Снова в школу (ЛП)

Глава седьмая Гарретт

Двери открываются в первый учебный день в школе Лейксайд, и ученики наплывают, заполняя коридоры. Слышится шум, шарканье ног, металлический звон открывающихся и закрывающихся шкафчиков, шум разговоров. Я представляю, как звучит ад, когда через его ворота проходит поток душ — звуки проклятых, которые не хотят быть там, стонут и взывают об освобождении.

Не знаю, кто решил, что начинать учебный год в пятницу — хорошая идея, но они чертовы идиоты. Наверное, тот же гений, который думает, что отстранение от занятий — это реальное наказание. Болван.

Первый учебный день всегда напоминает День сурка — вы уже были здесь раньше, вы знаете, как это происходит, вы можете поклясться, что были здесь только вчера.

Первокурсники похожи на туристов, бредущих по большому, опасному городу и отчаянно пытающихся не выглядеть как туристы. Второкурсники неопрятны, напряжены и находятся на грани депрессии. Третьекурсники массово собираются в коридорах — смеются со своими друзьями, целуются со своими парнями и девушками, строят планы, где они будут проводить время этой ночью. Выпускники похожи на старых, умудренных жизнью людей — им все надоело, они уже все видели. Некоторые из них могут взять под свое крыло испуганного, уязвимого новичка, передать ему факел, показать пути силы, но большинство из них просто хотят уйти.

Я провел раннюю командную тренировку в комнате отдыха перед первым уроком, потому что игры выигрываются не только на поле. После этого я не увидел Кэлли в "Пещере" — так называется учительская, потому что там нет окон, — чтобы пожелать ей удачи в первый день.

И, если судить по выражению ее лица на вчерашнем собрании, она ей понадобится.

~ ~ ~

Первые два урока проходят средне, без происшествий, а потом наступает третий — мое сладкое время. Это похоже на "Клуб Завтрак" — фильм опережает свое время. Дети входят и занимают свои места. У нас есть Скайлар Мэйберри — отличница, тип А, мозговик из академического клуба.

А еще есть Нэнси Парадигма.

Нэнси — королева типа Б, симпатичная брюнетка, занимающая верхнюю ступеньку в пищевой цепочке социального статуса, одержимая последними тенденциями в макияже, прическах, музыке и одежде.

— Привет, Большой Ди. С возвращением, — она улыбается, проходя мимо моего стола.

Большой Ди.

Что касается прозвищ учителей, то это неплохо, но важно четко проводить границы между дружелюбными "ученик-учитель" и неподобающим беспорядком.

В противном случае вы просто напрашиваетесь на кучу проблем.

— Давай на этот год оставим "Тренер Ди" или "Мистер Дэниелс", хорошо, Нэнс?

Она хлопает ресницами.

— Все девушки так называют Вас за спиной, знаете ли.

— Да, пусть так и останется.

Нэнси пожимает плечами и садится за стол.

Ди Джей Кинг, мой стартовый ресивер, заходит следом.

— Все путем, тренер.

Я видел его всего два часа назад в тренажерном зале, но мы столкнулись кулаками. Дэймон Джон напоминает мне меня — хорошая семья, давняя подруга Ронда и хорошая голова на плечах. У него все получится.

После последнего звонка я закрываю дверь и начинаю урок, рассказываю им о проведенном лете, объясняю, как выставляются оценки, и объясняю задание по Билли Джоэлу.

А через десять минут входит Дэвид Берк. Низко посаженные джинсы, фланелевая рубашка, безразмерная темно-серая куртка — он бунтарь, недовольная молодежь, чья внеклассная деятельность включает мелкие кражи, торговлю травкой и иногда вандализм.

Из списка я увидел, что у Кэлли он посещает театральный кружок на пятом уроке.

— Извините за опоздание, тренер Ди, — он прижимает руку к животу, — мне не следовало есть тот буррито на завтрак, понимаете (двусмысленная фраза, намек на куннилингус)?

— Ты такой противный, — шипит Нэнси, ее лицо искажается со своего места в первом ряду.

Дэвид подмигивает ей, не смущаясь. Потому что девушки все еще охотятся за плохими парнями — это не изменилось. Но что самое странное в сегодняшних детях? Их круги менее определены, границы размыты. Гот может быть крутым спортсменом, тупица — королем бала, наркоман — президентом французского клуба, симпатичная чирлидерша — преступницей.

