смыслах этого слова, Дэниел.

Да, они назвали его Дэниел Дэниелс — я не знаю, о чем, черт возьми, думал мой брат — с таким же успехом они могли вытатуировать мишень на его лбу. Его второе имя — Брейден, поэтому мы все зовем его так.

На другом конце стола сидят мои племянницы — дочери моего брата Райана — красивые, идеальные, маленькие девочки, о которых моя мама всегда молилась. Тринадцатилетняя Джозефина и семилетняя кудрявая Франческа — также известные как Джоуи и Фрэнки.

Я наливаю себе чашку кофе, пока мама нарезает и намазывает маслом рогалики и раздает их детям.

Затем моя миниатюрная темноволосая невестка идет по коридору из ванной и хлопает в ладоши детям.

— Давайте, дети, ешьте быстрее. Мы собираемся на школьную ярмарку, и нам пора идти.

Она — жена Райана. Анджелина Беттина Констанция Мария, девичья фамилия Каравузио.

Она немного итальянка.

Анжела родом из Джерси — ее семья переехала сюда из Бруклина, когда она училась в младших классах средней школы. В том же году она и мой брат сошлись и с тех пор не расставались.

— Я не хочу ехать, — хнычет Брейден. — Я хочу остаться у бабушки и дедушки и поиграть в Xbox.

Анжела качает головой.

— У бабушки сегодня клуб. Твой папа заберет тебя из моего дома сегодня днем после встречи.

Это будет встреча Коннора с адвокатом по разводу.

Мой брат — лечащий врач скорой помощи в Лейксайд Мемориал. Последние несколько месяцев он жил в доме моих родителей — с тех пор, как его жена, Стейси, сказала ему, что больше не хочет быть за ним замужем. Ауч. Пятнадцать долбаных лет в пролете. Пока они живут раздельно, она владеет домом — особняком с пятью спальнями в новой, более роскошной части города, — а он занимается детьми каждые вторые выходные.

Мой младший брат, Тимми, заходит через раздвижную стеклянную дверь с заднего двора.

— Привет, папа, — ухмыляется он. — У тебя возле дерева растет крабовая трава. Тебе действительно стоит заняться этим.

Мой отец услышал это.

Он вскакивает со своего кресла и направляется в гараж за спреем от крабовой травы.

Между моим старшим братом, Коннором, и моим следующим старшим братом, Райаном, разница в возрасте два года. И еще два года разницы между мной и Райаном. Третий раз для моих родителей был определенно удачным, и им, откровенно говоря, следовало уйти от дел, пока они были на подъеме.

Но через семь лет моя мама решила попробовать в последний раз завести девочку. Так у нас появился Тимми.

Тимми немного придурок.

Не поймите меня неправильно — он мой брат, я люблю его. Но он незрелый, эгоистичный, в общем… придурок.

— Ты вроде, как придурок, мужик, — говорю я ему, потому что мы оба знаем, что на лужайке моего отца нет ни травинки крабовой травы.

Он смеется.

— Вот что он получил за то, что не позволил маме купить мне печь для легкого выпекания, которую я хотел, когда мне было десять лет.

Как и многие мужчины его поколения, мой отец твердо верит в раздельные проходы игрушек для мальчиков и девочек и в то, что эти двое никогда не встретятся. Он считает, что прогрессивность — это марка супа.

В отличие от моей племянницы Фрэнки, которая решительно смотрит на меня и заявляет:

— Я хочу играть в футбол, дядя Гарретт.

Для меня это не новость. Она говорит, что хочет играть в футбол, как ее дяди и двоюродные братья, с тех пор как начала говорить. Она одна из тех, кто смотрит игры в воскресенье с моим братом, надевая свою розовую джерси "Джайентс".

— О, да? Ты отрабатывала удары?

Она с энтузиазмом кивает и отходит от стола, чтобы продемонстрировать. И она неплоха — семейный футбольный ген не обошел ее стороной.

Я хлопаю в ладоши.

— Ты можешь играть в поп уорнер, когда тебе будет девять.

Фрэнки сияет, пока Анжела не врывается на наш парад будущих Хейсманов (мемориальный трофей Хейсмана, ежегодно вручается самому выдающемуся игроку студенческого футбола).

— Прекрати, Гарретт. Ты не будешь играть в футбол, Франческа. Я не буду тратить три тысячи долларов на брекеты только для того, чтобы ты могла выбить себе зубы.

Ну, это оскорбительно.

— Думаешь, я позволю, чтобы моей племяннице выбили зубы?

Анжела показывает на меня.

— Когда у тебя будет дочь, мы поговорим.

Тимми проверяет часы на своем телефоне.

