Широкие плечи Доминика не позволяют свету проникать внутрь кладовой. Он также мешает мне вдыхать воздух.
Он одет в приталенный темно-коричневый костюм, который подчеркивает его развитую грудь и зловещий взгляд. У меня бы потекли слюнки, если бы не суровый взгляд его глаз. Он выглядит настоящим дьяволом.
После минуты молчаливого запугивания он направляется к нам и легко, слишком легко, оттаскивает Уильяма от меня. Словно мой коллега — мешок с гнилой картошкой.
— Убирайся, — рычит Доминик. Его уничтожающий взгляд оценивает Уильяма так, словно собирается расчленить его и танцевать на его останках.
Я никогда не видела его плечи такими напряженными. Его сильная челюсть подрагивает, а кулак, прижатый к боку, сжимается и разжимается.
Доминик никогда не был жестоким человеком — если не считать извращенного секса. Я никогда не видела, чтобы он был склонен к какому-либо виду насилия. Он предпочитал использовать свой мозг, чтобы манипулировать любым человеком для выполнения его просьбы.
Но этот Доминик? Он выглядит таким неуправляемым, словно готов совершить убийство.
Даже Уилл бросает на него настороженный взгляд, прежде чем обратиться ко мне:
— Камилла? С тобой все будет в порядке?
— А что ты сделаешь? Мм-м? — тон Доминика спокоен, но за ним скрывается бушующий ураган, который снесет все на своем пути.
— Иди, Уилл, — я начинаю направлять его к двери, но останавливаюсь, когда Доминик бросает на меня такой суровый взгляд, что я вздрагиваю.
Oh, Dieu (с фр. Ох, Боже).
Он может быть таким страшным. Его сила проникает мне под кожу, захватывает меня, душит, возбуждает.
В хорошие дни Доминик внушает страх. Разгневанный Доминик смертельно опасен.
Уилл неуверенно кивает и выходит. Я выдыхаю. Я только что спасла его от того, что Доминик собирался с ним сделать.
Я закрываю дверь и встречаюсь взглядом с Домиником.
— Что это было…
Слова застревают у меня в горле, когда Доминик встает передо мной и хлопает рукой по двери рядом с моей головой. Я вздрагиваю, и ненавижу, ненавижу это, но между моих бедер начинается пульсация, просто наблюдая эту его сторону.
— Никаких других людей. — Он спокоен. Слишком спокоен. Это опасно. — Никаких других гребаных людей, Камилла, а? Ты помнишь свое условие?
За то время, что я его знаю, Доминик называл меня полным именем, только когда был зол или раздражен. В данном случае речь идет о версии, наполненной яростью.
— Он коллега, — я стараюсь быть бесстрастной, но мне с трудом удается держать бедра сомкнутыми.
Рука Доминика поднимается и обхватывает мою шею. Она твердая и непреклонная. Паника бурлит в моем горле. Он может задушить меня. Убить меня. Но он этого не делает. Дрожь удовольствия пробегает по моему позвоночнику. Другая его рука обхватывает мою челюсть. Его большой палец прижимается к моей нижней губе, и мне так хочется засосать его.
— Мне все равно, кто он такой. Ты никому не позволяешь прикасаться к себе. Это ясно?
Он не ждет ответа. Он обхватывает мою шею и челюсть, чтобы заставить меня кивнуть.
— Он что-нибудь сделал? — его голос звучит убийственно. Как будто он пойдет и забьет Уилла до смерти, если я скажу «да».
— Нет, — я скривилась. В этом маленьком местечке слишком жарко, и мне слишком нравится безумная реакция Доминика.
Может, его безумие передается мне?
Его большой палец поглаживает мою челюсть, но это не нежность. Это так же жестоко, как и монстр внутри него. Он хрипит, наклоняясь, и прикусывает мою нижнюю губу. Я хнычу, а между ног закипает удовольствие.
— Тебе повезло, чертовски повезло, что он ничего не сделал, Камилла. Я не очень хорошо реагирую на то, что люди прикасаются к тому, что принадлежит мне. — От его горячих слов по моей коже пробегают мурашки. — Ты ведь моя, правда, малышка?
— А ты мой? — спросила я в ответ, задыхаясь.
— Когда я задаю вопрос, ты отвечаешь. Ты не задаешь своих.
— Я не отвечу, пока не ответишь ты мне.
Доминик рычит.
— Камилла.
Я бросаю на него вызывающий взгляд.
Обхватив мою шею рукой, он другой рукой нащупывает пуговицу на моих шортах и стягивает их вместе с нижним бельем с моих ног.
Я задыхаюсь, мои глаза расширяются.
— Я на работе!
Он ухмыляется. Зловеще и чертовски очаровательно.
— Надо было думать об этом до того, как меня разозлила.
— Дом!
— Он прикасался к тебе. — Он снова наклоняется и прикусывает мою нижнюю губу так сильно, что я боюсь, что из нее пойдет кровь. — Он держал свою гребаную руку на этих губах. Эти губы — мои. — Доминик резко обхватывает меня, и его встречает моя гладкость. — Эта киска моя. Каждый дюйм твоей кожи — мой, чтобы трахать, наслаждаться и владеть.