Дэвид умен, действительно умен — он мог бы учиться на отлично, если бы захотел. Вместо этого он использует свой интеллект, чтобы определить минимальный объем работы, который он должен сделать, чтобы его не выгнали из школы, и не больше.

— Садись, — говорю я ему. — Больше не опаздывай. Это неуважительно.

Он отдает честь и садится на место в задней части класса. Я продолжаю лекцию. Пока Брэд Рифер, сидящий в дальнем углу, не выглядывает в окно и не объявляет:

— Беглец! У нас есть беглец!

И весь класс перемещается к окнам, чтобы лучше видеть. Некоторые ученики хватают свои телефоны, наполняя комнату звуками щелкающих цифровых затворов и пиканьем записывающих камер. Они направляют свои устройства на худого, светловолосого мальчика — скорее всего, первокурсника, — который мчится через школьную лужайку в сторону Dunkin' Donuts на другой стороне улицы и делает это из рук вон плохо. Скрытность — недруг этого ребенка.

Он оглядывается назад.

Плохой ход. Когда бежишь, всегда смотри на цель — туда, куда ты хочешь попасть. Если не хочешь идти назад, не смотри туда.

Беглец не замечает полицейского, который выходит из-за дерева, поднимает руку и бьет парня по горлу, опрокидывая его на задницу.

— Черт.

— Ауч!

Когда я был здесь студентом, у нас была охрана, в основном, на уровне охранника торгового центра. Но сегодня все по-настоящему. Вооруженные офицеры патрулируют территорию и коридоры — если вы с ними столкнетесь, вам грозит обвинение в нападении на офицера как минимум. И есть разные типы полицейских. Уравновешенные, спокойные реалисты, как мой брат Райан. И агрессивные, властные, как офицер Джон Тирни, который сейчас тащит беглеца за рубашку, надевает на него наручники и тащит обратно в здание.

Помните мою теорию о душе? О том, что она не меняется после школы? Тирни — доказательство. Он был на класс старше меня в школе — он был мудаком тогда, и он мудак со значком сейчас.

— Ладно, ребята, — говорю я классу, — шоу окончено. Вернитесь на свои места.

В середине урока моя дверь открывается, и в нее вваливается Джерри Дорфман, школьный консультант и помощник тренера.

— Что случилось, Джерри?

Он протягивает мне листок бумаги.

— Мне нужен Дэвид Берк.

— Я не виноват, — Дэвид поднимает руки в знак того, что сдается, и класс смеется.

Насколько я слышал, Дэвид живет со своей бабушкой. Его мамы нет, отец все еще рядом, но ситуация не очень хорошая.

— На ноги, Берк! — кричит Джерри. — Я не спрашивал тебя об этом. Шевелись, обезьяна, шевелись!

Джерри большой и управляет с жесткой любовью, которой он научился в морской пехоте. Он жесткий, но не придурок. Я бы не позволил ему тренировать мою команду, если бы он был им.

В завершение, с обязательным закатыванием глаз, Дэвид встает и выходит из класса вместе с Джерри.

Двадцать минут спустя звенит звонок, и начинается безумная, достойная Голодных игр борьба за дверь. Я даю им те же наставления, что и каждую пятницу.

— Хороших выходных. Не будьте идиотами.

Вы будете поражены тем количеством дерьма, от которого можете уберечь себя, следуя этим простым словам.

~ ~ ~

Мой четвертый урок свободен — подготовительный урок — спасибо, профсоюз учителей. Я планирую провести его в своем кабинете рядом с раздевалкой. Но по дороге меня останавливает вид трех футболистов — моего квотербека Липински и двух игроков младших курсов, Мартина и Коллинза, которые окружают еще одного ученика — Фрэнка Драммонда. Фрэнк — ученик с особыми потребностями в специализированном классе.

Липински держит в руке кепку Фрэнка "Янкиз", убирая ее на расстоянии вытянутой руки — то позволяя ей приблизиться, то отдергивая ее, как игрушку йо-йо. Мартин и Коллинз смеются, пока Липински издевается над ним.

— Эй! — кричу я, подходя к ним. — Прекратите это, сейчас же.

Лицо Мартина бледнеет, когда он видит меня, а глаза Коллинза меняются, как будто он ищет выход. Я выхватываю кепку из рук Липински и кладу ее в руки Фрэнку.

— Извинитесь.

— Извини, Фрэнк.

— Да, извини.

— Просто шучу с тобой, Фрэнки, — Липински усмехается. — Ты не должен выходить из себя из-за этого.