— Эй, мам, мне пора идти. Ты можешь отнести мое белье?

Да, моя мама до сих пор стирает его белье каждую неделю. Как я и говорил — придурок.

Я уже собираюсь сказать ему, чтобы он сам занялся своей чертовой стиркой, но Анжела меня опережает.

— Какого черта? Занимайся своей гребаной стиркой сам!

— Ей нравится стирать мое белье! — спорит Тимми. — Это помогает ей чувствовать себя нужной.

Анжела усмехается.

— Никому не нравится стирать, Тим. И ты не попросишь шестидесятитрехлетнюю женщину таскать твое белье по ступенькам в подвал. Что ты за пожарный такой?

Тимми — пожарный в Хаммитсбурге, в двух городах отсюда.

— Ма! Мама, скажи Анжеле, что тебе нравится стирать мое белье!

Анжела делает шаг к нему.

— Я тебя сейчас по голове стукну, — Тимми делает шаг назад, потому что она это сделает. — Я отшлепаю тебя на глазах у твоих племянников и племянниц, если ты не спустишь свою задницу по ступенькам и не отнесешь свое белье.

Мой брат вскидывает руки вверх.

Затем он спускает свою задницу по ступенькам в подвал, чтобы отнести белье.

И это моя семья. Так всегда. Если они кажутся сумасшедшими… это потому, что они такие и есть.

Моя мама помогает Анжеле вывести детей из-за стола к их обуви. Когда Фрэнки проходит мимо меня, я приседаю рядом с ней и шепчу:

— Эй, милая. Продолжай работать над ударом, хорошо? Когда ты немного подрастешь, дядя Гарретт возьмет тебя к себе.

Она дарит мне широкую кривозубую улыбку, которая согревает меня. Затем целует меня в щеку и уходит через парадную дверь.

~ ~ ~

Самая крутая вещь, которую я когда-либо покупал — это мой дом на северной стороне озера. Двухэтажный, кирпичный, с полностью отремонтированной кухней. У меня большой огороженный задний двор с костровой площадкой рядом с дорожкой, которая спускается по ступенькам к моему частному причалу. У меня есть лодка для ловли рыбы, и я люблю кататься на ней пару раз в неделю. С одной стороны — живут мои соседи Альфред и Сельма, с другой — капитан армии в отставке Пол Кэхилл, но из-за елей и сосен, окаймляющих участок, я не вижу их, если не хочу. Здесь уединенно и тихо.

Я бросаю ключи на столик в прихожей и иду в гостиную, где на диване, свернувшись калачиком, спит мой лучший друг. Он мягкий, белоснежный, как тюлень, и весит около двадцати пяти фунтов. Он отличный слушатель, он срывается на телевизор, когда судья делает неправильный выбор, а его любимое занятие — вылизывать собственные яйца.

Я нашел его маленького и грязного на парковке супермаркета в выпускном классе средней школы. А может… он нашел меня.

— Снупи, — шепчу я, уткнувшись носом в его пушистый мех.

Его темные глаза открываются, он резко поднимает голову, как мой старик, когда ловит себя на том, что засыпает в кресле.

Я глажу его по спине и чешу ему уши.

— Как дела, дружок?

Снупи потягивается, затем забирается на подлокотник дивана, чтобы облизать мое лицо своим языком. Его хвост виляет в ровном, обожающем ритме. С такой преданностью ничего не поделаешь.

По человеческим меркам, ему семнадцать лет, так что он уже не так бодр, как раньше. Он также частично слепой и диабетик. Я делаю ему уколы инсулина дважды в день.

Снупи — мой мальчик. И нет ничего на свете, что я не сделал бы для него.

После душа я включаю игру "Стилерс", и когда беру телефон, чтобы заказать китайскую еду, входная дверь открывается, и в гостиную входит Тара Бенедикт.

— Худший день в жизни, — стонет она. — Если мне придется выслушать еще одну женщину, которая скажет мне, что размер ее новых сапог Гуччи ей не подходит, я вырву себе волосы. Сапоги в порядке, сучка — твои пухлые ноги Фреда Флинстоуна и близко не похожи на шестой размер!

Тара — представитель онлайн-сервиса по обслуживанию клиентов в Нордстроме. Она училась на год младше меня в школе, мы начали встречаться пару месяцев назад, когда она вернулась в город после развода.

Я поднимаю брови.

— Звучит грубовато.

Снупи запрыгивает на диван, вытягивает шею, выпрашивая внимание Тары.

Такой нуждающийся ублюдок.

— Прости, что не написала перед тем, как прийти. Ты занят?