Я хнычу от его прикосновений. Я дрожу и схожу с ума от того, как возбуждают его слова.
Доминик не останавливается. Он занят своим поясом и брюками. Мне ничего не остается, как обхватить его ногами за талию. Я так тяжело дышу, что, кажется, у меня начинается гипервентиляция. Что, если Самир придет? Нэнси? Что, если Уилл приведет кого-нибудь? Я больше никогда не посмотрю им в лицо.
Мои мысли улетучиваются, когда Доминик одним толчком входит в меня.
Oh. Dieu (с фр. Ох. Боже).
Мое горло сжимается. Его крепкая рука на моей шее вызывает чувство клаустрофобии, но при этом странно приятное. Тот факт, что мой босс может заглянуть к нам, заставляет мои ноги дрожать от возбуждения.
Быть с Домиником — все равно что кататься на американских горках, не имея возможности остановиться.
Это опасно.
Он опасен.
Почему мне это так нравится?
Он вонзается в меня сильнее, словно наказывая. Он растягивает меня изнутри. Мои стенки сжимаются вокруг него, как в тисках. Моя спина ударяется о дверь с каждым толчком. Я в смятении. Мои нервные окончания дрожат от возбуждения. Я не могу думать. Я даже не могу нормально дышать. Я могу только чувствовать. Нуждаться. Падать.
— Ты. — Шлепок. — Только. — Шлепок. — Блядь. — Шлепок. — Моя.
Я подавляю крик, кусая его плечо через пиджак. Мои глаза наполняются слезами от интенсивности того, что происходит внутри меня. Я сейчас взорвусь и упаду в обморок или что-то в этом роде. Я так близко, что это разрывает на части.
— Скажи это, — требует Дом, замедляя свои толчки.
— Je suis à toi (с фр. Я принадлежу тебе). — Я дышу ему в рот. Я готова сказать ему все, что угодно, лишь бы он снял боль.
— Скажи это еще раз. — Его толчки ускоряются.
— Я твоя… Твоя… А-а-а… — Яростная волна захватывает меня. Я кричу.
Доминик проглатывает звук своим ртом.
В этот момент мне уже все равно, войдет ли кто-нибудь. Я так довольна и счастлива. Я словно вылетаю из собственной оболочки. Плечи Доминика вздрагивают, прежде чем тепло заполняет мои внутренности.
Одно только ощущение того, как его сильное тело проникает в меня, заставляет меня снова и снова оказываться в этом месте.
Он отпускает мою шею, и она кажется пустой. Я попрошу его сделать это сегодня вечером, пока мои руки связаны. При одной только мысли об этом у меня подергивается киска.
Пылающие глаза Доминика поглотили меня целиком.
— В следующий раз, когда я скажу, что ты моя, ты скажешь это в ответ, или я нагну тебя в любом, блядь, месте и напомню об этом.
Я открываю рот, чтобы что-то сказать — сама не знаю что, — но Доминик прерывает меня, прижимаясь к моим губам своими.
Поцелуи с ним стали наркотиком.
Он стал наркотиком.
Я так обречена, потому что не хочу выходить из наркотического опьянения.
Два часа спустя, после того как мы отдохнули остаток вечера и поужинали на свежем воздухе, мы с Домиником входим в здание, где находится его квартира.
Сейчас только десять, что очень рано для обычного графика Доминика. Возможно, он будет работать из дома.
Он держит мою руку в своей. Мурашки пробегают по позвоночнику, когда его большой палец гладит тыльную сторону моей ладони. Эти мелкие жесты выжигают мне мозг.
Иногда, когда он думает, что я сплю, он укрывает меня и просто наблюдает. Когда я просыпаюсь, а он уже на работе, я нахожу записку, что завтрак готов. Когда мы находимся на улице, он держит руку на моей талии, как будто не может перестать прикасаться ко мне.
Временами я думаю, не является ли это частью его стратегии, чтобы заставить меня упасть, а потом рассмеяться мне в лицо. Для него все будет спектаклем. А я останусь с разбитым сердцем.
Из вращающихся дверей выходит женщина, одетая в дорогое платье и большую шляпу. Должно быть, она одна из соседок Доминика, но я никогда ее раньше не видела. Он одаривает ее своей наглой ухмылкой, а она в ответ дарит ему фальшивую улыбку.
Как только она скрылась из виду, я заявляю:
— Ты такой лицемерный. Зачем улыбаться, если не хочешь?
— Я не лицемерю. — Он бесстрастен. Он действительно верит в свои слова.
Я останавливаюсь возле вращающейся двери, и Доминик делает то же самое.
— Без обид, Дом, но это так. Я стараюсь видеть в тебе лучшее, но знаю, что ты из себя представляешь. Не нужно мне врать.