Я смотрю на него, упорно готовясь оторвать голову этому маленькому дерьму.

— Вот ты где, Фрэнк, — Келли Симмонс подходит к нам, протягивая руку своему ученику.

Келли прекрасна, в светло-коричневом платье, которое доходит ей только до середины бедра, и высоких замшевых коричневых "трахни меня" сапогах — она определенно звезда в фантазиях большинства учеников мужского пола.

— Извини за это, Келли, — говорю я ей, когда она хмуро смотрит на трех игроков. — Я позабочусь об этом.

— Спасибо, Гарретт, — и уходит с Фрэнком по коридору.

— Мой кабинет, — рычу я на оставшихся придурков. — Сейчас же.

Как только все трое оказываются внутри, я захлопываю дверь.

— Что, черт возьми, я только что увидел? — огрызаюсь я.

— Мы пошутили, — пискнул Коллинз, опустив глаза в пол.

Липински выпячивает подбородок.

— Ничего важного.

Я подхожу ближе. Брэндон почти достиг в росте меня, но у меня все еще есть два дюйма над ним, и я использую их в своих интересах.

— Для меня это очень важно.

Мартин покорно поднимает плечо.

— Парни задирают друг друга, тренер. Мы подшутили над Фрэнком, вот и все.

Мой голос резок, отрывист и обвинитилен.

— Парни задирают друг на друга, да, но Фрэнк в этой шутке не участвовал. Только засранцы бьют сверху вниз — не ведите себя как засранцы.

— Бьют сверху вниз? — Липински бросает вызов. — Звучит так, как будто Вы считаете Фрэнка не таким способным, как все мы. Довольно запутанно, не находите?

— У Фрэнка есть проблемы, которых нет у тебя, — отвечаю я, — я не могу понять, почему, во имя всего святого, вы из кожи вон лезете, чтобы сделать его жизнь еще тяжелее. Вы меня услышали?

— Да, тренер, — пробормотал Мартин.

— Да, мы Вас услышали, — добавляет Коллинз, — извините.

Липински ничего не говорит. И его молчание звучит громко.

Первое правило работы с ребенком, который ведет себя неадекватно? Лишить его аудитории. Он легче отступит, если рядом не будет никого, кто мог бы посмотреть, как он это делает.

Я выписываю два пропуска и вручаю их Коллинзу и Мартину.

— Возвращайтесь в класс. И, если вы еще раз повторите это дерьмо, это будет последний раз, когда вы надеваете шлем в этой школе. Понятно?

— Да, понятно.

— Хорошо, тренер.

Я показываю на Липински.

— Ты — сядь.

Коллинз и Мартин выходят за дверь, закрывая ее за собой. Липински опускается на тул и откидывается назад, раздвинув колени, без всякой заботы.

Я обхожу свой стол и сажусь.

— Ты капитан команды — каждый твой шаг является отражением команды, и, что более важно, отражением меня, — я указываю на дверь, — это дерьмо и твое отношение ко мне сейчас ни хрена не сработает — ты это знаешь. В чем, черт возьми, твоя проблема, Брэндон?

Он ухмыляется.

— У меня нет проблем, Гарретт…

Гарретт?

Я мысленно поперхнулся.

Этим летом я смотрел "Головоломка" со своей племянницей, и если этот мультфильм является хоть каким-то подтверждением, голова моего маленького красного парня только что взорвалась огнем в моем сознании.

—. Я только что выяснил несколько вещей.

— Да ну? И что же ты выяснил?

— У Дилана мононуклеоз, у Леви штифты в руке…

Дилан и Леви — мои второй и третий квотербеки, которые оба находятся в списке травмированных на этот год.

—. Я — все, что у тебя есть. Без меня у тебя не будет сезона. Так что… Мне надоело прыгать, когда ты щелкаешь пальцами. С меня хватит твоих дерьмовых правил. Я делаю то, что хочу, когда хочу… и ты ни хрена об этом не скажешь.

Хм.

Интересно.

Уверенность в себе — сложная вещь для спортсменов. Им нужно верить, что они непобедимы, лучшие из лучших — это делает их лучшими игроками. Но это не высокомерие. Это не какой-то маленький засранец, проверяющий границы, потому что в глубине души он хочет, чтобы его вернули в строй. Это вызов моей власти. Мятеж.

Я говорю твердо, ровно, потому что истина на моей стороне.

— Все будет не так, Брэндон. Либо ты исправишься и умеришь свой пыл, либо, обещаю, ты не ступишь на это поле.