Тара и раньше была симпатичной, но сейчас, в тридцать три года, она великолепна — заядлая теннисистка с длинными темными волосами и изящными изгибами.

— Нет. Я как раз собирался заказать китайскую кухню. Голодна?

Она расстегивает молнию на своей черной юбке и позволяет ей соскользнуть на пол, оставляя на ней чулки до бедер и блестящие черные туфли на каблуках.

— Позже. Сначала мне нужно вытрахать часть этого разочарования.

Тара — отличная девушка.

Я бросаю китайское меню, как будто оно горит.

— Ты пришла по адресу.

Она поднимается в спальню, оставляя за собой след из одежды, как потрясающая порноверсия хлебных крошек Гензеля и Гретель. Я начинаю следовать за ней, но останавливаюсь в коридоре, потому что Снупи лучший… но он также вуайерист.

Его глаза круглые и внимательные, когда я показываю на него.

— Оставайся здесь, приятель. И не подслушивай, я же говорил тебе — это чертовски странно.

~ ~ ~

Два часа спустя мы с гораздо менее расстроенной Тарой сидим за кухонной стойкой и едим отличную китайскую еду из контейнеров на вынос.

Тара вытирает губы салфеткой.

— Скоро окружная ярмарка.

Окружная ярмарка — это пиво, отличное барбекю, приличная живая музыка и аттракционы, ради которых стоит рисковать жизнью.

— Джошуа очень взволнован — каждый раз, когда мы проезжаем мимо вывески, он спрашивает меня, сколько еще дней осталось до ярмарки, — она берет кусок курицы на пару и подносит его к слюнявому рту Снупи. — Итак… Я хотела спросить, что ты думаешь о том, чтобы ты, я и Джошуа поехали вместе? — Она многозначительно смотрит на меня. — Мы втроем.

Я в замешательстве прищурился.

— Это…

— Я знаю, что это не то, о чем мы говорили, когда начали встречаться… мы не соглашались ни на что серьезное. Но… ты мне нравишься, Гарретт. Думаю, нам было бы хорошо вместе, — она пожимает плечами. — Я из тех, кто любит отношения, и, хотя мой брак рухнул и сожжен, я готова начать все сначала. Попробовать снова.

Мне нравится Тара — но даже если бы не нравилась, я бы не стал ее обманывать. В жизни человека наступает такой момент, когда он понимает, что честность — даже если это не то, что кто-то хочет услышать — это гораздо проще.

— Ты мне тоже нравишься. Но мне также нравится моя жизнь такой, какая она есть. Очень, — я жестом показываю в сторону соседней комнаты. — На прошлой неделе я купил стол для пинг-понга в столовую. Мне нравится, что мне не пришлось ни с кем это обсуждать, что мне не пришлось думать о чувствах других людей. Мне нравится, что единственное эмоциональное беспокойство, которое у меня есть, это вопрос о том, как, черт возьми, я собираюсь обойти защиту школы Северного Эссекса в этом сезоне.

— У тебя должны быть дети, Гарретт, — настаивает Тара. — Ты был бы замечательным отцом. Это грех, что у тебя нет детей.

— У меня есть дети. Тридцать из них, на шесть уроков в день и еще сорок, каждый день после школы во время футбольного сезона.

Заинтересованность — это ключ к подросткам, к тому, чтобы они слушали. Они должны чувствовать, что тебе не все равно. Что ты заботишься. Ты не можешь подделать это — они поймут.

Я не знаю, был бы я таким же хорошим учителем, как сейчас, если бы у меня были свои дети — хватило бы мне энергии, терпения. Это не единственная причина, почему я не женат и не имею детей, но это одна из них.

Как я уже сказал, не стоит сходить с победной полосы.

Тара отталкивается от стола и встает.

— Что ж. Тогда, похоже, мне нужен Матч. ком (сайт знакомств). И не думаю, что новый парень будет в восторге от того, что я держу на стороне кусочек горячего тренера.

Я аккуратно убираю прядь волос за ее ухо.

— Ага, не думаю, что это пройдет слишком хорошо.

— Это было весело, Гарретт, — она тянется вверх и целует меня в щеку. — Береги себя.

— Да, и ты тоже, Тара. Увидимся.

Еще раз улыбнувшись и кивнув головой, она берет свою сумочку, похлопывает Снупи на прощание и выходит за дверь.

Снупи смотрит, как она уходит, затем поворачивается ко мне — ждет.

Я наклоняю голову к стеклянным дверям, которые открывают вид на заходящее солнце, окрашивающее небо в розовые, серые и оранжевые цвета.

— Хочешь пойти полаять на гусей на озере?

Снупи навостряет уши и бросается к задней двери так быстро, как только могут его старые маленькие ножки.