— Я не лгу тебе, малышка. Мне не нужно, когда я с тобой. — Он делает паузу, словно обдумывая свои слова. — Я также не лицемер. Лицемер — это тот, кто лжет себе, что каждый его ужасный поступок — правильный. Они знают, что это неправильно, но пытаются замаскировать это под правильность. Я так не делаю. Я признаю все, что делал и буду делать. Я знаю, что устроен иначе, и использую это в своих интересах. Мне плевать на то, что приемлемо, а что нет, лишь бы получить то, что я хочу.
Социопат. Вот кто такой Доминик. Мне действительно следует перестать быть предвзятой, видя в нем только хорошее.
— Ты используешь свою природу в отношении меня?
Он приподнимает бровь и поглаживает тыльную сторону моей руки.
— Почему бы тебе самой не сказать мне, Кам? Ты ведь умная, правда?
— Я не знаю. Иногда грань размывается.
— Ты думаешь, я причиню тебе боль? — его голос бесстрастен. Абсолютно нейтральный.
— Я знаю, что ты не склонен к насилию.
— Хм-м-м… Я бы не сказал, что совсем не склонен к насилию. Я просто умею подавлять порывы. — Его глаза сужаются с пугающей темнотой. — Если только кто-нибудь снова тебя не тронет. Я не уверен, что смогу подавить себя.
Ух ты. Значит, сегодня он подавлял порыв? Он был близок к тому, чтобы убить Уилла. Что хуже? Не думаю, что он почувствовал бы какие-либо угрызения совести.
Вот с каким человеком я связалась. Так почему же я не убегаю? Я жажду большего от него, как болезненного животного для своей следующей добычи.
Хотя в данном случае добычей являюсь я.
Доминик приподнимает мой подбородок, и я смотрю снизу-вверх на его тьму, вырвавшуюся на свободу и открытую. Когда я рядом, он не пытается скрыть себя.
— Помнишь, я сказал, что понимаю тебя?
Я киваю.
— Ты тоже меня понимаешь, Кам.
У меня дыхание перехватывает в горле. Возможно, это метод дефлорации, то, что он использует, чтобы ослабить интерес к себе, но я верю в это. Все, что меня волнует, — это чтобы он не надевал передо мной маску.
Мы заходим в здание. Дэвид стоит у стойки администратора и кланяется, увидев нас. Доминик кивает, и я прижимаюсь к его плечу.
— Почему ты так делаешь всегда, когда видишь Дэвида? — спрашивает Доминик, как только двери лифта закрываются.
— Он немного странный.
Доминик сужает глаза.
— Он что-то сделал тебе?
— Нет. Просто у меня странное предчувствие, вот и все. — Мне кажется, он смотрит на меня слишком долго, и мне это не нравится. Я решаю сменить тему. Я давно собиралась поговорить об этом, но Доминик всегда держит мое тело словно в тумане. Я не нахожу на это времени.
— Ты не пользуешься презервативами.
Он пожимает плечами.
— Мы оба чисты. Нам не нужен барьер.
— С другими женщинами тебе тоже не нужен был барьер. Я правильно понимаю? — я стараюсь казаться невозмутимой.
Он качает головой.
— Я никогда раньше не занимался сексом без презерватива.
— Почему со мной?
Его указательный палец в задумчивости потирает нижнюю губу.
— В первый раз я так сильно хотел тебя, что даже забыл об этом. После этого я решил, что нам это не нужно.
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы не улыбаться как идиотка. Постойте. Я никогда не упоминала о том, что мне делали укол.
— Как насчет того, если я забеременею?
— Да будет так. — Его лицо и голос совершенно бесстрастны.
Quoi..? (с фр. Что..?)
Кажется, я не совсем правильно его расслышала, потому что он не против, чтобы я забеременела.
Прежде чем успеваю задать ему вопрос, у него звонит телефон. Доминик достает его. На экране высвечивается имя «Аид». Странное имя. Это что, шутка между друзьями?
Доминик нахмуривает брови, а его челюсть дергается.
— Что это? — осторожно спрашиваю я.
— Ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться. — Он выключает телефон и бросает его обратно в карман. Он поворачивается ко мне лицом и улыбается. У меня подгибаются пальцы на ногах. — Более того, раз уж ты ботаник…
— Я не ботаник. — Я хмурюсь. Он называет меня так с тех пор, как увидел все книги, которые я беру в библиотеке.
— Ладно, не ботаник. Не хочешь помочь мне найти несколько занудных книг?
Я заправляю прядь за ухо.
— Я подумаю об этом. — Шучу. Я сделаю это. Я люблю искать информацию.
— У меня есть кое-какие награды.
— Какие?
— Например… — его палец проводит по моей челюсти. — Заставлю тебя кончить столько раз, что завтра ты не сможешь пойти на работу с этим подонком.
Я сглатываю и сдерживаю улыбку.
— Могу я получить предварительный просмотр моего вознаграждения?
Рука Доминика обхватывает мою талию, и он притягивает меня к своей эрекции.
— Дай мне посмотреть, что могу с этим сделать.
Смеясь, я не знаю, почему чувствую на себе злые, недобрые взгляды.