Не знаю, когда Липински изменился. Когда он превратился из блестящей звезды в монстра Франкенштейна.

Он наклоняется вперед и смотрит на меня.

— К черту это.

Суровые уроки всегда усваиваются тяжелым путем.

— Я собираюсь сказать тебе кое-что, что, надеюсь, ты запомнишь — жизнь сложится для тебя лучше, если ты это сделаешь.

— Что именно?

— Никто не незаменим. Никто, — мой тон окончательный, однозначный. Последний удар молотка, который вбивает гвоздь. — Ты не в команде.

Секунду он не отвечает. Он сглатывает и моргает, пока слова оседают в нем. Затем он качает головой, начиная смеяться.

— Ты… ты не можешь этого сделать.

— Я только что сделал.

Я нацарапал на блокноте и протянул листок между пальцами.

— Возвращайся в класс, мы закончили.

Он вскакивает со стула.

— Ты не можешь этого сделать!

Спокойно смотрю на него.

— Закрой дверь, когда будешь уходить.

— Пошел ты! — его голос становится звуковым ударом, а лицо приобретает радиоактивный красный цвет, глаза выпучиваются, возможно, лопнул кровеносный сосуд.

Он идет к книжной полке вдоль стены, опрокидывает ее, рассыпая рамки, книги и трофеи на пол с металлическим треском, который эхом отдается в моих ушах.

Я не реагирую. Даже не встаю. Я не придаю его истерике много энергии или одобрения, словно он двухлетний ребенок, брыкающийся и кричащий на полу, потому что он не хочет спать.

Пнув напоследок книжный шкаф, Липински выходит из кабинета.

Медленно я подхожу к своему столу и облокачиваюсь на него, глядя на беспорядок на полу. Я обхватываю руками затылок и потягиваюсь.

Черт возьми.

Светловолосая голова Дина появляется в дверном проеме. Он смотрит на опрокинутую полку и заходит в кабинет, поправляя очки.

— Похоже, у тебя интересный день.

Я складываю руки на груди — мои мысли кружатся, перебирая варианты.

— Я только что выгнал Брэндона Липински из команды.

Он принимает это, делая медленный вздох, который звучит как имитация взрыва атомной бомбы.

— Ну, Ди, это… бл*дь.

Ага, точно мои мысли.

~ ~ ~

После школы я говорю помощникам тренера, чтобы они начали тренировку без меня, и иду на поле для новичков.

— Скажи, что у тебя есть что-то для меня, Джеффри. Чудо-новичок, который только что переехал в город… иностранный студент по обмену с золотыми руками.

Джеффри О'Дул — тренер новичков и мой старый товарищ по команде с тех времен. Он просматривает список команды на планшете в своих руках, затем смотрит на игроков, выполняющих упражнения на поле.

Для меня это выглядит не очень хорошо.

— Ты знаешь всех детей так же хорошо, как и я, Дэниелс. Дилан был моим новичком в прошлом году, когда он переехал, я знал, что это будет год восстановления.

Я откидываю голову назад, проклиная небо и ненавидя слова "год восстановления" со страстью, способной расплавить сталь.

Но, когда я открываю глаза, то вижу на другом конце поля маленького, тощего ребенка, который отступает назад и бросает пас своему приемнику. Он был коротким, всего несколько ярдов, но это было здорово, и его форма не была плохой.

— Кто это? — я указываю в его направлении.

Джерри следит глазами за моим пальцем.

— Паркер Томпсон. Вторая линия, молодой новичок, хороший парень, но вроде как коротышка из помета — у него еще не было скачка роста, и не знаю, будет ли он. Его брат уже был монстром на первом курсе.

Томпсон, Томпсон… Томпсон.

— Младший брат Джеймса Томпсона?

Джеймс Томпсон был моим игроком шесть-семь лет назад. Он стал квотербеком Нотр-Дам, пока его не вывели из строя многочисленные сотрясения мозга.

— Один из них, да.

— Я думал, Мэри не разрешала другим мальчикам играть после того, как Джеймс получил травму?

Джеффри пожимает плечами.

— Видимо, она передумала ради Паркера. Он самый младший.

Нельзя недооценивать силу генетики — природный спортивный дар, который невозможно повторить только с помощью тренировок. А отчаянные времена требуют работать с тем, что есть.

Я смотрю, как парень бросает еще один пас. И еще один. Затем я наблюдаю за ним следующие пятнадцать минут — его ноги в порядке, его позиция хорошая — он задиристый, быстрый, и очевидно, что он любит игру. Я могу с ним работать.

Джеффри подзывает Паркера.

Вблизи он еще меньше ростом — симпатичный мальчик с мягким телосложением, умными глазами и светло-коричневыми волосами.

Когда я говорю ему, что хочу, чтобы он был моим стартовым квотербеком на первой игре через две недели, его губы становятся серыми, а лицо — белым.

— Я не… Я не мой брат, тренер Дэниелс.

— Ты не обязан им быть. Ты просто должен делать то, что я говорю. Величайший навык, которым обладают лучшие спортсмены в мире — это умение слушать. Я буду работать с тобой. Если ты будешь слушать меня, Паркер… я позабочусь обо всем остальном. Хорошо?

Он обдумывает это, затем рывком кивает.

— Хорошо.

Я кладу руку ему на плечо и стараюсь говорить с энтузиазмом.

— У тебя все получится. Я верю в тебя.

Он снова кивает, заставляя себя улыбнуться.

А потом он наклоняется… и блюет мне на ботинки.

~ ~ ~

Вычистив обувь, я выхожу из туалета в "Пещере" и замечаю Кэлли, идущую по коридору. И она выглядит… очень похожей на Паркера Томпсона до того, как его стошнило. Потрясенная, осунувшаяся, локоны на концах ее длинных светлых волос примяты и рассыпаны по плечам.

— Кэл? — спрашиваю я неуверенно. — Ты в порядке?

Ее рот открывается и закрывается.

— Я… они…

Ее грудь быстро поднимается и опускается, а с губ срывается икота.

— Они были такими злыми, Гарретт. Я не думала, что дети могут быть такими злыми.

— Да. Прости, — я гримасничаю, — старшекурсники — те еще засранцы. Кто-то должен был тебе сказать.

Она качает головой, прикрывая свое милое лицо одной рукой.

— Они были… они были полными засранцами! Они знали, в какую школу я ходила, какие роли играла в школьных спектаклях — у них были фотографии! Та очень неловкая фотография из четвертого класса, когда мама сделала мне завивку волос, и я выглядела как пудель, которого ударили током! Они передавали ее по кругу. И у них была фотография с вечеринки по случаю развода моей подруги Шеридан — я целовала секс-куклу! Они назвали меня извращенкой!

Вот это фотография, которую я хотел бы увидеть.

Я обнял ее и похлопал по плечу.

— Социальные сети — это зло. Тебе нужно окончательно и бесповоротно удалить свои аккаунты, если ты хочешь выжить.

Голос Дина раздался с середины пустого коридора крыла Д.

— Да! У нас слезы — плати, Меркл.

— Черт побери, — ругается рядом с ним Донна Меркл, затем сует ему в руку купюру. Она качает головой в сторону Кэлли. — Я верила в тебя, Карпентер. А ты подвела команду.

Меркл уходит, а Кэлли бросает взгляд на Дина.

— Ты ставил против меня? Ты поставил на то, что мой первый день будет плохим?

— Конечно.

— Ты… козел.

Он держит сложенную купюру между пальцами, ухмыляясь.

— Самый легкий полтинник в моей жизни.

— Это не круто, Дин, — говорю я, как будто читаю лекцию одному из детей.

Он закатывает глаза, а затем шевелит бровями на Кэлли.

— Если ты уволишься в первую неделю, Эван должен будет выложить сотню.

И моя грудь сжимается, гораздо сильнее, чем следовало бы.

— Она, бл*дь, не бросит, — я смотрю на нее сверху вниз. — Ты не бросишь. Ты справишься, Кэлли.

Она качает головой, и кулак, сжимающий мое сердце, ослабляет свою хватку.

— Я не ухожу. Но мне бы не помешало выпить.

Я киваю.

— Нам всем не помешает. В "У Чабби» каждый год действует специальная акция — если покажешь удостоверение учителя, получишь двойную скидку.

~ ~ ~

В Лейксайде много баров, но "У Чабби» — фаворит среди старожил и местных жителей, желающих выпить пива после работы. Он тусклый, без окон, тихий, за исключением старого музыкального автомата в углу и одного маленького телевизора над барной стойкой, который всегда был настроен только на ESPN. Мой брат Райан работал здесь барменом летом, когда приезжал из колледжа, и поскольку мы были не против, он ставил мне и моим друзьям пиво. Теперь это место принадлежит старой театральной подруге Кэлли, Сидни. Она разведена, у нее двое детей, и она великолепна — далеко не та бабушка в очках, с вьющимися волосами, которой она была раньше.

Ни один из моих нынешних учеников не пришел бы сюда — они предпочитают пробовать свои фальшивые удостоверения в новом, более молодом, более нью-йоркском клубе "Колизей", вниз по улице.

Я, Кэлли, Дин, Меркл, Джерри, Эван и Элисон Беллинджер отправились в "У Чабби» и за столиком в дальнем углу за несколькими кувшинами пива выражали сочувствие.

— Две недели. Я не улыбаюсь первые две недели в школе.

Элисон Беллинджер — одна из самых милых и счастливых людей, которых я знаю. Если бы вы сказали мне, что она какает радугой и мочится солнечным светом, я бы вам поверил. Очевидно, она также неплохая актриса.

— Они все считают меня сукой высшего сорта, — говорит она Кэлли, вытирая рукавом пену с верхней губы. — Злая, противная, холодная и бессердечная.

По ее виду этого не скажешь, но малышка Элисон тоже умеет пить, как гребаный чемпион. Я видел, как она выпивает за столом с парнями вдвое больше нее и не уступает. Это впечатляет.

— Но это то, что я должна делать, чтобы напугать их. Я молодая, маленькая, если я буду милой с самого начала, они подумают, что им сойдет с рук убийство. В мой первый год преподавания никто не делал уроки, никто не приносил ручки в класс — все время были походы в туалет и к медсестре. Хаос.

Она покачала головой, вспоминая.

— Если они боятся меня, они меня уважают или, по крайней мере, делают вид, что уважают. Потом, в течение года, я могу постепенно расслабиться — позволить им узнать меня настоящую. Но уважение остается.

Кэлли проводит пальцем по стенке своей кружки.

— Думаю, меня нужно учить, как учить, — она фыркает, возможно, только полушутя. — Ребята, вы знаете каких-нибудь доступных репетиторов?

Не менее трех потрясающих фантазий о репетиторе и ученике-неумехе возникают в моей голове одновременно, и в каждой из них фигурируют я, Кэлли… и ее старая католическая школьная форма.

Я наклоняюсь вперед и начинаю.

— Приходи ко мне домой завтра вечером. Я приготовлю тебе ужин и расскажу все, что знаю о преподавании. У меня это потрясающе получается — спроси любого. Когда я закончу с тобой, ты тоже станешь потрясающей.

Элисон переводит взгляд с меня на Кэлли, которая разглядывает свое пиво.

Улыбка Кэлли застенчивая, а голос немного задыхающийся. Хороший знак. А потом… она меня отшивает.

— Я бы с радостью… но мои родители… Я не могу их бросить.

Я протягиваю руку.

— Дай мне свой телефон.

Кэлли смотрит, как я набираю номер ее сестры.

— Коллин, привет, это Гарретт Дэниелс. Я в порядке, спасибо. Слушай, мне нужно одолжить твою сестру завтра вечером. Можешь прикрыть ее перед родителями?

Коллин начинает мне впаривать, что у нее уже есть дневные родительские обязанности и что у ее ребенка по субботам тренировки по баскетболу.

— Ладно, я все это понимаю, но ей нужно время от времени отдыхать. Ты хочешь, чтобы она сорвалась?

Зеленые глаза Кэлли сверкают на меня, заставляя мое сердце биться быстрее, сильнее, потому что она такая чертовски красивая. И я не могу вспомнить, когда в последний раз мне так сильно хотелось проводить время с кем-то — просто разговаривать, смеяться, слушать, смотреть на кого-то. Наверное, не хотелось, со времен средней школы.

Не после нее.

— Отдай ей субботние вечера, и я буду давать твоим детям уроки вождения, бесплатно. Эмили осталось всего несколько лет до получения прав, верно? Это хорошая сделка для тебя, Кол.

Она думает об этом секунду… и потом соглашается. Потому что даже по телефону никто не может устоять передо мной.

— Круто. Отлично, спасибо.

Я кладу трубку и передаю телефон обратно Кэлли.

— Ты свободна. Я заеду за тобой к твоим родителям в шесть.

Яркая, красивая улыбка растягивается на ее лице — лице, о котором я мечтал больше раз, чем могу вспомнить.

Ее глаза темнеют, а голос становится сладким.

— Это свидание.

У меня свидание с Кэлли Карпентер.

Черт возьми, я согласен.

Я подмигиваю.

— Да, так и есть.